 |
Площадь индустриального мегаполиса
|
|
|
|
Рынек, Катовице
Польша – стана полицентричная. В отличие, скажем, от Великобритании, где Лондон в четыре с лишним раза больше Бирмингема, или от более близкого соседа – России, где провинциальные центры опустошаются, а размеры и влияние Москвы растут колоссальными темпами, в Польше много «столиц». В Варшаве заседает правительство и сосредоточены финансы, но она вынуждена сосуществовать со сравнимыми по размеру городами: Краковом, Познанью, Вроцлавом, агломерациями Гданьска, Сопота и Гдыни и Силезской конурбацией. Не по официальным границам города, но по реальным размерам крупнейший город Польши – это Катовице, центр Силезского промышленного района. Это признали и на государственном уровне – управляются Катовице и окружающие города как единый Силезский мегаполис; были даже попытки дать этому скоплению единое имя – Селезия. Если у этой имеющей множество центров конурбации и есть общий городской центр, то это площадь Рынек в Катовице. Это именно тот значительный, запоминающийся с первого раза центр, которого заслуживает такой индустриальный гигант; впрочем, едва ли эта площадь долго будет оставаться в ее нынешнем виде.
Рынек – это рыночная площадь, а кроме того, название более известной площади в близлежащем Кракове, имя «настоящего» исторического общественного пространства, о котором только и мечтает любой городской планировщик. Там есть ренессансный торговый павильон, готические ратуша и базилика, кафе на тротуарах и запряженные лошадьми кареты для туристов. Схожесть названий не дает Катовице никаких преимуществ. Силезский мегаполис как стоял, так и стоит на угле и стали. По сути, он выходит за пределы Польши и продолжается в Чехии, где в городе Острава можно наблюдать похожим образом разросшуюся, мультицентричную форму урбанизма. Только вот людей в центре Остравы в субботу куда меньше, чем в центре Катовице в воскресенье. Такому парадоксу есть простое объяснение: в Остраве шахты закрыли, а в Катовице не стали, сохранив таким образом нехарактерную для индустриального города в центре Европы оживленность. Радоваться тут особо нечему – усилия по возрождению ограничиваются обычным в таких случаях обхаживанием представителей творческого класса да еще по-настоящему безумной затеей преподносить этот густонаселенный, задымленный мегаполис как «город садов». Тем не менее из множества подобных городов этот производит наиболее жизнеутверждающее впечатление.
|
|
|
Фактически Рынек – транспортная развязка, и все же концептуально эту площадь можно рассматривать и как пространство, которое постепенно овладело типичным индустриальным городом XIX века и запустило его в новую эру. Под железнодорожным виадуком в плотной городской застройке внезапно раскрывается ширь. Трамвайные линии идут мимо пристроившегося посреди площади сквера. До определенного момента городской пейзаж сплошь вильгельмовский – город когда-то входил в Прусскую империю и успел побыть и Каттовитцем, и Сталиногродом. Большие, увенчанные шпилями, намеренно гротескные краснокирпичные здания магазинов и офисов окружают развязку на участке располагавшейся здесь когда-то небольшой площади Рынек. Как правило, это неоготические, необарочные здания, или и то и другое вместе. Здание Силезского театра выдержано в более сдержанном стиле. Однако потом пространство начинают отвоевывать конструкции более крупных форм и менее ожиданных решений. Как, например, Зенит – результат «модернистской оттепели» 1958 года – офисное здание с магазинами на первом этаже. В архитектурном смысле оно осталось таким же, как в 1970-х, и давно устаревшая вывеска, и стертые желто-серые плиты главного фасада – все на месте. Единственное заметное нововведение даже не является частью здания – это развешенные по длинному фасаду гигантские рекламные плакаты, закрывающие свет работникам офисов.
|
|
|
В данном тексте это первое упоминание неизбежной в центре любого «развитого урбанизма» гигантской и повсеместной рекламы. Можно даже составить график увеличения рекламы по шкале запад – восток от Германии, где ее размеры контролируют и ограничивают, к Чехии и Венгрии, где реклама становится больше и агрессивнее, далее в Польшу, где гигантские рекламные полотнища чуть не целиком окутывают жилые и офисные здания, и до Украины и России, где фасады наиболее значимых в архитектурном и историческом плане зданий постоянно загорожены регулярно обновляемыми рекламными щитами. И дело тут не столько в постсоциалистической готовности с радостью воспринять все, что касается коммерции и капитала, сколько во всеобщем духе пораженчества: люди лишь пожимают плечами, обнаружив, что солнечный свет не поступает в их квартиру, потому что окна завешены баннером с рекламой мобильных телефонов, – это нормально. И это не пульсирующие неоном рекламные вывески Пикадилли, Таймс-сквера, и не более современные модификации тех же «продающих огней», какими сегодня пестрят китайские города. Это та же статичная реклама, что и на рядовом щите или в журнале, только распечатанная на курьезно громадном полотнище. В отличие от неоновых огней в нем нет ни обаяния, ни света, ни футуристического флера; это просто городские отходы, вездесущий трэш. Все без исключения банеры рекламируют западные компании и западные товары, поступившие по распределению из центра на окраину, зачастую с простым переводом оригинальных рекламных слоганов. Справедливости ради нужно отметить, что сами рекламируемые товары чаще всего производятся здесь, скорее всего, прямо в Катовице, а не на Западе.
Зенит, при всем обаянии, не шедевр. Его завешенный фасад – не поругание величия, но заурядность поверх другой заурядности. Куда печальней та же ситуация смотрится на расположенном напротив здании Галереи Скарбек, укутанном в точно такой же гигантский баннер T-Mobile, что и на Зените. В архитектурном смысле Галерея Скарбек – это спроектированный Юрандом Ярецким англо-саксонский хай-тек в самобытном развитии; пример преждевременного и провидческого увлечения коммерцией и технологией, охватившего Польшу в 1970-е, пока не пришло время возвращать долги. Окна здесь только на первом этаже, так что в данном случае рекламная зараза по крайней мере не портит никому жизнь. По фасаду, обозначая места гипотетических окон, тянутся декоративные металлические ленты с заостренным, осязаемым рисунком. Вдоль открытого стального каркаса носятся туда-сюда капсулоподобные лифты, встроенные во время недавней реконструкции. Тогда же расширили рекламные площади на последнем этаже и не забыли установить гигантский рекламный экран. Яркая, живая «суперграфика», конечно, интереснее, чем статичные баннеры, но что там показывают, никто не контролирует: сегодня галерею, помимо полотнища T-Mobile, украшают огромный логотип Pepsi да видеореклама баскетбольной команды и уроков английского. Чем дальше от Зенита и Галереи Скарбек, тем чаще модернизм замещает эклектику XIX века. Жилой дом с покатым экспрессионистским павильоном первого этажа; здания гостиниц Silesia и Katowice, нетронутые со времен постройки, чьи семидесятнические вывески и мозаики запылились, но по-прежнему хорошо видны; бетонный, опоясанный окнами короб жилого комплекса, парящего на колоннах а-ля Корбюзье; и хотя опоры явно требуют реконструкции, магазины в цокольном этаже сияют чистотой. Фасады нескольких зданий украшены мозаикой и абстрактными скульптурами. Здесь царит постоянное оживление, всюду люди, – скамейки и прочие поверхности не стоят без дела.
|
|
|
Здесь итак уже весьма широкая улица впадает в необозримый простор, масштаб которого способен вызвать нервный смех. Это один из самых потрясающих городских ансамблей Центральной Европы, залп необъяснимой силы, в котором вихрь механизированного движения бьется о кажущуюся вечной неподвижность. Границы неохватного пространства обозначены зданиями радикально упрощенной формы, смотреть на которые, по замыслу архитекторов, следует издалека, и видеть в них нужно не только функциональные постройки, но идеальные, платонические объекты. С восточной стороны – отремонтированный жилой комплекс, почти до нелепого широко раскинувшийся unite d’habitation, чья длина куда больше чем высота, а высоты он внушительной. Гигантских баннеров на нем, к счастью, нет, зато на крыше установлены логотипы Centrozap, Mobil, Bisset, Agata Meble. Прямо перед домом ведутся строительные работы, результат которых, надо полагать, вскоре перекроет обитателям вид на центральную часть площади.
|
|
|
Пространство является частью монумента в честь Силезских восстаний, созданного скульптором Густавом Земла и архитектором Войцехом Заблоцким. Это один их крупнейших памятников коммунистической эпохи, сохранившихся в Польше благодаря безупречно патриотической теме. Он увековечил вспыхнувшие после Первой мировой войны восстания против германского правления, в результате которых спорные территории вошли в состав молодого независимого польского государства. Громадный, абстрактный и неоднозначный, он меньше всего похож на патриотический монумент. Три массивных бронзовых крыла (по одному на каждое восстание), чьи ярко очерченные перепонки распростерты в разных направлениях, как растущие из земли развевающиеся флаги, обозначают край покатой песчаной площадки, выдающейся в сторону транспортной развязки, по которой пешеходы передвигаются по нескольким подземным переходам, повторяющим плавные изгибы площади. Посреди развязки на гранитном бордюре возвышается низкий цилиндр искусственного холма, который и сам по себе скульптурный объект. Площадь, очевидно, задумывалась как место для разного рода парадных мероприятий, но, когда здесь ни души, смотрится она едва ли не лучше. Мощь всего архитектурного комплекса поражает, если взглянуть на здания, расположенные за Памятником Восстаниям. Это настоящая силезская Бразилиа – архитектура такого уровня пространственной чистоты, что все вместе это складывается в модернистский ансамбль, производящий неожиданно мощное впечатление. Можно предположить, что строившие его архитекторы черпали вдохновение в ставшей хрестоматийной площади Трех властей Неймеера, однако латиноамериканская солнечная тема была полностью переработана в нечто сугубо центральноевропейское и индустриальное. Завершает ансамбль офисное здание чистых линий в духе Миса ван дер Роэ и Сподек – детальнейшей проработки здание в жанре «бетонная летающая тарелка», построенное с особым размахом.
|
|
|
Высотная башня и сфера на самом деле расположены довольно далеко друг от друга, разделенные подобием площади-в-площади, но воспринимаются как части единого целого, и взаимодействие это было, конечно, предусмотрено – как и сочетание Памятника Восстаниям и жилого комплекса. В высотке, в частности, расположены местные офисы «Солидарности» и Virtus Finale. Между ними установлена еще одна абстрактная скульптура – разобранная на составные части супрематистская стена. Сподек (творение архитекторов Мацея Гитновта, Мацея Красинского и инженера-конструктора Вацлава Зелевского) – это арена циклопических размеров, выдающееся инженерное сооружение, и то, что оно не падает на головы прохожим, – уже большое достижение. Напротив этого свободно парящего ракообразного довольно низкопробная постройка из стекла и металла дала кров ресторанам и Галерее современного искусства. Неподходящая компания для упомянутых выше творений тем не менее предлагает отличный вид на Рынек в целом. Специально для этой цели там установлены скамейки и работает фонтан, так что на пятачке посреди городского круговорота царит оживленная, но на удивление расслабленная атмосфера. Отсюда артерии дорог тянутся к другим районам Силезского мегаполиса, и вдоль каждой выстроились ряды бетонных жилых домов. С одной стороны сравнительно скромные здания тоже завешены рекламными баннерами – чаще всего джинсов Levi’s, с другой – более высокие и небезынтересные высотки в форме звезд в горизонтальном плане или же дома с узорами на фасаде и пустыми рамами рекламных плакатов на крышах. В этом направлении также можно увидеть источник заметного в Катовице оживления и не менее осязаемой черной пыли, покрывающей многие здания, – стальной каркас, на котором возвышается ставшие уже каноническими колесо и приемная площадка угольной шахты, поднятые примерно вровень с высотками, многие обитатели которых, очевидно, там и трудятся.
Наверное, нелепо радоваться, что в городе работают чертовы шахты, как будто это нечто из ряда вон выходящее. И радоваться-то этому может, наверное, только знакомый с последствиями деиндустриализации житель Западной Европы, учитывая, что сам он вряд ли когда-нибудь пойдет работать в шахту. И тем не менее разница с близлежащими городами, промышленность которых разорена или уничтожена, разительная. Катовице – это живой город, что само по себе редкость в поле развитого урбанизма. А Рынек – безусловно сосредоточие центробежной силы этого города. И пусть городские власти больше заботит реконструкция близлежащего неоготического торгового района с уличными кафе и способы окончательного изгнания бездомных из центра, но это пространство обладает достаточной индивидуальностью и обаянием, чтобы служить местом силы для города, в действительности являющегося одним из крупнейших в Евросоюзе. Это естественное и соразмерное пространство для центра мегаполиса, и очевидность этого факта подтверждается новым строительством – не так давно здесь возвели здания многофункционального офисного центра, ипотечного банка и гостиницы. Место обладает серьезным потенциалом и может стать по-настоящему зрелищным архитектурным аттракционом, однако велика вероятность того, что его затрут, отстроив здесь шаблонный деловой район. Только вот нормализировать его будет совсем не просто.
Внеблоковая площадь
Трг Републике, Любляна
Люди левых убеждений не часто вспоминают о Югославии, а зря. Многим из них нравится выдумывать предполагаемые сценарии: что если бы Имре Надь в 1956-м или Александр Дубчек в 1968-м смогли противостоять русским и провели бы реформы с упразднением партийного контроля, либерализацией культурной жизни и поощрением свободы слова? При этом они не учитывают, что результат мог бы напоминать то, что случилось, когда Тито вышел из-под влияния русских в 1948 году. Реформаторы из Варшавского договора часто ориентировались именно на режим Тито с его свободой артистического самовыражения, сравнительно мягкой цензурой, антисталинистским сталинизмом и экспериментами с рабочим самоуправлением, продолжающимися, как это ни удивительно, до сих пор. Никто не предполагал, что на смену одряхлевшему режиму придет кровавый реваншизм. Только в Югославии да еще, пожалуй, в Германии классический западный левак чувствует, что когда он говорит о социализме, его собеседник понимает, о чем речь.
Хотя, по крайней мере в экономическом плане, это была наименее социалистическая из соцстран; независимо от самоуправления, существовавшее неравномерное развитие югославских республик только усилилось с введением в 1960-х рыночного социализма. Это отчасти объясняет, почему среди них есть и бывшая коммунистическая Словения, наиболее интегрированная в Европейский союз, и Сербия с Косово – страны, надежды которых на вступление в ЕС пока весьма иллюзорны. Здесь мы рассмотрим Словению, которая в культурном смысле ощущает себя продолжением Австрии, а в экономическом – таковым и является, и ее крошечную, известную своей красотой столицу.
В этой главе речь пойдет о площади, спланированной и спроектированной группой архитекторов под руководством Эдварда Равникара. Строительство площади, первоначально названной Трг Революция (площадь Революции), продолжалось с 1960-го по 1980-й. Когда в 1991 году Словения обрела независимость, ее переименовали в площадь Республики. Но оставим названия и сконцентрируемся на пространстве, в котором видны различия между «социалистической архитектурой» Югославии и других соцстран; здесь больше одновременно и общемировых тенденций, и сугубо региональной специфики.
Первые признаки этой весьма самобытной архитектуры видны на прилегающем к площади проспекте 1930-х годов, где в ряд зданий в стиле Эриха Мендельсона, построенных до войны, в период правой диктатуры, врывается бегемотоподобный жилой дом, асимметричный зиккурат с осложненным заострениями кирпичным фасадом, консольными балконами и деталями, отдаленно напоминающими средневековые башенки, с каждой из которых ниспадают висячие сады, дополняющие это вавилонское столпотворение стилей. Такую орнаментальность плюс аллюзии на Амстердамскую школу или суровый пролетарский арнуво можно воспринимать как попытку приобщиться к постмодернизму в его наименее провокационных проявлениях, однако тот, кто придумал увенчать одно из крыльев люмпенской шапкой из 1990-х, более точно выразил общую концепцию. Сложноустроенный ступенчатый фасад, глядящий на главную дорогу, выравнивается ближе к площади, где он вынужден противостоять роскошным жилым комплексам 1930-х.
Равникар учился у Йоже Плечника – самого знаменитого словенского архитектора, одного из немногих классицистов XX столетия, кому удалось создать что-то подлинно новое. В его разрозненном, сновидческом неоклассицизме сложный рисунок фасада складывается из каменных плит разного размера, каннелюры колонн растворяются на полпути вверх, а в атмосферных интерьерах широко используются деревянные панели. Некоторое время Равникар работал у Ле Корбюзье, а вернувшись в Югославию, спроектировал Галерею современного искусства, ставшую единственной попыткой подражания Плечнику. В последующих его работах приверженность какому-либо из наставников не проявляется. Нет в них ни проповедуемой Корбюзье правды материалов, ни сколь угодно отдаленных ссылок на классицизм. Если и есть какие-то параллели, то скорее с британской школой: медные покрытия, кирпич и брутализм, напоминающий о Базиле Спенсе, структура, предполагающая влияние комплекса Барбикан, впрочем, язык Равникара самобытней, нежели у приведенных мной примеров.
Будучи визитной карточкой Социалистической Республики Словения, эта площадь совмещала в себе несколько функций, многие из которых кажутся несовместимыми. Здесь два административных здания – самых высоких в стране, одно из которых было названо Искрой, по имени первой ленинской газеты. Треугольные в плане фасады богаты металлом, верхние этажи облицованы медью. Здесь есть арт-галерея, конференц-зал, концертная площадка (джазовый гитарист Пэт Метени гримасничает на афишах), торговый центр, рестораны, несколько памятников, здание (в прошлом) парламента – и все это на нескольких уровнях. Даже не принимая в расчет череду переименований, площадь переживала разные времена. Кустарники и вьюны замечательно дополняют брутализм, а вот расставленные как попало, будто на средиземноморском курорте кадки с деревьями, – едва ли. Если и есть здесь что-то от Корбюзье, то это использование принципа «архитектурного променада», кинематографического эффекта, возникающего при перемещении с уровня на уровень, когда с изменением материала меняется настроение, когда с открытого пространства площади (перестроенного вопреки воле архитектора в парковку, к счастью часто пустующую) ты попадаешь в помещения ресторанов, и далее в подземный торговый центр.
Торговый центр особенно хорош: два подземных уровня плюс врезанный в площадь полуподвальный этаж – футуристическое пространство, принадлежность которого к общему ансамблю выдают угловатые бетонные колонны. Здесь замечательно разместились все атрибуты коммерции XXI века, и только качество дизайна и материалов да деликатное освещение выдают принадлежность помещения к прежней эпохе. Что не удивительно, ведь Любляна всегда была и остается одним из наиболее богатых городов Югославской Федерации – тихим, спокойным и, по крайней мере в центре, очевидно, зажиточным. Если не считать Берлина, Любляна меньше других постсоциалистических столиц пострадала от рекламной заразы.
Здание парламента, расположенное на другой стороне площади, появилось еще до того, как проектом занялся Равникар. Начавшееся в 1940-х строительство было завершено к 1960-м. Плечник имел свое представление о том, как должно выглядеть здание парламента, – его проект подразумевал снос исторического замка и возведение на его месте циклопических размеров собора Свободы. В результате получилось нечто весьма далекое от этой безумной затеи – пример наиболее взвешенного и изящного модернизма той эпохи, здание, облицованное неувядающим камнем со строго геометричной сеткой фасада, в то время как все революционные перипетии отражены на ограниченном пространстве вызывающе жовиального портала. Символические фигуры, созданные Карелом Путрихом и Жденко Калиным, буквально выпирают из строгого фасада – это группа обнаженных мужчин, детей и женщин, занятых разного рода деятельностью. Стилизованные изваяния обладают неожиданным для соцреализма эротизмом – все не такие осанистые, как обычно, мужчины не такие коренастые и даже слегка женственные, женщины отличаются чрезвычайно широкими бедрами и в целом роскошными формами. Идея здесь та же, что и у прочих скульптурных композиций в этом стиле (мы строим, мы сеем, мы чертим, такие мы есть), однако эта затрагивает струны, до которых другие не дотягиваются. Расположенный здесь вход заколочен, зато можно сколь угодно долго стоять, изучая фигуры, каждая из которых обладает собственным характером. Сияющая довольством женщина с известно что символизирующим плодом в руках оставляет самые глубокие воспоминания.
На площади Революции стоят еще два монумента, оба работы скульптора Драго Трсара. Один – это памятник Эдварду Кардели, теоретику рабочего самоуправления (скончался в 1979 году), представляющий собой выполненный в духе Джакометти строй бюрократов, вышагивающих в сторону пешеходной зоны, облик которых становится все более размытым по мере удаления от центральной фигуры в очках. Другой представляет собой нечто более экстравагантное. С 1950-х по 1980-е в Югославии было построено много мемориальных комплексов (spomenik) в абстрактной, зачастую архитектурной манере, которая последнее время пародируется во всякого рода ностальгическом искусстве (я, например, видел целую серию скульптурных копий из разноцветного плексигласа). Таким образом представители различных лагерей пытаются исчерпать глубоко заложенный в них эмоциональный и физический ресурс. Этот значительно меньших размеров споменик посвящен революции, и практически неразличимые фигуры слились в нем в ощетинившийся взрывной волной объект. Рассматривая памятник, пробегая по его контурам и выступам, испытываешь одновременно и умиление, и недоумение. А площадь не так давно купила на корню швейцарская компания и получает теперь доходы от платной парковки.
Чекистская площадь
Лыбидская площадь, Киев
Площадей, названных именем основателя Всероссийский чрезвычайной коммиссии Феликса Дзержинского, было несколько десятков, однако большинство из них переименовали. Даже в Москве памятник Феликсу демонтировали, а площади вернули старое (и по-своему не менее угрюмое) название – Лубянка. И все же по сей день существует площадь, где лозунг «Героическим чекистам, бойцам революции» красуется, как встарь. Как остались пространства, в самом устройстве которых в полной мере ощущается присутствие ЧК, безучастной ко всяким переименованиям.
На Лыбидской площади сегодня располагается бывший Украинский институт научно-технических исследований и развития, построенный по проекту Л. Новикова и Ф. Туриева в 1971 году. Выйдя на остановку раньше, практически из любой точки мы видели его вылитую из бетона летающую тарелку. Тарелка нависает прямо над улицей, в ее тени украинские старушки отдыхают после похода по магазинам. По всей окружности сплошной каймой идут окна, из которых складывается ось, заваливающаяся в сторону довольно мрачной и заметно потрепанной площади. Эта тарелка – один из нескольких неопознанных летающих объектов той эпохи, невесомость которых не вяжется со строительным материалом. Само здание куда больше, чем тарелка – по уличному фасаду из ленточных окон и фактурного бетона пунктиром идут рельефы, изображающие различные формы научной деятельности в стиле, который можно было бы обозначить как упрощенный реализм. Женщина с развевающимися волосами в похожем на тунику платье протягивает на ладони диод; лысый широкоплечий мужчина склонился над кипой чертежей; другая абстрактных форм девушка держит на вытянутых руках гигантский атом; мужская фигура сгибает стальной прут в круг; похожее существо вглядывается в микроскоп. Кто-то закрасил его глаза красным – скорее всего, совсем недавно.
Это тоже своего рода модернизм, только весьма далекий от канонической формы; как и во многих произведениях сталинской эпохи здесь видна попытка совместить искусство и архитектуру, чтобы и то и другое было говорящим (architecture parlante) и заключало в себе прямое высказывание и непосредственное обозначение. Это не случайное использование строительных технологий, здание должно было выглядеть, как космический корабль. И как бы далеки ни были скульптурные элементы строения от мускулистых статуй соцреализма, все они фигуративные, даже назидательные. Они призваны наиболее очевидным образом отображать, что назначение этого здания – вмещать научный институт. Никаких намеков, все в лоб. Длинный корпус примыкает к высокой башне – сферической высотке, чьи очертания явно позаимствованы из нереализованных проектов авангардиста 1920-х Ивана Леонидова; однако давно нуждающееся в ремонте здание куда вещественней тонко исполненных набросков Леонидова. Стеклянная стена между двумя опорами хоть и не монолитная, но заметно обветшала, по фасаду растянута вывеска «Украинтеи». С середины площади высотка и тарелка видятся не как части одного комплекса, но как два подпирающих друг друга пьянчуги.
Так выглядит постройка в оригинале, но есть здесь и не запланированные, ситуативные дополнения. Первое – это закрепленный на башне громадный рекламный плакат – ухмыляющийся синий кит сообщает нам по-английски о появлении Оушен Плаза – комплекса куда более роскошных высоток с обязательным торговым центром посередине. Изломанный силуэт и синее стекло башен – отличительные признаки современной европейской роскоши. На сайте проекта сообщается, что этот торгово-развлекательный комплекс создается для гостей Чемпионата Европы по футболу, который Киев в скором времени примет наряду с другими городами Украины и Польши. Под этими обещаниями примостился целый ряд киосков из гофрированного железа, торгующих всякой всячиной вблизи летающей тарелки, другие ларьки кое-как крепятся прямо к зданию. А здесь они потому, что это вроде как центр Киева. Конечно, есть еще нормальный центр, и даже несколько – на любой вкус: романтический, в меру туристический ландшафт вокруг Андреевского спуска с великолепно эксцентричной церковью Растрелли и живописно мощеным обветшанием более традиционного толка; высокий сталинский ампир на Крещатике; церковно-советский патриотический ансамбль на двойной вершине холма с Лаврой и Военным мемориалом. Мой друг Олексей Радынский называет это место центром, поскольку здесь сходятся магистрали из основных точек города. Мы на задах вокзала 1920-х годов, за которым начинается исторический центр, застроенный до XX века, с другой стороны недалеко промышленные и жилые районы севера, запада и востока – это ось вращения городского транспорта. А прямо под нами – запущенная в 1980-х станция метро, богатое убранство которой подготавливает зрителя к прибытию на площадь.
Это нервный центр Киева, подающий довольно тревожные сигналы о состоянии украинской столицы. Олексей рассказывает несколько городских легенд про башню и летающую тарелку Института научно-технологической и экономической информации. Ходили слухи, что раньше здесь располагался ядерный реактор, и в 1991-м, в суматохе, сопровождавшей путч, его скорый провал и последовавшую за этим Декларацию о независимости Украины, целые караваны машин и грузовиков отъезжали от башни с тарелкой с опасным грузом неизвестного назначения. Прочие здания площади большого интереса не представляют – рядовой советский модернизм; рядом – эстакада и жилые корпуса в красно-белую полоску, отличающиеся от советских предшественников лишь зачаточно-иерархической планировкой и легкими изгибами балконов. Все остальные здания 1970-х, уступая институту, служат ему фоном. И то, что происходит внутри, пожалуй, интересней экстерьера. Что казалось обычным жилым корпусом, на самом деле – универмаг с мини-отделами, где пространство поделено и обжито разного рода частными лавочками и так нужным здесь общественным туалетом, очередь в который, как и уровень чистоты, находится под контролем суровой женщины с рулоном. Транспортные функции площади вытесняют людей с поверхности – пересечь оживленный круговой разворот можно только по пешеходным переходам. Были предприняты некоторые попытки приукрасить эту процедуру народными мотивами по жовто-блакитной плитке при входе и вдоль стен, но тотальное запустение ничем не перешибешь. Бетон заведомо низшей категории искрошился настолько, что местами идти приходится прямо по железной решетке арматуры. Но этот маленький шок – ничто в сравнении с трепетом, который вызывает центральный объект площади.
Раньше площадь носила имя Дзержинского, и в интернете она чаще всего обозначается как Лыбидская (Дзержинская), то ли, чтоб не путали, то ли, чтоб не спорили: новое название – от протекающей рядом речки – было дано как нарочно вопреки обычным в таких случаях соблазнам увековечить независимость или свободу, отсутствие которой ощущается здесь моментально. Церемониальная советская площадь при всей своей суровости зачастую позволяет себе некоторые вольности – это могут быть скамейки, сквер, фонтан, что угодно. Площадь Дзержинского, несмотря на скромные размеры, явно не для веселья. Она создавалась, именно чтобы внушать трепет. На краю пустого пространства, утрамбованного присягами и парадами, стоит памятник злодейской ЧК. Цвет искрящегося каменного постамента варьируется от темно– до светло-красного, поверх него – две сомкнутые между собой, как будто отрезанные, головы, по одной на каждое крыло государства: одна – за щит, другая – за меч.
Размера головы гигантского, но пугает не размер. В изображении заметно очередное отступление от строгих канонов соцреализма – здесь нет требуемой жанром достоверности и вдохновленной Ренессансом анатомической точности. Нет, это конечно же фигуративная скульптура, но в стиле чувствуется давно искорененный авангардизм, когда черты лица редуцируются до нескольких рубленых планов. Как и в неоклассицизме, четко очерченные глазницы пусты, но вместо эллинистической безмятежности это напоминает о неотступной преданности ЧК. Сегодня памятник разрушается, а городские власти то ли по бедности, то ли по рассеянности все никак не демонтируют его для отправки в музей или куда-нибудь на хранение. Постамент уже забили граффити, потом замазали краской поверх, а памятник все стоит. Этот примостившийся в полузаброшенном, но оттого не менее оживленном пространстве памятник в своем роде самый жуткий из всех советских мемориалов. Это образ террора, причем куда более чистый, поскольку он лишен каких-либо квазигуманистических оговорок, ренессансных мотивов, прикрывавших репрессии 1930-х годов, которые к моменту создания памятника, в разгар брежневской эпохи, давно уже себя исчерпали. Это даже не памятник жестокости, но скорее напоминание, что террор по-прежнему в арсенале и при необходимости им всегда можно воспользоваться.
Между космосом и хаосом
Площадь Гагарина, Москва
Когда площадь перестает быть площадью? Найти ответ на эту загадку можно на площади Гагарина в Москве – пространстве, вызывающем оторопь. Это место столкновения четкого планирования и отсутствия плана как такового, футуризма и реваншизма, имперских мечтаний и нелепых случайностей, одна из жутчайших площадей на свете, способная довести до инфаркта любого градостроителя. Довольно сложно объяснить, в чем именно странность площади Гагарина, или даже проследить, как такое вообще получилось. Эта площадь куда лучше, нежели сравнительно разумная Красная, или прямо для людей устроенная Пушкинская, подходит такому аналитику, как я, поскольку в ней совмещаются весь ужас и восторг современной Москвы: это цепь градостроительных ошибок, приведшая к хронической болезни, это место, где вас тянет то блевать, то рукоплескать. Как и многие пространства, описанные в этой книге, площадь мы обнаружили случайно, когда искали что-то другое, в данном случае – памятник Юрию Гагарину, установленный к югу от центра Москвы. Выполненный в довольно странной смешанной стилистике «простой парень на высоченной колонне» памятник занимает на площади далеко не центральное место, а стоит в дальнем углу, так что и речь о нем пойдет позже. На выходе со станции метро (ничего особенного по завышенным московским стандартам) вы попадаете на приподнятую площадку, решенную в весьма традиционной эстетике с пузатыми неоцаристскими фонарными столбами, ненавязчивыми узорами общей планировки и зеленых насаждений и красными «каменными» парапетами, которые служат не только скамейками, но и границей территории, куда ступать не следует – они ограждают площадь от проезжей части, вызывающей серьезные опасения. После реконструкции 2001 года площадь стала гигантским транспортным узлом, где Ленинский проспект выходит на кольцевую дорогу через специальный проезд, под которым шумит железнодорожная станция, не говоря уже о метро, погребенном на глубине бомбоубежища.
Три из четырех сторон производят крайне необычное впечатление. Подобно новым урбанистам, советские градостроители сперва с большим энтузиазмом восприняли идею жилых домов для рабочих в непосредственной близости от мест, где они жили настоящей трудовой жизнью. Однако с развитием промышленности и урбанизации в 1950-х эта концепция была забыта. Здесь вы оказываетесь в непосредственной близости от огромной электростанции. Тот факт, что это способно удивить жителя Западной Европы, показывает, насколько мы позабыли о том, что, скажем, в Тэйт Модерн раньше производили электроэнергию, да и электростанция Бэттерси была нужна не только для спекуляций на рынке недвижимости. Но чтобы площадь с декоративными фонарями, скамьями, зелеными насаждениями и извилистыми дорожками упиралась прямо в изрыгающие дым котлы – это ситуация исключительная даже для здешних краев. Сомневаюсь, что Джейн Джекобс, выступая за сохранение производств внутри городов, имеет в виду нечто подобное. Присев на скамейку после похода по магазинам, вы видите контуры четырех бетонных башен охлаждения со стенами в пятнах от многолетних выбросов, а за ними выкрашенные красным и белым трубы. Все это придает месту несколько сюрреалистический характер, как будто изображение, какое обычно видишь издалека, когда едешь по скоростному шоссе, вдруг взяли и вставили в площадь XIX века нетрадиционного, правда, цветового решения. Прочие здания выполнены в похожей технике бриколажа. На одной стороне жилой корпус, застрявший между сталинским монументализмом и хрущевской невзыскательностью, как обычно в плачевном состоянии, с характерными захламленными балконами. Здание в десять этажей и тридцать вертикальных рядов в другом месте смотрелось бы громадиной, но здесь имеет жалкий вид. Прямо перед ним в линию с башнями стоит модернистская высотка в крайне обшарпанном состоянии. Бодрый хай-тек расположенного напротив высотки сравнительно нового ТЦ «Гагаринский» нужно, видимо, воспринимать как дань уважения космическому веку, которому и посвящена площадь. За металлическими зигзагами по синеватому стеклу есть даже
|
|
|
