 |
III. Госпожа де Фонтанен приходит к г-ну Тибо
|
|
|
|
Два часа спустя, после посещения кабинета инспектора, от которого она выбежала не попрощавшись и с пылающим лицом, г-жа де Фонтанен, не зная, у кого просить помощи, подумала было обратиться к г-ну Тибо, но внутренний голос шепнул ей, что лучше этого не делать. Однако, как бывало с нею не раз, пробуждаемая решимостью и любовью к риску, которую она принимала за мужество, она этим голосом пренебрегла.
В доме Тибо происходил настоящий семейный совет. Аббат Бино примчался на Университетскую улицу с самого утра, вслед за ним, предупрежденный по телефону, явился аббат Векар, личный секретарь архиепископа Парижского, духовник г-на Тибо и близкий друг семьи.
Господин Тибо за своим письменным столом держался как председатель суда. Он скверно спал, и его лицо было еще бледнее обычною. Слева от него устроился г-н Шаль, его секретарь, седой карлик в очках. Антуан с задумчивым видом стоял, прислонившись к книжному шкафу. Хотя в доме был час уборки, позвали даже Мадемуазель; в черной мериносовой накидке, внимательная и молчаливая, она сидела, склонясь к подлокотнику кресла; седые пряди были словно приклеены к желтому лбу, глаза пугливой лани перебегали с одного священника на другого. Аббатов усадили в кресла с высокими спинками, по обе стороны камина.
Изложив результаты расследования, проведенного Антуаном, г-н Тибо стал жаловаться на трудность своего положения. Он наслаждался, чувствуя одобрение окружающих, и слова, которыми живописал он свою тревогу, трогали его самого. Однако присутствие духовника побуждало его спросить свою совесть: выполнил ли он отцовский долг по отношению к несчастному ребенку? Он не знал, что ответить. Его мысль метнулась в сторону: не будь этого маленького гугенота ничего бы не произошло!
|
|
|
- Негодяев вроде этого Фонтанена, - проворчал он, поднимаясь из-за стола, - следовало бы держать в особых заведениях. Разве допустимо, чтобы наши дети подвергались подобной заразе? - Заложив руки за спину и закрыв глаза, он ходил взад и вперед вдоль стола. Хоть он и не упомянул о несостоявшейся поездке на конгресс, но мысль о ней по-прежнему подогревала в нем злобу. - Вот уже больше двадцати лет, как я посвятил себя изучению детской преступности! Двадцать лет я борюсь с нею в лигах предупреждения преступности, пишу брошюры, выступаю на всех конгрессах! Больше того! воскликнул он, поворачиваясь в сторону аббатов. - Разве я не основал в Круи, в своей исправительной колонии, специального корпуса, где порочные дети, если они принадлежат к другому общественному классу, нежели обычные наши питомцы, находятся под особо строгим надзором? Так вот, вы не поверите мне, если я вам скажу, что этот корпус постоянно пуст! Разве это мое дело обязывать родителей посылать туда своих сыновей? Я сделал все, что было в моих силах, чтобы заинтересовать министерство народного просвещения нашей инициативой! Но, - закончил он, пожимая плечами и снова падая в кресло, разве эти господа из безбожной школы заботятся о социальной гигиене?
В это мгновение горничная подала ему визитную карточку.
- Она здесь? - вскричал он, поворачиваясь к сыну. - Что ей нужно? спросил он у горничной и, не дожидаясь ответа, сказал: - Антуан, выйди к ней.
- Тебе нельзя ее не принять, - сказал Антуан, бросив взгляд на карточку.
Господин Тибо готов был вспылить. Но тотчас овладел собой и обратился к священникам:
- Госпожа де Фонтанен! Что поделаешь, господа! Мы должны оказывать уважение женщине, кем бы она ни была. А эта женщина, что ни говори, - мать!
- Как? Мать? - буркнул г-н Шаль, но так тихо, будто беседовал с самим собой.
|
|
|
Господин Тибо сказал:
- Пусть эта дама войдет.
И когда горничная ввела посетительницу, он встал и церемонно поклонился.
Госпожа де Фонтанен никак не ожидала застать здесь такое общество. Она задержалась в нерешительности на пороге, потом шагнула в направлении Мадемуазель; та вскочила с места и уставилась на протестантку перепуганным взглядом; в ее глазах больше не было томности, теперь они делали ее похожей скорее на курицу, чем на лань.
- Госпожа Тибо, если я не ошибаюсь? - пробормотала г-жа де Фонтанен.
- Нет, сударыня, - поспешно сказал Антуан. - Это - мадемуазель де Вез, которая живет с нами вот уже четырнадцать лет, со дня смерти моей матери, и которая нас воспитала, моего брата и меня.
Господин Тибо представил мужчин.
- Прошу извинить, что я побеспокоила вас, сударь, - сказала г-жа де Фонтанен, смущенная устремленными на нее взглядами, но тем не менее сохраняя непринужденность. - Я пришла узнать, не было ли с утра... Мы с вами в равной степени переживаем горе, сударь, и я подумала, что было бы хорошо... объединить наши усилия. Разве я не права? - прибавила она с приветливой и грустной улыбкой. Но ее открытый взгляд, искавший встречи со взглядом г-на Тибо, наткнулся на слепую маску.
Тогда она перевела глаза на Антуана; хотя завершение их предыдущего разговора оставило после себя чуть заметный холодок, его хмурое честное лицо притягивало ее. Да и он с первой же минуты, как она вошла в комнату, ощутил, что между ними существует своего рода союз. Он подошел к ней.
- А наша маленькая больная, как она себя чувствует?
Господин Тибо его прервал. Он подергивал головой, высвобождая подбородок и лишь этим движением выдавая, как он возбужден. Он повернулся всем туловищем к г-же де Фонтанен и начал, подчеркивая каждое слово:
- Нужно ли говорить, сударыня, что я, как никто другой, понимаю вашу тревогу? Как я уже заявил собравшимся здесь господам, об этих несчастных детях нельзя думать без душевной боли. Однако, сударыня, я утверждаю, не колеблясь ни секунды: совместные действия вряд ли желательны. Разумеется, действовать нужно; нужно, чтобы их нашли; но разве не лучше вести наши поиски раздельно? Иными словами: не следует ли нам больше всего опасаться нескромности журналистов? Не удивляйтесь, что я говорю с вами языком человека, который в силу своего положения обязан соблюдать некоторую осторожность в отношении прессы и общественного мнения... Разве я боюсь за себя? Конечно, нет! Я, слава богу, выше всей той мелкой возни, какую непременно поднимет враждебная партия. Но они бы хотели опорочить в моем лице дело, которому я служу. И, кроме того, я думаю о своем сыне. Не обязан ли я любой ценой избежать того, чтобы в этой столь щекотливой истории было рядом с нашим именем названо другое какое-то имя? Разве первейший мой долг не состоит в том, чтобы никогда и никто впоследствии не мог бросить ему в лицо упрека в отношениях некоторого рода - отношениях совершенно случайных, я знаю, но характер каковых является, прошу извинить за резкость, в высшей степени... предосудительным? - Приоткрыв на секунду веки, он заключил, обращаясь к аббату Векару: - Или вы иного мнения, господа?
|
|
|
Госпожа де Фонтанен побледнела. Она смотрела то на аббатов, то на Мадемуазель, то на Антуана; ее взгляд наталкивался на немые лица. Она воскликнула:
- О, я вижу, сударь, что... - У нее перехватило горло; сделав над собой усилие, она продолжала: - Я вижу, что подозрения господина Кийяра... - Она замолчала. - Этот господин Кийяр - жалкий человек, да-да, жалкий, жалкий! вскричала она наконец с горькой улыбкой.
Лицо г-на Тибо оставалось непроницаемо; его вялая рука приподнялась в сторону аббата Бино, словно для того, чтобы призвать его в свидетели и дать ему слово. Аббат ринулся в бой с пылкостью шавки:
- Мы позволим себе заметить, сударыня, что вы отвергаете прискорбные утверждения господина Кийяра, даже не зная, в сущности, тех обвинений, которые нависли над вашим сыном...
Смерив аббата Бино взглядом, г-жа де Фонтанен, по-прежнему доверяясь чутью, повернулась к аббату Векару. Выражение, с которым он смотрел на нее, было исполнено приятности. Застывшее лицо, удлиненное остатками волос, которые топорщились вокруг лысины, выдавало возраст аббата - примерно около пятидесяти. Тронутый немым призывом еретички, он поспешил вмешаться:
|
|
|
- Все мы понимаем, сударыня, как тягостен для вас этот разговор. Доверие, которое вы питаете к своему сыну, достойно величайшего восхищения... И величайшего уважения... - добавил аббат; у него была привычка во время речи подносить указательный палец к губам. - И, однако, сударыня, факты, увы...
- Факты, - подхватил аббат Бино уже более слащаво, точно собрат задал ему тон, - разрешите вам сказать, сударыня, факты весьма удручающи.
- Прошу вас, сударь, - прошептала г-жа де Фонтанен, отвернувшись.
Но аббат уже не мог удержаться.
- Впрочем, вот вам улика! - вскричал он, выпустил из рук шляпу и достал из-за пояса серую тетрадь с красным обрезом. - Только взгляните сюда, сударыня: как это ни жестоко лишать вас иллюзий, но мы считаем, что это полезно, ибо раскроет вам глаза!
Он сделал два шага по направлению к ней, чтобы заставить ее взять тетрадь. Но она поднялась.
- Я не прочту ни строчки, господа. Вторгаться в секреты ребенка, публично, без его ведома, не давая ему возможности ничего объяснить! Я не привыкла с ним так обращаться.
Аббат Бино остановился с протянутой рукой, на его тонких губах зазмеилась обиженная улыбка.
- Мы не настаиваем, - проговорил он наконец насмешливым тоном.
Положив тетрадь на стол, он взял свою шляпу и сел. Антуану захотелось схватить его за плечи и выставить вон. Его глаза, полные неприязни, встретились на миг с глазами аббата Векара и прочитали в них сочувствие.
Однако поведение г-жи де Фонтанен изменилось; с высоко поднятой головой, всем своим видом выражая вызов, она подошла к г-ну Тибо, который по-прежнему сидел в кресле.
- Этот спор ни к чему не приведет, сударь. Я пришла лишь затем, чтобы узнать, что вы собираетесь делать. Моего мужа сейчас нет в Париже, мне приходится рассчитывать только на себя... Прежде всего мне хотелось вам сказать, что, по-моему, не следовало бы прибегать к помощи полиции...
- Полиции? - живо перебил ее г-н Тибо и в раздражении встал. - Да неужто вы полагаете, сударыня, что в данную минуту полиция всех департаментов не поднята на ноги? Я лично звонил утром начальнику канцелярии префекта с просьбой, чтобы были приняты все меры - с максимальным соблюдением тайны... Я телеграфировал в мэрию Мезон-Лаффита, на тот случай, если беглецы вздумают укрыться в местности, которая хорошо знакома обоим. Предупреждены железнодорожные компании, пограничные посты, морские порты. Но, сударыня, если бы не мое стремление любой ценой избежать огласки, разве не было бы полезнее всего в целях воспитания этих негодяев, чтобы их доставили к нам в наручниках, под конвоем жандармов? Разве это не напомнило бы им, что есть еще в нашей несчастной стране некое подобие правосудия, способное поддержать отцовскую власть?
|
|
|
Не отвечая, г-жа де Фонтанен попрощалась и направилась к дверям. Г-н Тибо спохватился:
- Во всяком случае, сударыня, будьте уверены, как только мы хоть что-нибудь узнаем, мой сын тотчас поставит вас в известность.
Она слегка наклонила голову и вышла, сопровождаемая Антуаном; следом за ними вышел и г-н Тибо.
- Гугенотка! - ухмыльнулся аббат Бино, когда она скрылась за дверью.
Аббат Векар не мог удержать осуждающего жеста.
- Как? Гугенотка? - пробурчал г-н Шаль и отпрянул, будто ступил ногой в лужу Варфоломеевской ночи[8].
|
|
|
