Изменение роли коммуникации в информационном обществе

Когда работа с информацией/знаниями стала одной из производительных сил общества, появились страны (типа Японии), которые строят свое экономическое благополу­чие в значительной степени используя эту сферу. Иные интересы экономики извлекают другие типы инфрас­труктур. К примеру, Дж. Сакс в числе объяснений эконо­мических результатов правления Б. Клинтона называет и вложения в науку, и расширение вовлеченности молодых американцев в получение высшего образования. Страна начинает "наращивать иные мускулы", создавая свое бла­гополучие, опираясь на иные сферы. Э. Тоффлер говорит об информации как о сырье: "Для цивилизации Третьей волны одним из главных видов сырья, причем неисчер­паемым, будет информация, включая воображение" [326, с. 33].

Все это в значительной степени связано с тем, что сов­ременное общество вышло на более сложный этап своей организации, требующий для успешного функционирова­ния более совершенных процессов координации, в более серьезной степени опирающийся на информационные процессы. Аналогичный пример наблюдался в период возникновения письменности в Китае.

Конец двадцатого века вывел процессы коммуникации на новый уровень, когда в них в значительной степени оказались заинтересованными государства и в военной области. Речь идет о феномене информационных войн (операций). Впервые на эту тему заговорил Э. Тоффлер в своей теории типологии войн. Войны аграрного периода велись за территории, войны индустриального периода -за средства производства. Войны информационного века будут вестись за средства обработки и порождения ин­формации/знаний. Э. Тоффлер назвал этот феномен вой­ной Третьей волны [564]. В результате современные ана-

литики прямо заявляют, что США сейчас находится в состоянии войны:

"Информация никогда не была более значимой. Не­обходимо оценить уязвимость и чувствительность медиа, американской общественности, наших политиков к ин­формационным операциям в форме обмана, психологи­ческих операций и компьютерных атак, ежедневно веду­щихся против Соединенных Штатов" [436].

Согласно американским оценкам 120 стран в настоя­щий момент ведут разработки в этой области.

Американский военный аналитик Тимоти Томас сум­мировал набор угроз, вытекающих из данного развития информационных технологий [560]. Анализ угроз очень важен для такой науки, как национальная безопасность, которая часто трактуется как менеджмент угроз. Таким образом существует набор из следующих угроз:

• информационные технологии представляют опас­ность для всех стран,

• при этом отсутствуют легальные механизмы проти­водействия им, одобренные всем международным сооб­ществом,

• возникновение новых методов манипуляции вос­приятием, эмоциями, интересами и выбором,

• доступность больших массивов информации для всех (включая террористов).

Перед нами возник новый аспект роли коммуникации в обществе. Наиболее интересные работы в этом направ­лении, на наш взгляд, были сделаны представителями Военно-воздушного университета в Максвелле (США): Джорждем Стейном, Ричардом Шафрански, Оуэном Йенсеном. Их даже называют школой Максвелла [490]. Самой главной особенностью этого направления стал "отрыв" от конкретики требований момента с акцентом на более модельных представлениях, что надо и что дол­жно быть. В конечном счете перед нами возник вариант психологического воздействия на разум противника.

В развитие этого направления О. Йенсен призывает к переходу от теории сдерживания, базирующейся на уст­рашении, к теории стимулирования, убеждения, которое должно применяться до, во время и после конфликта [498].

Уже в то время он призывал отказаться от стратегий войн Второй волны как неэффективных в наше время:

"Армии, находящиеся на "высшем уровне", побежда­ют. Александр Великий, Юлий Цезарь, Чингизхан ис­пользовали аграрную войну против аграрной войны, но их тактика была более дисциплинированной, организо­ванной и индустриальной, если сравнивать их с против­ником, поэтому они оказались удачливее. Индустриаль­ная наполеоновская Франция вела маневры с аграрны­ми европейскими армиями, но испытала трудности с индустриальной Англией. Тот же вариант можно увидеть в столкновении индустриального Севера с аграрным Югом, Англии против буров, кавалерии против индей­цев, японцев против китайцев".

Несомненно перед нами упрощение, построенное на одной характеристике, в реальных ситуациях все не было столь прозрачным, но тенденция прослеживается доста­точно четко.

Джордж Стейн, также один из представителей универ­ситета в Максвелле, трактует информационную войну как действующую в области того, как люди думают и как принимают решения [555]. В качестве одного из возмож­ных инструментариев он называет создание и передачу фиктивных сообщений, которые могут быть направлены как на массовую аудиторию, так и на индивидуальное сознание [556]. Кстати, вспомним фразу Э. Тоффлера, что воображение будет столь же важным фактором, как и информация вообще.

Ричард Шафранский в качестве целей информацион­ной войны называет системы знаний и представлений. Системы представлений при этом рассматриваются как максимально индивидуализированные. "Враг в реальнос­ти представляет из себя множество врагов, множество от­дельных разумов" [558]. На стратегическом уровне удач-

ная информационная кампания должна воздействовать на процесс выбора противника, соответственно, на его поведение. К примеру, воздействие на лидеров противни­ка должно учитывать три ряда вопросов:

- Каково отношение информационной кампании к бо­лее общим целям кампании?

- Что должны знать или во что должны верить лидеры противника по окончании информационной кампании?

- Каков наилучший информационный инструмента­рий для достижения поставленных целей?

Собственно уже в 1994 г. инструкции по психологи­ческим операциям ВВС США требуют в числе своих за­дач "ввода информации для воздействия на мысли, эмо­ции и мотивы иностранных правительств, организаций, групп и идивидов" [536]. Исходя из этой цели, аналитики ВВС подвели под нее новый инструментарий.

Характерным (и благотворным для дальнейших иссле­дований) для представителей ВВС стало представление об информационном пространстве (инфосфере), где бу­дет протекать будущее противоборство. Они пришли к подобному пониманию, в определенной степени экстра­полировав возникновение внимания к воздушному прос­транству, которого как бы и не было до момента изобретения братьями Райт летающего аппарата. Инфор­мационное пространство также возникает как реальность после того, как человечество научилось создавать и экс­плуатировать его. Новой задачей стал контроль этого ин­формационного пространства для достижения соответс­твующего информационного доминирования.

Очень выгодной чертой также был акцент на методо­логических основаниях, принятый в этих исследованиях. Дж. Стейн писал: "Следует развивать стратегическую тео­рию информационной войны, а технологии придут сами" [555]. Это определенная оторванность от жизни, от "же­леза" оказалась, вопреки ожиданиям, не слабой, а силь­ной стороной данного подхода.

В результате принятых подходов информационной войной считается любая атака против информационной функции, включая бомбардировку телефонной станции

[453]. А в отношении наступательных информационных операций подчеркивается, что они необязательно могут вестись в месте битвы или во время битвы, которую они призваны поддерживать [500]. То есть разведя их во вре­мени и пространстве с реальными боевыми действиями, мы реально получаем действия в подлинно отдельном пространстве — информационном.

К информационной войне современный мир подтал­кивает и глобализация современных СМИ, которые пос­тепенно становятся равноправными участниками приня­тия решений. Возник так называемый "эффект CNN", который образуется, когда приоритеты коммуникативно­го канала начинают диктовать условия политикам и лю­дям, принимающим решения.

Военные, в свою очередь, раскрыли его следующим образом, создав три списка угроз: список А — угроза вы­живанию, список В — угроза западным интересам (нап­ример, Персидский залив), список С — непрямое воз­действие на западные интересы (например, Косово, Бос­ния, Сомали и т.д.). При этом исследователи подчеркивают, что последний список находится в центре внимания масс-медиа в информационном веке. "Драма­тические визуальные картинки непосредственного чело­веческого конфликта и страданий более легко передать общественности, чем абстракции списка А, подобные возможности возникновения "веймарской России" или потенциального коллапса международной системы тор­говли и инвестиций" [528]. То есть особенности канала коммуникации и особенности восприятия информации человеком диктуют приоритеты, под которые начинает подстраиваться политика.

Военные аналитики назвали войну в Косово первой медиа-войной, когда постоянный показ драматических визуальных картинок серьезно влиял на политическую и военную союзную коалицию [534]. Для стран СНГ таким примером медиа-войны является Чечня-1 и Чечня-2. Ес­ли первая из них было полностью проиграна военными на медиа-поле, то о второй этого уже сказать нельзя. Во­енная машина и в этот раз работала на медиа-поле с

большими перебоями, но она несомненно оказалась бо­лее подготовленной. Несмотря на то, что методы воз­действия носили в основном не интеллектуальный, а ав­торитарный характер, типа запрета показа интервью ли­деров боевиков по ТВ под угрозой отзыва лицензий у телевизионных каналов.

Современные страны, например, США, сталкиваются и с другими видами информационного воздействия, с ко­торыми они не готовы оперировать. При этом они не но­сят военного характера и по этой причине государство не имеет адекватной системы реагирования на них. Это мо­гут быть разного рода информационные атаки с помо­щью масс-медиа, это может быть психологическое воз­действие на все население с целью подорвать доверие к лидерам и их действиям [581]. Кстати, общая схема всех этих рассуждений такова: чем сильнее становится страна в информационном отношении, тем более уязвимой мо­жет становиться ее информационная инфраструктура. Точнее можно сказать, что у страны появляются новые точки уязвимости, которых не было на предыдущем эта­пе ее развития.

Все эти параметры демонстрируют новый статус ин­формации в современном обществе, требуя к себе друго­го отношения общества и государственной машины. К сожалению, страны СНГ еще в недостаточной степени понимают неизбежность подобного развития мира. Даже официальные американские военные документы исполь­зуют термин "глобальная информационная среда", кото­рая имеет влияние на политические, экономические и военные действия [450]:

"С помощью глобальной информационной среды но­вости о военных операциях передаются в реальном вре­мени или близко к реальному времени американской об­щественности, союзникам и противнику. Неофициаль­ные публичные анализы, критика и комментарии могут влиять на развитие операций. <...> Глобальная информа­ционная среда является столь важным источником ин­формации, что ее следует учитывать во всех будущих во­енных операциях".

Не менее значимым, чем воздействие на противника, является влияние на дружественную или нейтральную ау­диторию. Мир полон стереотипов, которые часто являют­ся невыгодными для той или иной национальности. Ве­дется активная борьба против подобных негативных представлений одной национальности в рамках массовой культуры другой. Известно, что японцы, к примеру, по­купали акции голливудских компаний, чтобы влиять на то, как будут выглядеть в американских фильмах японцы. Аналогично пытается влиять на западные кинопредстав­ления и арабский мир. К примеру, в июле 1993 г. состо­ялась встреча между арабо-американцами и студией Дис­нея, в результате чего были удалены некоторые оскорби­тельные пассажи из песен фильма "Алладин" [546].

Новый информационный мир по-иному выстраивает свои приоритеты, опирается на новые типы возможнос­тей. И статус наук коммуникативного цикла непрерывно возрастает. В этой области также появились свои "глобалисты", замкнувшие на коммуникацию весь мир. Это Маршалл Маклюэн [192] и Элвин Тоффлер [325, 327, 563].

Концепцию Э. Тоффлера мы уже обсуждали, а кон­цепцию М. Маклюэна можно описать несколькими осно­вополагающими идеями. Во-первых, это повышение роли самого канала коммуникации, который задает в ряде слу­чаев само сообщение. Маклюэн также подчеркивал, что современные средства коммуникации уже передают не столько само сообщение, сколько его автора, например, имея в виду телевидение. Во-вторых, всеобщность его подхода привела к рассмотрению мира как одной гло­бальной деревни, единство которой достигается за счет СМИ. В-третьих, Маклюэн предложил очень интересное разграничение "горячих" и "холодных" СМИ. Горячие средства загружают орган чувств полностью, холодные — из-за недостаточной информационной определенности заставляют подключаться все органы чувств. Радио, с его точки зрения, является горячим средством, телевидение — холодным, поскольку радио "не вызывает такой высокой степени соучастия аудитории в своих передачах, как те­левидение. Его роль в том, чтобы создавать звуковой фон

или устранять шумы, как в случае с подростком, открыв­шем в радиоприемнике средство отгородиться от своего окружения. Телевидение не подходит для создания фона. Оно завлекает вас, и без этого, что называется, не обойтись" [546, с. 169-170].

Подобные концепции интересны еще и тем, что моментально проникают в массовое сознание, возможно, даже изначально создаются не только в расчете на специалистов.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: