Коперникианский поворот Гуссерля

Как известно, великий Кант считал, что он совершил в философии коперникианский поворот [4,с.18,20]. Выражение "коперникианский поворот" служит впечатляющим образом для радикальнейших изменений, новаций, которые являются подлинными открытиями по самому придирчивому счету. Кант видел суть совершенной им новации в опоре на априорные схемы познания. Он называл трансцендентальным всякое познание, которое исходит не из чувственных данных, а из противостоящих этим данным схем познания, названных им априорными, т.е. внеопытными. Соперником Канта в философском танце с коперникианскими поворотами является гениальный Декарт. Его ясные, очевидные идеи, положенные в основания теорий, также имеют внеопытное происхождение. Впрочем, Кант, подчеркивая, что Декарт начинает свою философию с эмпирического утверждения, а именно – я существую [4, с. 175], подвергал сомнению ее трансцендентальный характер. В наши намерения не входит анализ декартовской и кантовской философий, достаточно выделения их новаторского характера. Все это, как выяснится в дальнейшем, имеет самое непосредственное отношение к Гуссерлю.

Для начала поставим вопрос максимально резко: правомерны ли не скрываемые Гуссерлем претензии на совершение коперникианского поворота в философии? Может быть, он совершенно необоснованно претендует на лавры других или вообще на лавры?

Чтобы найти обоснованные ответы на поставленные вопросы, обратимся к истокам гуссерлевского философствования. Всю свою философскую жизнь Гуссерлю приходилось работать в атмосфере неокантианских идей. Расцвет его философской деятельности пришелся именно на тот период (первые три десятилетия XX века), когда в Германии преобладал неокантианизм. Хотел или не хотел того Гуссерль, но неизбежностью являлось его противостостояние неокантианцам. Что нового принесли с собой неокантианцы? Имел ли Гуссерль основания быть недовольным ими?

Современники Гуссерля из числа неокантианцев в основном относились к двум влиятельным школам – марбургской и баденской. Марбургцы стремились уточнить теорию познания Канта за счет преобладающего интереса к логике и математике как к наиболее строгим наукам. Не философия позволяет осмыслить содержание логико-математических дисциплин, а, наоборот, последние являются ключом к пониманию философии. Интерес представителей баденской школы неокантианства в основном сосредоточен на противопоставлении природы и культуры.

Предполагается, что методы естественных и гуманитарных наук резко отличаются друг от друга. Только в первом случае речь идет об общих законах и их соответствии экспериментам, а во втором – вступает в силу метод индивидуализирования, связанный с миром ценностей. Баденцы в качестве образца для философии избирают науку о ценностях – аксиологию.

Гуссерля не могли удовлетворить новации ни марбургцев, ни баденцев. Они просто-напросто не соответствовали его жизненно-философскому опыту. Как уже отмечалось, Гуссерль прошел прекрасную математическую и психологическую школы. Контактируя с представителями специальных наук, он всегда сталкивался с одной и той же ситуацией – с известным безразличием ученых к философским вопросам даже тех наук, в которых они блещут. Поэтому Гуссерль вынужден был признать, что существует разделение труда между представителями специальных наук и философами. Таково фактическое положение дел. Философское исследование «не хочет вмешиваться в дело специалиста-исследователя, а стремится уразуметь смысл и сущность его действий в отношении метода и вещи. Философу недостаточно того, что мы ориентируемся в мире, что мы имеем законы как формулы, по которым мы можем предсказывать будущее течение вещей и восстанавливать прошедшее; он хочет прояснить, что такое суть по существу "вещи", "события", "закона природы" и т.п. И если наука строит теории для систематического осуществления своих проблем, то философ спрашивает, в чем сущность теории, что вообще делает возможной теорию и т.п. Лишь философское исследование дополняет научные работы естествоиспытателя и математика и завершает чистое и подлинное теоретическое познание» [5,с.351].

Теперь ясно, что предложение идти от логики и математики к философии было для Гуссерля совершенно неприемлемым. Он слишком хорошо знал, что сами по себе математика и логика лишены философской рефлексии. Последняя необходима, ибо ключом к смыслу математики оказывается ее философия. Для Гуссерля совершенно очевидно, что философский интерес имеет самостоятельное значение, он не сводим к откровениям из каких-либо наук.

Для Гуссерля неприемлемы и гипотезы баденцев. Во-первых, с философской точки зрения оказываемое гуманитарным наукам ("наукам о духе") предпочтение столь же безосновательно, как и абсолютизация логико-математических дисциплин: представители гуманитарных наук без философствования не способны понять суть этих наук точно так же, как это на другом материале происходит с математиками и естествоиспытателями. Во-вторых, учение о ценностях само нуждается в должном философском обосновании.

Итак, с неокантианцами Гуссерлю не по пути: уточняя систематику Канта, они не уделяют должного внимания основаниям философствования, следовательно, философия не приобретает адекватной ее действительному содержанию системности. А это означает, что до сих пор философия не является наукой. В том числе и у Гегеля, в своих системных построениях недостаточно занимающегося критикой разума [5,с.132].

Из изложенного выше ясно, почему восьмилетний роман Гуссерля с психологией не был продлен. Посвятив ряд лет изучению психологии, Гуссерль поддался распространенному в его время искушению обосновать математику (и логику) на базе психологии. Это было сделано не без влияния трудов самого знаменитого вплоть до начала XX века британского философа Джона Милля. Он был во многих отношениях изумительным исследователем, касалось ли это логики, экономики, этики или социологии. Однако на всех его исследованиях лежала печать одной и той же идеи фикс. Все, что характерно для человека, он хотел объяснить сугубо психологическими жизненными фактами. Стремление свести человеческое познание к чувствованиям и переживаниям оказалось чрезмерным. В таком случае, например, законы логики оказывались всего лишь разновидностями привычек.

Гуссерль не сразу разгадал опасность психологизма, но когда в его адрес раздалась критика со стороны таких первоклассных логиков, как неокантианец П. Наторп и особенно аналитик Г. Фреге, отрезвление наступило достаточно быстро и навсегда. Начиная с 1900г.– дата официального рождения феноменологии – Гуссерль так раскритиковал психологизм, как никто другой. Вывод его был однозначен: в существующем разделении труда между различными науками психология не в состоянии заменить философию. Подлинной разгадкой смысла человеческого бытия может быть только философия.

Итак, пройдя многолетнюю школу образования, Гуссерль обнаружил, что "несовершенны все науки, даже и вызывающие такой восторг точные науки" [5.с.130]. Во всех случаях ощущается недостаточное понимание смысла наук, отсюда те многочисленные неясности, которые присущи последним. В поиске смысла наук Гуссерль с надеждой обращается к философии, но обнаруживает здесь хаос не выдерживающих критики мнений, легкомысленный отход от требований строгой науки. "Я не говорю, что философия – несовершенная наука, я говорю просто, что она еще вовсе не наука, что в качестве науки она еще не начиналась, и за масштаб беру при этом хотя бы самую маленькую долю объективного обоснованного научного содержания" [5,с.130]. Но если философия не обладает строгостью науки, то "признанная учительница вечного дела человечности (Humanität) оказывается вообще не в состоянии учить: учить объективно значимым образом. Кант любил говорить, что можно научиться только философствованию, а не философии. Что это такое, как не признание ненаучности философии?" [5.c.130]. Мириться с таким положением дел нельзя. Гуссерль настроен решительно:

"Великие интересы человеческой культуры требуют образования строгой научной философии" [5,с.132]. Назрел философский переворот [5,с.132].