 |
1-3 — Степень сложности
|
|
|
|
— Я сделала копию перечня пятидесяти принципов чудес из начала «Курса», — говорит она. — Мне показалось, будет забавно поспрашивать вас о них.
Я могу придумать две или три причины, по которым ей хотелось бы сделать это для себя самой. Единственная причина для меня, не считая того, что это умеренно интересная тема для обсуждения с Мэгги, состоит в том, что это может пригодиться для книги.
— Разумеется, можно попробовать, если ты будешь записывать. Да?
— Да.
— Хорошо, какой первый принцип? Степеней сложности нет?
Она достает из заднего кармана несколько листков и разворачивает их.
— Степеней сложности нет, — говорит она, — правильно.
— Все верно.
Она встает, берет ручку и бумагу и снова занимает угол дивана, откуда может видеть меня, а я ее, если поверну голову. Майя добровольно берет на себя обязанность греть ей ногу. Я смотрю на огонь и размышляю, хочу ли я видеть это в книге и годятся ли для этого пятьдесят принципов «Курса чудес». Возможно. Иногда я пишу материал для книги и полирую его почти до степени полной готовности, прежде чем решу отказаться от него, а иногда, к моему удивлению, лучше всего получаются именно те вещи, на которые я уже почти не надеялся, так что я весьма склонен игнорировать возможное первоначальное сопротивление материалу, особенно если кто-то еще выражает желание поучаствовать в его разработке. Мое время не настолько ценно, чтобы не потакать маленьким вылазкам в область воображения, и я не так сильно поглощен вопросами целесообразности поддержания нужных отношений, чтобы пренебречь кем-то столь же приятным и азартным, как Мэгги.
— Хорошо, — говорю я, — прежде чем мы начнем, давай кое-что уточним. Все, что я скажу, основано на моем личном понимании, и все. Я не эксперт. У меня не так уж много знаний, только разум и опыт, и я уверен, что есть факторы и особенности, о которых я не знаю ничего. Есть темы, о которых я могу говорить с полной уверенностью, и это не одна из них.
|
|
|
— Покончили со своими маленькими отговорками? — спрашивает она.
— Я оставляю за собой право…
— Принято к сведению. Так вы согласны, что здесь нет степеней сложности.
— Да. Здесь нет проблемы масштаба. Размер и сложность не имеют значения, не считая, возможно, случаев, когда они затуманивают разум сомнением. Если элементы расположены на своих местах и нет препятствий, все работает. Также здесь нет места оценочным суждениям, на случай, если они возникнут позднее. Здесь не возникают вопросы ценности.
— Итак, это похоже на магию.
— Похоже на спецэффекты. Нет разницы между созданием молекулы, дерева, леса, планет или галактики. Один и тот же уровень сложности.
— Следующий принцип, второй, гласит, что чудеса не имеют значения.
— Чудо это неудачно выбранное слово.
— Какое слово правильное? Воплощение?
— Нет, оно все еще отражает детский взгляд на вещи. Поток, интеграция, настройка, со-творение, в таком роде. Это естественный побочный продукт настройки. Приведи себя в порядок, и эти штуки сами устроятся.
— Может, вам стоит изобрести слово, — предлагает она.
— Мне на ум не приходит идея, а не слово. Это не то, что можно выделить, не потеряв его: все равно что ловить солнечный свет ладонями. Интегрированное состояние, как подсказывает само его название, не состоит из частей. Чудо это не подпрограмма какой-то большей программы, как может показаться с отделенной точки зрения, и оно не упаковано фабричным способом. Человек — это снящийся персонаж во вселенной сновидения, но эти два — я и окружающее — на самом деле одно.
— Звучит очень мистически.
|
|
|
— Надо полагать.
— Можете вы пользоваться словом чудо, просто ради удобства?
— Умеренно неохотно, — ворчу я. — Я бы предпочел со-творение.
— Принято к сведению. Итак, имеют ли значение чудеса?
— Нет, — говорю я, — ни сами по себе, ни их последствия. Попросту вещи так работают.
— Что насчет Иисуса, гуляющего по воде, или превращения воды в вино и прочего?
— Да, или волшебных бобов Джека, или удлинняющегося носа Пиноккио.
Она делает пометки.
— Библия в качестве свидетельства не принимается, полагаю.
— Полагаю, что нет.
— Так, — говорит она, — номер три. Чудеса происходят из любви. Любовь есть источник…
— Нет, извини, мы не можем так перегибать палку. Нам пришлось бы дать новое определение любви, чтобы она подошла. В этом нет ни необходимости, ни интереса, слишком много сил надо потратить, и все понапрасну. «Курс чудес» переиначивает предмет, чтобы он подошел для его собственной структуры, но любовь прекрасно обойдется без этого. Следующий.
— Так это неправильно? — спрашивает она.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты говоришь, что «Курс» ошибается?
— Не столько ошибается, сколько искажает. Почему, как ты думаешь?
— Ну, мне кажется, я думаю… Я не знаю.
— Он написан с и для отделенной точки зрения. «Курс» — это не что-то вроде мудрости или истины, это просто современный христианский ремикс, но нельзя смешивать бессмыслицу со смыслом. Если цифры не сходятся, им не делают массаж, их стирают с доски и начинают заново.
— Но что насчет молитвы и всего этого?
— Я, конечно, могу увидеть, где тут религиозные системы хотят предъявить права на процесс со-творения, трактовать его как Божью силу или милость, объявить его своей собственностью и использовать для поддержания своих верований, но религиозный элемент уводит нас в неверном направлении и служит только усилению незрелого понимания. Нет необходимости обряжать со-творение в религиозные одежки: это предполагает, что тут возможно оценочное суждение или фактор ценности, а это не так. Нечестивец воплощает желания так же, как праведный, а возможно даже лучше, поскольку более страстные эмоции сильнее.
— Правда? Звучит как-то неправильно.
— Неправильно или несправедливо?
— Не знаю, и то и другое, полагаю.
|
|
|
— Закрой глаза.
— Хорошо.
— Представь себе счастливых, добродушных людей.
— Хорошо.
— Что они делают?
— Ничего, — говорит она. — Просто сидят.
— Хочешь снять о них кино?
— Не могу, — отвечает она, — тут ничего не происходит.
— Точно. Они довольны. Ими не движет желание изменить, улучшить или создать что-нибудь. Без неудовлетворенности нет драмы или конфликта. Режиссер кричит: «Мотор! », — и ничего не происходит. Если хочешь сделать их интересными, разбомби их счастье, подними их и подвигай, как поступил Бог с Кеном и Барби. Потом несфокусированную эмоциональную энергию можно на чем-нибудь сфокусировать и начнется история. Создатели и разрушители безумны наполовину или более того, и именно это безумие подпитывает перемены и воплощает реальность. Я знаю, что я совершенно безумен.
Пока она записывает, стоит тишина.
— Я не думаю, что в «Курсе» говорится о чем-нибудь подобном, — говорит она.
— И не может. Это книга для людей с невыразительными эмоциями, порождающими невыразительные результаты. Молитва — это процесс эмоционально подкрепленного желания, и если он не работает, что-то не так либо с процессом, либо с его восприятием.
Я помолчал, размышляя над точкой зрения Мэгги.
— Полагаю, ты считала этот текст более веским в смысле духовности, — говорю я.
— Не знаю, — отзывается она. — Я думала, он будет проще.
— Он и есть проще, в этом все дело. Он замусорен немалым количеством ложных знаний, но если достать его из грязи, он будет прост, как солнечный свет. Можем не продолжать, если не хочешь.
— Хочу продолжить.
— Я тоже. Пусть этот текст не безошибочен, но это не значит, что у него нет достоинств. Все ценное нужно подслащивать, чтобы оно выжило и благоденствовало на духовном базаре, так что нам остается только очистить его от внешней кожуры, чтобы заглянуть глубже и обнаружить, что «Курс», собственно говоря, не так уж плох. Не могу придумать ничего лучше, что бы ты могла принести с собой.
— Ого, — говорит она радостно, — ура.
|
|
|
