Отражение Отражений

Анализ и интерпретация переноса — самый сложный этап терапии. Экстрим, проход порога. Кто захлебнется: клиент, терапевт или треснет непрочная лодочка терапевтического процесса? Почему? Мы столкнемся со стыдом. Стыд, ведь перенос всегда про любовь, а любовь про чувства, а чувства — стыдно, неловко и страшно. Хотите, чтобы от вас навеки сбежала противная девчонка-наркоманка? Спросите ее: «А ты милочка, не влюбилась ли в меня? ». Только вы ее и видели! Кстати, с парнями сей фокус тоже эффективен. Если вы и ваша клиентка женщины, поговорите с ней о привязанности, о восхищении вами, о желании походить на вас. Не просто уйдет, но и вернется к наркотикам. Соответственно, аналогичным образом могут прогнать клиента и мужчины. Несомненно, часто мы бессознательно стремимся избавиться от клиента. Но иногда и вполне сознательно, особенно если собственный стыд продолжает быть труднопереносимым. На нашей практике, изгнание клиентов всегда осуществлялось под самыми благородными предлогами, поскольку по разнообразию рационализация не имеет себе равных. Только очень подробный анализ того или иного случая позволял обнаружить личный стыд терапевта, заставляющий его прекратить терапевтические отношения.

Я вообще игнорирую до поры до времени чувства, адресованные мне, относясь к этому как к явлению природы: есть, заметно, и ладно. Вот если сам клиент что-либо проявит про отношение ко мне, тут уместно и помочь проговорить, учитывая, что актуализируется много стыда, который надо немедленно сбросить в какой-нибудь заранее приготовленный контейнер. Кто именно должен контейнировать — очевидно. Но очень потихонечку: все в порядке вещей.

Куда более бодрая картина в ситуации отреагирования негативных чувств. Тут не просто фасилитация требуется, а катализ кипения, бурления и взрывов. Глаза только покрепче надо зажмуривать, чтоб не повредить. Получите и за маму. И за папу. И за милиционера! Жаль, не могу показать рисунок, как мне выковыривают печень и выдавливают глаза. Впечатляющее зрелище. Скажет или сделает гадость и быстренько поглядит —не развалился ли терапевт на куски? Не наподдаст ли в ответ? Не останется ли спокойным, как танк —самый, кстати, неудачный терапевтический ход. Оставаясь бесстрастными при откровенном нападении, мы даем понять клиенту, что он ничтожество. Он выводит нас из себя, а мы не реагируем, значит, он ничего не может, значит, его просто нет. Бойкотов в его жизни уже было достаточно — его переживания, поведение грубо игнорировались, либо реакция оказывалась неадекватной. К тому же, ощущение внутренней пустоты впервые 2—4 года воздержания от наркотиков обусловливает беспомощность. Это состояние трудное, хочется каким-то образом почувствовать контакт с миром, возможность на него влиять. И он нападает, кусается, скалит зубы — как можно оставить такие явные призывы без ответа?

X. Спотниц, баюкатель шизофреников, рекомендует в случае угроз ответить тем же3 (См. X. Спотниц. Современный анализ шизофренического пациента. — СПб., 2005. С. 259. ). С российским наркоманом этот номер не пройдет, поскольку предложение будет принято с азартом. Потасовка начнется, однако. Прецеденты бывали. ... Вполне достаточно сказать, что вам неприятно, обидно или как-то еще. Главное сказать (или рявкнуть) искренне

и напрочь в этот момент забыть все классические каноны психотерапии, согласно которым ни в коем случае нельзя содействовать спонтанному регрессу клиента— допускается только искусственно созданный регресс в терапевтическом альянсе. Не соглашусь. Подумаешь, регрессивные части клиента окажутся удовлетворены на какое-то время! Позже можно этот материал проработать. Правда, не очень приятно признавать перед клиентом, что ему удалось тебя достать, но никто приятных ощущений в работе с нашим контингентом и не обещал. Это вам не ставшая доброй традицией истерическая девушка с темой сепарации от мамы и отсутствием «отношений». С нами некто другой и нечто другое.

«... Тебе все время бросается в глаза человеческое. А ты подойди к этому с другой стороны. Не будем говорить про фантомы, про мимикрию — что у него вообще наше? В какой-то степени общий облик, пря-мохождение. Ну, голосовые связки... Что еще? ... Оборотень это, если хочешь знать! А не человек. Мастерская подделка».

А. и Б. Стругацкие, «Малыш».

Явление, похожее на перенос, возникает в процессе достаточно быстро, причем расцветает стремительно. И отцветает. И расцветает. И отцветает. То идеализируют, то обесценивают, то не замечают, то во сне видят... От такого мелькания и быстрой смены отношений рябит в глазах. Трудно понять, что происходит и почему. Нет, это не потому что у клиента проективная идентификация и расщепление, грандиозность и обесценивание, интроекция и смещение и прочее. Это приобретенная физиологическая и социальная способность моментально менять эмоциональные состояния. То есть свойство наркоманской личности.

«А ведь это они научили его выбрасывать защитные фантомы, научили мимикрии, — в человеческом организме нет ничего для таких штучек, значит это искусственное приспособление... Постой, а для чего ему мимикрия? От кого это он приучен защищаться? Планета-то ведь пуста! Значит, не пуста».

А. и Б. Стругацкие, «Малыш».

Не только псевдоперенос мерцает, а вся структура, рисунок того, что происходит, способен к мгновенной трансформации, причем, кажется, без причин. Вот наш клиент демонстрирует пограничное поведение. Начинается работа. Но только терапевт выработал необходимый темп, почерк и встал на определенную позицию, как хлоп! — перед вами обсессивный невротик: умывается по десять раз вдень и проверяет газ по сто. Ага, истерик — разражается инсайтом психотерапевт, ибо, как известно, истерики моделируют любые состояния легко и непринужденно. На следующую сессию к нему приходит «шизофреник», порой даже с бредовыми включениями. Все превращения происходят с человеком под тем же именем и в том же теле. Долго я решала загадку таких перевертышей, решала я, решали мои коллеги. Есть версия, проверенная на практике, вполне может считаться за подтвержденную гипотезу. Наркоман реагирует на наши контрпереносы, Бог знает, каким чутьем угадывая наше настроение и отношение, причем раньше, много раньше, чем мы сами догадаемся. И моментально меняет внутреннюю структуру, делая ее соответствующей неосознаваемому состоянию терапевта. И вторая причина — гиперсенситивная реакция на требования социума. Так навязчивости, а следом и фобии часто возникают при поступлении на работу, где есть регламент времени, необходимость соблюдения сроков. Возможно, даже после прекращения наркотизации сохранилась тесная связь с коллективным бессознательным, которая была активирована в измененном состоянии. Шаманы ведь тоже умеют превращаться в различных, нужных для дела птиц и зверей, и алхимики могут, безусловно. То есть, мы имеем дело со своеобразной формой взаимодействия с миром. Весьма нелегкой и неудобной для терапии формой, к сожалению. В утешение коллегам могу сказать, что такое явление с развитием терапевтических отношении потихоньку свернется, наш наркозависимый клиент научится рефлексировать более «открытым» способом, причем, в первую очередь, он будет достаточно точно отражать состояние терапевта, не в пример лучше, чем свое. Слабое, конечно, утешение — наличие такого свойства у клиента, но одновременно, это и немалая ценность, важно правильно использовать ее в работе.

Из практики. Я после одного мероприятия, где двое чужих, совершенно ненужных мне мужчин на протяжении часа треплют мне нервы и достоинство абсолютно глупыми вопросами. Решаю этот мерзкий эпизод забыть. Через неделю я встречаюсь с клиентом. Совершенно неожиданно, вне контекста наших предыдущих встреч, он начинает рассказывать мне клочок из своего бандитского прошлого, как он с другом затащили какую-то девчонку в кусты и поочередно изнасиловали. ... Некоторое время спустя мы обсуждаем алхимию, я рассказываю, что средневековые алхимики умели делать глазные капли, чтоб видеть чужие тайны. Клиент оживляется на предмет поиска рецепта и немедленного изготовления таких капель для собственных нужд. Моя первая мысль: «Тебе-то они зачем?! Куда еще капли? И так все видишь». Имейте в виду, у большинства из наркоманов такие капли есть. Удивляет это странное сочетание способности включаться в скрываемое и редкой эмпатической слепоты. Наши клиенты лучше «видят» наши тайны, но простейшая рефлексия дается им с большим трудом. Подобные «капли» не помешали бы и терапевту. Рецепт капель прост: свободное ассоциирование при удержании себя «на волне» клиента. Но это не психотерапевтический прием, а сильнодействующее лекарство, важно соблюдать дозировку, в противном случае можно отравить клиента потоком своей психической продукции, да и пострадать самому. Порой сидишь перед клиентом и вдруг, ни с того ни с сего, всплывают нелепые, вроде не относящиеся к происходящему, мысли и образы. Песня, например, какая-нибудь привяжется. Полагаю, это важные явления, зря они не возникнут, можно попробовать осторожно вытащить их на свет, т. е. озвучить происходящее. Обычно это указывает на значимый материал.

Про проективную идентификацию особо скажу. Я искренне считаю, что это прекрасное явление, которое лучше всего воспел О. Кернберг, ниспослано Высшими силами для того, чтоб нам было вокруг чего альянс строить. С пограничными клиентами она будет мешать работать, а с наркоманами очень даже поможет.

Не так важно, кого в нас видят, как важно, кого или что из нас строят. В чем настоящая потребность клиента, что он будет с результатом своего строительства делать.

Как известно, проективную идентификацию мы можем отследить преимущественно по контрпереносным реакциям. Напомню, что при проективной идентификации клиент из кожи вон лезет в то, что ему привиделось, и пытается заставить нас вести соответствующим образом. Долгое-долгое время наших с ним встреч из нас будут делать монстров самых разнообразных калибров. Здесь я опять хочу обратиться к идее коллективного сознания, в котором употребление наркотиков является девиацией, носит негативную окраску и смещено в Тень. Как бы мы ни демонстрировали свою эмпатию и расположение к клиенту, у него нет никаких оснований доверять нам, поскольку остатки здравого смысла подсказывают клиенту что, если мы нормальны, мы должны плохо относиться к нему, а если мы ненормальны, т. е., принимаем тот факт, что он употребляет наркотики, то зачем бы ему к нам обращаться? Монстры мы и шпионы, скорее всего. Какой нормальный человек будет тепло относиться к неряшливому, пахнущему химикатами грубияну? С точки зрения клиента, теплое отношение невозможно, ему в очередной раз лгут. Исходя из этой позиции, он и моделирует свое поведение, постепенно все больше вынуждая терапевта подстраиваться под свои фантазии.

Предпочитаю не заниматься до поры до времени проработкой проективной идентификации и подключать реальность. Считаю некорректным тыкать клиента носом в очевидную разницу между его мировосприятием и тем, что называют общепринятым. Интересней и полезней исследовать монстра, которого наркоман построил из такого скудного материала, как терапевт. Интересно, потому что есть некоторая порочная приятность действительно обнаружить в себе темные силы, используя иновидение клиента. Полезно, поскольку, соглашаясь следовать выстроенному образу, достаточно быстро достигается равновесная система «клиент-терапевт». А где равновесие, там и гармония. Только долго такую гармонию держать не стоит, век придуманных монстров недолог, минут через 15 их уже можно разъяснять. Клиенту это понравится, но только при одном условии — если терапевт покажет ему того монстра, которого он сделал из клиента. Не всех монстров можно «проговорить», хорошо, что существуют карандаши, краски и глина. Некоторые рисунки мы с клиентами помещаем на стену, в результате ко мне отказывается ходить санитарка убирать кабинет. А ведь она еще не знает, что эти чудовища — мои портреты...

По мере сокращения дистанции, клиент всеми силами будет стараться узнать наше личное отношение к употреблению наркотиков, имея справедливые подозрения, что собственная точка зрения его визави может отличаться от общепринятой. Не скрою, что обычно это проявляется достаточно примитивным способом. Терапевту адресуется прямой вопрос, употреблял ли он наркотики сам. На всех наркоманов не хватит терапевтов, которые употребляли в прошлом наркотики, узнали не только светлую, но и темную сторону этого процесса, вынесли пытку инициации под названием «воздержание» и поэтому готовы к ответам на подобные вопросы. Мои коллеги обычно отвечают, что отсутствие личного опыта употребления наркотиков не помешает им помочь выздоровлению. Ответ замечательный со всех сторон, кроме одной: «Да, я тебе чужак», — говорит терапевт. Если же он человек более честный, прогрессивный или просто молодой, он начинает рассказывать, например, о своем опыте употребления марихуаны, тем самым, попадаясь на крючок к клиенту (точнее, к его внутреннему образу Наркотика) и втягиваясь в унылую дискуссию о том, «является ли трава наркотиком». Мне кажется, все это ложные ходы, которые тянут время и не позволяют добраться до сути. Несмотря на то, что у меня есть возможность обратиться к своему прошлому, я этого почти никогда не делаю. Знание о том, что терапевт употреблял наркотики, бесспорно, способствует открытости, но никак не подлинной близости. В консультировании возможность обмениваться опытом выздоровления на равных позициях — основа взаимодействия. Но я уже говорила, что такое взаимодействие может способствовать лишь весьма нестойкой социальной адаптации. В глубинной терапии, направленной на индивидуацию, социальная позиция «родственных душ» может привести к формализации и профанации процесса. Консультант —соратник, более успешный товарищ, не брезгующий и советом при необходимости. Психотерапевт, тем более аналитически ориентированный, — навигатор, наблюдатель и корректор самостоятельного процесса развития клиента. Конечно, порой приходится быть воспитателем, доктором и учителем, но в порядке проходящих, недолгих ролей, по мере надобности. Консультант стремится стать близким клиенту, а наша задача—добиться равной близости к терапевтическому процессу. Мне не кажется уместным и целесообразным делиться собственным опытом. Это была моя история, этап моей индивидуации, разве у меня есть моральное право навешивать аналогии клиенту, двигать его в направлении принципа «делай, как я»? Предпочитаю в ситуациях вопросов о наркотиках сразу озвучивать происходящее между нами. Я говорю с ним о том, что человек, который употреблял наркотики по-настоящему, в какой-то своей части навсегда отрезан и отчужден от окружающего мира, его попытки найти «своего» бессмысленны, на них не стоит тратить время. Каждый, кто не испытывал то, что испытывал он сам, — «чужой». Это касается и людей, которые употребляли наркотики, они тоже в чем-то остаются «чужие», опыт их переживаний субъективен. Вопреки принципам традиционной наркологии, которая рекомендует исключительно негативно оценивать наркотические переживания и побуждать это делать клиента, я говорю правду: те ощущения, которые ты переживал на ранних этапах своего употребления (т. е. когда еще не было проблем), не переживал никто больше в мире. Это как сновидение, которое только твое. И ты не найдешь понимания своих переживаний в этой реальности. И только после того, как мы сможем поговорить об этом экзистенциальном одиночестве с наркоманом, можно свободно говорить о том, на какую именно помощь он может рассчитывать, и в каком объеме она будет предоставлена.

«Я здесь заплыл километров на пять, сначала все было хорошо, а потом вдруг как представил себе, что это же не бассейн — океан! И, кроме меня, нет в нем ни единой живой твари... Нет, старик, ты этого не поймешь. Я чуть не потонул».

А. и Б. Стругацкие, «Малыш».

Разве можно полностью понять Другого? — вопрос ниоткуда в никуда.

Но чтобы быть вместе разве нужно полное понимание? — ответ.