 |
ПРАВИЛО №10. Возможное и достижимое
|
|
|
|
Если мы хотим быть успешными в этой жизни, а я думаю, что иных среди нас и не найдется, мы должны усвоить для себя еще одно важное «правило на каждый день». Звучит оно следующим образом: не пытайтесь избежать неизбежного и достичь недостижимого. Обычно мы живем принципиально по‑иному. Все, что мы делаем, — это стремимся избежать того, чего избежать никак нельзя, и пытаемся достичь того, что не может быть достигнуто.
Нетрудно заметить, что первое — попытка избежать неизбежного — естественное следствие иллюзии опасности. Например, все мы знаем, что умрем (тут, как вы понимаете, исключений нет), однако же наш страх смерти — это не что иное, как попытка избежать неизбежного. Разумеется, старания эти тщетны, но нервы они нам попортят изрядно. Мы будем вынуждены постоянно придумывать на свою голову самые разнообразные опасности, бояться этих мнимых угроз и всеми силами пытаться их избежать, причем здесь уже — не мнимым образом, а фактически.
Я все больше и больше утверждаюсь в мысли о том, что наше счастье зависит куда более от того, как мы встречаем события нашей жизни, чем от природы самих событий.
Александр фон Гумбольдт
Что ж, подобная тактика возможна, но вряд ли оправданна. Значительно продуктивней согласиться с тем, что все мы смертны, что смерть наша придет тогда, когда придет, и с этим ничего не поделаешь, а потому это ее дело. Наше же дело другое — жить тем временем так, чтобы, как говорил классик, «не было мучительное больно за бесцельно прожитые годы». Вот что значит «не пытаться избежать Неизбежного».
Вторая часть этого правила — «не пытайтесь достичь недостижимого» — относится на счет обсуждаемой сейчас иллюзии счастья. Мы, как известно, не только боимся того, что нам вовсе не угрожает, но еще и жаждем того, что «нам не светит». Причем в этом своем стремлении достичь недостижимого мы проявляем настоящие чудеса интеллектуального сумасбродства!
|
|
|
Мужчины и женщины мечтают влюбить в себя тех, у кого к ним просто сердце не лежит и никогда лежать не будет. Дети надеются, что родители всегда будут их понимать и поддерживать (как будто бы у родителей своего мнения нет!). Родители надеются, что дети будут с ними всегда, причем с любовью и заботой (как будто бы у детей своей жизни нет!). Все мы рисуем себе картинки своего счастья, которые только картинки и воплощены в жизнь быть не могут. Иллюзия счастья — ничего не попишешь…
При этом возможное и достижимое мы игнорируем самым категорическим образом — потому что «успеется», потому что «не очень‑то и хотелось». В результате же мы сидим с носом и роняем горючие слезы! Чтобы все это исправить, нужно провести следующую процедуру. Сначала подробно и красочно нарисовать себе то, «чего бы хотелось». Эскизы у вас уже имеются, однако поскольку в голове есть хоть какое‑то здравомыслие, решиться на создание полноценного монументального полотна, диорамы, духу у нас, как правило, не хватает.
Сейчас нужно набраться.
Набрались и нарисовали все целиком, с деталями и подробностями. Теперь отошли на два шага и посмотрели на собственное «нерукотворное творенье». Сначала дух захватывает, а потом смех пробирает, поскольку понятно, что нарисовали мы нечто, в природе не мыслимое.
У будущего есть несколько имен. Для слабого человека имя будущего — невозможность. Для малодушного — неизвестность. Для глубокомысленного и доблестного — идеал. Потребность безотлагательна, задача велика, время пришло. Вперед, к победе!
Виктор Гюго
Далее наступает этап горестный, мы начнем осознавать, что непозволительно долго стремились к тому, что в принципе недостижимо. Ничего, придется оплакать свои канувшие в Лету иллюзии, но что поделаешь. Лучше уж оплакать их и проститься с ними, нежели пестовать то, что никогда не вызреет, не распустится и плода не даст.
|
|
|
Теперь, когда вы освободились от своей иллюзии счастья, оглянитесь вокруг, и вы непременно обнаружите, что жизнь отнюдь не кончилась, а как шла своим чередом, так и идет. Далее не отчаивайтесь, а начните приглядываться — что к чему. Уверен, что теперь, свободные от оголтелой и, в сущности, разрушительной иллюзии счастья, вы вполне сможете найти то, что способно вас по‑настоящему радовать, то, на что не жалко потратить силы. Вот теперь и тратьте.
Знаете, «маленького счастья» не существует, счастье — всегда счастье, а маленькое или большое — это счастливому человеку непонятно. Когда вы счастливы, большего вам не нужно, а всякое казавшееся маленьким счастье на деле оказывается огромным.
Не тот умен, кто умеет отличить добро от зла, а тот, кто из двух зол умеет выбирать меньшее.
Аль‑Харизи
Запомните простое правило: «Не пытайтесь избежать неизбежного и достичь недостижимого». За этой простой формулой скрывается мудрость жизни. Жизнь никогда не даст вам меньше, нежели вам нужно, но если вы думаете, что имеете право с ней торговаться, то обязательно будете несчастны. Жизнь мудра не какой‑то своей особенной мудростью, а тем только, что ее нельзя обмануть. Пытаясь обмануть жизнь, вы обманываете сами себя, а это по крайней мере негуманно.
Глава 3.
ИЛЛЮЗИЯ СТРАДАНИЯ
Третья самая дорогая иллюзия, способная лишить нас всякой возможности жить счастливо, — это иллюзия страдания. На первый взгляд может показаться, что иллюзия страдания — это «иллюзия счастья наоборот», однако это не так. Иллюзия страдания — иллюзия вполне самостоятельная, хотя и не менее драматичная. Чтобы понять, что это за иллюзия, достаточно хорошо вслушаться в слова Оноре Бальзака: «Ничто так не пьянит, как вино страдания». Да, как ни странно, мы относимся к своей иллюзии страдания с величайшим пиететом. Почему так и что делать с этой иллюзией, дабы освободить себя от «вина страдания» для «вина радости»? Об этом и пойдет сейчас речь.
|
|
|
Детская защита
Горе, печаль или страдание — это обычные психологические реакции человека. Они знакомы всем и каждому, ведь это первое от момента рождения пережитое нами эмоциональное состояние! Мы появляемся на свет, издавая пронзительный крик, сообщая миру о своем страдании. Только через несколько месяцев после своero рождения мы начнем осваивать эмоцию страха, и только к году она станет у нас главенствующей в арсенале эмоционального реагирования. А до тех пор горе и страдание — являются единственными способами маленького человека защитить себя от напастей судьбы.
Если говорят о чем‑то, что оно дурно, это вполне может быть реальным фактом, но если говорят, что нечто безнадежно, то это — личное мнение человека. Если мы будем относиться к миру доброжелательно, то нам будет легче найти решение наших проблем.
Хью Мэлколм Даунз
Да, как ни странно, именно такова функция детского горя и плача — это способ защиты. Поскольку годовалый ребенок не может сделать этого сам, он призывает на помощь взрослых. Впрочем, повзрослев, мы узнали о возможностях страдания и еще кое‑что. Мы узнали, что во множестве ситуаций выгодно быть «жертвой», а потому освоили то, что психологи называют «ролью жертвы». С младых ногтей мы изучили множество самых разнообразных ролей. Но в ряде случаев именно роль жертвы лучше всего позволяет нам выйти сухими из воды.
Для изучения этого феномена был проведен интересный эксперимент. В этом эксперименте исследовалось, как поведут себя взрослые люди, если им предстоит решать вопрос о том, какого наказания заслуживает подросток‑правонарушитель. Экспериментаторы подготовили два специальных «документальных фильма». В одном случае ребенок, которого испытуемым надлежало наказать за правонарушение, выглядел во время инсценированного допроса стоически, держался мужественно. И хотя он признавал свой проступок, считая его неправомерным и ошибочным, но не увиливал и смело смотрел в глаза дознавателю. В другом фильме ребенок, которому, по сценарию, инкриминировалось то же самое преступление, напротив, плакал, раскаивался, просил о пощаде, говорил, что больше не будет.
|
|
|
Надо ли говорить о том, какой из этих двух мальчишек получил большее наказание со стороны исследуемых взрослых? Это, наверное, покажется странным, но Первому «впаяли на всю катушку», второму «простили все». На чем же основывалось такое решение взрослых? Только на том, как вел себя ребенок под угрозой наказания: один демонстрировал страдание, другой его не демонстрировал. Один виртуозно исполнил роль жертвы, а другой отказался ее исполнять. Одного пожалели, а другой не сумел, не смог или не захотел вызвать у нас жалость. Сами испытуемые объясняли свое решение просто: «Этот видно, что раскаялся, а этот, может быть, и лукавит». В общем, если хочешь, чтобы тебе поверили, — будь убедительным!
Ребенок — существо слабое и зависимое. Если ему нужно чего‑то добиться, то единственным способом, который работает безотказно, является демонстрация собственного страдания. Он взывает к сочувствию, а родители и воспитатели, вместо того чтобы обучить его навыкам преодоления страдания, идут самым простым путем: делают за ребенка то, что он должен сделать сам. В результате ребенок не обучается самостоятельно преодолевать собственное страдание, но зато хорошо выучивает, как можно манипулировать другими людьми, инсценируя свое страдание.
Какой же можно из всего этого сделать вывод? Очень простой: в детстве, провинившись, но проявляя признаки страдания («раскаяния»), мы могли рассчитывать на пощаду. При этом раскаивались ли мы в действительности или не раскаивались, наших воспитателей не интересовало, они реагировали только на ту, роль, которую мы отыгрывали, — то ли роль страдаю щего («жертвы»), то ли роль несломленного бойца. У первой, конечно, было больше шансов для того, чтобы закрепиться и определять наше поведение в дальнейшем. В результате каждый из нас представляет собой идеального актера, изображающего собственное страдание на сцене собственной жизни. Мы не замечаем собственной игры только потому, что верим в иллюзию страдания, а она пользуется нами, ведь она ничто без нашей веры в нее.
Не забывай о том, что все, чем ты обладаешь в этом мире, в день твоей смерти перейдет в руки другого человека. Но то, чем ты являешься, навсегда останется твоим.
Генри Ван Дайк
Зарисовка из психотерапевтической практики: «Наша жизнь складывается, а мы ее разрушаем…»
Страдание, как уже было сказано, тренируется, более того, с раннего детства мы отрабатывали приемлемые формы своего страдания, т.е. учились страдать так, чтобы нас за это родители не наказывали. Вот почему наше страдание может проявляться совершенно по‑разному, есть здесь и «половые» особенности. Девочки и мальчики, как правило, переживают разную, как говорят ученые, «социализацию страдания». Если плач девочки провоцирует родителей на действия «защиты» (девочек чаще всего берут на руки, утешают и задабривают), то плач мальчика обычно вызывает у них агрессию: «Ты не должен плакать! Мальчики не плачут! Что ты ноешь, как девчонка!»
|
|
|
Родителям кажется, что подобным образом они воспитывают своего сына, делают его «настоящим мужчиной». Хотя на самом деле они лишь тренируют его в усовершенствовании проявлений своего страдания. Мальчик, лишенный возможности проявлять страдание в обычной форме (стоном, плачем, обидами), вынужден искать какие‑то изощренные, особые, необычные формы проявления своего страдания. В последствии, когда эти «эксклюзивные» формы страдания, не похожие на обычное страдание, сформированы, они могут воспроизводиться, доставляя человеку бездну самых разнообразных неприятностей.
С Игорем произошла именно такая история. Его отец был в семье настоящей «главой» — все его указания выполнялись членами семьи незамедлительно и беспрекословно. И хотя мама и бабушка Игоря были женщинами сердобольными, готовыми жалеть всех и каждого, а сына‑внука — и подавно, требование отца «не жалеть ребенка» им приходилось, скрепя сердце, исполнять. Сам Игорь был впечатлительным и ранимым ребенком, очень страдал от своей полноты, переживал, что ребята не спешат принять его в свою компанию. Так что соральная адаптация давалась ему с трудом, он мучился, как может мучиться ребенок, не способный ни поделиться своими бедами, ни найти из них достойного выхода. Да и разве могут понять взрослые те «беды», которые для ребенка — «настоящие трагедии», а для взрослого — «ерунда, наплевать и забыть!»
Игорь обратился за психотерапевтической помощью, поскольку аккурат к 33 годам в жизни его настал очередной «жизненный кризис». Все мы живем по‑разному: кто‑то в постоянном кризисе, кто‑то борясь со своими кризисами, кто‑то — от кризиса к кризису. Игорь в своей жизни традиционно реализовывал третий вариант. В целом, надо признать, жизнь его складывалась удачно. Он имел постоянную престижную работу и хороший заработок, был женат на красивой женщине (причем первая его жена также была из первых красавиц), его любили и поддерживали друзья.
В общем, по «объективным» критериям все в его жизни было хорошо, единственное, что его действительно беспокоило, — это проблемы с начальником. В русле нашего изложения не так важно то, какие именно это были проблемы, скажу только, что не тот это был случай, когда можно было взять вот так и все бросить, а бросить Игорю это дело хотелось смертельно!
На что же он жаловался? Он жаловался, во‑первых, конечно, на своего начальника (хотя это, как вы понимаете, психотерапевта не особенно интересует — он начальниками не заведует), а во‑вторых, на отчаянное нежелание что‑либо делать. Он уже перестал регулярно ходить на работу, появлялся там лишь время от времени и сразу находил предлоги, «заставлявшие» его немедленно покинуть свой кабинет, офис и вообще пропасть, чтобы его не могли найти даже по сотовому телефону.
В целом, проблема выеденного яйца не стоила, найти общий язык с начальником Игорю было проще простого, задачи, которые перед ним стояли, могли решиться просто, одним усилием. Однако же он совершенно не мог себя заставить поступить так, как следовало поступить, — ноги не слушались, руки не слушались, а в голове одно: «Не пойду, не буду, не могу!»
Гений состоит в умении отличать трудное от невозможного.
Наполеон Бонапарт
Все это показалось мне как минимум странным. С одной стороны, важность этой работы для Игоря была безусловной, с другой стороны, проблемы, связанные с этой работой, не были сколь‑либо серьезными. Отчего тогда такое внутреннее сопротивление, желание все бросить и скрыться в неизвестном направлении? Если, как можно было предположить, это некий неосознанный механизм, то он должен был каким‑то подобным образом проявляться в прошлом. И мы стали искать.
Наш поиск был увенчан удачей. Действительно, нечто подобное — такое странное, загадочное, можно даже сказать, поведение Игорь демонстрировал в своей жизни неоднократно. В качестве иллюстрации данного неосознанного механизма подойдет ситуация с первым разводом Игоря, она складывалась совершенно аналогичным образом.
Игорь долго добивался расположения женщины, которую во что бы то ни стало хотел сделать своей женой. Крепость была неприступной, дама его сердца сопротивлялась, всячески демонстрировала Игорю, что он ей не пара, унижала его всеми мыслимыми и немыслимыми способами, на которые только способна женщина. Впрочем, было в ней «слабое звено»: по своим внутренним установкам она не могла отринуть мужчину, который стал бы, хотя бы и по случайности, отцом ее ребенка (сказывались, по всей видимости, национальные особенности и воспитание). Игорь, узнав этот «секрет», задался целью и «сделал ей ребенка». Крепость, сама того не желая, сдалась.
Но победа Игоря была пирровой — подлинных отношений в их браке не было. А потому внезапно, буквально в один день, спустя всего пару месяцев после рождения дочери, Игорь понял, что «просто не может вернуться домой». В одно мгновение в нем словно бы все умерло, он почувствовал, что это не его женщина, не его семья, не его дом. В этот же день он заночевал у друга, и более его брак уже не существовал.
Для окружающих все произошедшее выглядело как чистое безумие. Игорь, пылавший, как казалось до сего момента, страстью, вдруг охладел самым категорическим образом! Совершавший прежде безумные поступки, готовый ради своей возлюбленной на все, теперь он представлял собой совершенно равнодушного, холодного и бесчувственного по отношению к ней человека!
Что ж, теперь остается ответить на вопрос, какое отношение все это имеет к рассматриваемой нами проблеме страдания… А отношение самое что ни на есть прямое! Правда, для того чтобы усмотреть это отношение, нам придется взглянуть еще на одну историю, на сей раз из детства Игоря. Ему было тогда 9 лет, он учился в третьем классе, и учеба давалась ему с трудом. Впрочем, дело было не только в учебе, но и в его полноте, и в отношении к нему сверстников. Со сверстниками Игорю очень хотелось сдружиться, но решить эту задачу он никак не мог — сказывалось отсутствие детсадовского опыта (Игорь в детский сад не ходил, опекаемый попеременно мамой и бабушкой). И вот как раз в третьем классе все это сошлось — трудности в учебе, проблемы с одноклассниками, стыд за свой избыточный вес. Поход в школу был для Игоря равносилен крестной муке.
Итак, это случилось поздней осенью, когда бабушка Игоря привела внука в школу и стояла над ним в ожидании, пока он переоденет сменную обувь. Мальчик снял куртку, сел на скамейку, достал сменную обувь, стал развязывать ботинки и… И тут Игорь, оглядевшись вокруг почувствовал, как смертельно он не хочет идти в эту школу, в этот свой класс, на это занятие — к одноклассникам, учителям, ответам у доски, контрольным… «Удивительно, — рассказывал мне Игорь, — в этот момент мне совершенно отчетливо стало физически плохо. У меня мгновенно заболело горло, заложило нос, поднялась температура, начался озноб, закружилась голова. Короче говоря, я внезапно и совершенно по‑настоящему заболел».
Бабушка Игоря увидела больные глаза внука, и сердце ее дрогнуло — она забрала его домой. Дома болезнь благополучно испарилась, но способ страдать и избегать таким образом страдания зафиксировался. Игорь научился мгновенно, категорически и во что бы то ни стало выходить из любой ситуации, причиняющей ему страдание. Форма этого «выхода» всякий раз была разной, и страдания были разными, но суть формулы всегда оставалась одной и той же: страдание не столько осознается, сколько ощущается, и никакого терпения, никаких компромиссов, а лишь только один‑единственный вариант поведения — немедленное бегство.
Это объясняет и то, почему, столько раз переживая свое страдание, Игорь лишь теперь стал нуждаться в психотерапевтической помощи. Сложилась такая ситуация, когда заветное бегство стало невозможным, куда более тягостным, нежели продолжение страдания. Но умение переживать страдание, справляться с ним, отставлять его у Игоря отсутствовало. Эту‑то задачу нам и предстояло решить в процессе психотерапии: Игорь должен был научиться осознавать свое страдание, перевести его с языка глубинного ощущения на язык сознания. Только после этого с этой иллюзией — иллюзией страдания, которое всегда только иллюзия, — можно было бороться. Нет, Игорю не следовало учиться «страдать по‑нормальному», ему предстояло видеть иллюзорность своего страдания и, что из этого следует, перестать искать выход, точнее, перестать искать способ бегства.
|
|
|
