Палатка на берегу. Косяки перелётных птиц

Вот уже неделю мы в пути. Уже или всего? Сейчас, сегодня утром, лежа на бильярдном столе, отмытый и побритый, прошлая неделя кажется, как во сне. Будто бы не было перевала, болезни, клещей. Снова солнечный свет наполняет комнату, рассыпаясь по стенам юркими солнечными зайчиками. За окном щебечут птицы. Щебечут уже совершенно по-летнему: звонко и многоголосо. В углах и у стен, на подоконниках, на полированных школьных столах – везде где можно, стоят бочки, ведра и горшки с вечнозелеными экваториальными растениями. Причудливые цветы, листья, отростки, яркий солнечный свет, гомон птиц за окном – всё не совпадает по времени и географическому месту с эти дремучим сибирским селением. Здесь, в этой комнате стиля тридцатых годов, ярко, тепло и уютно, пахнет цветами и свежей краской, а там, за чистыми стеклами верандовых окон, дергается колкий ветер и тяжелые тучи весят над Морем. Вот так бы лежал и лежал, тупо уставившись в потолок, выискивая в трещинках краски героев мультфильмов, животных и карикатурные рожицы. Не охота, совершенно не охота двигаться. Выходить на ветер, тащить долбанный рюкзак, потеть, бояться клещей и к вечеру снова искать ночлег. Радио на кухне, в гостиной телевизор, суп в кастрюле, электрический свет, и ни какого дыма, ветра, холода, страха. Уютно и спокойно. А что у нас? Провоняла вся одежда. Мышцы ноют, простыли... Стоит подумать о том, что нужно идти дальше – настроение портится. Всё! Ладно! Нужно взять себя в руки. И сам себе говоришь: «Очнись, малыш! Неделя позади! Встряхни башку – волшебное утро: ты лежишь на бильярдном столе в тридцатых годах первой третьи столетия под гомон сибирских птиц в зарослях райского леса в ярко освещенной комнате гостиницы у белой скалы на берегу штормящего озера с холодной водой. Наслаждайся – такого больше никогда не будет!»

Ещё пять минут лени и... «Вова, встаём – пора!»

Бабуля быстренько согрела нам чайник, побаловала печеньками в дополнение к нашему завтраку и пожелала счастливого пути. Большое спасибо за всё!

Улус Малая Бугульдейка довольно заброшенная деревенька, хотя и находится в часе ходьбы от Большой. От него начинается тропа до Усть-Анги. Тропа резко уходит в гору над водами Озера и так идет по вершинам сопок, редко спускаясь к воде. Льда на Байкале, как не бывало. Ночной сильный ветер сделал свое дело, правда на три недели позже. Местные жители ждали Воды к 1 мая (рыба видимо кончилась в погребах), зато нерповщики повеселились лишних двадцать дней. Нет худа без добра. Здесь на Байкале всё имеет две неразделимые стороны и каждая из сторон не хуже другой, каждая дополняет другую и не может без неё существовать. Ну, например: Русский (Иркутская область) и Бурятский берега. По обоим берегам Озера живут и русские и буряты. И те и другие почитают и Бурятских духов (Бурханы) и молятся в православных Церквях. Избы, одежда, кухня, язык, дети, жизненный уклад и быт, да практически всё – связано и навечно смешено (метисы). Но зато когда напьются отдельные представители народностей Славного Моря, тут же становятся – либо ярым бурятом, либо шипко белокостным русским. И... понеслась! Утром, отмачивая синяки, опохмеляются вместе или русской водкой, или бурятским тарасуном, чаще – и тем и другим и одновременно. Вот и деревни—то почти все: то Малая, то Большая. Видимо нажрутся два брата Бугульдейца, расхлещутся в дрибадан, и побрёл младший брат за бугор свою усадьбу рубить, и нарёк он её Малой.

По моему что-то в этом есть.

Так вот и идёшь – размышляешь. С одной стороны это очень хорошо. Это значит, что ничего не происходит, и не нужно носится по тропе и по сопкам в поисках решения проблем. С другой стороны скучно, когда ничего не происходит и разные мелочи становятся значимыми. Например, валяется на тропе патрон от карабина. Чей? Наверное Косарев выронил. У кого тут еще такие карабины? Вот и всё развлечение прожитого часа.

Грохот взлетающих куропаток из густой высокой жёлтой травы среди камней, напоминающих развалины древних укреплений, вернул меня к жизни и захотелось есть. Обед – так себе, обычный. Зато после обеда начались чудеса дикой природы. В зарослях Курильского чая на высоких прибрежных склонах отдыхали косули. Неожиданное наше появление с вершины, откуда нас не ждали, наделало переполох в этой идиллии парнокопытных. Козы метались по сопкам, вихрям проносясь вокруг нас, мелькая меж сосен белыми задами. Такого количества косуль я никогда не видел. На охоте сутками топчешь ноги, чтобы одну хотя бы обстрелять. Добыть – это охотничье счастье. Здесь же, табунами несутся сквозь чащу, ломая коряги. Потом остановятся на расстоянии дальше, чем выстрел, покрасуются, разглядывая нас и вальяжно потопают с пригорка в низ, в долину, раскачивая ягодицами. В натуре – козы!

Достали ружьё. Столько зверья, не ровен час Миша выползет – его-то встречать совсем не хочется. Тащить ружье в руках не удобно, с плеча сваливается – рюкзак мешает. Выход один – приторочить его к рюкзаку, но так, чтобы можно было, в случае чего, быстро выдернуть или, наклонившись, дать возможность стрелять другу. Как говорится: «Голь на выдумки хитра». В таких диких местах, в тайге всегда нужно быть наготове ко встречи с неожиданным. В любую секунду всё может измениться, и то, что казалось красивым и безопасным, заревёт и встанет на дыбы. И так весь день: с сопки на сопку, кругом зверьё, мы с оружием и никаких браконьерских шалостей – только вперед. Национальный Парк – охота запрещена, а жаль.

Змеи, скользкие жители тенистых расщелин, стали выползать погреться на солнышке и попадаться нам на глаза. Володя, идущий впереди, на одном из поворотов узкой тропы, протиснувшейся между скалой и сухим завалом валежника, вдруг резко отпрыгнул назад, произнеся что-то про маму. Мешок затрещал, но к счастью не разодрался о сучья, которые, с треском летели в низ с обрыва. На горячем выступе скалы, на уровни лица, свернувшись кольцами шипела гадюка. Вид у неё был устрашающий, тропа узкая – слева скала, справа обрыв – не обойдешь. Значит выход один: зацепив за кольца палкой, запускаем змея полетать вдоль скал... по вертикали.

Разговоры в пути о прожитом в пути сокращают преодолеваемый путь!

Вечереет, а летник Марта, о котором нам рассказывал Косарев, не попадается. Может мы не по той тропе идем? По мелкомасштабной карте отклонение на миллиметр равно отклонению на местности в несколько десятков, а то и сотен метров. В лесу, чтобы потерять тропу достаточно и двух-трех метров. Вполне может статься, что мы уже проскочили тропу на летник. Косарева говорил, что тропа должна спускаться к Морю. На берегу находится летник Марта – место нашей возможной ночёвки. Но как здесь сориентироваться – лес да скалы? С биноклем я присел на камень на краю обрыва осмотреть окрестности. И чёрт меня дернул (а может не чёрт), опустить глаза вниз. Меж белых кроссовок моих (скажем скромно) сильно натренированных ног, шипела ещё одна пестрая лента. Изнемогая от желания прильнуть ко мне холодными губами, эта красавица выписывала такие позы своим гибким телом, так извивалась у меня между ног, что сразу стало ясно, почему кой-кого называют змеями – прекрасно и опасно. Отпрыгнув, я достал фотоаппарат и сфотографировал её на память. После мы опять стали запускать змея.

Тропа под вечер к Морю всё же снизошла. Был ли это летник Марта – не известно. Скорее нет, так как летник подразумевает наличие каких нибудь строений – строений практически не было. Пара развалин на горизонте. Идти к ним было бессмысленно – там наверняка грязь, вонь, разруха. А там где грязь и разруха много клещей. У кромки Моря берег холодный и пустынный, зато тишина и нет паразитов. Ставим палатку. Сегодня ночуем здесь. После Бильярдной – не сахар, но не стоит беспокоиться – мы же покорители Священного, нам ли бояться трудностей и невзгод? Да и поздно уже искать зимовьё.

А какой вечер! Терпкие запахи юной травы. Дымок костерка, в смешении с ароматом гречневой каши и тушенки (слюнки текут). Чайник бурлит, просит заварки. Медные блики прибойной волны. Море – спокойное, широкое, уставшее за день. Горы Той стороны заснежены, заманчивы, нежны. Заходящее солнце подарило им бело-розовый летний наряд. Как невесты на выданье. (Хватит ли сил дойти до желанных невест?) Умиротворение. Отдых. Покой. Уставшее тело не лучшее место романтичной душе. Она сейчас там – и над Морем и Горами, и над нами и костром, над лесами, над полями...

На розовом небе появился клин лебедей, длинною в километр, не меньше. А за ним косяки гусей, табуны уток. И вдруг всё ожило. Курлыканье, гогот, свист. Птицы кружат на водами, отлетая куда-то парами, видимо к знакомым местам гнездовий. «С возвращением на Родину, спутницы лета, тепла, и вечной загадки упрямого продолжения жизни!» Завороженные мы стоим – маленькие человечки у крохотной палатки среди необъятного мира дикой природы. Кто мы для них с высоты? Опасные чёрные точки с двустволкой? Не знаю. Скорее всего, они нас даже не видят. Голубой дым костра на фоне коричневого поля быть может и виден. Но после стольких километров пути им на дым наплевать. Зато снизу всё очень красиво и неправдоподобно. Редко такое увидишь. Подобное мы рисовали в наших детских мечтах, начитавшись Джека, Фенимора и Жуля. Мечта, как сон – иногда сбывается.

Стемнело. Но и в темноте слышен свист крыльев и голоса в небесах. Костерок. Володя зашивает кроссовок. Я перематываю колено. День окончен.

20.05.92

Болезнь Володи. Начало Тажеранской степи. Солёные озёра. Клещи, клещи, сусличьи норы. Жара и жажда. Бурхан – Бурятский Бог. Лысые сопки, тяжесть подъёмов. Усть-Анга – малая Индия в лучах заходящего солнца. Сократ, его дом, его друзья. Знакомство, ужин, рассказы

Не всегда утро вечера мудренее. По крайней мере – краше не всегда. Вчерашний романтический вечер сменился хоть и солнечным, но говённым утром. Теперь Вова мучается желудком, подолгу сидит в траве, имеет бледный вид и вялую походку. Поменялись ролями – у меня завтрак, у него порошки. Мой мешок стал тяжелей.

Тажеранская степь формально начинается за речкой Анга, в устье которой мы планируем сегодня добраться. Но и в этих лысых сопках уже чувствуется свежесть степных Тажеранских ветров. Маленькие темные деревья, как бородавки на теле холмов. Редкие речки в холодных распадках ещё не растаяли, и лежат поверх травы длиной узкой полосой потемневшего льда. Солёные небольшие озёра, окаймлены скользкими белыми камнями и огромными каменными истуканами. Кишащие утками, куликами и турпанами, озёра манят прохладой, но жажду утолить не дают. Ни людей, ни животных – только Море и голые холмы до горизонта. «Хорошее место для торговли наркотиками. Два вертолета – вот дипломат, вот героин – и разлетелись. А вокруг на сто миль никого.» Жесткая, мелкая баранья трава. При каждом шаге разлетаются сотни мелких кузнечиков и сотни клещей прилипают к ногам. Клещи здесь отличаются от прибрежных количеством, размерами и наглостью. Их миллионы. Коричневые, величиной с копейку, они нагло лезут по брюкам, как будто стоишь в муравейнике. Стоит нагнуться до уровня травы, увидишь их на каждой травинке, как ягоды смородины. Сусличьи норы они облепили кольцом – в аккурат диаметру норы. Суслику – хоть не выходи. Правда, говорят, суслики от них не болеют, но все равно приятного мало. Позже, мы увидели коров с виноградинами напитых раздувшихся паразитов на шкуре. Зрелище – ни для детских глаз!

Жара и жажда. До Байкала не спустишься – высоко и опасно (берег крутыми скалами падает в воду), озёра соленые, реки ни реки – лед вдоль степи. Во фляге есть ещё пара глотков, но этого мало. К счастью, ближе к полудню стали попадаться убогие строения. У разбитой отары бурят-пастух всё пытался успокоить лошадь, дико таращившую глаза на нас и подающую задом. Толком не смог объяснить где мы находился, от карты шарахался, как его лошадь от нас, но направление на Усть-Ангу перстом указал. Воды пожалел. Ну не еврей ли?

У дороги Бурхан. Бурятское божество на святом месте осыпано монетами, бутылками, патронами и прочей пригодной ему мелочью. Выгоревшие ленты и тряпочки колышутся на ветру – символы веры и просьбы помочь. Я тоже привязал тряпицу и монетку бросил и попросил воды. На Бурятской Земле, у Бурятского Моря Бурятских Духов нужно почитать. Дорога дальняя и вся национальная, будем учтивы к традициям наций, да поможет нам Бог!

Через пару километров – ручей, а рядом бревно. Значит, полный котелок и костер. А это уже обед. Сработало! Спасибо духи! Слава Богу!

К вечеру мы были вымотаны основательно. Но где эта Усть-Анга, кто бы её знал. Высокие холмы, на которые и сил-то уж не было взбираться, не желали открывать панораму долины реки, заслоняли деревню. Что ж, пошли на залив к Байкалу. Там хоть вода, холодная чистая вода. Там может и заночуем.

Не успели разбить лагерь (всё что-то мялись, как чувствовали) – моторная лодка. Ребята сети ставят.

– Мужики, далеко до деревни?

– Не-е. Здесь, за поворотом. – и машет в сторону Моря.

Для него «за поворотом», для нас часа два утомительного подъёма вверх по склону. В такие минуты тяжёлого подъема на ум приходят разные мысли. Тогда мы стали рассуждать, как наши ребята в Афгане, в горах, вот так же устав, умудрялись ещё и воевать, когда с вершины внезапно застучит пулемет? Куда тут денешься? За что спрятаться? Как на ладони. Местность давно пристреляна. И сил нет, и бежать некуда и хрен сшибёшь этого урода с сопки – одна голова торчит маленькой точкой. Как они выживали? Эти мрачные мысли прибавляли упорства и сил – ребятам было гораздо труднее, они жизнью платили за то что устали.

На вершине холма мы застыли. Индия! Точно, у наших ног лежала Индия, и была она неописуемо красива. Чёрная речка, извиваясь от горизонта до Моря, цеплялась тонкими протоками за плоские берега, покрытые илом. Долину реки, накрытую коричнево-красной матовой дымкой, окаймляли волны холмов. До самого края вселенной, стояли холмы, причудливых форм и изгибов, размытые сумрачной охрой закатного солнца, пурпурным шаром зависшим над крохотным миром. Это воздух кажется красным в мелкой пыли не рожденных туманов. Маленькое селение прилепилось к подножью холма, и хитро подмигивает нам из тени мерцанием желтых окон старинных построек, маня разделить с ним ночь.

Пошли – разделим. Пока корячились на спуске, солнце село от Индии осталась Бурятская деревня по имени Усть-Анга. На берегу грязной речушки, из которой страшно пить из-за обилия дохлых гниющих баранов, лежавших в мутной воде, мы решили мостырить палатку. Мокрый и скользкий илистый берег не предвещал теплого сна и грозил увеличить вес промокшей палаткой. Нужно было на заливе остаться.

Анга – по-бурятски и эвенкийски – пасть животного, рот. В переносном значении – ущелье, расщелина, промоина, щель.

Вова пошёл в ближайший дом попросить колодезной чистой воды, я распинывал камни на месте ночлега.

– Стой, не вытаскивай! – Володя довольный мчался по берегу. – Я договорился насчёт ночлега!

– Отлично, Сигизмунд! – я обратно запихал в мешок палатку.

Быстро собрав пожитки, мы направились в ближайший дом.

У ворот усадьбы нас ждал молодой крепкий бурят с чудным именем Сократ. Не ударив в грязь лицом, я отозвался: «Эрик». Сократ заулыбался, открыл калитку, пригласил в дом.

Летний тонкобревенчатый домик, который нам выделили для ночлега, был снабжен национальной железной печуркой с огромной круглым отверстием для чана. У печи стоял струганный стол и две широкие лавки. Метровая загородка с одной стороны и печка с другой делили комнату на две равные части: кухню и место ночлега. Кроватей не было, был ровный пол – спят на полу. Нормально. Обустроив ложе, разложив коврики и спальники, переодевшись и помывшись, мы было взялись готовить ужин, как в сумрак жилища, ввалились два человека с огромными грязными рюкзаками. Местный пожарный (имени его я не помню), и огромный бурят по имени Мэлс – лесник этих мест. Поздоровавшись, познакомившись, не теряя времени, по хозяйски, они вытащили из мешков свежую рыбу и взялись варить уху. Мы помогали, как могли: чистили лук и картошку, топили печь, и всё такое. Пока суть да дело, Мэлс поведал нам тайну своего странного имени. Мэлс – это начальные буквы великих имён: Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Я тут же стал придумывать аббревиатуру своего имени, но ничего хорошего не получалось. На ужин мы уплетали горячих щук, творог, и чай с молоком. Тешили друг друга рассказами. Мужики жаловались на ОМОНовцев, которые отбирают сети, рубят лодки и даже бывает бьют местное население, мотаясь по округе на черном вертолете. А Анга и Байкал – кормилицы здешних жителей. Денег-то нет. Тайга кормит. Бараны, слава Богу, ещё не все передохли. Где работать? На что жить? Что делать? Кто виноват? Так могло продолжаться долго – больные темы особенно любимы и длинны. От слёз спасло только сообщение Вовы, что он спортивный врач, и разговор принял спортивную окраску. Мэлс заявил себя мастером спорта по вольной борьбе. Судя по комплекции это могло быть правдой. Спортивная тематика переросла в национальную и мы узнали, что вся сила бурят в хитрости. Кто хитрее – тот и победитель. Мэлс без устали рассказывал о проделках самого сильного бурятского духа, живущего на мысе Рытом. Ещё мы узнали, что Марта по-бурятски Конь.

– В древние времена с того берега Байкала – говорил Мэлс – плыли лошади. Но доплыл до этого берега только один конь – Марта. Но вода была настолько холодная, что, когда тот вышел на берег, у него отвалились копыта. Теперь то место, куда приплыл конь, называют Марта.

– Занятная история. Главное в неё можно верить, после всех твоих рассказов о Бурхане. – Мне нравился Мэлс – сильный, уверенный, хитрый.

Далеко за полночь, жутко раскочегарив печь, в жаре и духоте мы вчетвером спали на ровном полу.

21.05.92

Утро, больные бараны. Тажеранская степь. Дохлые животные. Жара, клещи, цикады, горячие ветра, вонь. Разбитый летник, водопой, перекус. Приморский хребет, тракт на МРС. Местные жители. Воспоминания. Турбаза «Маломорская». Встреча с завхозом, наше новое жильё – вагончик

Грохот, который устроили наши соседи, вернувшись с рыбалки, разбудил бы покойника. Доброе утро!

Снова рыба и творог на завтрак – это слишком. Мы – только чай. И на воздух. Запах речной добычи и неубранный стол вечерних бесед в маленькой душной коморке гонит нас в степь. До МРС километров 45. Сегодня нам их нужно пройти. Так не будем же время терять. Поблагодарив за гостеприимство Сократа и рыбаков за уху, сделав пару снимков на память у места ночевки и поздравив отца Сократа с днем рождения, мы собрались было уходить, как вдруг за изгородью увидели огромных баранов. Всё бы ничего, но у этих огромных баранов были огромные гнилые копыта длинною сантиметров тридцать и загнутые полукругом. Бедные животные не могли передвигаться нормально – они ползли на коленях.

– Что это, Сократ?

– Болеют. Вот уже второй год. Отец всю жизнь пастухом работает, но такого не видел. Раньше не было.

– Вылечить-то их можно? – было жалко смотреть на мучения животных.

– Не знаю. Ветеринар смотрел – ничего не сказал. – Сократ пожимал плечами. – Резать будем...

– Не боишься больное мясо есть? Вдруг ногти попрут, – моя глупая шутка.

Помявшись ещё немного у изгороди, мы попрощались. «Ты знал, что воду для ухи Сократ в реке набирал?» – очень кстати задал Володя вопрос. Я не знал и даже знать не хотел.

До моста через реку мы шли сквозь душное утро, а на слоеных прибрежных склонах паслись здоровые овцы, провожая нас печальными глазами. За рекой их ферма. За рекой начинается степь.

Одиноко стоящее хрупкое деревце на берегу реки у пригорка, на который взбегала дорога, казалось единственным и последним насаждением. Почему-то оно бросилось в глаза, и попало в объектив. Я предположить не мог, что оно действительно последнее на десятки километров вперед, что я буду помнить его до сего дня. И были на то основания.

Стоило подняться, вслед за дорогой, на холм, как тут же мы наткнулись на яму, полную трупов гниющих баранов. Они даже не были присыпаны землёй. Тучи зелёных жирных мух выли заупокойную над гнойною грудою тел. Смрад адской канавы преследовал нас на протяжении всего пути. Потому что на протяжении всего пути, то тут, то там мы натыкались на подобные ямы или одинокие трупы животных, порой с тросами на шее (машиной тащили). Господи! Какой экотуризм? Какой Гринпис? Это клуб любителей тухлого мяса! Противно. Жутко. Мерзко. Хочется срыгнуть.

Марево. Белое блюдо Светила. Дорога, тягучая как горячий пластмасс. Бесконечная, нудная, душная. Однородный пейзаж. Горизонт, сколько не шагай, не приближается. В любой стороне утомленное стадо, соленое озеро, черный остов разбитых строений, рёбра столбов, жухлые травы и редкие одинокие камни. Жажда. Клещи. Горячие ветры. Сводящий с ума, треск саранчи. И вонь!

Ясное дело, я размышлял о баранах. Бедные и счастливые животные. Они не знают, что такое старость. Они не умирают. Они рождены, чтобы погибнуть. Глупые, они даже не понимает, когда их тащат на шашлык. Именно поэтому баранина имеет особый вкус – адреналина в крови практически нет, так как нет боязни смерти. Коровы и свиньи чувствуют приближение смерти. Начинают орать и вырываться. Покорный же ягнёнок нежно смотрит в глаза, когда ему надрезают грудину и вырывают рукою сердце. Фу! Хорошо, что нас вчера кормили рыбой.

Интересно устроена жизнь: всего лишь пять дней назад на перевале мы тряслись от холода по колено в снегу, разгребали колючие льдины Байкала, набирая воды в котелок, сырая одежда липла и тлела, мокрые ноги синели от мёрзлой резины сапог. Сегодня – пекло, жажда и треск рассохшихся губ.

Стоило нам появиться маленькой точкой на вершине холма, копчёный хозяин огромной отары, усадив малолетних детей позади себя на круп лошади, ускакал в направление долговечности. Бинокль приближает горизонты и видно практически всё. Милое поселение, пережившее бомбардировку, встретило нас висячими замками и орущими в стойле овнами. Насос, торчащий из земли с пересохшими желобами поилок, казалось, навеки заржавел. Любопытно – попробовали качнуть. О, чудо! Чистая, холодная вода брызнула толстой струёй из чрева планеты. Сопя от удовольствия, мы пили и плескались, как дети. Потом пустили воду по желобам. Токая друг друга, овцы бросились пить. Бедолаги. Какого хрена, так мучить животных? Лень покачать насос? Уроды, ей Богу. Пейте, пейте – быть может не ляжете в яму у пыльной дороги.

Соорудив на скорую руку обед, не разжигая костра, перекусили. Прикинули по карте наше местоположение. Выходило – летник «Арка». Значить, если сворачиваем влево, выходим на тракт Еланцы – МРС. С вершины холма скорее всего мы увидим дорогу. Пошли на холм.

С холма нам открылся вид на Приморский хребет. С заснеженных острых вершин тянуло приятной прохладой. Там, высоко в темных горах прячется холод в разбухших снегах, ледник плачет вешними водами чистых ручьев и оживают легенды о бурых медведях. Величие и близость гор придает сил. От одного их вида расправляются плечи. Мысли яснее и дышится легче. Свежо. Степь за спиной, жара позади! Внизу вьется нитка грунтовой дороги, в сизой пыли ползущей машины. Спускаемся.

Судя по километровым столбам до МРС километров пятнадцать-двадцать. Переодевшись (не гоже в деревню входить в трусах), мы в белых рубашках шагаем по вечернему пустому шоссе. Хочется пить и мы тормозим «Жигули». В сельской местности всё просто – хочешь пить – тормози машину. И самое забавное в этом – тебе не откажут, не пошлют. Более того, объяснят, как куда дойти и где можно переночевать. А попробуй-ка в городе попить попроси!

Дорога круто уходит влево за гору. Это новая дорога, а посреди старой – огромная лужа или молодое озеро, с турпанами, утками, чайками. Возможно, именно в этом месте зарождается новый облом Тажеранской степи. И через тысячу лет ещё один остров окажется в море, как когда-то отломился и ушёл в Море остров Ольхон. У этого озера мы приготовим горячий обед, пора бы уже и поесть. В степи не было желания останавливаться – вонь и жара. Прошли её на голодный желудок. Здесь же – красота. Птицы, прохладно, и некуда спешить – до темноты по любому успеем в МРС. Дима приедет только 24-го. (Кто знал, что мы так разбежимся?). В деревне ночлег найдём.

Тарахтящие раздолбанные мотоциклы местного населения обязательно сворачивали к нам. Знакомства заканчивались приглашением погостить, ста граммами водки и удивлением нашим здоровьем (деревенские не любят ходить пешком). Слегка захмелев, мы кушаем горячий суп, а в небе кружит чёрный вертолет.

*** Лет двадцать назад мая мамка выкинула очередной трюк и вышла второй раз замуж. Отчима звали Володя (да простит меня друг за столь часто повторяющееся его имя) по прозвищу «Большой». По началу всё у них складывалось хорошо. Они даже умудрились родить мне сестренку и лет шесть прожили душа в душу. Но что-то потом не заладилось, жизнь дала трещину, короче они развелись. А куда денешь родственные отношения, скрутившие судьбы совместным ребенком. Чего бы там не было, а с первого по седьмой класс я называл его «папа», а дочь его есть мне родная сестра. Я знал, что Большой каждое лето работал на турбазе Маломорская в МРС по части электричества и, видимо, слыл здесь местным авторитетом и Казановой. Я встречал его где-то за месяц до нашего выхода, тогда-то он и сознался, что в середине мая планирует ехать на МРС работать. В общем, мы надеялись, что он там. Это означало место на турбазе до самого приезда Димы, халявские обеды и может быть что-то ещё. Вову он, естественно, знал с детства и уважал его за любовь к спорту и упорный склад ума. Ему Большой будет рад больше, чем мне. Хорошо, пускай тёзки сюсюкаются, а мне нужен ночлег – что-то морозит меня. Перегрелся.

В половине десятого мы ввалились на территорию пустующей турбазы Маломорская. Молодой рыжебородый сторож в толстых очках и грязной рубахе поверх штанов, заправленных в носки, что-то чинил в своём вагончике.

– Привет.

– Здорово.

– Слушай, братан, Володя Большой здесь?

– Нет. Он ещё не приезжал. А зачем он вам?

– Тут такое дело: Большой мой отчим, мы путешествуем – идём вокруг Байкала, нужно переночевать, а негде. Большой, говорил, что будет здесь, что договорится насчёт ночлега, в случае надобности. Подскажи, как быть? Как насчёт вагончика договориться?

– О! Это не ко мне. Это вам к завхозу надо.

– А где завхоза найти?

Борода с помощью рук объяснил, как дойти до завхоза по фамилии Шульгина. Её дом стоял угловым в улице и прекрасно был виден с любой точки турбазы. Пошёл к Шульгиной. Чтобы не обходить усадьбу, заметив женщину работающую в огороде, стучусь с заднего двора. Открывает калитку мужик, рядом с ним женщина та, которую я видел в огороде.

– Добрый вечер. Здесь живёт завхоз Шульгина?

– У неё вход с той стороны. – был короткий ответ, и калитка закрылась.

О`кей. Иду с той стороны. Стучусь. Открывает эта же женщина – она и есть Шульгина – завхоз. Отличная шутка! Я популярно объясняю кто я есть, чё мне надо и на сколько. Как ни странно, она без проблем, даёт добро на проживание трёх дней (до 24-го), абсолютно бесплатно, в отдельном вагоне. Более того, наказывает мне, чтобы у рыжебородого я взял ключи от вагончика с работающей плитой. Благодать! Иногда полезно быть пасынком.

Плита не работает. Вова где-то носится с чайником, пытаясь добыть кипяток. Я в страшном ознобе трясусь под двумя матрасами, обожжённый Тажеранским солнцем.

22.05.92

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: