День третий: принципы Туманова

- Вадим Иванович, даже на свободе организовать «единый порыв», «рационализаторские предложения» стоит больших усилий. Как вам удалось сделать это среди заключенных? Как все начиналось?

- По большому счету, разговоры об удачной организации труда сводятся к вопросу о том, что лучше – капиталистический или социалистический путь? Об этом спорили и спорят экономисты, философы, предприниматели по обе стороны Атлантического и Тихого океанов. А его просто не существует – этого абсолютного, единственно правильного варианта! Найденный мной метод, как я позже узнал, независимо от меня также разработали и используют американцы и китайцы. Он лучше других подходит для всех видов строительных, горных, сельскохозяйственных работ.

…В 1953-м я получил новую судимость – 25 лет. Когда-то двадцатилетним мальчишкой меня буквально ни за что привезли на Колыму, и вот незаметно я очутился на таком дне, от которого мог уже никогда не оттолкнуться. Неужели этот матерый арестант и есть Вадим Туманов? Я перестал узнавать сам себя. Есть старый греческий парадокс о деревянном корабле – плотники доска за доской меняли его обшивку, и вдруг оказалось, что прежнего судна уже нет. Вот и я за пять лагерных лет успел столько натворить, превратился в такую личность, которую… уже и не стоило выпускать из-за колючей проволоки. Я тонул, ненавидя все вокруг. Я ненавидел всю советскую власть, все, что строилось. Какой же я был дурак, комсомолец, что хвалился когда-то перед иностранным матросом нашим «самым прекрасным государством»! От заключенных я наслушался, чего стоит этот социализм на самом деле. Я мечтал стать капитаном. В лагере мне стало нечего терять!..

По злому стечению обстоятельств именно в тот год, когда другим заключенным замаячила надежда вернуться на «материк» (так мы называли большую землю), мой якорь запутался накрепко. Ранней весной 53-го я и два моих приятеля решили ограбить золотоприемную кассу дражного управления в десятитысячном поселке Берелех, чтобы бежать из лагеря с деньгами. Берелех находился всего в трех километрах от зоны, и там вместе с намытым золотом хранили зарплаты для вольнонаемных. Поздно вечером я выбрался через лабиринт полуразрушенных пролазов в старой шахте, мы достали из кассы 121 тысячу рублей, и, заметая следы, я вернулся в барак, затаиться неделю-другую. Через десять дней меня вычислили, скандал дошел до Москвы. Возразить следователю Морозову и судье Филипьеву было нечего: их статья – единственная «заслуженная» в моей лагерной биографии…

Но человек жив, пока жива надежда. Сталина уже нет, заключенных много, надо что-то предпринять. Попытаться убежать? Я понимал: это будет последний раз, и я себя запрячу вообще навсегда. Работа? Если на шахте бригада выполняет 110 процентов нормы в день, такой день считают за три. А месяц вкалывал – сразу три спишут. Лучше, чем задаром гнить в изоляторе. Пожалуй. Однако у многих сроки больше 25 лет – это все равно, что пожизненный. А если заинтересовать ребят заработком? Заключенным полагается 48% от ставки вольнонаемных. Но тогда надо сделать так, чтобы мы работали производительней в несколько раз! Начальник лагеря «Челбанья», фронтовик, чудесный человек Федор Михайлович Боровик, относившийся ко мне с симпатией, предлагает, чтобы я попробовал возглавить бригаду. Я соглашаюсь. Собираю 60 человек – тех, кого знаю, кому доверяю, и предупреждаю: «Ребята, со мной остаются лишь те, кто будет работать по-настоящему, чтобы вырваться». Мишка Буржуй тоже откровенен: «Вадим, я все равно свалю». «Вали, но не из моей бригады»…

Наклонные стволы, штреки, рассечка, нарезка и проходка шахт – самый трудоемкий процесс, я должен придумать здесь что-то новое. Но что?! Я так далек от горного дела – ну, может, когда-то проходил мимо ворот горных институтов задиристым, бравым моряком в увольнительной. После, заключенным, работал в шахтах, где не было никаких механизмов, согнувшись, таскали породы тачками, ведрами… Голова болела от мыслей – мне ничего не оставалось, как напряженно думать: что делать, что изменить? Просыпался в морозной темноте, еще до того, как удар по рельсу объявит подъем, и мысленно рисовал новый день: как забурить лаву, как обогнать бригаду Быкова, или Огаркова, или Чеснокова? Нас умело втягивали в соревновательную гонку, и мы, забывая нелепость своего положения, рвались совершать стахановские подвиги. В изоляторах, в бараках, я часто встречал надписи старых лагерников, которые очень помогали в жизни: «Не верь, не бойся, не проси», «Когда тебе совсем плохо, знай, что может быть еще хуже».

Я советовался с опытными горняками, что-то соображали, прикидывали вместе с ребятами: переваривали, изменяя форму, ковши, устанавливали более мощные электромоторы, подогнали по-своему лебедки, ставили роторные шестерни с другим количеством зубьев, что заставляло скреперный ковш буквально летать. Выжимали из оборудования все, что могли. Нам хотелось делать больше не на 5, не на 10 процентов, а намного. В итоге мы приспособились нарезать шахты двумя забоями: в день мы резали по 36 метров, тогда как проходкой на 100% считались всего около 5 метров! Магаданские начальники были вынуждены прощать нам наше «самоуправство» с техникой. Намытое золото было нашим неоспоримым аргументом.

Ни до нас, ни после никому не удавалось разрабатывать россыпи такими темпами. Не потому, что мы были оснащены лучше других бригад или люди у нас были технически грамотнее. В условиях административно-бюрократического сумасшествия, усиленного особой системой «Дальстроя», мы впервые попытались руководствоваться не инструкциями, а здравым смыслом, и при этом брать на себя ответственность. Я видел, как это выпрямляет людей, уставших от бестолковщины, от глупых распоряжений, бессмысленной регламентации. Мне казалось, надо помочь человеку проявить себя, стать личностью, сделать его свободным – хорошим он станет сам. Это был зародыш принципов, которые станут базовыми при создании золотодобывающих старательских артелей, дорожно-строительных кооперативов – элементов будущей рыночной экономики.

В бригаде каждый владел тремя-четырьмя профессиями: скреперист, бурильщик, рабочий очистного забоя, водитель самосвала – все без затруднений подменяли друг друга, поэтому техника работала безостановочно. И вот этот бешеный темп (а нормы и расценки были государственные), принес нам такие заработки, что даже рядовой рабочий у нас законно получал больше начальника лагеря. Я как бригадир скоро стал зарабатывать больше начальника всего «Дальстроя» (главное управление строительства Дальнего Севера). Заключенный умудрился обогнать своего самого высокого начальника!

Через год меня, почти последним среди моих ребят, сделали бесконвойным. Когда я приходил в кассу получать деньги на бригаду – брал, не пересчитывая, и быстро уходил, неудобно было перед изумленно-обеспокоенной очередью. Но изумлялась не только очередь, заволновались и наверху, начались бесконечные проверки, ревизия, кроме следователей, трудилась бухгалтерия, экономисты. А мы продолжали нарезать шахты по своему методу, нас, как «скорую помощь», бросали на участки с высоким содержанием золота в песках, туда, где проваливали план. Так за три года я стал человеком, которого знала вся Колыма.

- Вы как-то сказали, что даже круги ада у Данте покажутся плохенькой трехзвездочной гостиницей по сравнению с теми условиями, что были в лагере…

- Многое я не стал писать в книге, поскольку про лагеря людям все уже и так надоело. Жена сказала: «Вадька, что у тебя в книге будет, кроме драк?» И я постарался выкинуть «ужасы», а там почему-то много еще такого осталось…

- Как же при таких нечеловеческих условиях лагерникам, тем не менее, оплачивали работу? Ведь могли просто заставлять.

- Что значит «заставлять»? Там такая публика была, сроки по 25 лет… Им нужно было заинтересоватьзаключенных, поэтому сидевшим платили за работу половину денег вольнонаемных.

- И именно эту идею материальной заинтересованности вы стали развивать как основную?

- Когда мы стали много зарабатывать, я сразу сделал так, чтобы у всех в бригаде в тумбочках хранились чай, тушенка, печенье, шоколад. Конечно, не обходилось без таких «шахтеров», кому дороже всех благ была бутылка: Ваня Иванов, чудесный парень, счастливый обладатель карманной плоской фляги (драгоценности по тем временам!), – переругался со всей бригадой, когда кто-то осмелился ее утащить. Но несмотря на мелкие происшествия, мы все-таки стали выделяться на зоне. Мы смогли добиться невероятного для нас – приехал начальник Заплага полковник Племянников, всю бригаду пересмотрели и вывели на поселение. А это совершенно другая жизнь – почти свобода, когда в твоем личном деле 25 лет строгого режима.

От вольнонаемных нам достались бараки на 15 человек каждый, у нас всегда было прекрасное питание, мы нарабатывали и получали в разы больше рядовых советских рабочих. К нам в бригаду стремились попасть горные мастера и даже сам начальник шахты! Так я проработал до 56 года, а в 56-м я был освобожден со снятием судимостей.

Пока на машине секретаря райкома Александра Ивановича Власенко ехал 120 км с прииска 25-летия Октября до Сусумана (крупнейшее управление на Колыме), все думал: «А что если 10 лет скинут? А вдруг 15? Сколько останется? Ерунда». Я не думал, что могут все снять! И надо же: я вроде самый отрицательный тип был, а потом – меня освободили. После комиссии начальник Заплага попросил, чтобы я съездил на штрафняк «Случайный», где сидел, не работая, «цвет» уголовного мира Союза, в том числе старые мои лагерные товарищи, и, как говорится, убедил их примером… Для этой поездки Племянников отдал мне собственную «Победу». Почти никто на «Случайном» не верил в мое освобождение, пока не увидел своими глазами. Я провел с ребятами почти сутки и говорил по-мужски.

- Выходит, главное, что двигало лично вами – надежда сократить срок. Для этого требовалась крепкая бригада, а для людей – осязаемые цели. И вы говорили им про деньги, про принцип зачетов «один к трем»…

- Еще я всегда говорил: «Ребята, есть надежда». Когда меня освободили, я буквально одурел, слова произнести не мог, а потом – мысль: «Я самый счастливый, но как же попросить за ребят? Мы ведь вместе три года отработали». Обращаюсь к комиссии: «У меня к вам одна просьба…» Все насторожились. «…Вы знаете, я сегодня самый счастливый человек, но прошу понять меня. Я сейчас приду к ребятам, все расскажу. А они – те парни, которых я три года таскал за собой по приискам, которые верили мне, что это единственный вариант освободиться – так и останутся?..» И тогда Тимофеев, председательствующий комиссии, сказал начальнику лагеря: пусть все, кто проработал у Туманова больше двух лет, представят свои документы. И почти вся моя бригада вышла через какой-то промежуток времени, а через год освободились уже все, и зачеты помогли. Так очутился я с ними на воле.

- Вы все-таки стали капитаном… своей команды.

- Да, только сразу после освобождения у меня была мечта исчезнуть… вообще. Несмотря на то, что был знаком с Риммой (будущая супруга, – прим. авт.), а прииски сулили прибыли. Как только появилась возможность – улетел во Владивосток, хотел возвратиться на флот… Но, оказалось, годы в лагере стерли во мне романтика моря, узкая каюта напоминала тюремную камеру, а курс корабля, как и курс жизни, виделись в тумане. Начальником кадров Дальневосточного пароходства, где трудились десятки тысяч людей, стал Красавин – тот самый, который когда-то оперуполномоченным водного отдела МГБ арестовал меня… До сих пор не понимаю, за что бывает такая ненависть: я ведь этого Красавина знать не знал… Идти к нему? Ни за что! Какое-то время плавал по договоренности с товарищами, а потом решил – все, видно, в одно море дважды и впрямь не войдешь. Римма ждала меня, ребята, золото… Поскольку меня знали не только на Колыме, но все руководство, связанное с золотом (в том числе в Москве), то я предложил им вариант – будем работать на государство старательской артелью.

В 1957 году в Сусуманском районе на прииске им. Фрунзе на базе бригады мы организовали первую золотодобывающую артель «Семилетка». Я хорошо понимал, что записанные в Примерном уставе колхоза принципы (коллективная собственность, самоуправление, демократическое решение всех вопросов и т.д.) существовали только на бумаге. Мы же намеревались их придерживаться на самом деле. Суть была в хозрасчете и самостоятельности артели, которая сама определяет, сколько и какой техники закупать, как строить работу, распорядок дня, кому и каким образом оплачивать отпускные, больничные. От государства требовалось одно – отвести артели участок (обычно это был полигон или отработанный, или невыгодный для предприятия из-за малого содержания золота либо удаленности). И платить только за сданное золото, причем, у артели золото скупали по расценкам значительно ниже, чем у госпредприятий. Мы вообще вызывали двойственное отношение у властей: с одной стороны, через артели они могли чем-то занять бывших заключенных, не тратясь на социалку, и вдобавок улучшая производственные показатели за счет дешевого золота. С другой стороны, новая организация труда могла поставить под угрозу малоэффективные, но идеологически выверенные госпредприятия. Поэтому артели не душили, но притормаживали их укрепление.

В Западном управлении (сейчас Сусуманский район) у меня в течение полутора лет проработали люди, из которых более ста человек стали потом председателями старательских артелей. На всех окрестных приисках с интересом следили, как и что мы делаем, перенимали наши рационализаторские идеи. Мы настолько заразили всех своей энергией, что объемы золотодобычи возросли вдвое (недавно мне вручили подарочную книгу «Золото Колымы», где пишут, якобы старательское золото увеличило тогда добычу всего на 12 процентов – врут)… В общей сложности я пробыл на Колыме 17 лет, до 1967 года, однако, и после моего отъезда работа на приисках не останавливалась, председатели «держали марку». Почти на всех приисках были созданы добровольные кооперации горняков, подобные нашей первой артели. Объединялись те, для кого было унизительным получать немного денег, не отвечая ни за что. Хотелось свободным трудом, взяв на себя всю полноту ответственности, зарабатывать почти без ограничений. Принцип прост: каков твой личный вклад, таков фактический заработок. Только в последние годы эти коллективы доконали, добили, все развалилось, потому что в ельцинское время пришли хозяева, которые не хотели работать.

… Попасть к нам в коллектив было почти невозможно, столько набиралось желающих. К нам ехали из-за денег на один сезон, а оставались на годы. Во-первых, понимали – раз у меня работать, значит, обязательно будет заработок (воровать и грабить уже многие не хотели). Во-вторых, я всегда следовал правилу – свобода и равенство. Пришел, допустим, ко мне человек после лагеря – он свободен: если не нравится – может уйти, захотел остаться – тоже его выбор. Все равны и все обязательно должны делать то, что принято коллективом. Каким бы человек ни был, но если он заходит на базу и видит, что в комнате чисто, кровати убраны, баня работает круглосуточно, питание на столах, и кушает, кто сколько и чего хочет – понимает, что есть другая жизнь. Как Медведев сказал? Свобода лучше, чем несвобода. А чистому – удобнее, чем грязному, поэтому после работы у нас все сразу шли попариться с веничком, восстановить силы.

Мы все время ищем, как бы сделать, чтобы человек стал настоящим человеком. А все очень просто – нужно показать пример и дать ясную цель. Приходит сто новых человек в начале сезона, почти все любящие выпить, жизнь такая, а я им говорю: «Проработав год, можете сразу квартиру купить, устроите пьянку – расчет «без суда и следствия», потому что где есть пьянка, там толку нет». И перестраивались!

- То есть важно, прежде всего, задать правильные отношения между людьми и обеспечить материальные условия?

- Тут есть важное замечание: я недавно прочел, что в сверхдержаве Америке, которую у нас все время приводят в пример, только 23,5% от всего населения (согласно последним исследованиям) – те, кто реально что-то производит, остальные тоже где-то кусок урвали, подсуетились… Ведь есть публика, которую не заставишь работать – один сидит в изоляторе солдатиков рисует, другой мух на потолке считает, третий вечный двигатель строит – разные люди.

Но если мы берем среднего работника и хотим его как-то «расшевелить», настроить на дело, то все начинается с тех самых, простых, бытовых вещей. Человек должен быть сытый, чистый и уверенный, что заработает. Вкалывать от зари до зари из-за любви к тому, чтобы мучиться? Нет таких: каждый хочет нормальных рабочих условий и ощущать результат. И точно так же с взаимоотношениями: если все время скандалы, если публика видит (а она это прекрасно улавливает), что руководитель ворует, получает столько, сколько ему хочется – конец всему.

Интересно подметил Женя Футорянский, прекрасный механик, который работал у меня много лет, а сейчас живет в Лос-Анджелесе: «Вадим, в Штатах такие же люди, как у нас. Если американец увидит, что зарабатываемых им денег ни на что не хватает, он тоже при возможности украдет колесо на свою машину или еще что-то». Большинство преступлений – протест против нищеты, нельзя быть свободным, если ты бедный. Компенсируя недоданное, люди доворовывают у государства. Происходит, сильное падение морали с обеих сторон. (И, наоборот, когда мои ребята имели квартиру, машину, мебель, – деньги переставали носить для них особенный характер.) Конечно, где-то есть более разложившаяся масса, а где-то более дисциплинированное общество, но, поверьте, люди в основном сделаны из одного теста, и многое зависит от того, как с ними обращаться… Нет избранных народов, но есть заинтересованность, трудолюбие, воля.

Сейчас в России на прекрасных заводах, где должна быть высокая точность, мы не можем найти токарей; для строительства не можем найти бульдозеристов, экскаваторщиков – тех, кто является основной рабочей силой, а ведь это и должен быть настоящий средний класс – деньги-зарабатывающие люди. Я очень люблю спортсменов: бокс, футбол – все люблю; но только мне непонятно, чем думают руководители государства, если получается, что футболистов у нас больше, чем комбайнеров. Это ни в какие рамки не лезет. Хочется позвать: «Остановитесь!» Клубами с баснословной оплатой футболистов, организацией чемпионатов и олимпиад можно заниматься в стране, где все наладили: построены дома, дороги, люди зарабатывают. Но нам ли – не имея, где жить, где ездить, что есть (крупные города на 80% зависят от импортных поставок) – резвиться с футболом? Кочующие с места на место фанаты – что за профессия такая появилась? Господин президент, что вы делаете с этим народом, с нами?.. Театр, горки горнолыжные – это все замечательно, но мы уже очень много лет живем за счет продажи природных богатств – нефти, угля, газа, леса.

- Не могу не уточнить, а когда вы предлагали Ельцину разрабатывать месторождения, что вы думали делать с ископаемыми – продавать, опять же на Запад?

- Мы должны были пойти по китайскому пути, запустить кирпичные заводы, строить себе шикарные дома, дороги – у нас ведь, в отличие от Европы, все материалы лежат под ногами. То есть добывать и использовать добытое в основном внутри страны. В Америке тоже есть сырье, которое запрещено продавать, а мы продаем, не думая, что через какое-то время окажемся у разбитого корыта.

- Вернусь к теме. Получается, пройдя через принудительный труд в лагере, вы смогли в концентрированном виде наблюдать, что больше всего угнетает людей, самые болезненные моменты, и строили потом отношения от обратного? То есть ваш метод оказался настолько эффективным как раз потому, что рождался в самых неблагоприятных условиях…

- По крайней мере, многое я осознал именно в то страшное время. Я заметил в лагерях: если появилась группа, которая начинает вести себя с претензией, мол, «мы лучше», обязательно появится другая или несколько, которые заявят: «Нет, мы лучше!» Это обязательно порождает несчастья, вплоть до поножовщины и трудно потом удержать, убедить людей, что все одинаковые. Я всегда смотрел на поведение приходящих в артель, подноготная обязательно проявится: один в обнимку со всеми, может дать деньги, другой себя выгораживает. Если в человеке нет доброты, совести, достоинства (если чего-то одного не хватает), для меня он уже неполноценный.

- Вы – ярый сторонник смертной казни, при этом работали с людьми, которые сидели по разным статьям. Кого бы ни за что в коллектив не взяли?

- Того, кто перерезал горло ребенку, ограбил кого-то, взорвал самолет. Если бы знал точно. Есть люди, от которых просто отходишь. Я жил в разных обществах, ясно, что за публика сидит на Колыме. Если на зоне появляется личность с претензией, все начинают следить: что сделает, как поведет себя. Я попал в среду, где считалось: если ты один раз совершил или даже попытался совершить подлость, гадость, и об этом узнали – ты вычеркнут из списка людей навсегда, без срока давности…

Высоцкий как-то, побывав в артели, сказал про ребят: «Ты знаешь, Вадим, лица у них рогожные, а души – шелковые». В Перестройку приехал я на Колыму с немецким режиссером снимать фильм про прошлую жизнь. Выхожу на крыльцо, вижу, у ворот стоит озадаченный Гена, механик, и на ладони держит котенка. Я говорю: «Что такое?» «Да вот – кто-то выбросил. Не знаю, как быть: домой взять не могу, собака и кот взрослый разорвут. Оставить – тоже пропадет… Ладно, попробую». Наутро приходит счастливый: приняли! Рожа рогожная, а душа шелковая… Если в бригаде бывало, кто-то получит телеграмму, случилось что-то – все кинутся, переживают.

- Вы как-то заметили, что повысить эффективность артелей вам помог, в том числе, отказ от непроизводительных трат времени (партийные совещания, четкое следование зачастую устаревшим инструкциям). Вы могли нарушить техправила на свой страх и риск, и иногда ваш вариант оказывался настолько удачным, что сам превращался в регламент для других.

- Да, об этом пишут ученые: горные инженеры, геологи.

- Однажды вы утопили бульдозеры, чтобы укрепить плотину, и отведенная в новое русло бурная река не ворвалась на прежнее, расчищенное под добычу золота дно. Вы тогда выиграли, откровенно рискуя. И вы были руководителем, а если бы ваши подчиненные проявляли такую же «самостоятельность»?

- Риск и так все время сопутствует старателям: едем на бульдозерах, лед трещит, деваться некуда… Кто-то и проваливался, но большинство проскакивали. Во множестве ситуаций ребята могли действовать по-своему, не советуясь. Но случай добычи золота под руслом реки Оротукан – это уникальное и крайне опасное предприятие, в таких колоссальных делах нести главную ответственность за эксперименты должен был я. Если бы я тогда не пошел ва-банк, весь коллектив мог остаться голодным. При этом мне нужна была полная поддержка бульдозеристов, и я откровенно сказал: «Положение – хуже быть не может. На дне буквально золотой клад, о котором знают несколько десятилетий, но, чтобы подступиться к нему, нужно отжать от подводного полигона воду вверх по склону и на этом участке направить реку в другое русло. Помните, как у большевиков: нам терять нечего, а получать весь мир!» Общая готовность была написана у людей на лицах, мы даже не голосовали. В итоге артель взяла 700 кг золота, намного перевыполнив годовой план. Главные инженеры других приисков приезжали после, изучать на месте, как отрабатывать русловые месторождения, а нашу операцию прозвали «Панамский канал».

- То есть по-крупному рисковать и нарушать инструкции можно лишь главному человеку, иначе – анархия. А с другой стороны, инициативу на местах вы поощряете…

- В споре рождается истина. Вот вы, наверное, не хотите Японии острова отдавать. А я не имею ничего против, чтобы 15-20 млн японцев жили на нашей земле – пусть вместе с нами рыбу ловят, вместе с нами строят заводы по выпуску экскаваторов, бульдозеров, землеройных машин. Мы же закупили в Японии все хламье, на запчасти уходят миллионы долларов…

Я для чего этот пример привел? Не может быть такого, чтобы одна личность диктовала: я сказал, я дал. С самого начала я был выборным руководителем (так прописала советская власть в уставе артелей), и мы общим собранием решали, что надо сделать вперед, куда направить деньги.

- Вадим Иванович, давайте подведем итог – я перечислю кратко основные принципы ваших артелей, а вы, если что, дополняйте:

- «нет» непроизводственным тратам времени, важно сделать человека свободным, хорошим станет сам. 12-часовой рабочий день, максимальная эксплуатация техники, смены подменяли друг друга…

- Это вахтово-экспедиционый метод, тут другого варианта быть не может, иначе прогулка получается. Техника не должна простаивать. Представьте, работают 25 бульдозеров, обед – все машины выключили на час, а в сумме выходит, один бульдозер ничего не делает целые сутки! Поэтому во время обеда бульдозеристов на работе подменяла ремонтная бригада.

В артели привыкали к такому подходу. Допустим, с полигона вернулись машина с людьми, и машина с грузом. Ребята, отработавшие 12 часов, выскакивают из кузова, каждый хватает по ящику с соседней машины, никто мимо не пройдет, вот всю и разгрузили.

- От работы каждого зависит успех всех, и наоборот. Руками каждый работает на себя, а головой на всех.

- Работает руками – то есть на бульдозере или в шахте, а головой – когда родилась идея интересная, рационализаторская.

- Сухой закон. Курили?

- Ну, если бульдозеристу сигарета не мешает, да. Сразу вспоминаю: у нас в столовой на столах всегда масло сливочное стояло, хлеб (кому сколько захочется), а в углу горой были насыпаны и сигареты, и папиросы. И некоторые одуревали: начинали курить, оттого, что «вроде бесплатно» – такие смешные попадались.

- Комфортный быт.

- Абсолютная чистота, бани 24 часа, в столовую можно круглые сутки зайти, взять с собой продукты на участок. Был у нас парень – съедал по 8 банок тушенки за день. И вот начальник, заполнявший табель о трудоднях, забыл его фамилию и подписал временно «Удавчик». А потом так и не исправил в суете, спохватились через 6 месяцев, когда пришло время зарплату платить, а настоящей фамилии нигде не могли найти.

- Ориентация на конечный продукт.

- Всегда: что бы ты ни начал – важно, как сделаешь. Только артельная форма работы с оплатой за реально произведенный продукт заставляет человека думать и, даже засыпая, возвращаться мыслями к работе. Это делает людей инициативными, готовыми рисковать.

- Нет начальников, есть обязанности: человек – начальник не потому, что ему все можно, а потому что на нем больше ответственности.

- Начальник отвечает за все.

- Прозрачность зарплат.

- Все было прописано в уставе: у меня коэффициент 2 (два трудодня), у рабочего – 1. Если я получал, допустим, пять-шесть тысяч в месяц (когда зарплата по стране была 120 рублей), рабочий в моем коллективе – две с половиной тысячи. Знали, за пьянку – выгоняют и лишают оплаты последнего месяца. За хорошую работу – премиальные.

- А почему так важно всем знать, сколько получает бригадир, главный инженер, механик? Я организую собственное дело, называю вам вашу зарплату: хотите – приходите, не хотите – не надо. В чем проблема?

- Видите ли, по поводу моей зарплаты в советское время в политбюро была истерика: почему я получаю аж 2 трудодня (максимальный коэффициент, установленный советской властью), а не хотя бы 1,6-1,8. Вокруг этих цифр шли бесконечные споры. Я, например, убежден, что 2 – это мало для руководителя, поскольку на нем все главные решения. Он заслуживает коэффициента 3-4. Но не больше, если отталкиваться от реальных трудозатрат. И тогда прозрачность необходима руководителю, чтобы хорошо работал его коллектив: чтобы сотрудники знали – чем больше получит директор, тем больше получат и они сами, если директор получит 30 тысяч, то они гарантированно – 10. То есть налицо абсолютная взаимозависимость, в общем успехе заинтересованы все. А если оцениваемый в миллиарды завод вдруг ни с того ни с сего оказался в руках одного дельца, тогда, конечно, появится «коммерческая тайна». Это страшнейшая ошибка, уничтожившая средний класс.

- Увольнение за малейшие провинности.

- Ну, если пьянка – это малейшая провинность, то да. Я часто вспоминал прочитанное где-то: «Садясь пить, знай, что на дне бутылки может быть больше горя, чем на самом большом кладбище».

(Прим. авт. Кстати, один из учеников Туманова уже в наше время напишет в своей книге: «К Туманову на ковер лучше было не попадать. Туманов – человек очень жесткий, резкий, но справедливый»).

- Выборность руководителя, чтобы каждый чувствовал свое участие в общем деле.

- Да.

- Благодаря всем этим правилам, даже, когда вы с ближайшими помощниками уходили из артелей создавать новые, старые продолжали работать?

- Не могу пожаловаться ни на один старательский коллектив. Когда-то Гайдара спросили, почему он не взял нашу форму как образец для реформ, Егор Тимурович ответил: «Сделать из кооперативов масштабный нацпроект, не имея Туманова в каждой артели, это очень опасно!» Мол, на всех не хватило бы Тумановых. Это неправда: были и у нас артели посильнее и послабее, но в целом мы сумели построить эффективный механизм. Уж если по совести, «жультресты» – жульнические тресты – есть везде (некоторые банки, риэлторы). Есть и жалкие пьяницы, с которыми ничего не остается делать, как просто кормить. Главное, чтобы те самые 23,5% настоящих работников, могли трудиться без помех. Для меня критерий эффективности управления – условия, созданные для деятельных людей!

P.S. Благодаря своему опыту, труду и уму В.Туманов пришел к выводу, что одной из самых надежных форм организации производства является кооператив, где есть:

-коллективная (совместная) собственность всех членов на средства производства;

- самоуправление: коллективное принятие решений, выборность руководства, прозрачность всех дел;

- хозрасчет;

- коллективный труд ради общего результата и распределение конечного продукта в соответствии с личным вкладом и ответственностью каждого.

Взяв за основу работы золотодобывающих артелей примерный Устав сельскохозяйственной артели, принятый в СССР, Туманов оживил «букву закона» своими рационализаторскими находками и организаторским талантом.

ПРИЛОЖЕНИЕ

«Примерный устав сельскохозяйственной артели»

(утв. СНК СССР, ЦК ВКП(б) 17.02.1935)

Источник: «СЗ СССР», 1935, N 11, ст. 82, «Известия ЦИК СССР и ВЦИК», N 44, 18.02.1935

(Приводится с сокращениями, выделено жирн. нами)

I. ЦЕЛИ И ЗАДАЧИ

1. Трудящиеся добровольно объединяются в сельскохозяйственную артель, чтобы общими средствами производства и общим организационным трудом построить коллективное, то есть общественное хозяйство, … создать высокую производительность труда и обеспечить таким образом лучшую жизнь колхозников.

Члены артели обязуются укреплять свою артель, трудиться честно, делить колхозные доходы по труду, охранять общественную собственность, беречь колхозное добро… сделать свой колхоз большевистским, а всех колхозников зажиточными.

II. О ЗЕМЛЕ

….Земля, занимаемая артелью (как и всякая другая земля в СССР), есть общенародная государственная собственность…

⇐ Предыдущая12

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: