II. От образа к понятию: Кант

Известно, как сложно, многосмысленно и противоречиво учение Канта, почему всякое его изложение является уже вместе с тем определенным истолкованием и стилизацией
(Сергей Булгаков)

198. Припомним основные моменты "коперниканской революции", совершенной Кантом в теории познания. Знание действительно, то есть существует, а потому и не нуждается в доказательствах - таково отношение к референту R, который оправдан перед лицом разума, с него снято клеймо веры.

Познание обогащается априорными схемами "включения категорий в познание" (категории как правила синтеза нового на основе известного знания). Теперь и десигнат S оправдан, представая как творческая ипостась знака. При этом, исходя из языка и оперируя, в сущности, словом, Кант замалчивает исходные свои позиции: "Почти всю свою таблицу категорий Кант мог бы вывести из спряжения", - заметил С.Н. Булгаков (1953 110); именно так немецкий мыслитель и поступил, повторив на немецком субстрате то, что некогда Аристотель совершил на греческом. Стремясь все мышление пропустить через опыт и формы чувственности, Кант приходит к феноменологическому восприятию мира и к "злостному позитивизму". По мнению Булгакова, разделяемому всеми русскими философами, "Кант контрабандно взял для своей критики всю силу суждения-именования, а затем его феноменологизировал", тогда как "исходная, основная, исчерпывающая форма нашей мысли, -суждение - предложение - именование... есть вневременный и внечувственный акт, воспроизводящий в бесконечном отражении вечное рождение Слова и слова. Этим вся гносеология Канта перечеркивается накрест" (Булгаков 1953 97).

Со-знание также диалектически раздваивается на вещь и предмет, причем "вещь в себе" находится вне человека, а предмет создается знанием в процессе его приращения в по-знании (синтез). Кант впервые разводит со-знание и по-знание, то есть другими словами, соединяет в общее десигнат S и денотат D - содержание и объем тем самым конструируемого им понятия. Это очень существенное достижение в гносеологии: регистр познавательных возможностей слова переведен с образа на понятие, с форм искусства на научные формы. Понятийное мышление определило все оттенки кантианства и позитивизма в науке XIX-XX вв. Парадокс состоял в том, что чуть позже именно понятие в трудах Гегеля было обожествлено и принято за единственную форму "жизни", что, впрочем, понятно, поскольку conceptus есть про-явление conceptum'а. Отсюда и утверждения, что "во всем, что есть и что живет в мире, - Понятие является активною, творческою силою. Понятие есть то, что действует (das Wirkende)..." (Ильин 1918 II 246); творческая сила понятия в том,что оно "вытягивает" из образа смысл концепта и фиксирует его сущностные признаки (S), которые и воспринимаются как сама сущность.

Именно Кант развел лингвистическое и логическое - язык и мысль - в противопоставлении субъекта объекту (Желнов 1981 478-480). В отчуждении субъекта от своего объекта и видели русские философы основной грех кантианства. Проявилось это и на уровне терминологии.

До Канта обе сущности воспринимались в соответствии с этимологическим значением терминов: subjectum - и предмет, и подлежащее, objectum - нечто ему противоположное: предикат, 'рассмотрение субъекта под определенным углом зрения'. Если для средневековой схоластики те же термины имели другой смысл, например, материальный предмет - это субъект (то, что рассматривается), то Кант перевернул их соотношение: предметы суть вещи в себе, их ноумены (понятия о них) только указывают на такие вещи, но сами они - непознаваемы. отныне предметом изучения становится объект, а субъект - это сам познающий, то есть:

познающий предмет точка зрения

человек познания на предмет

до Канта отсутствие личной точки зрения

subjectum objectum

Кант элиминация предиката

субъект объект

Это движение мысли было весьма плодотворным, поскольку поставило познающий разум как бы вне объекта, но в этом же заключалась и опасность. "Кант, не вполне отдавая себе отчет в значении своих выводов, расширил понятие сознания настолько, что оно стало охватывать сферу самого предмета и совершенно утратило свое первоначальное значение той узкой сферы субъективности, которая противопоставляется "самому предмету"; однако свой вывод он изображает так, как будто он, напротив, сузил всю сферу бытия до пределов субъективного сознания. В этом заключается основное противоречие его теории..." (Франк 1915 59). Смысл познания заключается теперь в том, что в ощущении мы постигаем не реальную вещь (ее цвет, вид, форму и т.п.), а условное, требующее определенных заранее оговорок "по правилу", явление. В сущности, это ориентация на символ, который только и может считаться обусловленный обществом знак со значением. Понятие становится всего лишь формой перехода от образа к символу. В результате объект в логическом смысле становится как бы правилом, согласно которому увязываются воедино (синтезируются) разнообразные чувственные впечатления; объект есть конструкт того явления предмета, которое манифестирует вещь в нашем сознании.

Однако других следствий из заявленных Кантом оснований и не могло бы воспоследовать. Если уж мы говорим о необходимости соединить S и D в целях точного схватывания понятия, то по-знание и со-знание несомненно должны были перераспределить свои функции в самом процессе постижения нового (см. п. 21). Гармония понятия требует этого, одновременно высвечивая обе смежные проблемы: как образ порождает понятие и как понятие относится к символу. За понятием как явлением чувствуется концепт, а в образе как материале понятия предчувствуется символ. Избегая говорить о вере, Кант устраняет проблему символа, но логика его собственных рассуждений наталкивает на эту проблему. Трансцендентальная рефлексия - это обязанность, - говорит Кант; если хочешь высказываться о сущности концепта, должен исходить из априорных схем рассудка, а последние коренятся - в языке.

Проблема времени как смыслообразующей структуры познавательных возможностей в дискурсе не случайно является важнейшей для Канта. Все три познавательных синтеза его схемы так или иначе соотносятся с содержательными формами слова как проявлениями концепта; рассудок - способность суждения (воля) - разум можно соотнести с известными нам отношениями: рассудок есть знание R, способность суждения есть со-знание D, разум есть по-знание S. Схватывание в восприятии, описанное Кантом как начальный момент познания, есть образ, поскольку тут создается смысловой образ; воспроизведение в воображении есть символ, а рекогниция в понятии есть собственно понятие. Первое как повторяемость создает возможности творчества и выражено как будущее; второе как длительность отражает необходимость традиции в автоматизме познания и предстает как прошедшее (время); третье как частота повторений служит обоснованием предметного мышления и тем самым есть время настоящее.

199. Кант неизбежно обращается к проблеме языка (Молчанов 198 34-38), поскольку мышление приводит в действие язык как посредник между рассудком и чувственными формами познания; время - носитель значений - функционально сближается с языком, который важен при формировании синтетических суждений a priori. Кант сделал первую попытку разграничить смысл и значение вне лингвистических (слово) или логических (понятие) их субстратов. Смысл есть оформленное "чувственное данное"; суждение или слово имеют смысл, если соотносятся с вещью. Значение есть предоформленность смысла (в слове и в мысли), но значение не существует вне связи со смыслом.

Поскольку основная цель Канта - "добраться до понятий" через рассудок и опыт, то есть действовать с помощью образа (опыт) и символа (рассудок), то его категория в сущности и есть символ, то есть завершенная содержательная форма концепта в слове. По этой причине и не познаваема "вещь в себе": она не есть ее же сущность. Вещи в себе суть реальные вещи.

В корреляции к известным познавательным способностям находятся соответствующие априорные принципы (схемы), а именно понятие, общее понятие (категория) и абсолютное понятие (идея). "Из рассудка возникают понятия" (Кант 1907 49), поскольку и "мышление есть познание через понятия" (78) - и уже известное нам: "Мысли без содержания пусты, а наглядные представления без понятий слепы" (77). Наглядное представление (Anschauung), которое может быть вызвано одним единственным предметом, есть образ как средство мышления; с помощью подобных неопределенных образов рассудок порождает понятия посредством известных признаков (49, 57). Поскольку же понятие без самого предмета не имеет никакого смысла, а без соотнесения с наглядным представлением "понятие было бы бессмысленным, то есть осталось бы лишенным значения" (182), то понятно дальнейшее движение мысли философа. Отношение понятия к вещи есть смысл этой вещи, который определяет предметное значение (= объему понятия); отношение понятия к слову есть значение слова, которое определяет признаки различения (=содержанию понятия). Таким образом, "наглядное представление" - очень широкое понятие - заменяет Канту, в том числе, и слово, о котором он говорит редко и притом всего лишь как о материи для формы, ср.: "Слова понятны нам лишь в том случае, если им соответствует что-либо в наглядном представлении" (201). Подобные определения возвращают нас к уже известному выводу: в слове Кант видит только образ, поскольку именно из образа он исходит, конструируя свое понятие. Слово слишком инертно как знак, чтобы основывать на нем абсолютное знание: "вследствие сходства слов везде думают видеть лишь то, что уже прежде было известно" (Кант 1993 17) - типичная для номиналиста позиция в отношении к слову.

"Категории суть понятия, a priori предписывающие законы явлениям" (121), только с их помощью мы можем мыслить. Если понятия создаются актуально на основе образа, то категории - те же понятия, но более отвлеченные - даны потенциально как факт культуры (построены на основе символа). Все дело в сферах, на которых происходит постижение сущего. В частности, идеи "так же лежат в природе разума, как категории - в природе рассудка" (Кант 1965 149). Это уже не сфера знания с ее категориями и не сфера сознания с ее понятиями, но сфера по-знания в разуме, конченая цель всякого познания вообще. Идея как "чистое разумное понятие" (Кант 1993 120) и есть conceptum, причем сам Кант убежден, что "запредельных космологических идей не более чем четыре" (Кант 1993 135) (удивительная перекличка с Марром!).

Кант написал так много, что в его трудах можно найти иллюстрацию практически любой мысли из числа тех, которые в этой книге развернуты как основные. Например, он явным образом говорит о движении содержательных форм слова и их признаках (посолонь - усолонь): "И разум обнаруживает здесь двойственный, противоречивый интерес; с одной стороны, интерес к объему (к общности) в отношении родов, а с другой стороны, интерес к содержанию (к определенности) в отношении многообразия видов, так как (тогда как?) рассудок (до этого. - В.К.) в первом случае мыслит многое под своими понятиями, а во втором случае он мыслит многое в самих понятиях" (Кант 1907 380). Это, очень важное для Канта, определение соединяет разнонаправленное движение мысли на всех (одновременно!) уровнях познания. Определение возвращает нас к утверждению важности объема (рода) по отношению к содержанию (видов), то есть к денотату в ущерб десигнату. Только на уровне разума и в идее содержание эксплицируется в самостоянии, и такое самостоятельное содержание предстает как идеал. "Идея дает правила, а идеал служит первообразом " (341), что в другой работе уточняется: "Идея означает, собственно говоря, некое понятие разума, а идеал - представление о единичной сущности, адекватной какой-либо идее" (Кант 1966 236). По-видимому, первообраз сущности в его идеале и есть искомый концепт, который регулирующая идея помогает эксплицировать как содержание понятия, пока еще без определенного его объема; включение в идеал объема ввергает идеал в предметность, и тогда идеал обретает форму, становясь идеей. Но поскольку все чистые понятия разума суть трансцендентальные идеи, они и остаются непознаваемыми. В этом смысле, быть может очень условно, можно сказать, что для самого Канта "вещь в себе" - это идея вещи, то есть её сущность. Гносеология Канта раздваивает научный метод на феноменологию и на трансцендентализм. Если явление понимать как восприятие предмета (не реальной вещи!), можно признать, что ноумен вещи непостижим - трансцендентальная точка зрения побеждает; если же эмпирически

вещь представить как предмет - возможно постижение его сущности (в разных ее смыслах в отношении к субъекту),тогда возникает выход в феноменологию.

В соответствии с характером своего времени Кант - систематик; в духе номинализма он разграничивает материю и форму ("Аристотелевская школа называла род материей, а специфическое отличие - формой" (Кант 1965 119, сноска)): система как состав категорий (материя), а структура - способ соединения таких категорий в схеме (форма) (Кант 1907 196), однако при отсутствии априорного принципа у нас возникает не система, а простой агрегат (Кант 1966 111). Материя в ощущении апостериорна, форма в душе - априорна (Кант 1907 50), но именно форма и становится для Канта осуществлением априорной идеи, становящейся как категория. Система, согласно Канту, есть организуемое сознанием - на основе априорных принципов - единство.

На категориях основано трансцендентальное познание, которое не является познанием предметности и, следовательно, уже выходит за пределы логики с ее понятием (объем + содержание) и лежащим в его основе "наглядным представлением" - образом. Здесь не должно быть и связи со словом, поскольку номиналист отказывает слову в смысле, если оно не подтверждено понятием (которого нет). Как и в случае с идеей разума или с понятием рассудка, категория и слово не разведены сознанием, а "на первом плане дана вещь" (231), вещь есть данное. Будучи номиналистом, Кант не доверяет слову (материи) на фоне понятия (форма мысли). Отличаясь "протестантским безразличием к символу", тем не менее Кант строит свое понятие не только на образе вещи, но и на символе знака, хотя при этом постоянно оговаривает, что "знаки еще не символы" (Кант 1966 429).

Заметна связь Канта с идеями Лейбница. Врожденные идеи последнего у Канта обернулись категориями рассудка, поскольку за основу суждений он взял не виды, подобно Лейбницу, а род: врожденные получили новое имя - априорные -, а сущности стали принципами вещей, подобно тому, как и концептум обрел ранг концептуса. И Лейбниц, и Кант одинаково действовали в границах своего языка, по существу разбираясь в содержательных формах слова, но Лейбниц, в отличие от Канта, честно признавался в этой своей слабости.

Таким образом, по конечному результату идея Канта есть символ, хотя содержание этой идеи по существу есть концепт. Синкретизм символ=концепт определяет и своеобразие метода Канта, и его установку на теорию (колебания между трансцендентальной и феноменологической точками зрения). "Дразнящая иллюзия" Ничто, еще не вычлененного из синкретизма символа=концепта, становится целью Гегеля и Шеллинга.

200. Для русской философской мысли кантианство оказалось неприемлемым из-за субъективизма его внутренней идеи, принципиального отрицания идеальной сущности в пользу сознанием сконструированного по "агрегатам свойств" (дифференциальным признакам) явления, из-за формализма и рассудочной "бесчеловечности", явной тяги к опустошающему душу знанию в ущерб облагораживающему познанию - с устранением символа из числа содержательных форм слова в пользу понятия; но, поскольку само понятие конструируется сознанием, "в системе Канта мир понятий изуродован" (Н. Лосский). Между тем как и "новый осмысляющий символ рождается из трансцендентного" (Вышеславцев), только из трансцендентного и возможно - не конструирование, но по-ятие понятия в полном единстве его объема и содержания, existentia et essentia. В полную противоположность этому русский ум - соборен, религиозно ищет абсолютную - реальную - сущность, аналитическим суждениям предпочитая синтетические как способствующие познанию нового; его интересует содержание, а не форма, символ, а не понятие, условие как реальность настоящего для него важнее прошлой причины (прит-чина Бердяева) или будущего следствия, потому что цель аксиологична по определению, и она может быть навязана извне; действия русской ментальности этически окрашены даже в творческом познании, и он не приемлет никакой внеэмпирической нормативности, поскольку чужое априорное воспринимает как покушение на свою волю.

Вот почему "кантовская философия никогда не воспринималась" (Булгаков), хотя своим методом и постановкой проблем оказала на русскую философию такое большое воздействие. На фоне кантианства и особенно неокантианства выявились сущностные признаки русского философствования; отталкиваясь от него, русские мыслители создали свой собственный мир сущностных идей и идеалов. Русский идеализм исповедует не идею, он питается энергией идеалов, согласно которым, в частности, не Добро есть Бог (Кант), а Бог есть Добро (С. Булгаков) - такова установка не рефлексирующего согласно ratio сознания, но сознания, созидающего синкретизм идеального образа по велению logos'а. Философия предиката и философия имени не противопоставлены друг другу, потому что философия связки делает их взаимообратимыми. Гносеологические установки противоположны, но онтологически они равноценны; это объясняет и то внутреннее сходство, которое существует между (нео)кантианством и русской философской традицией: "гармония полярности" рождает "ритм становления", то есть "направление к ценностям" (Вышеславцев), следовательно - развитие мысли (русские философы) в действии (Кант). Это не уподобление, и не аналогия - в этом сходство, и такое сходство заложено в материале философствования, каковым является язык.

Содержательные формы концепта, отраженные в словесном знаке, проходят внутреннее развитие от образа к символу, формируя понятие; при этом происходит уточнение в вос-при-ят-ии "вещи" - на уровне образа и символа это предмет (явление материи), а на уровне понятия - объект (априорная форма сознания). Отсюда важность всех трех содержательных форм концепта, воплощаемых в законченности понятия. Заслуга Канта в открытии перехода развивающегося сознания от образа к понятию (знаменитое "понятия без наглядных представлений пусты, а представления без понятий - слепы"), как и его ближайших последователей (Шеллинг) - от понятия к символу, которого Кант не касался из-за особого отношения к вере. Своеобразие русского философствования, ведущего свое начало от старшего современника Канта - Григория Сковороды -, заключается в синтезе реального образа и традиционного символа, поставляющих постоянно воссоздающемуся понятию содержание и объем без необходимости конструирования недостающих в явлении признаков.

Неприятие русскими философами результатов Канта при интересе к его методу объясняется различными традициями восприятия языка и словесного знака (С. Булгаков в "Философии имени"), а также критическим отношением к кантовскому "национализму" и методу. Последнее в очень резких формах высказано В. Эрном: трансцендентальная аналитика в "Критике чистого разума" предопределила "взрыв германизма" - агрессивности на почве рациональной деятельности, а феноменализм Канта - "несокрушимое, железобетонное завоевание немецкого духа" - прервал связь между разумом и богом. Поскольку гносеология Канта этически окрашена - постольку все эти упреки в его адрес имеют смысл.