Рассказы М. Горького о босяках и цикл «По Руси»

Особое место среди горьковских произведений о людях из народа заняли рассказы о босяках. Они сразу же вызвали споры в критике. Спорили о роли босяков в русской общественной жизни, об особенностях горьковского гуманизма, о своеобразии художественного воплощения этих образов в творчестве писателя, наконец, об отношении к ним самого автора.

Тема человека, отверженного обществом, разрабатывалась в русской литературе задолго до Горького. К ней обращались Решетников, Левитов. В конце века, когда процесс разорения пореформенной деревни особенно усилился, она была выдвинута самой русской жизнью. В тяжелые 1891–1892 гг. в поисках заработка по России бродили целые армии голодающих крестьян. Эта часть русского крестьянства пополняла ряды босяков, золоторотцев, горчишников, как по-разному называли их в разных губерниях. Тема человека, выброшенного обстоятельствами жизни из общества, бродяги, босяка нашла широкое отражение и в литературе, и в живописном искусстве того времени. Однако Горький по-новому раскрывает ее. Новое было в характере оценки этого типичного для конца века социального явления. Босяки привлекли внимание Горького и как жертва социальной несправедли­вости, и как своеобразные носители таких черт народного сознания, которые писатель хотел противопоставить собственнической морали буржуазного общества. Такой подход к теме позволил Горькому наделить босяков чертами, которые писатель искал в человеке из народа,– свободолюбием, независимостью. Однако Горький отчетливо сознавал, что босяк не может быть реальной общественной силой, преобразую­щей мир. Босяки представляли для писателя не реальную, но абстрак­тную ценность, как носители идеи протеста. Народническая критика утверждала, что Горький в этих рассказах выступил певцом люмпен-пролетариата. (Н. Михайловский, М. Меньшиков и др.), приписывала настроения босяков самому писателю, обвиняла его в ницшеанстве. Но Горький уже в ранних своих «босяцких» рассказах показал, что босяк отравлен ядом буржуазного общества –анархизмом, социаль­ным скепсисом, что декларируемая им «свобода» на «дне» иллюзорна. Позднее, в «Беседах о ремесле», возвращаясь к оценке в критике этих рассказов, Горький писал: «Критика упрекала меня за то, что я будто бы «романтизировал босяков», возлагал на люмпен-пролетариат какие-то неосновательные и несбыточные надежды и даже приписал им «ницшеанские настроения» <...> Надежд не возлагал никаких, а что снабдил их, так же как Маякина, кое-чем от философии Ницше – этого я не стану отрицать <...> думаю, что приписывал бывшим людям анархизм «ницшеанства», «анархизм побежденных», имея на это за­коннейшее право».

Обостренный интерес к фигуре босяка Горький так объяснял в статье «О том, как я учился писать»: «Босяки явились для меня «необыкновенными людьми» <...> Я видел, что хотя они живут хуже «обыкновенных людей», но чувствуют и сознают себя лучше их, и это потому, что они не жадны, не душат друг друга, не копят денег»[2]. В связи с образами босяков в критике с начала века и до сих пор обсуждается вопрос о «ницшеанстве» Горького. Уже в 1890-х годах Н.К. Михайловский заметил, что Ницше со всем своим нравственно-политическим учением не был чужим среди философствующих босяков Горького. Действительно, некоторые персонажи этих горьковских рассказов живут «по ту сторону добра и зла», по законам ницшевского индивидуализма. Но надо иметь в виду, что в целом нравственно-по­литическое учение Ницше противоречило основам миропонимания Горького. Ницше выступал против теории прогресса, считая, что человечество неуклонно идет к упадку, дегенерирует. Идею прогресса он заменил «волей к власти», которая, по его мнению, всегда была и будет присуща всему живому.

Горький же, с самых первых своих шагов в литературе, истово верил в прогресс и идеалом его была не «белокурая бестия» Ницше, но сильный гордый человек, который идет в мир пересмотреть его по законам не силы, но правды и справедливости.

В раннем творчестве Горького мысль писателя о герое жизни еще не опиралась на сложившееся мировоззрение и была исполнена многих противоречий. Позже, когда он окончательно освободится от влияния народнической идеологии и станет размышлять об идеалах социализма, как близкого ему общественно-нравственного учения, он уже будет опровергать Ницше.

Своеобразие горьковской трактовки образов босяков выявляется при сравнении их с образами отверженных у писателей –современ­ников Горького. О босяке писали Куприн, Юшкевич, Скиталец. Куприн и Юшкевич относились к босяку с состраданием, их произве­дения проникнуты пафосом сострадательного гуманизма. Для Скиталь­ца босяк, люмпен, «огарок» был реальным носителем общественного протеста. Но, в отличие от Горького, он действительно героизировал этих людей.

Рассказы книги «По Руси» повествуют о творческих силах народа, мощи его духа, преодолевающего «свинцовые мерзости» русской дей­ствительности. Сказочно-прекрасное видится писателю в Осипе с его мечтой о высокой человеческой душе, в целомудренности Татьяны, в душевной чистоте Алексея Калинина, в неиссякаемо радостном восп­риятии мира русскими женщинами. Образ народа как носителя духов­ных богатств мира в книге «По Руси» является центральным. В этом ее отличие от повестей «окуровского» цикла, в которых на первый план выступала критика косных социально-нравственных сил в жизни. Горький в период нового общественного подъема 1910-х годов писал в статье «Еще о «карамазовщине», что теперь особенно «необходима проповедь бодрости, необходимо духовное здоровье, деяние... возврат к источнику энергии – к демократии, к народу...».

Во главе цикла писатель ставит рассказ с символическим названием «рождение человека»: рождение на Руси нового поколения людей, которое преодолеет страшные невзгоды прошлого, – определившим пафос всего сборника.

Все рассказы цикла связывает образ рассказчика. В его речах, размышлениях о жизни и человеке звучат раздумья самого автора о судьбах Родины и русского человека, оптимистическое ощущение мира; в них глубочайшая вера Горького в народные силы, открытое отрицание «окуровщины», неприятие всякого пессимизма, социально­го и психологического примиренчества. Эти лирические размышления автора сообщают книге жизнеутверждающий характер: «С каждым днем все более неисчислимы нити, связующие мое сердце с миром, и сердце копит что-то, отчего все растет в нем чувство любви к жизни....»

Наряду с «Рождением человека» ключевым рассказом цикла, вскрывающим основную творческую мысль художника, был рассказ «Ледоход», о котором много писалось и в дооктябрьской, и в советской критике о Горьком. Содержание рассказа, основные образы, сюжетные ситуации, образ рассказчика – «проходящего» – сближают его с рас­сказом Короленко «Река играет». Но, подхватив тему Короленко, Горький разработал ее в новом ключе. В образе Осипа, который непосредственно может быть сопоставлен с образом короленковского Тюлина, он подчеркнул не только «фантастическую талантливость» русского народа, но прежде всего готовность его к деянию и подвигу.

Горький говорил и о потенциальных силах, которые заложены в каждом человеке из народа, и о трагизме народной жизни. На этом контрасте строилась вся книга, каждый рассказ и каждый народный характер. На контрастирующих мотивах двух начал – света и тьмы – написаны и пейзажные картины. Этот композиционный прием был определен основной идеей автора о неизбежной и близкой победе света над тьмой. Характерны и символы заглавий рассказов, в которых раскрывается за реальным, конкретным содержанием глубоко обобща­ющий философский смысл («Счастье», «Герой», «Легкий человек» и др.).

Рассказы сборника «По Руси» и «Сказки об Италии» обладают не только идейной, но и стилевой общностью. В обоих сборниках мно­гочисленны лирические авторские «отступления», выражающие отно­шение к миру – для них характерны открытое сочетание объективно-изобразительного и субъективно-оценочного планов, что будет свойственно и автобиографической трилогии Горького. В обоих сборниках мы встречаемся со своеобразным сочетанием социально-исторического и обобщенно-философского изображений жизни. Оно сказывается и в идейно-тематическом содержании рассказов, и в трактовке отдельных образов. В сборниках обнаруживается стремление Горького к широкому философскому обобщению, что определит сти­левые особенности и горьковской автобиографической трилогии, две части которой стали центральными произведениями писателя 1910-х годов.