Историческая наука в советскую эпоху

История исторической науки длинна и так же драматична, как сама история. Сейчас, когда Россия стремительно меняет ориентиры своего развития, особенно много возникает вопросов о судьбе и итогах развития исторической науки в СССР. Колоссальное количество исторических трудов, изданных с 20-х до середины 80-х гг., потеряли свое значение и оказались ненужными гражданину Отечества в его современной жизни. Почему?

Историческая наука во все времена была связана с политикой, являясь сферой, в которой реализовывались на историческом материале различные политические интересы и стремления. Политизация отечественной исторической науки особенно усилилась с началом XX в. Она привнесла в научную деятельность дух острейшей идейной борьбы, развернувшейся в обществе в эпоху революционных потрясений. Между прочим среди активных деятелей и лидеров различных партий в дореволюционный период нередки были и имена историков-профессионалов, таких, как П.Н. Милюков:, (кадет), М.Н. Покровский (большевик), Н.А. Рожков (меньшевик) и другие.

Исследователь в своих трудах неизбежно отражал лишь часть спектра общественно-политических интересов, которая наиболее близка его мировоззрению. В марксистско-ленинской методологии это явление получило определение как партийность исторической науки. Однако истина беспартийна, она равнодушна к классам, классовой борьбе, хотя классы и политические партии не равнодушны к истине, постоянно апеллируют к ней. В связи с этим исследователь всегда стоял перед дилеммой, что поставить в работе на первое медсто: или партийность и, следовательно, предпочесть политический выигрыш, или научную объективность и, следовательно, предпочесть истину. Выбор (осознанный или неосознанный) далеко не прост и определялся прежде всего социально-политическими условиями, которые выступают в роли ограничителя возможностей для исторического познания.

С победой большевиков в России вышеназванная дилемма перестала существовать. Партия большевиков, став правящей, провозгласила приоритет политических или даже еще уже — партийных мотивов в исторических исследованиях. Общеизвестно высказывание В.И. Ленина:;Беспартийность есть идея буржуазная. Партийность есть идея социалистическая". Историческая наука рассматривалась как важнейший инструмент политики и ее разработке с позиций революционного марксизма-ленинизма придавалось большое значение. Знания о прошлом служили основой для выработки принципов руководства созданием нового общества, материалом в борьбе с идейными противниками большевизма, а также историческим обоснованием политики, проводимой правящей партией. Реализация такого подхода осуществлялась через практику партийного руководства развитием исторической науки. Предъявлялось требование четко и определенно вставать на позиции Коммунистической партии при трактовке любых вопросов истории. Советская историография могла включать лишь концепции, выводы, оценки, признанные и одобренные Коммунистической партией. Работы, основанные на иных идеях, не могли рассчитывать на признание их научными и рассматривались как политический демарш их авторов против существующей власти, а это могло стоить им жизни. Советская историческая наука с момента своего рождения была в буквальном смысле партийной, большевистской, была подчинена политике и не могла развиваться вне ее контекста.

Политическая ангажированность советской исторической науки особенно ярко проявилась в том влиянии, которое оказывала доктрина Коммунистической партии на теоретическую, концепционную сторону исторических трудов. Политическая доктрина — это совокупность теоретических положений, которые считаются адекватными реальности и подлежат осуществлению в практической политике. Она не нашла отражение в каком-либо одном документе, но ее контуры определенно просматриваются в текстах многих документов, работ теоретиков и лидеров Коммунистической партии, в тех или иных действиях ее ЦК и пр. Прежде всего из доктрины партии, а не из анализа фактического материала выводились основные оценки исторических событий. Освещение советского периода истории отечества должно было полностью соответствовать партийной доктрине и подтверждать ее правильность. Чем дальше в прошлое отстояло событие на оси времени от 1917 г., тем меньше было влияние доктриаль-ных моментов в его трактовке. Однако и при освещении далекой истории оно было заметным. Естественно, что при таком положении изменения в доктрине, а тем более ее смена влекли за собой пересмотр оценок прошлого. При этом следует иметь в виду, что доктрина любой партии, в том числе Коммунистической, носит априорный, прогностический характер. Действительность может или подтвердить ее правильность в каких-то положениях, или опровергнуть (как случилось в наши дни с коммунистической доктриной). Это становится ясным лишь после исторического опыта. Полного соответствия реальности не может быть ни у одной доктрины, даже если допустить, что она совершена. Человеческий интеллект не в состоянии учесть все многообразие действующих факторов и возможные варианты их сочетания и развития. К тому же доктрина всегда адаптирована к определенным социально-политическим интересам и не может отражать многообразие жизни. Таким образом, если историческая наука в своих теоретических построениях руководствуется только определенной политической доктриной, то возможности для получения научного знания резко ограничены: это осуществимо лишь в той мере, в какой доктрина отражает реальность и потребности общественного развития.

Какие последствия имело для развития советской исторической науки следование коммунистической доктрине? Разработка исторических концепций в советское время, изменения, происходившие в них, демонстрируют не только (и даже не столько) уровень исторического знания, сколько место и роль исторической науки в обществе, ее функции и взаимосвязь с реальной социально-политической практикой. Поскольку предполагалось априори, что с приходом к власти большевиков страна переходит на принципиально иной, чем у всего человечества, путь развития — социализм, точкой отсчета новой эпохи становился октябрь 1917 г.. когда Компартия оказалась у руля. Это разделило историю России на два крупных периода: 1) до большевиков — это время трактовалось в негативно критическом ключе; 2) большевистская эпоха, которая освещалась в возвышенно приподнятом стиле, как эпоха перехода всего человечества от капитализма к коммунизму (социализму), авангардом которой являлся советский народ.

Поставленные в жесткие рамки партийного контроля, историки тем не менее стремились показать реальную картину прошлого. Борьба мнений по историческим вопросам, хотя зачастую она была понятна лишь узкому кругу идеологических работников и специалистов, была крайне драматичной, так как неизбежно сказывалась на судьбах людей. Крутые повороты в деятельности самой правящей партии сразу же отражались на положении в исторической науке.

В первые годы советской власти Коммунистическая партия продолжала руководствоваться в своей деятельности доктриной мировой пролетарской революции, которая в основных чертах сложилась в годы первой мировой войны. К анализу исторических событий, особенно революции 1917 г., обращались руководители правящей партии: В.И. Ленин, Н.И. Бухарин, Я.М. Свердлов, Г.Е. Зиновьев, И.В. Сталин, Л.Д. Троцкий и др. Их оценки и высказывания были связаны в первую очередь с потребностями практической политики, с необходимостью исторического обоснования поворота в развитии страны. Среди постоянных авторов исторических работ были видные деятели большевистской партии: В.А. Антонов-Овсеенко, В.И. Невский, М.С. Ольминский, Н.И. Подвойский, И.А. Пятницкий. М.Н. Покровский, И.И. Скворцов-Степанов, Е.М. Ярославский и др. Они не могли быть беспристрастными в изложении событий, стремились показать прежде всего деятельность своей партии, доказать правильность ее политики, закономерность прихода к власти.

Другие партии и силы были представлены в критическом ключе. Несмотря на ярко выраженную односторонность, это была летопись революции, написанная ее свидетелями и участниками, причем победителями. Со страниц большевистской литературы звучала убежденность в правильности партийной доктрины, ее соответствии реальной действительности. Как важнейшее свидетельство этому рассматривался приход большевиков к власти в октябре 1917 г. Революции в Германии, Венгрии и других странах в 1918—1919 гг. подпитывали энтузиазм, надежды на скорую победу пролетарской революции в мировом масштабе.

Одновременно, по инициативе В. И. Ленина, РКП(б) создавались центры для профессионального изучения истории с позиций марксизма-ленинизма. Несмотря на трудные условия (гражданская война, нэп) была проведена беспрецедентная по масштабам и срокам работа, в результате которой советское направление в исторической науке получило кадровый фундамент и обрело профессиональный характер. Перед молодыми историками-коммунистами была поставлена задача разработки истории, с большевистских позиций. Уже сложившаяся практика — исходить в основных оценках из доктрины партии — закрепилась и превратилась в основополагающий принцип исследовательской работы. Интересно в связи с этим свидетельство А.Л. Сидорова, советского историка первого поколения, активно работавшего долгие годи; "Между тем мы и тогда изучали историю Октябрьской революции на базе идей Ленина и идейных установок нашей партии. Ленинская теория империализма, его работы эпохи войны являлись отправными положениями наших исследований. Мы пытались связать ленинскую теорию пролетарской революции с объективным ходом всего мирового исторического процесса, с русской действительностью; в экономическом развитии страны, в борьбе пролетариата найти секрет, объясняющий неизбежность Великой Октябрьской социалистической революции".

С направлениями, не признававшими большевистскую позицию как исходную, велась непримиримая борьба. Коммунистическая партия с самого начала создавалась как "...свободный союз, учреждаемый для борьбы с "мыслями" (читай: идеологией) буржуазии, для защиты и проведения в жизнь одного определенного, именно: марксистского миросозерцания'". Эта задача стала одной из главнейших, в том числе в области истории, после прихода большевиков к власти. Причем марксизм понимался как адекватный большевизму. Никакие иные толкования марксизма или социализма не признавались.

В начале 20-х гг., когда, казалось бы, произошло смягчение режима в связи с окончанием гражданской войны и переходом к нэпу, началось применение репрессий против интеллигенции — введение цензуры, закрытие небольшевистских печатных органов, высылка за рубеж большой группы представителей интеллигенции, чистка в преподавательской и студенческой среде. В 1922 г. около 300 представителей старой российской интеллигенции были посажены на пароходы и вывезены из страны. Среди них — профессиональные историки: С. П. Мельгунов, А.А. Кизеветтер, В.А. Мякотин. Вскоре последовало закрытие около трех тысяч частных книжных издательств. Остались лишь единицы, лояльно относившиеся к большевистскому режиму (издательства Сытина, бр. Сабашниковых, Гранат и некоторые другие).

Во второй половине 20-х гг. возможности для выражения небольшевистской точки зрения были исключены. Для историков это означало необходимость безусловного принятия Доктрины партии как определяющего звена в трактовке исторических событий. Советское направление, бывшее первоначально одним из многих направлений в исторической науке, стало монополистом. В 20-е гг. началась и изоляция советской исторической науки от мировой. Распространение Иностранных газет считалось преждевременным, были запрещены для ввоза эмигрантские издания, а также издания идеалистического, религиозного К антинаучного содержания" (читай: все, небольшевистского толка).

Важную роль в насаждении большевизма как теоретической основы для исторических трудов сыграл Михаил Николаевич Покровский (1868—1932 гг.). Воспитанник Московского университета, в изучении истории России с марксистских позиций он пытался найти ответ на волновавшие его вопросы общественного бытия. Революция 1905—1907 гг. вовлекла его в политическую деятельность, привела к большевикам. Многих революция ошеломила своей разрушительной силой, но М.Н. Покровского она вдохновила и утвердила в пристрастии к радикальным революционным методам. Он рассматривал исторические процессы исключительно через призму классовой борьбы. Участник Октябрьской революции, в 1918 г. он стал заместителем наркома просвещения, а в 20-е гг. оказал колоссальное влияние на формирование советской исторической науки на базе доктрины мировой пролетарской революции, на подготовку ее кадров. Руководил Коммунистической академией, Институтом Красной профессуры. Наиболее крупные его работы, написанные с марксистских позиций: Русская история с древнейших времен (Т. 1—5, 1910—1913); Русская история в самом сжатом очерке(Ч. 1—2, 1920) и др. В 1929 г. М.Н. Покровский был избран академиком АН СССР. Он был убежден в правильности марксизма и считал, что это учение нашло подтверждение в Октябрьской революции. М.Н. Покровский много сделал для крайней политизации исторической науки в СССР. Его положение "история это есть политика прошлого, без которой нельзя понять политику настоящего" оказало сильное влияние на историков.

Казалось бы, наследие коммуниста-историка, преданного идеалам классовой борьбы, должно было составить фундамент советской историографии. Однако этого не случилось. После его смерти волна разрушительной критики вымела труды М.Н. Покровского из научного оборота. К тому времени в деятельности и доктрине Коммунистической партии многое изменилось, а М.Н. Покровский был романтиком революционных идеалов. Он оказался в новой ситуации не только ненужным, но и опасным. Это сыграло трагическую роль в судьбе его научного наследия.

Однако, справедливости ради, надо отметить: в первое десятилетие Советской власти, несмотря на то, что определилась и закреплялась господствующая тенденция к "большевизации" исторической науки, все же сохранялось, хотя и постоянно сужавшееся, многообразие в оценках и подходах, которые, взятые в совокупности, давали представление о сложности и неоднородности исторических процессов, о проблематичности социалистической перспективы в мире и в России того времени.

Во второй половине 20-х гг. произошел переход Коммунистической партии к новой политической доктрине, которая связана с именем И. В. Сталина и получила название — план строительства социализма в СССР в условиях капиталистического окружения. Утверждение новой доктрины партии потребовало пересмотра исторических концепций, так как они отражали положения старой доктрины, ориентированной на победу мировой пролетарской революции, которые были объявлены троцкистскими. Советская историография, только что вытеснившая все небольшевистские направления и обретшая профессиональный характер, должна была кардинально перестроиться в соответствии с новой доктриной и новой социально-политической ситуацией в стране. Это повлекло разгром "школы Покровского", "критику ошибок" историков-коммунистов, репрессии. В фальсифицированный процесс так называемой Промпартии было включено "дело" историков С.Ф. Платонова и М.М. Богуславского. По этому же делу были арестованы многие ученые: по данным В.С. Брачева — 115, по подсчетам английского историка А Барбета — 130 человек.

Усилился идеологический прессинг. 18 декабря 1930 г. в Москве заседала методологическая секция историков-марксистов, которая обсуждала вопрос "Буржуазные историки Запада в СССР (Тарле, Петрушевский, Бузескул и др.)"; в январе—феврале 1931 г. спешно проведены три объединенных заседания института истории при Ленинградском отделении Комакадемии и местного отделения общества историков-марксистов. Это означало чистку среди историков-коммунистов, насаждение новых доктриальных положений. А.Л. Сидоров вспоминал: "В 1936 г. я вновь оказался в Москве, где встретил многих представителей исторической науки во главе с С.В. Бахрушиным, Б.Д. Грековым, Ю.В. Готье, Н.М. Дружининым, В.И. Лебедевым, Г.А. Новицким, В.И. Пичетой, М.Н. Тихомировым и др. Но в целом к этому времени произошла фактически полная замена кадров, много способной молодежи исчезло навсегда'". Историки были поставлены в жесткие рамки, которые нашли отражение в письме И.В. Сталина в журнал "Пролетарская революция". Подчеркивалась недопустимость дискуссий и инакомыслия по вопросам, "являющимся аксиомами большевизма".

Для того, чтобы обеспечить единое толкование исторического процесса, подтверждающее правильность и непреложность сталинской доктрины, была создана под руководством И.В. Сталина концепция, которая стала для историков нормативной. Ученый не имел права отступать от нее ни на йоту (по поговорке: шаг влево, шаг вправо приравниваются к побегу). Эта концепция в своем классическом виде нашла отражение в изданном в 1938 г. учебнике "История ВКП(б). Краткий курс". Предельно упрощенная, двухцветная схема исторического процесса сохраняла некоторые атрибуты, отражавшие реальный ход событий, но в целом была далека от научности, давала искаженную ретроспективу, преследовала прежде всего политические цели, связанные с временем своего проявления. Историкам на длительное время была отведена роль лишь комментаторов "Краткого курса". Отечественная история, особенно XX века, потеряла научный характер.

30-е, 40-е, первая половина 50-х гг. — это самое "глухое" время в развитии отечественной истории в СССР, когда подавлялась всякая живая мысль. "Борьба за чистоту марксистско-ленинской теории" превратилась в копирование сталинского "Краткого курса", фонды архивных хранилищ были недоступны для исследователей, значительная часть литературы в библиотеках находилась в условиях специального хранения. Историки были лишены главного — источниковой базы. И.В. Сталин, доказывая, что историкам документы не нужны, писал: "Кто же, кроме безнадежных бюрократов, может полагаться на одни лишь бумажные документы? Кто же, кроме архивных крыс, не понимает, что партии и лидеров надо проверять по их делам, прежде всего, а не только по их декларациям?".

Беспрерывные кампании борьбы с "объективизмом", "космополитизмом" и пр. сопровождались репрессиями. Гипертрофированная бдительность, всеобщая подозрительность, поиски врагов народа, агентов империализма обрели в конце 40-х — начале 50-х гг. характер буквально массового психоза, который не обошел историческую науку. Обстановку, в которой приходилось работать историкам, характеризует такой эпизод. В Центральном музее революции к одной из сотрудниц подошел посетитель и строго заметил: "Передайте вашему начальству, что музей дискредитирует товарища Сталина. Посмотрите на его портрет: волосы зачесаны слева направо. Тут явный намек на правый уклон!" Сотрудница шарахнулась от него в ужасе.

Однако интерес людей к истории подавить невозможно. И в этих жутких условиях исторические факультеты ВУЗов готовили профессиональных историков, которые, опираясь на единственно возможные теоретические положения, пытались понять ход истории. Сейчас издания тех лет звучат как послания с другой планеты. Но надо поняты историк живет в своем времени и не может из него выпрыгнуть.

После XX съезда КПСС (1956 г.) началась "оттепель": критика культа личности И.В. Сталина, отказ от наиболее жестких, репрессивных сторон административно-командной системы и их осуждение. При всей своей ограниченности "оттепель" создала новые условия для деятельности историков. Начался буквально "исследовательский бум": открылся частично доступ к архивным материалам, развернулась публикация неизвестных ранее документов, широко издавалась историческая литература, вошли в практику борьба мнений, дискуссии...

Казалось, шло быстрое возрождение исторической науки. Однако, это не так. Полностью сохранялась ее зависимость в концептуальной части от партийной доктрины и, следовательно, развитие шло деформированно, в рамках узкого сектора партийных оценок. Хотя в обществе произошли существенные изменения, партийная доктрина в опорных своих положениях осталась прежней. Она была лишь дополнена новыми положениями, которые еще более уводили историческую науку от действительности, — о переходе к развернутому строительству коммунизма в СССР, о новом этапе общего кризиса капитализма, о возможности мирного, парламентского пути совершения социалистической революции и т.д.

Тяжелым прессом давила практика партийно-государственного руководства исторической наукой. Основным ее инструментом стали решения партийных съездов, ЦК КПСС, специальные постановления или тезисы, включающие оценки исторического процесса, признаваемые и одобряемые Коммунистической партией. Эти партийные документы носили фактически нормативный характер для деятельности историков, они выполняли в новых условиях роль "Краткого курса". Оставались обширные области, запретные для исследования. История в значительной степени была обезличена. Поскольку соответствие партийной доктрине провозглашалось важнейшим методологическим принципом и обязательно декларировалось в каждой исторической работе, значительная часть исследователей не стремилась идти дальше первичной систематизации источникового материала, лишь подтверждая партийные установки. Отсюда проистекает общее впечатление стандартности, тяжеловесности от огромного массива исторической литературы, который был опубликован в период со второй половины 50-х до середины 80-х гг. Особо следует сказать о роли теоретического наследия В.И. Ленина. Советская историческая литература постсталинского периода поражает "привязанностью" к трудам В.И. Ленина, апологетизмом, доведенным до крайней степени. Это можно понять только в контексте времени и присущих ему социально-политических условий. Официальная критика культа И. В. Сталина позволила историкам отказаться от наиболее дубовых, примитивизированных положений "Истории ВКП(б). Краткий курс". Но новые партийно-государственные нормативы были также достаточно жесткими. В этих условиях труды В.И. Ленина давали ученым возможность постановки новых проблем, не входя в противоречие с партийной доктриной, путем того или иного толкования ленинских идей. В.И. Ленин — человек своего времени, сформированный современной ему эпохой, выступавший как лидер и теоретик крайне левой, революционной партии в России, в своем творчестве отражал определенный спектр проблем и направлений их решения, но заложенные в нем часто альтернативные оценки, позволяли хотя бы частично на этой основе вернуться к историческим реалиям.

Отдельные историки (К.Н. Тарновский, П.В. Волобуев и др.) предприняли попытку выйти за рамки партийной доктрины и выдвинуть концепции учитывающие конкретно-исторический материал: концепция многоукладности экономики дореволюционной России, положение о союзе рабочего класса со всем крестьянством в ходе Октября. Однако существование этих концепций в рамках советской историографии было невозможно: ставилось под сомнение положение, которое являлось основополагающим в историческом обосновании партийной доктрины и отказаться от которого не представлялось возможным пока Компартия была у власти, — о социалистическом характере Октябрьской революции и движении общества к коммунизму. В связи с этим положения, которые выдвигались этими историками, были официально осуждены, а их защитники понесли административные наказания.

В.И. Ленин, его труды превозносились партийной пропагандой: "Дело Ленина живет и побеждает". Однако бессмертный вождь был так же втиснут в рамки партийной доктрины. Изучение трудов В.И. Ленина жестко контролировалось. Некоторые его положения, давно опубликованные, невозможно было обсуждать в печати, например, о том, что В.И. Ленин был убежденным сторонником мировой пролетарской революции. Значительная часть наследия вождя Коммунистической партии оставалась недоступной для исследователей, поэтому не было возможности воссоздать действительный облик вождя и его позицию.

С провозглашением курса на перестройку в апреле 1985 г. началось разрушение партийной доктрины, монополии КПСС на власть. Это привело к размыванию исторических концепций, которые держались на доктринальных подпорках. В результате, почти как у В. Шекспира: "Распалась связь времен". Историческая наука не выдержала столкновения с реальностью, оказалась в глубоком кризисе, на развалинах марксистско-ленинской теории и коммунистической доктрины. Возникла необходимость обрести новую научную парадигму, которая позволила бы освещать историю страны и мира в соответствии с реальностью.