 |
Глава 31. Монастырь кармелиток в Бетюне
|
|
|
|
Большим преступникам предназначен в жизни определенный путь, на котором они преодолевают все препятствия и избавляются от всех опасностей вплоть до того часа, когда по воле провидения, уставшего от их злодеяний, наступает конец их беззаконному благополучию.
Так было и с миледи: она удачно проскользнула между сторожевыми судами обоих государств и прибыла в Булонь без всяких приключений.
Высаживаясь в Портсмуте, миледи утверждала, что она англичанка, которую преследования французов заставили покинуть Ла-Рошель; высадившись, после двухдневного переезда по морю, в Булони, она выдала себя за француженку, которую англичане из ненависти к Франции притесняли в Портсмуте.
Миледи обладала к тому же самым надежным паспортом: красотой, представительным видом и щедростью, с которой она раздавала направо и налево пистоли. Избавленная благодаря любезности и учтивым манерам старика, начальника порта, от соблюдения обычных формальностей, она пробыла в Булони лишь столько времени, сколько потребовалось для того, чтобы отправить по почте письмо такого содержания:
«Его высокопреосвященству монсеньеру кардиналу де Ришелье, в лагерь под Ла-Рошелью.
Вы можете быть спокойны, ваше высокопреосвященство: его светлость герцог Бекингэм не поедет во Францию.
Миледи.
Булонь, вечером 25 августа.
Р.S. Согласно желанию вашего высокопреосвященства, я направляюсь в Бетюн, в монастырь кармелиток, где буду ждать ваших приказаний».
Действительно, в тот же вечер миледи тронулась в путь. Ночь застала ее в дороге; она остановилась на ночлег в гостинице, в пять часов утра отправилась дальше и три часа спустя приехала в Бетюн.
Она осведомилась, где находится монастырь кармелиток, и тотчас явилась туда.
|
|
|
Настоятельница вышла ей навстречу. Миледи показала приказ кардинала; аббатиса велела отвести приезжей комнату и подать завтрак.
Прошлое уже изгладилось из памяти миледи; всецело устремляя взгляд в будущее, она видела перед собой только ожидавшие ее великие милости кардинала, которому она так удачно услужила, нисколько не замешав его имени в это кровавое дело.
Снедавшие ее все новые страсти делали ее жизнь похожей на те облака, которые плывут по небу, отражая то лазурь, то пламя, то непроглядный мрак бури, и оставляют на земле одни только следы опустошения и смерти.
После завтрака аббатиса пришла к ней с визитом; в монастыре мало развлечений, и доброй настоятельнице не терпелось познакомиться со своей новой гостьей.
Миледи хотела понравиться аббатисе, что было нетрудно для этой женщины, обладавшей блестящим умом и привлекательной внешностью; она постаралась быть любезней и обворожила добрую настоятельницу занимательным разговором и прелестью, которой было исполнено все ее существо.
Аббатиса была особой знатного происхождения и очень любила придворные истории, так редко доходившие до отдаленных уголков королевства и еще того реже проникавшие за стены монастырей, у порога которых смолкает мирская суета.
Миледи же как раз была широко осведомлена о всех аристократических интригах, среди которых она постоянно жила в продолжение пяти или шести лет; поэтому она стала занимать добрую аббатису рассказами о легкомысленных нравах французского двора, мирно уживавшихся с преувеличенной набожностью короля; она познакомила ее со скандальными похождениями придворных дам и вельмож, имена которых были хорошо известны аббатисе, слегка коснулась любви королевы и Бекингэма и наговорила кучу всяких вещей, чтобы заставить и свою собеседницу разговориться.
|
|
|
Но аббатиса только слушала и улыбалась, не произнося в ответ ни слова. Тем не менее, видя, что подобные рассказы ее очень забавляют, миледи продолжала в том же духе, но перевела разговор на кардинала.
Тут она оказалась в большом затруднении: она не знала, была аббатиса роялисткой или кардиналисткой, а потому старалась осторожно держаться середины; но аббатиса вела себя еще осторожнее и только низко склоняла голову всякий раз, как приезжая упоминала имя его высокопреосвященства.
Миледи начала думать, что ей будет очень скучно в монастыре; поэтому она решилась на рискованный шаг, чтобы сразу выяснить, как ей следовало поступать. Желая посмотреть, как далеко простирается сдержанность доброй аббатисы, она принялась сначала иносказательно, а затем и более откровенно злословить о кардинале, рассказывать о любовных связях министра с г-жой д'Эгильон, Марион Делорм и другими куртизанками.
Аббатиса стала слушать внимательнее, понемногу оживилась и начала улыбаться.
«Хорошо, — подумала миледи, — она уже входит во вкус. Если она и кардиналистка, то, во всяком случае, не проявляет фанатизма».
Миледи перешла к преследованиям, которым кардинал подвергал своих врагов.
Аббатиса только перекрестилась, не выражая ни одобрения, ни порицания.
Это утвердило миледи во мнении, что монахиня скорее роялистка, чем кардиналистка. Миледи продолжала свои рассказы, все больше сгущая краски.
— Я не очень сведуща во всех этих вещах, — сказала наконец аббатиса, — но, как мы ни далеки от двора и от всех мирских дел, у нас есть очень печальные примеры того, о чем вы рассказываете. Одна из наших послушниц много выстрадала от кардинала: он мстил ей и преследовал ее.
— Одна из ваших послушниц? — повторила миледи. — Ах, боже мой, бедная женщина, мне жаль ее!
— И вы правы: она достойна сожаления. Чего ей только не пришлось вынести: и тюрьму, и всякого рода угрозы, и жестокое обхождение… Впрочем, — прибавила аббатиса, — у господина кардинала, быть может, были веские основания так поступать, и хотя с виду она настоящий ангел, но не всегда можно судить о людях по наружности.
«Хорошо! — подумала миледи. — Как знать… может быть, я здесь что-нибудь разведаю. Мне повезло!»
Она постаралась придать своему лицу самое искреннее выражение и сказала:
|
|
|
— Да, увы, я это знаю. Многие говорят, что лицу человека не надо верить. Но чему же и верить, как не самому прекрасному творению создателя!
Я, возможно, всю жизнь буду обманываться, но я всегда доверюсь особе, лицо которой внушает мне симпатию.
— Значит, вы склонны думать, что эта молодая женщина ни в чем не повинна? — спросила аббатиса.
— Господин кардинал преследует не одни только преступления, — ответила миледи, — есть добродетели, которые он преследует строже иных злодеяний.
— Разрешите мне, сударыня, выразить вам мое удивление! — сказала аббатиса.
— А по какому поводу? — наивно спросила миледи.
— По поводу того, что вы ведете такие речи.
— Что вы находите удивительного в моих речах? — улыбаясь, спросила миледи.
— Раз кардинал прислал вас сюда, значит, вы его друг, а между тем…
— …а между тем я говорю о нем худо, — подхватила миледи, досказывая мысль настоятельницы.
— Во всяком случае, вы не говорите о нем ничего хорошего.
— Это потому, что я не друг его, а жертва, — вздохнула миледи.
— Однако это письмо, в котором он поручает вас моему попечению…
— …является для меня приказом оставаться здесь, как в тюрьме, пока он не велит кому-нибудь из своих приспешников выпустить меня отсюда.
— Но отчего вы не бежали?
— А куда? Неужели есть, по-вашему, на земле такое место, где бы меня не нашел кардинал, если он только даст себе труд протянуть руку? Будь я мужчиной, это еще было бы возможно, но женщине… что может поделать женщина!.. А эта послушница, которая живет у вас, разве пыталась бежать?
— Нет, не пыталась. Но она — другое дело. По-моему, ее удерживает во Франции любовь к кому-то.
— Если она любит, — сказала, вздохнув, миледи, — значит, она не совсем несчастна.
— Итак, — заговорила аббатиса, с возрастающим интересом глядя на миледи, — я вижу перед собой еще одну бедную, гонимую женщину?
— Увы, да! — подтвердила миледи.
В глазах аббатисы отразилось беспокойство, словно в уме у нее зародилась новая мысль.
— Вы не враг нашей святой веры? — спросила она, запинаясь.
|
|
|
— Я? — вскричала миледи. — Я протестантка?! Нет, призываю в свидетели господа бога, который слышит нас, что я, напротив, ревностная католичка!
— Если так — успокойтесь, сударыня, — улыбаясь, сказала аббатиса. — Дом, где вы находитесь, не будет для вас суровой тюрьмой, и мы все сделаем, чтобы вы полюбили ваше заключение. Более того: вы увидите здесь эту молодую женщину, гонимую, наверное, вследствие какой-нибудь придворной интриги. Она мила и приветлива.
— Как ее зовут?
— Одна очень высокопоставленная особа поручила ее моему попечению под именем Кэтти. Я не старалась узнать ее настоящее имя.
— Кэтти? — вскричала миледи. — Как, вы в этом уверены?
— Что она так называет себя? Да, сударыня. А вы ее знаете?
Миледи усмехнулась про себя — ей пришла в голову мысль, что, может быть, это ее бывшая камеристка. Воспоминание о молодой девушке вызвало в душе миледи чувство гнева, жажда мести исказила ее черты; впрочем, они почти тотчас вновь приняли спокойное и доброжелательное выражение, которое эта столикая женщина на миг позволила себе утратить.
— А когда я смогу увидеть эту молодую даму, к которой я уже чувствую большую симпатию? — спросила миледи.
— Да сегодня вечером, — ответила аббатиса, — даже, если угодно, днем.
Но вы четыре дня пробыли в дороге, как вы мне сами сказали, сегодня вы встали в пять часов утра, и вам, наверное, хочется отдохнуть. Ложитесь и усните. К обеду мы вас разбудим.
Возбужденная новым похождением, от которого трепетало ее падкое на интриги сердце, миледи отлично могла бы обойтись и без сна, но тем не менее она последовала совету настоятельницы: за последние две недели она испытала столько различных треволнений, что, хотя ее железное тело еще могло выдерживать утомление, душа нуждалась в покое.
Она простилась с аббатисой и легла, убаюкиваемая приятными мыслями о мщении, на которые невольно навело ее имя Кэтти. Она вспомнила почти безоговорочное обещание кардинала предоставить ей свободу действий в случае, если она успешно выполнит свое предприятие. Она добилась успеха, и, стало быть, д'Артаньян в ее власти!
Одно только приводило миледи в трепет — воспоминание о муже, о графе де Ла Фер. Она думала, что он умер или покинул Францию, и неожиданно узнала его в Атосе, лучшем друге д'Артаньяна.
Но, если он друг д'Артаньяна, он, наверное, помогал ему во всех происках, с помощью которых королева расстроила замыслы его высокопреосвященства; если он друг д'Артаньяна, значит, он враг кардинала, и она сумеет завлечь его в сети мщения, которые она расставит и в которых, надо надеяться, задушит молодого мушкетера.
|
|
|
Все эти надежды навевали отрадные мысли; убаюканная ими, миледи вскоре заснула.
Ее разбудил приятный голос, прозвучавший у ее постели. Она открыла глаза и увидела аббатису в сопровождении молодой женщины с белокурыми волосами и нежным цветом лица, которая смотрела на нее с доброжелательным любопытством.
Лицо молодой женщины было ей совершенно незнакомо. Обе они, обмениваясь обычными приветствиями, внимательно оглядывали друг друга: обе были очень красивы, но совсем разной красотой. Однако миледи с улыбкой отметила про себя, что у нее самой гораздо более представительный вид и более аристократические манеры, чем у этой молодой женщины. Правда, платье послушницы, облекавшее ее стан, было не очень-то выгодно для такого рода состязания.
Аббатиса познакомила их; выполнив эту формальность, она удалилась, так как обязанности настоятельницы призывали ее в церковь, и молодые женщины остались одни.
Послушница, видя, что миледи лежит в постели, хотела уйти вслед за аббатисой, но миледи удержала ее.
— Как, сударыня, — заговорила она, — едва я вас увидела, вы уже хотите лишить меня вашего общества? Признаюсь вам, я немного рассчитываю на него, пока мне придется жить здесь.
— Нет, сударыня, — ответила послушница, — я просто испугалась, что не вовремя пришла: вы спали, вы утомлены…
— Ну так что ж? — возразила миледи. — Чего могут желать те, кто спит?
Хорошего пробуждения! Вы мне его доставили, так позвольте мне вполне им насладиться.
И, взяв молодую женщину за руку, миледи притянула ее к стоявшему возле кровати креслу.
Послушница села.
— Боже мой, как мне не везет! — сказала она. — Уже полгода, как я живу здесь, не имея никаких развлечений. Теперь вы приехали, ваше присутствие сулит мне очаровательное общество, и вот, по всей вероятности, я с минуты на минуту покину монастырь!
— Как! — удивилась миледи. — Вы скоро выходите из монастыря?
— По крайней мере, я на это надеюсь! — ответила послушница с радостью, которую она ничуть не пыталась скрыть.
— Я кое-что слышала о том, что вы много выстрадали от кардинала. Если это так, то вот еще одна причина для пашей взаимной симпатии.
— Значит, мать настоятельница сказала правду: вы, так же как и я, жертва этого злого пастыря?
— Тише! — остановила миледи молодую женщину. — Даже здесь не будем так говорить о нем. Все мои несчастья проистекают оттого, что я выразилась примерно так, как вы сейчас, при женщине, которую я считала своим другом и которая предала меня. И вы тоже жертва предательства?
— Нет, — ответила послушница, — я жертва моей преданности, преданности женщине, которую я любила, за которую я отдала бы жизнь и готова отдать ее и впредь!
— И которая покинула вас в беде? Так всегда бывает!
— Я была настолько несправедлива, что думала так, но два-три дня назад я убедилась в противном и благодарю за это создателя: мне тяжело было бы думать, что она меня забыла… Но вы, сударыня… вы, кажется, свободны, и, если бы вы захотели бежать, это зависит только от вашего желания.
— А куда я пойду, не имея друзей, не имея денег, в незнакомых мне краях, в которых я прежде никогда не бывала?
— Ах, что касается друзей, они будут у вас везде, где бы вы ни были! — воскликнула послушница. — Вы кажетесь такой доброй, и вы такая красавица!
— Что не мешает мне быть одинокой и гонимой, — возразила миледи, придавая своей улыбке ангельское выражение.
— Верьте мне, — заговорила послушница, — надо надеяться на провидение. Всегда наступает такая минута, когда однажды сделанное нами добро становится нашим ходатаем перед богом. И, быть может, как я ни бессильна, как ни ничтожна, — это ваше счастье, что вы меня встретили. Если я выйду отсюда, у меня найдутся влиятельные друзья, которые, выступив на мою защиту, смогут потом выступить и на вашу.
— Если я сказала, что я одинока, это не значит, что у меня нет знакомых, занимающих высокое положение, — продолжала миледи в надежде, что, говоря о себе, она вызовет послушницу на откровенность. — Но эти знакомые сами трепещут перед кардиналом, сама королева не осмеливается никого поддержать против грозного министра. У меня есть доказательства того, что ее величество, несмотря на доброе сердце, не раз бывала вынуждена отдавать в жертву гнева его высокопреосвященства тех, кто оказывал ей услуги.
— Поверьте мне, сударыня, королева может сделать вид, что она от них отступилась, но нельзя судить по внешнему впечатлению: чем больше они подвергаются гонениям, тем больше королева о них думает, и часто в ту минуту, когда они этого меньше всего ожидают, они убеждаются в том, что не забыты ее милостивым вниманием.
— Увы! — вздохнула миледи. — Я верю этому — ведь королева так добра!
— Ах, значит, вы знаете нашу прекрасную и великодушную королеву, если вы о ней так отзываетесь! — восторженно произнесла послушница.
— То есть я не имею чести быть лично знакомой с ней, — ответила миледи, спохватившись, что она зашла слишком далеко, — но я знакома со многими из ее ближайших друзей: я знаю господина де Пютапжа, знала в Англии господина Дюжара, знакома с господином де Тревилем…
— С господином де Тревилем! — вскричала послушница — Вы знакомы с господином де Тревилем?
— Да, как же, и даже хорошо знакома.
— С капитаном королевских мушкетеров?
— Да, с капитаном королевских мушкетеров.
— В таком случае вы увидите, что скоро, очень скоро мы с вами станем близкими знакомыми, почти друзьями! Если вы знакомы с господином де Тревилем, вы, вероятно, бывали у него в доме?
— Да, часто, — подтвердила миледи. Вступив на этот путь и видя, что она лжет удачно, она решила держаться его до конца.
— Вы, вероятно, встречали у него кое-кого из мушкетеров?
— Всех, кого он обычно у себя принимает, — ответила миледи, уже по-настоящему заинтересованная этим разговором.
— Назовите мне кого-нибудь из тех, кого вы знаете, и вы увидите — они окажутся моими друзьями.
— Ну, например… — в замешательстве начала миледи, — я знаю господина де Сувиньи, господина де Куртиврона, господина де Ферюссака…
Послушница выслушала миледи, не перебивая ее, потом, видя, что миледи умолкла, спросила:
— Не знаете ли вы кавалера по имени Атос?
Миледи побледнела, как полотно простыни, на которой она лежала, и, как ни велико было ее умение владеть собой, она невольно вскрикнула, схватив собеседницу за руку и пожирая ее глазами.
— Что такое? Что с вами? — спросила бедняжка. — Ах, боже мой, не сказала ли я чего-нибудь такого, что оскорбило вас?
— Нет, но это имя поразило меня, так как я тоже знала этого кавалера, и мне показалось странным встретить человека, который, по-видимому, хорошо знаком с ним.
— Да, хорошо, очень хорошо! И не только с ним, но и с его друзьями господином Портосом и господином Арамисом.
— В самом деле? Их я тоже знаю! — воскликнула миледи, чувствуя, что вся холодеет от страха.
— Ну, если вы их знаете, вам, конечно, известно, что они славные и смелые люди. Отчего вы не обратитесь к ним, если вам нужна помощь?
— Дело в том… — запинаясь, ответила миледи, — что я ни с кем из них не связана дружбой. Я их знаю только по рассказам их друга, господина д'Артаньяна.
— Вы знаете господина д'Артаньяна? — вскричала послушница, в свою очередь схватив миледи за руку и впиваясь в нее глазами.
Заметив странное выражение во взгляде миледи, она спросила:
— Простите, сударыня, в каких вы с ним отношениях?
— Он… — смутилась миледи, — он мой друг.
— Вы меня обманываете, сударыня, — сказала послушница. — Вы были его любовницей!
— Это вы были любовницей д'Артаньяна! — воскликнула в ответ миледи.
— Я? — проговорила послушница.
— Да, вы. Теперь я вас знаю: вы госпожа Бонасье.
Молодая женщина удивленно и испуганно отшатнулась.
— Не отпирайтесь! Отвечайте мне! — продолжала миледи.
— Ну что ж! Да, сударыня! — сказала послушница. — Значит, мы соперницы?
Лицо миледи вспыхнуло таким свирепым огнем, что при всяких иных обстоятельствах г-жа Бонасье со страха обратилась бы в бегство, но в эту минуту она была во власти ревности.
— Признайтесь же, сударыня, — заговорила она с такой настойчивостью, какую нельзя было предположить в ней, — вы его любовница? Или, может быть, вы были его любовницей прежде?
— О нет! — воскликнула миледи голосом, не допускавшим сомнения в ее правдивости. — Никогда! Никогда!
— Я верю вам, — сказала г-жа Бонасье. — Но отчего же вы так вскрикнули?
— Как, вы не понимаете? — притворно удивилась миледи, уже оправившаяся от смущения и вполне овладевшая собой.
— Как я могу понять? Я ничего не знаю.
— Вы не понимаете, что господин д'Артаньян поверял мне, как другу, свои сердечные тайны?
— В самом деле?
— Вы не понимаете, что мне известно все: ваше похищение из домика в Сен-Клу, его отчаяние, отчаяние его друзей и их безуспешные поиски. И как же мне не удивляться, когда я вдруг неожиданно встречаюсь с вами?
Ведь мы так часто беседовали с ним о вас! Ведь он вас любит всей душой и заставил меня полюбить вас заочно. Ах, милая Констанция, наконец-то я нашла вас, наконец-то я вас вижу!
И миледи протянула г-же Бонасье руки, и г-жа Бонасье, убежденная ее словами, видела теперь в этой женщине, которую она за минуту до того считала соперницей, своего искреннего и преданного друга.
— О, простите меня! Простите! — воскликнула она и склонилась на плечо к миледи. — Я так люблю его!
Обе женщины с минуту держали друг друга в объятиях. Если бы силы миледи равнялись ее ненависти, г-жа Бонасье, конечно, нашла бы в объятиях миледи смерть. Но, не будучи в состоянии задушить ее, миледи ей улыбнулась и воскликнула:
— Милая моя красавица, дорогая моя малютка, как я счастлива, что вижу вас! Дайте мне на вас наглядеться!
И, говоря это, она пожирала ее глазами.
— Да-да, конечно, это вы! По всему тому, что он говорил мне, я сейчас узнаю вас, отлично узнаю!
Бедная молодая женщина и не подозревала жестоких замыслов, которые таились за этим ясным лбом, за этими блестящими глазами, в которых она читала только участие и жалость.
— Значит, вам известно, сколько я выстрадала, если он рассказывал вам о моих страданиях, — сказала г-жа Бонасье. — Но страдать ради него блаженство!
Миледи машинально повторила:
— Да, блаженство.
Она думала о другом.
— И к тому же мои мучения скоро кончатся, — продолжала г-жа Бонасье.
— Завтра или, быть может, сегодня вечером я его опять увижу, и грустное прошлое будет забыто.
— Сегодня вечером? Завтра? — переспросила миледи, которую эти слова вывели из задумчивости. — Что вы хотите этим сказать? Вы ждете от него какого-нибудь известия?
— Я жду его самого.
— Его самого? д'Артаньян будет здесь?
— Да, будет.
— Но это невозможно! Он на осаде Ла-Рошели, вместе с кардиналом. Он вернется только после взятия города.
— Вы так думаете? Но разве есть на свете что-нибудь невозможное для моего д'Артаньяна, для этого благородного и честного кавалера!
— Я не могу вам поверить!
— Ну так прочтите сами! — предложила от избытка горделивой радости несчастная молодая женщина и протянула миледи письмо.
«Почерк госпожи де Шеврез! — отметила про себя миледи. — А, я так и знала, что они поддерживают сношения с этим лагерем!»
И она жадно прочитала следующие строки:
«Милое дитя, будьте наготове. Наш друг вскоре навестит вас, и навестит только затем, чтобы вызволить вас из тюрьмы, где вам пришлось укрыться ради вашей безопасности. Приготовьтесь же к отъезду и никогда не отчаивайтесь в нашей помощи.
Наш очаровательный гасконец недавно выказал себя, как всегда, человеком храбрым и преданным; передайте ему, что где-то очень ему признательны за предостережение».
— Да-да, — сказала миледи, — в письме все ясно сказано. Известно вам, что это за предостережение?
— Нет. Но я догадываюсь, что он, должно быть, предупредил королеву о каких-нибудь новых кознях кардинала.
— Да, наверное, это так! — сказала миледи, возвращая г-же Бонасье письмо и в задумчивости снова опуская голову.
В эту минуту послышался топот скачущей лошади.
— Ах! — вскричала г-жа Бонасье, бросаясь к окну. — Уж не он ли это?
Миледи, окаменев от удивления, осталась в постели: па нее сразу свалилось столько неожиданностей, что она впервые в жизни растерялась.
— Он! Он! — прошептала она. — Неужели это он?
И она продолжала лежать в постели, устремив неподвижный взор в пространство.
— Увы, нет, — вздохнула г-жа Бонасье. — Это какой-то незнакомый человек… Однако он, кажется, едет к нам… Да, он замедляет бег коня… останавливается у ворот… звонит…
Миледи вскочила с постели.
— Вы вполне уверены, что это не он? — спросила она.
— Да, вполне.
— Вы, может быть, не разглядели?
— Ах, стоит мне только увидеть перо его шляпы, кончик плаща, и я его тотчас узнаю!
Миледи продолжала одеваться.
— Все равно. Вы говорите, этот человек идет сюда?
— Да, он уже вошел.
— Это или к вам, или ко мне.
— Ах, боже мой, какой у вас взволнованный вид!
— Да, признаюсь, я не так доверчива, как вы, я всего опасаюсь…
— Тише! — остановила ее г-жа Бонасье. — Сюда идут!
В самом деле, дверь открылась, и вошла настоятельница.
— Это вы приехали из Булони? — обратилась она к миледи.
— Да, я, — ответила миледи, пытаясь вернуть себе хладнокровие. — Кто меня спрашивает?
— Какой-то человек, который не хочет назвать себя, но говорит, что прибыл по поручению кардинала.
— И желает меня видеть?
— Он желает видеть даму, приехавшую из Булони.
— В таком случае, пожалуйста, пригласите его сюда, сударыня.
— Ах, боже мой, боже мой! — ужаснулась г-жа Бонасье. — Уж не привез ли он какое-нибудь плохое известие?
— Боюсь, что да.
— Я оставлю вас с этим незнакомцем, но, как только он уедет, я, если позволите, вернусь к вам.
— Конечно, прошу вас.
Настоятельница и г-жа Бонасье вышли.
Миледи осталась одна и устремила глаза на дверь; минуту спустя раздался звон шпор, гулко отдававшийся на лестнице, затем шаги приблизились, дверь распахнулась, и на пороге появился человек.
Миледи радостно вскрикнула: этот человек был граф де Рошфор, душой и телом преданный кардиналу.
|
|
|
