 |
В мифологии шапка символизировала голову, считавшуюся средоточием физических, умственных и духовных свойств человека.
|
|
|
|
У богатырей и героев вообще она исполняла роль оружия и защиты. В сражении с Идолищем Илья Муромец убивает его «тихим» ударом по голове шляпой в девять пудов [3]. В поединке Ивана-царевича со Змеем героя предохраняет шапка, которую ему сбивает противник ударом по голове [4]. Сила богатыря Полянина / Поляка — побратима героя — выражена в его прозвище «Белый Колпак» [5]. У Дурака шапка / колпак означает скрытую до поры до времени меру его разума: братья, посылая его вместо себя на дежурство к мёртвому отцу, обещают ему разные вещи, в том числе красный колпак или колпак золота (рус., белор.), а насмехаясь над ним, советуют: «Лежи да меряй сажу колпаком» (севернорус.) [6]. Примерно тоже символизируют и «звероподобные» головные уборы в виде воловьего / бычьего пузыря, «требушины быка» или «паршивого черепа» у Незнайки [7].
Шапка или «шапочные» прозвища у некоторых помощников героя означают разум или магическое знание: бабка «голубая шапка», Катома дядька — «дубовая шапка».
В русско-устьинских вариантах сюжета шапка исполняет роль единственного орудия, коим Добрыня легко побеждает Змею. При этом создается впечатление, что в данной былинной традиции Змея — это « заклятая невеста », ибо смерть Змеи и появление девушки предстают в текстах как единовременные и взаимообусловленные события: Змея падает в море и тут же из пещеры или не весть откуда выходит Марья (Изыславна) со словами: «Здравствуй, ты мой суженый!» или «Уж не этот ли мой суженый?» [8] На её появлении сюжет и заканчивается.
Плеть. В свадебной обрядности всех восточных славян она исполняет в первую очередь властную функцию: дружка или тесть вручает молодому плетку с приговором-наказом о «строжении / поучении» жены. На Украине, к примеру, молодой, вывозя жену из родного дома, несколько раз стегал нагайкой по спине, чтобы показать, кто теперь её новый хозяин. Известно, что в иных местностях сохранялась средневековая традиция «поучения» жены для острастки («легонько»), производившегося, как и порка детей, по субботам. Провинившуюся муж мог жестоко избить плетью или батогами, что обычно воспринималось женщинами как справедливое наказание. Так, Настасья — верная жена Добрыни — винится перед ним за грех вынужденного согласия на брак с Алешей:
|
|
|
…Уж ты в этоей вины не прощай меня…
Бери… шёлковую плеть,
Уж ты бей меня до смертельных ран.
Особую роль играла конская плеть: в ней, по народным представлениям, как бы концентрировалась половая энергия коня и его хозяина, которой приписывалась продуцирующая сила. Поверье отразилось и в одном сибирском варианте былины о битве Добрыни со Змеёй: её надо было стегать плетью с приговором «от конского поту Змея пухла». Впрочем, для усмирения Змеихи годилась и обычная скотская плеть, т.е. кнут:
…Ай ты бей Змею да плёткой шолковой,
Покоришь змею да как скотинину,
Как скотинину да ведь крестьянскую.
В аспекте половой инициации змееборчества его мирный исход — это поражение Добрыни, обусловленное его негожеством — незрелой половой моралью (хуление Пучай-реки) и чрезвычайной слабостью к женскому полу [9]. «По грехам над Добрынею учиниласи», — объясняет, например, народная мудрость причину обращения героя в тура Маринкой [10]. Учитывая эти качества героя, согласие Добрыни на договор можно объяснить двояким образом. Во-первых, герой мог вступить в любовную связь с противником (вспомним данный ему совет Ильи, как надо поступать с Горынищей!), который дал согласие на отсрочку поединка. Во-вторых, он мог соблазниться заманчивым посулом Змеи: в ряде пинежских и печорских вариантов сюжета она предлагает ему за «мирную заповедь» три подарка — коня (вар.: казну), «цветно платье» (брачное) и красну девицу, а в мезенской былине — свою «дочь» (которая, правда, оказывается дочерью князя Владимира, исчезнувшей 15 лет назад). Возможен, однако, и третий вариант: Добрыня просто пожалел Змею как «женщину». Добрыня был мягким, привязанным к матери и по-женски чувствительным. Он сокрушенно признавался: «Набрался я бабьей натурушки!»
|
|
|
За неудачей в первом змееборстве последовал не богатырский период в жизни Добрыни. Он долгое время вынужден был служить при великокняжеском дворе на разных должностях: «в ключниках», «чашниках» / «стольниках», «приворотничках». В симбирских вариантах былины «Про Добрыню Микитича» герой является представителем торгового (слободского) сословия:
Добрыня был Микитин сын.
Три года Добрыня хлебничал,
Три года горшечничал,
Три года приторговывал,
Три года приворовывал…
На этот городской период жизни героя приходятся два змееборства, так сказать, «бытового» характера: с Маринкой и ее любовником Змеем Тугариным. Впрочем, случайное убийство последнего является лишь поводом к змееборству с Маринкой, крайне неудачному для нашего героя из-за пагубной страсти к ней. Эпосоведы, надо заметить, трактовали Маринку как обыкновенную ведьму, а её змеиную природу реконструировали лингвисты на основании ряда косвенных признаков: имя Марина, используемое для обозначения змеи в заговорах, параллельные формулы в описаниях расправы Добрыни с ней и с бабой Горынищей, в результате которой он как бы возвращает ей первоначальный змеиный облик («без рук, без ног»):
А и стал Добрыня жену свою учить,
Он молоду Марину Игнатьевну…
Он первое ученье — ей руку отсёк …
А второе ученье — ноги ей отсёк …[11]
Добавлю еще один признак, прямо свидетельствующий о змеиной сущности Маринки: когда попы сжигают ее м`ртвое тело, они обнаруживают змеёнышей в каждом суставе.
К особенностям становления Добрыни как богатыря и мужа относится и его брак с поляницей Настасьей, явившийся результатом унизительного поражения в поединке с ней, напоминающим «договор» со Змеёй в первом змееборстве [12]. С женитьбы начинается его стремительное продвижение по социальный лестнице: он получает место при княжеском столе и назначение на второе «официальное» змееборство, победа в котором обеспечивает ему звание второго богатыря Руси. Однако не будучи счастлив в семейной жизни, герой не сразу избавился от материнской зависимости, которой он тяготился: «Набрался я бабьей натурушки!»
|
|
|
Инфантилизм Добрыни — причина его неадекватных поступков, вызывающих недоброжелательство к нему в княжеском кругу, а у некоторых — и желание избавиться от него. Так, за неуместную похвальбу женой на княжеском пиру [13] Добрыня отсылается Владимиром «по служебным делам» далеко и надолго: «Захвастлив да неудачлив», — отозвался пудожский сказитель Ф. Корсаков об этой черте ещё не возмужавшего героя (былина «Добрыня и Алёша»). Решение об отправке, скорее всего, было подсказано князю Алёшей Поповичем, завидовавшим силе Добрыни и любви к нему жены: вспомним, что по его совету последний был отправлен на второе змееборство (другие имена единичны).
Чувствительность Добрыни нередко служила препятствием к исполнению им богатырского долга:
…Когда не смеешь ты ехать за богатырём,
Так больше мне в товарищи не надобно,
Поезжай-ко назад ты во Киев-град,
К молодой жены, да к своей матери, — в гневе бросает ему Илья Муромец («Про Сокольника», Заонежье).
Добрыня и сам страдал от своей «богатырской неполноценности», свидетельства чему — его противоречивые сетования матери. С одной стороны, герой корит мать в том, что он не богатырь по рождению и вообще не обладает никакими достоинствами, т.е. «обиженный Богом»:
…Уж как ты меня несчастного спородила…
Зародила неталанного…
Несмелого…
Нерезвого…
Да неудалого!
Уж я лучше бы, молодец, нерóжен был,
Уж я лучше бы нерóщен был,
Все бы лучше бы молодец нежёнен был…;
…На что Добрынюшку сопордила,
Сильняго… не сильняго,
Ростом его не высокаго,
Красотой его не красиваго,
Ай богачеством не богатаго.
Мать оправдывается (привожу три наиболее полных варианта):
а) Я же рада тебя, дитятко, спородити
|
|
|
Уж я учасью-таланью в Илью Муромца…
Как хитросью в царя Солóмана…
Я богасьвом-ту в Садка да Новгородского…
Уж я смелосью в Алёшеньку…
Я же тебя же, дитятко же, спородила
Вежеством-то… в самого-то Добрынюшку Никитича,
А боле мне-то во статьях-да Господь дити не дал же;
б) …Я спородила б тобя…
Возрастом-то в старого казáка Илью Муромца,
Тобе силушкой…
Да й во славна Святогора во богатыря,
Я б смелостью…
Да й во славного богатыря в Олешеньку Поповича,
Красотою…
Да во славного-то князя во Владимира!
в) Я бы тебя спородила:
Силой — в Святогора,
Возрастом — в Илью Муромца,
Красотой — во Владимира,
Смелостью — в Алёшу,
Походочкой — в Ваську Долгополова,
Поездочкой — в Михайлу Потыка,
Богатством — в Дюка,
Прилестием – в Чурилу.
С другой стороны, Добрыня, напротив, пеняет матери, что она «породила» его богатырём, вынужденным исполнять княжеские «службы великие», от которых ему становилось тошно:
…Ты зачем меня спородила богатыр я,
Ты б спородила меня да синим камушком,
Уж ты бросила б меня да во синё морё,
Чтобы добры людишки не зарились,
Князья-бояре не завидовали…;
…Ай же ты, моя матушка,
Ты бы лучше меня молодца, не родила,
А как спородила — копала бы в землю —
Я не слезил бы отцей-матерей понапрасну…
Не спущал бы малых детей во сирочество,
Молодых жён во вдовичество…;
Не так ты меня, матушка, спородила…
А ты спородила сильныим могучим богатырём —
Надо бить да потом бесповинных,
Сиротат ь малых детушек
Да вдовить молодыих жён.
Б.Н. Путилов отнёс жалобы Добрыни матери к «эмоционально-лирическим местам», чрезвычайно редким в эпосе и почти исключительно связанным с его образом [14].
Вместе с тем дальнейшая судьба героя приводит к убеждению, что его затянувшаяся змееборческая инициация символизирует специфику общественного служения Добрыни: полностью он реализует себя не на поле брани, а в дипломатии, где он одерживает блестящие победы благодаря разносторонним дарованиям. Так, в былине «Добрыня и Василий Казимирович» он «выигрывает» дани у татарского короля Ботияна, одержав верх во всех состязаниях: в шашечной игре, в стрельбе из лука, в борьбе «об одной ручке» (в последнем случае ему оказывает подмогу Иванушко Дубович). Добрыня был также незаурядным гусляром, игре которого Т.Г. Рябинин приписал музыкальную красоту и высоту православного богослужения:
…Брал гуселышки Добрынюшка в белы ручки,
Заиграл Добрынюшка в гуселышка,
Он игру играет все хорошеньку,
И выигрывал наигрыши хорошеньки,
Что из Киева дай до Царяграда,
Из Царяграда до Еросолиму …
Ещё вси-то скоморохи приумолкнули,
|
|
|
Ещё вси-то игроки-то порозслухались,
А и не слыхали игры эдакой на семь свети … (былина «Добрыня и Алеша»).
Обходительность и образованность (интеллигентность) Добрыни выручали Владимира и богатырей в разных ситуациях, военных и мирных. Так, будучи отправлен в имение Дюка в качестве переписчика семейного богатства, он произвёл самое благоприятное впечатление на гордую и капризную Дюкову мать, с удовлетворением заметившую ему: «А изученье вижу твое полноё». (Правда, дважды Добрыня опозорился из-за своей чрезмерной учтивости: принял за матушку Дюка сначала портомойницу, а затем божатку.) Вежливостью Добрыня добивается согласия калик на их обыск, в результате которого обнаруживается подложенная им чаша княгини Апраксии (былина «Сорок калик»).
В свете таких качеств Добрыни, как совестливость (порядочность), мягкость и мирный характер его деятельности, естественным выглядит его уход с богатырского поприща после того, как он убедился в любви и верности жены, с которой у него, наконец, наступает счастливая пора жизни:
Ай полно больше Добрынюшке ездить по чисту полю,
Положил мысель и разум
Во своих полатах проживати!
Интересно, что эта концовка принадлежит выгозерскому сказителю А. Батову — одному из лучших представителей поморской (старо-обрядческой) школы былинной традиции, в которой Ю.А. Новиков выявил тесную связь с христианской книжностью (уточним: в основном с той, которая «работала» на старообрядческую идеологию Поморского согласия). В данном тексте книжным заимствованием учёный считает выделенную разрядкой фразу, которая, впрочем, не портит стройную композицию и классически формульный стиль былины [15].
Между тем «змеиный» аспект в биографии Добрыни был негативно осмыслен в некоторых эпических традициях. Так, в усть-цилемской былине «Про Маринку» Добрыню заменяет Чурило, что говорит о синонимизме змееборца и змеевича в представлении исполнителей; в пинежской былине «Добрыня губит свою невинную жену», в его образе совмещаются черты мужей, загубивших своих невинных жён, — князя Романа и Дуная. (О замысловатых сюжетах династии Крюковых говорить не буду.)
1. Кондратьева Т.Н.Собственные имена в русском эпосе. Казань, 1967. С. 50–51.
2. Былины Печоры и Зимнего берега. № 43, 51, 53. Усть-Цильма (исп. Т.С. Дуркин). Основания для подозрения Ильи в зависти к этому качеству Добрыни дали мне те же усть-цилемские варианты былин, где он негативно отзывается о своём соратнике. См.: Былины Печоры и Зимнего берега. № 10, 22.
3. Народные русские сказки А.Н. Афанасьева. Т. II. № 308 (Перепечатано с лубочного издания ХVIII в. «История о славном и храбром богатыре Илье Муромце и о Соловье-разбойнике»).
4. Там же. Т. I. № 176 («О молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде»). Тверская губ. (Зубцовский у.).
5. Там же. № 161.
6. См.: Новиков Н.В. Образы восточнославянской волшебной сказки. С. 106, 110.
7. Там же. С. 89.
8. Фольклор Русского Устья. № 94 и 95. В № 96 Марья названа «тетушкой» Добрыни, которая прячет его в свой рукав до появления Змеи; ее он тоже побивает шляпой, а «тетушку» отвозит к матери.
9. По мнению В.Я. Проппа, Добрыня щадит Змея потому, что в первое змееборство он вступил «по собственному желанию», еще не будучи богатырем (якобы архаический мотив). Второе змееборство — это уже настоящий подвиг, совершённый по приказу Владимира (Пропп В.Я. Русский героический эпос. С. 187–189).
10. В некоторых вариантах былины, в частности в симбирских, Маринка не обертывает Добрыню туром, а пытается отравить, сажая его за праздничный стол и предлагая в виде вина «зелье лютое», на что герой отвечает: «Прежде хозяина и поп не пьёт», т.е. заставляет её выпить первой (АРАН. Ф. 104. № 660. Л. 14 об. Корсунский у., выс. Александровка. «Про Добрыню Микити-ча».).
11. Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей: Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. М., 1974. С. 171.
12. В поздних записях былины «Добрыня и Алеша» его жена — обыкновенная «скромная» девушка»: Былины Севера. Т. 2. Прионежье, Пинега и Поморье. № 104. Заонежье (исп. К.Д. Адрианов). Зап. 1932 г.
13. Неуместность заключалась в «запретности» этой темы, так как богатырям, за исключением Добрыни и Ставра, «женитьба не удавалась».
14. Путилов Б.Н. Русский и южнославянский героический эпос: Сравнительно-типологическое исследование. М., 1971. С. 111.
15. Новиков Ю.А. Сказитель и былинная традиция. СПб., 2000. С. 97–100.
|
|
|
12 |
