 |
Звуки в упаковке, или что такое ударение
|
|
|
|
До сих пор мы рассматривали звуки, можно сказать, поштучно. Брали в руки, поворачивали во все стороны, сравнивали с другими…
Но в языке они никогда не выступают поодиночке. Конечно, в любом языке есть слова из одного звука. Вы уже должны сами сообразить, что этот единственный звук — обязательно гласный! А как же русский предлог в? — спросите вы. Но разве предлог — это слово? Учебник так утверждает? В следующей главе мы попытаемся показать, что он прав только отчасти.
Возьмем любой звук — скажем, и. В русском языке это союз. В латинском, языке древних римлян, — глагол в повелительном наклонении i! — «Иди!» Во вьетнамском — прилагательное: «неподвижный». В африканском языке эве — местоимение «его» («он ищет его»).
Однако такие слова составляют в любом языке меньшинство. Обычно звуки надо упаковывать вместе, чтобы получилось слово.
Зачем же их «упаковывать»? — спросите вы. Поставить рядом, вот и все! Мы ведь уже знаем, что в разных языках звуки соединяются по-разному. Соединим их по правилам русского, армянского, вьетнамского языков — и дело с концом!
…Мой отец в юности, как говорят, «на спор» сочинил стихотворение: в нем каждые две строчки на слух совпадают. (Больше он, по его утверждению, стихов никогда не писал.) Вот его начало:
Вечереет.
Вечер реет.
Из окошка
Иза, кошка,
На колена!
— На-ка, Лена…
Совпадают? И да, и нет. Потому что в первой строчке одно ударение, а во второй — два: вечер реет.
В третьей опять одно (предлог из — безударный). В четвертой снова два: Иза, кошка.
Я сказал: ударение. А что это такое?
Мы с вами говорим пока о русском языке. И ответ на мой вопрос должен быть такой? Когда один слог (или, если хотите, один гласный звук) произносится сильнее других, это называется ударением. Добавим к этому еще одно уточнение: в любом русском слове есть такой (ударный) слог.
|
|
|
И русское ударение (точнее: такое ударение, как в русском языке!) так и называется — силовое.
Но разве может быть какое-нибудь еще?
А почему бы и нет? Ведь нам важно упаковать звуки в одно целое слово. Чтобы можно было различить вечереет и вечер реет. А как это сделать — не важно: ведь б и п, как мы с вами видели, тоже можно различать по-разному — можно по звонкости, можно по силе…
Давайте снова попутешествуем по карте языков мира и посмотрим, нет ли такого языка, где ударение — не силовое, а какое-нибудь еще? Таких языков, оказывается, очень много. Например, японский. В нем ударение — музыкальное. Ударный слог отличается от безударного не по силе, как в русском, а по высоте тона.
Что это такое — высота тона? Певец исполняет популярную песню. Мелодия песни — это отдельные ноты, соединенные вместе. У каждой ноты своя высота тона — этим «до» и отличается от «ре», и «ре» — от «ми». И совершенно не важно — поет песню бас или тоненький тенор, рычит этот бас так, что дребезжат стекла, или напевает песню вполголоса — нота остается той же нотой, у нее одна и та же высота. Иначе мелодия зазвучит фальшиво.
У японского слова тоже своя мелодия, и ее можно изобразить нотными знаками. А еще нагляднее можно показать ее на рисунке. Я взял три слова: ау — «встречать», ака — «красный» и кикаи — «машина».
Ученого, который первым открыл, что у каждого японского слова есть мелодия, звали Евгений Дмитриевич Поливанов (1891–1938). Он был учеником Бодуэна де Куртенэ. Поливанов знал несколько десятков языков — более того, свободно говорил на них! Его биография настолько увлекательна, что хочется написать о ней приключенческий роман… Сразу после Октябрьской революции он расшифровал и опубликовал в «Правде» и «Известиях» тайные договоры царского правительства. Затем заведовал всеми странами Востока в Наркомате иностранных дел. Затем вел партийную работу среди китайцев, живущих в Петрограде, был редактором первой китайской коммунистической газеты, организатором китайских добровольцев, сражавшихся на полях гражданской войны. В 1920 году он уехал в Ташкент. Через 6 лет вернулся в Москву и возглавил лингвистическую науку страны. Прошло 3 года — и тут-то стало ясно, что среди качеств, унаследованных Поливановым от его учителя Бодуэна, на первом месте была принципиальность. Дело в том, что к концу 20-х годов стало распространяться так называемое «новое учение о языке» академика Николая Яковлевича Марра, который попытался ввести марксистские положения в языкознание, но сделал это прямолинейно, вульгарно, без глубокого понимания сущности марксизма. К сожалению, «учение» Марра официально было объявлено единственно подлинной марксистской наукой о языке. Многие лингвисты, конечно, понимали, что это не так, но не рисковали в 30-е годы открыто выступать против. И только Поливанов ринулся в бой и публично сказал все, что думал, об учении Марра. За это он поплатился. Его сняли с работы, запретили издавать его книги, сам он вынужден был уехать в Среднюю Азию, где в 1937 году был арестован и погиб. Первое издание его избранных работ вышло только в 1968 году, через 30 лет после его гибели. В эти годы ученый был посмертно реабилитирован.
|
|
|
Но вернемся к музыкальному ударению.
А почему бы, собственно, не использовать тот же принцип — музыкальный — и для других целей, например чтобы противопоставить один звук другому?
Согласный, конечно, не может иметь собственного тона. Потому он и согласный, что произносится с шумом, а шум — это смесь звуков разной высоты. А вот гласный… Тем более, что разных способов произносить гласные не так уж много: в русском языке их, как известно, всего-навсего шесть. Поэтому очень легко вообразить себе такой язык, где у каждого гласного есть свой тон, своя высота, отличающая его от других гласных.
Есть ученые, которые считают, что так было когда-то во всех языках и только потом многие из них потеряли свою «музыкальность». Но очень, очень многие ее сохранили: китайский, вьетнамский, многие другие языки соседних стран Юго-Восточной Азии, большая часть языков Африки, индейские языки Центральной Америки…
|
|
|
В таких языках (они называются тональными) у каждого гласного есть свой музыкальный тон. Если заменить его на другой, изменится смысл слова или целого предложения. Например, индейцы миштек рассказывают историю о том, как один испанец, плохо говоривший по-миштекски, послал индейцев принести для праздника пальмовых ветвей. А они пошли в горы, поймали там лисицу и принесли: «пальмовые ветви» и «гора, где водятся лисы» отличаются в этом языке только тонами, в остальном все звуки одинаковые. Такой же рассказ есть у готтентотов. Европейский миссионер произносил слово «Бог-Отец» с высоким тоном вместо низкого, и у него получался «Бог-козел», что, естественно, вызывало у слушателей веселое настроение…
Музыкальный тон может отличать не только разные слова, но и разные грамматические формы. В африканском языке луба тоном различаются лица глагола (ты или он). В языке га, тоже в Африке, — утверждение и отрицание (я делаю — я не делаю). В языке яунде — времена (я вижу — я видел).
Когда язык музыкальный, это вызывает свои сложности. Например, как петь на этом языке?! Обычно мелодии песен следуют в таких случаях за речевой мелодией (в китайском языке, у североамериканских индейцев навахо, у известных нам готтентотов нама и у яунде).
Но есть у тональных языков и свои достоинства. Можно «разговаривать» одними тонами! Конечно, понять такой «разговор» трудновато. Но если можно примерно догадаться, о чем идет речь, достаточно тонов. Индейцы, говорящие на мазатекском языке, живут в узкой долине и поднимаются работать на склоны гор, окаймляющих эту долину. На таком расстоянии — через долину — особенно не побеседуешь, даже если кричать. Но свист можно услышать. И вот ма- затеки насвистывают то, что хотели бы сказать. Например: «Откуда ты идешь?» — «Я иду из Хваиутла».
Еще одно достоинство тональных языков: стихи на этих языках никак нельзя читать «без выражения», монотонно. Однажды студент-вьетнамец пригласил меня к себе в гости, угощал вьетнамскими кушаньями и заводил вьетнамские пластинки. Послушав одну из них, я воскликнул: «Какая мелодичная песня!» Мой вьетнамский друг смутился (ему было неловко за меня!) и сказал: «Это не песня, это стихи…»
|
|
|
А теперь вернемся к русскому языку. Если вы были внимательны, то заметили: я немного покривил душой. Ведь нам важно не только понять, сколько слов — одно, два, три, нам важно, где кончается одно и начинается другое. Значит, мало, чтобы в слове было ударение. Должен быть и какой-то еще способ отметить границу слова.
Мне известно три таких способа.
Самый простой: ставить ударение всегда в начале слова. Или в конце — это безразлично. Можно и на предпоследнем слоге — лишь бы мы точно знали, где. Тогда у нас нет никаких проблем: границу между словами надо искать или перед ударением, или после него, или через один слог после него.
На первом слоге всегда стоит ударение, например, в чешском языке: Пра́га, Ка́рловы Вары, писатель Ка́рел Ча́пек, поэт Ви́тезслав Не́звал. Моего чешского друга зовут Я́ромир.
Всегда на последнем слоге ударение в армянском языке: город Ерева́н, озеро Сева́н, художник Мартиро́с Сарья́н, поэт Егише́ Чаре́нц, имена моих армянских друзей — Аве́т, Сейра́н, Овсе́п …
А в польском языке ударение всегда на предпоследнем слоге: Варша́ва, Кра́ков, По́знань, художник Мате́йко, поэт Ту́вим. Когда польское слово склоняется, то ударение переходит на нужный слог: не «в По́знани», а в Позна́ни.
В русском языке, однако, у ударения нет постоянного места: ко́рочка, коро́ва, карава́й. Как же быть в этом случае?
Давайте возьмем какое-нибудь достаточно длинное русское слово. Ну хотя бы каравай. В нем написаны три одинаковые буквы а. Но одинаково ли мы произносим эти звуки?
Ударное а — «настоящее», оно слышится совершенно ясно. Ударение его сковывает, ему некуда «сбегать» — хочешь не хочешь, играй свою роль.
А вот другое а — в слоге ра. Ему легче: можно «сбежать». Но страшно: ударение слишком близко. Так что а поглядывает на дверь, но остается на своем месте. Это уже не настоящее а, оно немножко похоже на ы, немножко на о.
В слоге ка а чувствует себя совсем свободно. Оно уже совсем не похоже на ударное а: на слух вообще не разберешь, что это за звук. Если мы говорим медленно и отчетливо, следя за всеми звуками, оно на всякий случай остается на своем месте. Но как только мы начинаем торопиться и теряем бдительность, это а под шумок вообще «сбегает».
|
|
|
Так что на самом деле слово каравай произносится примерно так:
Ударное а ни с чем не спутаешь: карава́й, но хорошо́. А вот а перед ударением не случайно немножко похоже на о: в том же слове хорошо о (в слоге ро) совершенно не отличить от этого а! А самое «безответственное» а — в первом слоге — в то же время и самое безликое. Чем дальше от ударения, тем менее отчетлив гласный.
Проделаем физический опыт. Положим несколько толстых книг одна на другую, а сверху очень длинную линейку, так чтобы один ее конец свободно свешивался. Чтобы линейка не упала, прикроем ее сверху еще книгами — так, как изображено на рисунке.
Под своей тяжестью свободный конец линейки отвиснет вниз. Пачка книг — ударение, линейка — русское слово. Чем дальше от книг, тем больше линейка отвисает вниз.
Вот какой хитрый способ есть в русском языке для того, чтобы узнать, где слово начинается или кончается! А в каждом новом слове — свое, новое распределение ударных и безударных слогов:
Это второй способ. А третий какой?
В русском языке а и и вполне могут встретиться в одном слове: пастила. А вот, например, в киргизском языке так не бывает. Если в первом слоге а, то в других слогах может быть только а или ы. Если и — то может встретиться только е или и. Возможны слова вроде ата — «отец», азыр — «сейчас», ичек — «кишки», но не бывает слов вроде «ати» или «ичак». Их не может быть и во многих других языках. Даже когда к слову прибавляется суффикс или окончание, оно подчиняется тому же закону. Например, в азербайджанском языке есть окончание — ди — оно обозначает прошедшее время глагола. Если в корне и, то оно произносится — ди: билди — «узнал». Но если в корне а, то окончание звучит уже иначе: алды — «купил». Ну а если в корне у, то получается окончание ду: вурду — «ударил».
Такое явление называется в языкознании очень красиво: гармония гласных.
А как вы думаете: бывает ли гармония согласных? То есть если слово начинается с какого-то согласного, то и все остальные должны быть на него похожи? Все звонкие, или все глухие, или все щелевые, или все носовые?
Я — не знаю. Мне такие языки пока не встречались. Но почему бы им не быть?!
|
|
|
