 |
Глава четвертая. В городе, ставшем чужим
|
|
|
|
Первый знакомый, которого они увидели, был Петька Симаков, по прозвищу Квас. Так его прозвали потому, что Петька мог зараз выпить десять стаканов клюквенного кваса или морса. Второго такого специалиста на Чапаевской не было. Симаковы жили как раз в том доме, который чудом сохранился. Стекла еще не были вставлены; два окна заткнуты тряпьем и фанерой.
Петька, сгибаясь под тяжестью мешка, направлялся к дому.
– Здорово, Квас! – окликнул Гошка.
Петька оглянулся, и от неожиданности уронил мешок. Квас стоял истуканом и смотрел на них.
– Ты не знаешь, где наши? – спросил Витька. Квас нагнулся за мешком, взвалил на плечо и, часто оглядываясь, засеменил к своему дому.
– Чего это он? – удивился Сашка.
Квас ногой толкнул калитку и скрылся в яблоневом саду.
– На нем мой новый пиджак, – сказал Гошка. – Мать только по праздникам давала надевать.
– Ты не ошибся? – спросила Алла.
– Чего же он тогда побежал?
– К кому бы еще сходить, узнать про наших? – вздохнула Алла. – Может быть, они в городе?
– Твой отец партийный? – спросил Гошка,
– И мать, – ответила Алла.
– Твои эвакуировались, – убежденно сказал Гошка. – Партийные не остаются. Слышала, что беженцы говорили? Немцы партийных в первую очередь расстреливают.
– И мой батя партийный, – сказал Сашка.
– Мой беспартийный, – сказал Витька Грохотов. – Только он тут не останется. Мой батя, наверное, уже воюет.
– Неужели в городе никого знакомых не осталось? – сказала Алла.
– Идите куда-нибудь спрячьтесь, – предложил Гошка. – А я Кваса буду караулить.
Ребята пошли в покалеченный парк, а Гошка, пригнувшись, стал огибать сад.
Полчаса прошло в ожидании. Разговаривать не хотелось. Каждый думал о своих родителях. Коля Бэс развязал мешок, достал оттуда драгоценную коробку с засушенными и наколотыми на картонки жуками. Долго рассматривал каждого жука в отдельности, а потом снова положил картонки в коробку, аккуратно завязал бечевкой и бросил в яму.
|
|
|
– Жуки, – сказал он. – Смешно... Жуки теперь не летают. Теперь самолеты летают.
– Люсь, зачем ты сюда притащилась? – спросил Сашка. – Ведь твоих здесь нет?
– Папа должен был из командировки вернуться.
– Дурочка ты, Люська, хоть и отличница! Я бы на твоем месте уже в Артеке загорал.
– Сколько человек может без еды прожить? – спросила Люся.
– Две недели, – ответил Витька.
– Без воды и недели не протянет, а на воде можно с месяц продержаться, сообщил Коля.
– А мне даже есть не хочется, – сказала Алла. – У меня такое предчувствие, будто с мамой что-то случилось...
– Фиг он поймает Кваса, – вздохнул Сашка. – Пойти поглядеть, что ли?
Он поднялся с садовой скамейки и, зачем-то прихватив свой мешок, не спеша зашагал по тропинке.
Ладонщиков вышел на дорогу и свернул к полуразрушенной круглой часовне, где в мирное время был Клуб юных техников.
Немного погодя Витька тоже поднялся и пошел за Ладонщиковым. Он нашел его в часовне. Сашка сидел на металлическом верстаке и, пыхтя, открывал ножом банку с консервами. Рядом на развязанном мешке лежала початая буханка с общипанной горбушкой. Сашка чертыхнулся – нож был тупой, а банка крепкая и, отщипнув от буханки кусок мякиша, засунул в рот.
– Приятного аппетита, – сказал Витька, появляясь за его спиной.
Сашка подпрыгнул на верстаке и лег грудью на продукты.
– Ну и кто ты после этого? – с презрением спросил Витька, двигая скулами.
– Это я... достал. Сам, – забормотал Сашка. – Это мое.
– Выкладывай все из мешка!
Сашка заморгал, потом ногтями отломил от буханки краюху и протянул.
– Бери, сейчас банку открою и мяса дам... Витька подошел ближе и, не размахиваясь, ударил Сашку в лицо. Тот ойкнул и отлетел к стене. Из носа потекла кровь. Сашка побагровел, схватил обломок кирпича и запустил в Грохотова. Витька пригнулся: кирпич с треском рассыпался о стену. За вторым кирпичом Сашка нагнуться не успел:
|
|
|
Витька прыгнул на него и повалил на грязный пол. Сашка, сопя, ворочался под ним, бодался, но сбросить с себя Грохотова ему не удалось.
– Пусти, у меня кровь, – просипел он. Витька отпустил его и поднялся. Рукав рубахи треснул в двух местах.
– Где взял? – спросил Витька, глядя на Ладонщикова.
– Консервы еще там, в вагоне, – сказал Сашка. – После бомбежки. Они на полу валялись...
– А хлеб?
– У радистов...
– Это за то, что они вас подвезли?
– У них много, – сказал Сашка, хлюпая носом. – Целый ящик.
Витька взял мешок и вытряхнул содержимое на верстак. Из мешка выкатились еще две блестящих банки и несколько пачек концентратов.
– Ты, оказывается, большой специалист по части того, что плохо лежит, сказал Витька. – Пошли к ребятам! Он зашагал впереди, Сашка поплелся сзади.
– Я не обязан за всех беспокоиться, – пробурчал Ладонщиков. – Пускай каждый за себя... Вон время-то какое!
– Какое? – остановился Витька. Глаза его сузились, скулы заходили на осунувшемся лице.
– Война. Сегодня живой, а завтра... Сам видел, что на дороге делается.
– Поэтому мы и должны держаться друг за друга, а если каждый будет думать только о себе, ни за грош пропадем... По одному. Неужели ты этого не понимаешь, скотина?!
– Я сначала хотел со всеми поделиться... – пробормотал Сашка. – А как увидел, что нашего дома нет... Я ведь не знаю, кто теперь куда?
– Вместе из дома ушли – вместе и отсюда будем выбираться.
– Куда?
– Может, ты хочешь тут остаться? У немцев?
– Что ты! – испугался Сашка и, немного помолчав, попросил; – Не говори им? Ладно?
– У тебя еще не вся совесть потеряна. – усмехнулся Витька.
И тут они увидели двух немцев. Они стояли на обочине и очень внимательно смотрели на них.
– Комм, комм, – поманил один пальцем.
– Рванем? – прошептал Сашка.
– Хочешь, чтобы из автомата? – ответил Витька. Они подошли к солдатам в ярко-зеленых мундирах с автоматами на груди. Один немец был высокий, светловолосый, второй маленький, черноглазый.
|
|
|
Высокий что-то сказал маленькому и улыбнулся. Взял из Витькиных рук мешок, развязал и достал банки, концентраты, общипанный хлеб. Все это по очереди передавал маленькому. Тот пощелкал по банкам ногтем, понюхал и затолкал в карманы мундира. Концентраты повертел в руках, тоже понюхал, затем бросил один брикет на землю и раздавил сапогом. В пачке была пшенная каша.
– Пльхо, – сказал черненький и одну за другой бросил в кювет три целехоньких пачки. Измусоленная буханка тоже ему не понравилась. Он разломил ее пополам и, как фокусник, бросил в разные стороны.
– Кто есть вас юден? – спросил высокий.
– Дяденька, отпустите нас, – заныл Сашка. – Мы ничего не знаем...
Высокий снял автомат и дотронулся до дула.
– Немножко будем стреляйт юден. Где он есть, юден?
Витька пожал плечами и отрицательно завертел головой, хотя и не понял, чего нужно немцу.
Высокий прижал дуло автомата к Витькиному животу и сказал:
– Один русиш мальшик будет делать капут!
Витька молчал. Он не знал, шутят немцы или нет. Маленький что-то сказал по-немецки и показал на здание горкома, где развевался чужой флаг. Высокий улыбнулся и убрал автомат.
– Комм к чертова мама, – добродушно сказал он, глядя на Витьку чистыми серыми глазами.
Мальчишки бросились к часовне и почувствовали себя в безопасности лишь за каменной стеной. Они слышали, как протопали по булыжной мостовой немецкие сапоги.
– Он хотел тебя кокнуть, – хрипло произнес Сашка.
– Какие у него глаза...
– Какие?
– Пустые, – сказал Витька. – В них ничего нет.
– Про какого он юдена спрашивал?
Витька прислонился к обшарпанной стене с плакатом: «Кончил работу – убери за собой!» Лицо у него бледное. Он только сейчас по-настоящему испугался.
– Говорил, давай съедим консервы, – сказал Сашка. Витька выглянул из-за стены. Немцев не видно. За рекой разворачивалась пятнистая, как леопард, машина.
– Пойдем, – сказал Витька.
– Подберем хлеб и кашу, – вспомнил Сашка.
На обочине уже тут как тут сидела ворона и клевала растоптанную кашу. Сашка достал из вонючей жижи на дне кювета три еще не успевших размокнуть пачки и подобрал хлеб.
|
|
|
* * *
Гошка все-таки подкараулил Петьку Кваса и притащил в парк. Симаков успел снять чужой пиджак и сидел тихий и смирный рядом с Буяновым, который придерживал его за штанину.
– Хотел удрать, – сказал возбужденный Гошка. – От меня, братец, не вырвешься! Рассказывай, мародер, что знаешь!
– Что рассказывать? – пробурчал Квас. – Два дня город бомбили, ваш дом стоял, ничего ему не делалось, только стекла повылетели... Рядом железнодорожная казарма была... Видите печку? А потом вон в тот дом ахнуло... Да не этот, а тот, где красный комод валяется... А ваш дом разбомбили в среду или в пятницу. Кажется, в среду...
– А где были...
– Нет, в пятницу, – сказал Квас. – Днем. Я лежал в щели, мы с батей в огороде вырыли. Вылез, гляжу – вашего дома нет. Дым, огонь...
– А где люди? Жильцы где были? – спросила Алла.
– Жильцы? Кто в бомбоубежище спрятался, кто уже эвакуировался. Как война началась, стали эвакуироваться... – Петька посмотрел на Гошку. – Твой батька был...
– В доме?! – ахнул Буянов.
– Не, не в доме, – сказал Квас. – Он на машине приезжал, когда дом уже сгорел. А матка твоя еще раньше уехала. Как бомбить стали, так и уехала.
– А как же...
– Пиджак-то? Так она мне отдала... «Гошенька мой пропал, – говорит, примеряй, – говорит, – Петюня, его одежку. Подойдет – надевай! Все одно теперь сына нету...» Куда вы удрали? Тут такой шухер был!
– Ну и врать! – сказал Гошка. – «Примеряй, Петюня»... Да моя мать не знает, как и звать-то тебя, ворюгу несчастного!
– Не знает! – ухмыльнулся Квас, – Я ей, если хочешь знать, помогал в машину грузить.
– И куда она поехала?
– Откуда я знаю?
Тут его перехватила Алла:
– Петенька, скажи, пожалуйста, а мои уехали или...
– Батю твоего в армию забрали, а мамаша... – Квас задумался. Алла не спускала с него широко раскрытых синих глаз. – Ее разбомбило, безжалостно сказал Петька.
Алла поднялась и пошла, не разбирая дороги. Один раз она споткнулась о головешку и чуть не упала. Квас посмотрел ей вслед и прибавил:
– Она все не хотела отсюдова уезжать... До последнего. Тебя ждала. Вот и дождалась!
Будто слепая, брела Алла через парк. А по шоссе проносились одна за другой пятнистые машины. В кузовах сидели вооруженные солдаты в зеленых мундирах.
– Разве так можно? – Витька метнул сердитый взгляд на Петьку и побежал за Аллой. Догнав, он схватил ее за плечи, повернул и насильно повел в сторону от шоссе. Алла покорно шла, и коса ее дергалась вверх-вниз. Витька что-то сказал, посадил ее на соседнюю скамейку и бегом вернулся к ребятам.
– Твою мамку контузило, – сообщил ему Квас. – Сначала без памяти была, а потом очухалась... Кажется, с санитарным эшелоном куда-то отправили. А батя твой ушел в армию. И твой тоже, – кивнул он Сашке.
|
|
|
– А мама? – спросил Ладонщиков.
– Ее не было, когда дом горел, – сказал Квас. – А где теперь, убей бог, не знаю. Эвакуировалась, наверное. Тут все эвакуировались.
Коля Бэс молча слушал. Он терпеливо дожидался своей очереди. А Квас, который почувствовал, что все сейчас в нем нуждаются, не спешил. Петька всегда был в тени. Бывало, Гошка и не смотрел в его сторону. В игры Кваса не принимали, он был младше остальных на два года, подшучивали над ним. «А у нас сегодня Квас! – орали мальчишки, увидев его. – Квас, заплати за нас!» А сейчас все смотрят на него, как на бога.
– Ну, говори, – глухо произнес Коля Бэс и зачем-то снял очки.
Он стоял перед Квасом, вертел в руках очки, дышал на стекла. Квас смотрел на него и морщил лоб, будто вспоминал. А чего тут вспоминать? Колиного отца не взяли в армию, у него белый билет. Он собрал стариков и женщин и повел их на окраину города рыть противотанковые рвы. Налетели юнкерсы", и его убило осколком. Хоронил Колиного отца весь город. И в газете писали о нем, как о хорошем, мужественном человеке. И Квас вместе со всеми шел за гробом и слушал на кладбище речи... А потом каждый день стали погибать люди. И Петька больше не видел, как их хоронили. После того как немцы захватили город, на улицах столько валялось убитых – не пересчитать. Их всех покидали в большую яму и закопали. Отец Петьки Кваса тоже закапывал. Он остался со своей семьей в городе. Не захотел бросать хозяйство и эвакуироваться. Когда город опустел, старший Симаков вместе с Петькой стали таскать брошенное добро из чужих квартир. «Все одно сгорит или немцы растащат, – говорил отец. – А мы еще можем попользоваться...» И вдруг жалость шевельнулась в черством Петькином сердце. Жалость к большому нескладному мальчишке, который хмурил брови, кусал губы, крутил в руках очки и молчал. Коля Бэс никого не обижал во дворе. Не мог на него пожаловаться и Квас.
– Живы твои, – сказал он. – Эвакуировались... А вот куда, убей бог, не знаю.
* * *
Вечером Витька, Сашка и Гошка отправились на разведку. До площади добрались без всяких приключений. Немцев и прохожих на улице почти не было. Ветер хлопал ставнями в покинутых домах, повсюду блестели разбитые стекла. На площади было разрушено самое большое в городе пятиэтажное здание. На булыжной мостовой валялись обломки мебели, разбитые цветочные горшки, посуда.
Как раз посередине площади три немецких солдата вкапывали в землю желтый столб с перекладиной наверху и косой опорой.
– Что это? – спросил Сашка. Он никогда не видел ничего подобного.
– Виселица, – сообразил Гошка. – Кого-то вешать собираются...
– Кого? – взглянул на него Сашка. И глаза его округлились.
– Увидишь... – мрачно пробурчал Гошка.
У здания с немецким флагом остановился грузовик и из кузова стали выпрыгивать вооруженные немецкие солдаты. Мальчишки бросились к реке, проскочили через обгоревший посредине деревянный мост и оказались на другом берегу. В городском парке повсюду глубокие воронки, следы артобстрела. В карусель угодил снаряд, и покалеченные осколками деревянные раскрашенные зверюшки валялись на земле.
У входа на стадион прогуливался автоматчик. Деревянный забор, оклеенный афишами о футбольных матчах, сверху был оцеплен колючей проволокой. Еще один автоматчик стоял на вышке, сколоченной из досок разрушенного дома. Шевелились на ветру порванные обои. Немец с вышки заметил ребят и стал разглядывать. Отступать было поздно, и они пошли по дороге вдоль крашеного забора. Немец проводил их взглядом и отвернулся. Доски на вышке заскрипели, послышался свист. Немец стал насвистывать какую-то свою песенку.
Видя, что на них не обращают внимания, Витька подбежал к забору, где в одном месте была выломана доска, и приник к щели. На зеленом футбольном поле стояли, сидели, лежали люди. Их было много. Молодых и старых, особенно детей. На одежде желтели шестиконечные звезды. Таких странных звезд Витька никогда еще не видал. Люди были измождены, с воспаленными глазами. Видно было, что не одну ночь они провели под открытым небом. Тут же у их ног стояли пустые котелки с алюминиевыми ложками.
У самого забора пригнулся на корточках седобородый старик в черном длинном пальто. Он тоненькой палкой чертил на земле какие-то непонятные знаки и что-то шептал.
– Дедушка Моисей! – пробормотал Витька. И старик услышал. Он поднял лысую голову и уставился на Витьку. Красные глаза его слезились, но смотрел он прямо, не моргая.
– Кто ты, мальчик? – негромко спросил старик.
– Грохотов я, дедушка Моисей, Грохотов, – ответил Витька.
– Ай-я-яй! – замотал головой старик. – Он Грохотов! Он с такими же сорванцами, как и сам, убежал из дома? А бедные родители чуть с ума не сошли. Ох, плачут ваши задницы по хорошему ремню!
Это был дед Соли Шепса. Старику восемьдесят лет, и непонятно: за что его забрали? Дед Моисей и мухи-то не обидит. Он каждое утро выносил из дома низенькую скамейку с ватной подушкой и грелся на солнце. Читал газеты, наблюдал, за играми ребят. Иногда тетя Катя, уборщица, у которой четверо пацанов мал-мала меньше, давала ему понянчить самого маленького. И дед Моисей нянчил ребятенка, щекотал его своей длинной белой бородой и рассказывал сказки.
– Что ты тут делаешь, дедушка? – спросил Витька.
– Он спрашивает, что я тут делаю? Хотел бы я сам это знать.
– Вас арестовали?
– Один бог знает, что на белом свете делается... Меня взяли с теплой постели и, как скотину, пригнали сюда. Я даже не захватил свой шерстяной жилет. Я старый, больной человек, что им от меня нужно?
На этот вопрос Витька не мог ответить.
– Где Соля? – спросил он.
– У бедного мальчика три дня во рту ничего не было... – старик впился взглядом в Витьку. – Нет у тебя маленького кусочка хлеба?
– Я достану, – сказал Витька. – Дедушка, а нет ли здесь кого-нибудь наших?
– Мальчик, здесь страдают только бедные евреи. Витька взглянул на вышку: немец смотрел в его сторону. Мальчишка еще плотнее прижался к забору. Если он сейчас поднимет автомат, нужно упасть в придорожную канаву и замереть. Но немец не поднял автомат. Он отвернулся и снова засвистел. Наверно, в сумерках не заметил.
– Позовите Солю, – прошептал Витька.
– Мальчик, – стал шептать старик. – Принеси мне из дома джемпер. И в нашей кладовке много разной вкусной еды... Если бы ты знал, какую фаршированную щуку умела приготовить Сарра, моя бедная дочь!
– Наш дом сгорел, – сказал Витька.
– Я забыл... Моя добрая Сарра увела меня в убежище, зачем она это сделала? Лучше бы я сгорел в своем доме, чем мучиться здесь. Они всех нас убьют, мальчик, можешь верить старому Моисею. Они увозят нас на машинах за город и убивают, как собак. Моя бедная дочь... – Глаза старика наполнились слезами.
– Тетю Сарру убили? – спросил Витька.
– Они увезли ее утром и назад не привезли. И Соню тоже.
– И Соню? – повторил Витька.
– Завтра они увезут меня и маленького Соломона... Они убивают всех евреев. Чем мы прогневили бога? За что он нас так жестоко карает?
– Бог, бог, – сказал Витька. – Это фашисты! Старик приблизил к щели сморщенное заплаканное лицо и горячо зашептал:
– Я дряхлый, немощный старик... Я не боюсь смерти. Но мой внук Соломон... Ты слышал, мальчик, как он играет на скрипке? Это будет большой артист, поверь старому Моисею. Мальчик, я знаю, ты сможешь помочь. Ты добрый. Возьми отсюда Солю. Зачем ему умирать так рано? Ты сможешь его спасти, я знаю. Мальчик, возьми отсюда Солю...
Витька оглянулся: немец обтирал тряпкой прожектор, установленный на вышке.
– Ладно, – сказал Витька. – Я приду... Пусть он ждет меня у этой щели. И если сможет, пускай еще одну доску выломает. Она шатается. Я ухожу, дедушка. Он сейчас прожектор включит.
Витька выполз на дорогу и бросился вдоль забора к школе, где его ждали приятели. Белый луч прожектора стегнул по футбольному полю, усеянному скорчившимися фигурками людей, по забору, уперся Витьке в спину. Мальчишка замедлил шаги и, втянув голову в плечи, пошел шагом.
Белый луч взмыл в небо и снова загулял по зеленому полю. Люди закрывали руками глаза, пряча их от ослепительного света.
– С кем ты разговаривал? – спросил Гошка, следя за прожектором. Сюда, за груду кирпича, прожектор не доставал.
– Как ты думаешь, – сказал Витька, – если попасть в прожектор камнем погаснет?
ГЛАВА ПЯТАЯ. ПЕТЬКА КВАС
Переночевали у Симаковых. Хозяин в дом не пустил, сказал, что и так тесно. Квас проводил их на сеновал, битком набитый соломой. Симаковы держали корову и теленка.
Старший Симаков не очень-то приветливо встретил незваных гостей. Высокий, жилистый, с красным кирпичным лицом, он, хмуря клочковатые брови, долго разглядывал их.
– Буянов? – спросил он, кивнув на Гошку. – Батька твой до самого конца тут был... Немец-то, он большевиков в первую голову кончает.
– А вы не боитесь? – спросил Буянов.
– Чего мне бояться? Я беспартийный. И потом, от Советской власти пострадавший. Тятеньку моего раскулачили и душу из него, родимого, вынули... Такие самые, как твой папаша. – Симаков снова посмотрел на Гошку. – Ночуйте, только попрошу не задерживаться. Утречком с богом. У меня не постоялый двор... И потом, новый хозяин не погладит по головке, ежели узнает, что я вам предоставил ночлег.
Симаков влепил Квасу затрещину и, даже не объяснив за что, удалился.
– Я не буду здесь ночевать, – сказал Гошка.
– Думаешь, донесет? – спросил Витька.
– Куда ты пойдешь? – сказал Сашка. – Ночью тут на каждом шагу патруль.
– Ходют. – сказал Квас, держась за багровую щеку. – Увидят кого в неположенный час, палят из автоматов.
– За что он тебя? – спросила Алла.
– За то, что нас к себе привел, – сказал Витька. – Не видела, как он волком глядел? Вот что, Петька, отойди-ка в сторонку...
Квас не очень-то охотно отошел. Ему было обидно: только что от родного отца заработал пощечину, а ему не доверяют.
– Иди в часовню, – посоветовал Буянову Витька. – Под верстаком и переспишь.
– Нужно драпать отсюда, – сказал Гошка.
– У меня тут есть одно дело, – сказал Витька.
– Плевать мы хотели на твои дела! – вспылил Гошка.
– Я очень устала, – сказала Люся.
– Вы как хотите, а я пошел спать, – заявил Коля Бэс. – Какой смысл идти ночью? Напоремся на первый патруль – и крышка.
Квас подошел к ним и сказал:
– Не бойтесь, батя не донесет.
– Мы не боимся, – сказал Гошка. Петька ушел и скоро вернулся с большими кусками черного нарезанного хлеба, жбаном парного молока.
– Мамка дала, ешьте.
Молоко пили вкруговую, прямо из жбана.
– Еще принесть? – спросил Квас.
– Тащи, – сказал Сашка. – И еще чего-нибудь прихвати. На этот раз Петька вернулся езде быстрее. Правая щека у него запылала ярче левой.
– Батя в кладовке застукал, – сказал он и достал из кармана штанов солидный кусок сала. – Хотел еще колбасы, но тут он...
– У вас даже колбаса есть? – полюбопытствовал Сашка.
– Тут магазин рядом разбомбило...
– Это который на горе?
– Не пропадать же добру, – сказал Квас. – Все хватали.
– У вас вход в кладовку со двора? – спросил Сашка. Петька посмотрел на него.
– Батя на ночь все запирает.
– Послушай, Квас, – сказал Гошка. – Верни мне пиджачок, который... гм... моя мама тебе подарила. Я ночевать у вас не останусь, а без пиджачка мне будет прохладно... Не смотри на меня, как баран на ворота. Иди быстренько и принеси пиджак. Ты ведь не хочешь, чтобы, когда вернутся наши, я из тебя сделал бифштекс?
– Я бы отдал, а батя?
– Утром скажи своему строгому папочке, что я избил-исколотил тебя и отобрал. А чтобы он поверил, я тебе сейчас посажу на лоб великолепную шишку, а на нос – блямбу. Ты ведь знаешь, как я это умею делать?
Квас вздохнул и ушел за пиджаком. Принес он его свернутым под мышкой.
– Он мне все равно велик, – сказал Квас. Гошка развернул на руке пиджак, подул на ворс и вдруг опечалился.
– Скотина, – сказал он. – Уже успел испачкать! – Это кровь, – сказал Петька. – Когда мы пришли с батей к вам... – И тут он прикусил язык, но было поздно, Гошка метнулся к нему и вцепился в глотку.
– Паскуда! Носи, говорит, Петюня... По чужим квартирам шарите, мародеры проклятые!
– Отпусти его, Гоша, – сказала Алла. – Он все-таки нам еду принес.
Квас даже не стал оправдываться. Он пощупал шею, сплюнул и ушел, сказав:
– Все равно ведь все сгорело!
* * *
Наступила ночь. Девчонки шуршали сеном и перешептывались. Потом Алла стала плакать, приглушенно всхлипывая. Люся что-то быстро шептала, целовала ее.
Сашка и Коля Бэс сразу заснули. Во сне Ладонщиков что-то жевал и хрюкал от удовольствия. Витька не поленился, подполз к нему и пощупал руки. В руках у Сашки ничего не было.
Дверь на сеновал приотворена. Над самой притолокой мерцала звезда. Длинные лунные тени расползлись по двору. Луны не было видно. На шоссе послышалась резкая отрывистая немецкая речь. Затопали сапоги, раздался крик «Хальт!» И потом ночь гулко располосовала автоматная очередь. Топот и крики удалились. Проснулся Сашка.
– Бомбят? – спросил он.
– Приснилось, – сказал Витька. – Слезай-ка вниз! Сашка сполз по сену на пол.
– Вы куда? – спросила сверху Алла.
– Дело одно есть, – ответил Витька.
– Мы с вами, – сказала Алла. – Люся, вставай! Девчонки завозились на сене.
– Ну что вы на самом деле? – рассердился Витька. – Мы по своим делам... Понимаете?
– Врут, – сказала Алла. – Они что-то задумали.
– Хорошо, – сказал Витька. – Слышали, рядом стреляли? Посмотрим, как там Гошка.
Он схватил Сашку за руку, и они выскочили на залитый лунным светом двор. На пустынной улице никого не видно, Далеко впереди светили фары машины. Мальчишки перебежали дорогу, перескочили через кювет и по тропке вышли к часовне. Гошка стоял у стены. Поверх куртки на нем был надет новый пиджак.
– Слышали? – шепотом сказал Гошка. – Они в кого-то стреляли.
Послышалась далекая очередь из автомата. – Опять! – вздрогнул Гошка.
– Они будут всю ночь палить, – сказал Витька.
– Нужно быстрее нарезать отсюда...
– Куда? – спросил Витька.
– К нашим!
– Есть один человек, который все может рассказать, – сказал Витька. Этого человека надо спасти. Он там, на стадионе.
– Нам нужно самим спасаться, – возразил Гошка. – И так на нас все обращают внимание. Шутка ли, целый отряд!
– Я не уйду из города, пока не вытащу его оттуда, – твердо сказал Витька.
– Кто этот человек? – спросил Сашка. Он отчаянно зевал и никак не мог понять, зачем его стащили с теплого сеновала.
Витька рассказал о встрече с дедом Моисеем, о еврейском лагере, из которого каждый день увозят за город расстреливать людей. Там, за проволокой, их сосед – Соля Шепс.
– Я никуда не пойду, – заявил Гошка. – Из-за Соли Шепса не хочу превращаться в покойника...
– А ты, Саш? – спросил Витька.
– Как его спасешь? – замялся Сашка. – Там немец на вышке. И прожектор... Пропадем ни за понюх табаку.
– Мы и до стадиона не дойдем, – отговаривал Гошка. – Квас говорил, что после девяти на улице появляться нельзя: комендантский час. Без предупреждения стреляют.
– Ладно, – глухо сказал Витька. – Я один пойду. Грохотов ночью не вернулся. Не вернулся он и утром. Коля Бэс проспал и ничего не знал.
Пришел из часовни Гошка. Вид у него был помятый. Он всю ночь так и не сомкнул глаз. Лишь под утро задремал.
– Я говорил ему, кретину, не надо было затевать эту аферу, – сказал Гошка. – Ночью в той стороне бабахали... Появился Петька Квас. Он удивился, что они еще здесь.
– Уходите, – сказал он. – Скоро батя вернется, хай подымет.
– А куда он ушел? – с подозрением спросил Гошка.
– Немцы велели населению сдать оружие. Понес в комендатуру одностволку.
– Я предлагаю уходить по двое-трое, – сказал Гошка. – Всем вместе нельзя обязательно задержат.
– Куда уходить? – спросил Коля.
– Если хочешь, оставайся у немцев, – усмехнулся Гошка. – Вместе с Квасом.
– Мы будем ждать Виктора, – твердо сказал Коля.
– Без него мы не пойдем, – поддержала Люся.
– Может быть, уже на площади... – пробурчал Гошка,
– Что он там делает? – спросила Алла.
Гошка и Сашка переглянулись и промолчали. Девочки и Коля Бэс на площади не были и не видели, как немцы сооружали там виселицы.
* * *
Витька вернулся к обеду. У Симаковых уже никого не было. Петька сказал, что ребята прячутся в часовне.
Наверное, говорили о нем, потому что, когда Грохотов появился на пороге церквушки, все замолчали.
– У немцев какой-то праздник, – сообщил Витька. – На машинах, на мотоциклах едут в центр. Даже генерал один с крестами. Пока они там орут «Хайль Гитлер!» – мы пулей из города! Я знаю, где можно пройти.
– Тебя... отпустили? – спросил Гошка. Вид у него был смущенный. Буянов только что убеждал ребят, что ждать Витьку бессмысленно, так как он наверняка попался немцам в лапы и сидит за решеткой, если жив. Иначе где он до сих пор может быть? Нужно немедленно выбираться из города.
Тут как раз Витька и появился. Буянов прикусил язык.
– Что же ты меня не разбудил? – с обидой спросил Коля.
– Это была моя ошибка, – сказал Витька. – Я, видишь ли, на других понадеялся...
– Ничего ведь не вышло? – усмехнулся Гошка. – Такие немцы дураки...
– Ты уж лучше помолчи, – посоветовала Алла.
– Гоша, у тебя глаза какие-то странные, – участливо посмотрела на него Люся. – Ты не болен?
– Чушь собачья, – сквозь зубы процедил Гошка. – Я ведь – не ты.
– Если остановят, скажем: идем в деревню к родственникам, – предупредил Витька.
Сашка с трудом водрузил на спину раздутый вещмешок.
Витька взглянул на него, но ничего не сказал.
– Я тут тоже даром время не терял... – ухмыльнулся Сашка.
Уходили из города тем самым путем, вдоль Синей, которым за несколько дней до войны покинули отчий дом. Теперь казалось, что с тех пор прошла вечность.
Выбравшись на волю, свернули к первой деревеньке, которая сиротливо стояла на холме. На другом пригорке – небольшое кладбище со старой бревенчатой церквушкой. Кладбище спряталось под сенью огромных корявых деревьев.
Витька огляделся и повел ребят туда. У часовни свернули на тропинку, заросшую густым цепким кустарником. Деревья заслонили небо, ветви цеплялись за одежду. На могильных холмах – ржавые железные и деревянные кресты. Одни торчали вкривь и вкось, другие упали. У изгороди Витька остановился и три раза свистнул.
Из-за могильных холмов, будто призраки, вышли шесть чернявых бледнолицых мальчиков. Запавшие черные глаза, тонкие шеи в просторных грязных воротниках рубашек.
– Здравствуйте, – сказал старший и улыбнулся. В одном из них они с трудом узнали Солю Шепса. Недавно это был розовощекий полный мальчик, на котором того и гляди треснут короткие штанишки. Сейчас перед ними стояла тень Соли Шепса.
Остальные выглядели не лучше.
– А Соню с мамой увезли куда-то, – сказал Соля. – Мы ждали, ждали, а они так и не вернулись.
Говорил он бесцветным глуховатым голосом. И откуда-то взявшийся на горле кадык двигался, будто Соля проглатывал слова.
– Мы два дня ничего не ели, – сказал высокий мальчишка с широкими, сросшимися на переносице черными бровями, который был у них за старшего.
– Тут кислица растет у изгороди, – сказал Соля. – Мы всю оборвали, а на луг не выходили, как ты говорил... – Он посмотрел на Витьку.
А Витька посмотрел на Сашку, мигнул ему, и они отошли в сторону.
– Развязывай, – сказал Грохотов.
– Что развязывать? – не понял Сашка.
– Не валяй дурака! Развязывай мешок...
– Нам самим жрать нечего! – запротестовал Сашка.
– С твоими талантами мы с голоду не умрем, – усмехнулся Витька.
Сашка, чуть не плача, развязал мешок и достал оттуда круг копченой колбасы. Поглядел на него и засунул снова в мешок.
– Не могу, – сказал он. – Ты понюхай, как пахнет... Витька отобрал мешок и достал оттуда колбасу, сало. хлеб. Когда он снова запустил туда руку, Ладонщиков вырвал мешок, замотал лямками и выпалил, сверкая глазами:
– Ты знаешь, чем я рисковал? Головой! Если бы Симаков меня застукал в кладовке, изничтожил бы, как фашист!
– Они не ели два дня, – сказал Витька. – В чем душа держится.
– А ты хочешь их совсем погубить, – сердито заметил Сашка. – Разве можно с голодухи так много сразу жратвы?
– Не узнаю я тебя, Сашка, – сказал Витька и даже с какой-то жалостью посмотрел на него. – Вроде бы раньше не был таким жадиной?
– Да ну тебя! – огрызнулся Ладонщиков и, бережно прижимая к себе мешок, пошел к церкви, Витька отдал мальчишкам провизию. Они сразу оживились, глаза загорелись. Высокий парнишка с широкими бровями взял хлеб, сало и колбасу. Остальные не спускали с него глаз.
– У меня все отобрали, – сказал он. – Дайте, пожалуйста, нож.
Чтобы не смущать их, ребята отошли в сторону.
– Вся эта компания тоже пойдет с нами? – понизив голос, спросил Гошка.
– Мне противно с тобой разговаривать, – отвернулся от него Витька.
Гошка вспыхнул, покосился на Аллу, не слышала ли она, но сдержался.
– Пойдем через деревни, – сказал Витька. – Будем всем говорить, что мы из детдома, мол, дом наш разбомбили, ну мы и пробираемся к родственникам...
К ним подошел высокий мальчишка. Он торопливо проглотил жесткий кружок колбасы и сказал:
– Нам вместе с вами нельзя... Мы будем просачиваться к нашим по одному. Главное – фронт перейти... У меня тетя в Житомире. У Левы сестра в Одессе... Повезет – доберемся.
– Повезет, – сказал Витька.
– По одному плохо, но иначе нельзя. Слишком будет заметно.
– Да, – сказал Витька.
– Я с вами, – подошел к ним Соля. – У меня родственников нет.
– Нас и так много, – проворчал Гошка. – Целый отряд. Соля вопросительно посмотрел на него своими большими выпуклыми глазами.
– Я лишний?
– Не слушай его, – сказал Витька и бросил на Гошку уничтожающий взгляд,
– Вы не хотите, чтобы я с вами пошел? – обвел всех тусклым взглядом Соля.
– Дурачок, – сказала Алла. – Куда же ты без нас?
– Ты пойдешь с нами, – успокоил его Витька. – И давайте больше на эту тему не будем говорить.
– Неужели вы не донимаете: чем нас больше, тем это подозрительнее для немцев? – вскричал уязвленный Витькиным тоном Гошка.
– Что с тобой стряслось? – спросила Алла. – Ты никогда таким не был.
– Не обращай на него внимания, – улыбнулся Соле Грохотов. – Гошку немного контузило при бомбежке...
Пять чернявых, большеглазых мальчишек тихо попрощались и как тени разошлись в разные стороны.
Соля проводил их печальными глазами и судорожно вздохнул.
Перед дальней дорогой состоялось короткое собрание. Люся Воробьева сообщила, что в группе теперь семь человек. Из них пятеро комсомольцы... Гошка внес поправку: он, Витька Грохотов и Алла Бортникова действительно подали заявление в комсомол, но их еще не приняли, обещали принять в новом учебном году, так что они никакие не комсомольцы...
– Нет, мы все теперь комсомольцы, – подытожила Люся. – Я как комсорг класса передаю свои полномочия... – Люся обвела всех взглядом и остановилась на Буянове.
– Я не комсомолец, – пробурчал он.
– Кто же ты тогда? – все с удивлением смотрели на Гошку, но он без всякого смущения ответил:
– Никто. Беспартийный я.
Поднялся возмущенный шум, но Люся несколько раз хлопнула в ладоши и все замолчали.
– Старшим нашей группы будет Витя Грохотов, – громко сказала она. – Есть возражения?
Возражений не было. Даже Гошка, который никогда никому ни в чем не уступал первенства, промолчал.
– Война все переменила, – после продолжительной паузы сказал Витька. Теперь я – комсомолец.
– И я – комсомолка, – сказала Алла. Гошка промолчал.
– Вот чудаки! – усмехнулся Сашка. – О чем вы тут толкуете? Сейчас война, и школу нашу разбомбили! Никто мы теперь, понятно? Беспризорники! Мне даже не верится, что я когда-то сидел за партой...
– Ты всегда был плохим пионером, – заметила Люся.
– Беспризорники, вот кто мы, – повторил Сашка.
– Ты всех в одну кучу не путай, – сказала Алла. – Если война, значит, и жизнь остановилась? И мы уже не люди? Кончится война и снова сядем за парты и будем учиться. Конечно, все. что случилось, страшно... и мы никогда этого не забудем... Но мы люди и не будем ни при каких обстоятельствах терять человеческое достоинство.
– Хорошо сказано, – коротко заметил Коля Бэс.
– Собрание считаю закрытым, – заключила Люся.
|
|
|
