 |
ПРИЛОЖЕНИЕ 2 страница
|
|
|
|
Всадник в зеленом сетует на то, что его сын отказывается изучать правоведение или теологию и мечтает посвятить себя поэзии, в ответ Дон Кихот произносит красноречивую речь в защиту юноши. «Вывод же из всего мною сказанного, сеньор идальго, тот, что вашей милости не следует препятствовать своему сыну идти, куда его ведет его звезда, ибо если он, должно полагать, школяр добрый и уже благополучно взошел на первую ступень наук, а именно ступень языков, то теперь, обладая таковыми знаниями, он самостоятельно взойдет и на вершину светских наук, которые так же к лицу истинному дворянину, дворянину, что называется, в плаще и при шпаге, так же возвышают его и служат ему к чести и украшению, как митры украшают епископов, а мантии — опытных судейских. < …> и если короли и вельможи видят, что чудесная наука поэзии в руках людей благоразумных, добродетельных и степенных, то к таким поэтам они проникаются уважением, чтут и награждают их и даже венчают листьями дерева, в которое никогда не ударяет молния, — в знак того, что никто не имеет права обидеть стихотворцев, коих чело подобным венком почтено и украшено».
Едва закончив мирную беседу (с Сервантесом в роли суфлера), наш бедный рыцарь опять готов ввязаться в ужасное и ни с чем не сообразное приключение.
ГЛАВА 17
После фарсовой сцены с творогом, который Санчо положил в шлем Дон Кихоту, следует приключение со львами — львом и львицей, — которых губернатор оранский послал в подарок испанскому королю{51}. Дон Кихот останавливает повозку и требует выпустить зверей, чтобы он мог с ними сразиться. «< …> едва сторож увидел, что Дон Кихот уже наготове и что, из боязни навлечь на себя гнев вспыльчивого и дерзкого кавальеро, ему не миновать выпустить льва, он настежь распахнул дверцу первой клетки, где, повторяем, находился лев величины, как оказалось, непомерной, — чудовищный и страховидный лев. Прежде всего лев повернулся в своей клетке, выставил лапы и потянулся всем телом, засим разинул пасть, сладко зевнул и языком почти в две пяди длиною протер себе глаза и облизал морду, после этого он высунулся из клетки и горящими, как угли, глазами повел во все стороны; при этом вид его и движения могли бы, кажется, навести страх на самоё смелость. Дон Кихот, однако, смотрел на него в упор, — он с нетерпением ждал, когда же наконец лев спрыгнет с повозки и вступит с ним в рукопашную, а он изрубит льва на куски».
|
|
|
Дон Кихот выказывает неподдельную доблесть.
«Однако благородный лев, не столь дерзновенный, сколь учтивый, оглядевшись, как уже было сказано, по сторонам и не обращая внимания на Дон-Кихотово ребячество и молодечество, повернулся и, показав Дон Кихоту зад, прехладнокровно и не торопясь снова вытянулся в клетке; тогда Дон Кихот велел сторожу ударить его, чтобы разозлить и выгнать из клетки.
— Этого я делать не стану, — возразил сторож, — ведь коли я его раздразню, так он первым делом разорвет в клочки меня. Пусть ваша милость, сеньор кавальеро, удовольствуется уже сделанным, ибо по части храбрости лучшего и желать невозможно, испытывать же судьбу дважды не годится. В клетке у льва дверца отворена: он волен выходить или не выходить, но ежели он до сей поры не вышел, стало быть и до вечера не выйдет. Твердость духа вашей милости уже доказана, — от самого храброго бойца, сколько я понимаю, требуется лишь вызвать недруга на поединок и ожидать его на поле брани, если же неприятель не явился, то позор на нем, а победный венок достается ожидавшему».
Когда вернулись его убежавшие спутники, Дон Кихот восклицает:
|
|
|
«— Что ты на это скажешь, Санчо? < …> Какое чародейство устоит против истинной отваги? Чародеи вольны обрекать меня на неудачи, но сломить мое упорство и мужество они не властны». По пути Дон Кихот расхваливает дону Дьего доблести странствующего рыцарства: «< …> рыцарь же странствующий пусть проникает в самые глухие уголки мира, блуждает в непроходимых дебрях, показывает чудеса храбрости, в пустынных местах, в разгар лета, терпит жгучие лучи солнца, зимою — бешеный ветер и жестокий мороз; да не пугают его львы, да не устрашают чудища, да не ужасают андриаки, ибо главная и прямая его обязанность в том именно и состоит, что за первыми он должен охотиться, на вторых нападать и одолевать всех без изъятья. А как и мне тоже выпало на долю вступить в ряды рыцарства странствующего, то и не могу я не совершать всего того, что, по разумению моему, входит в круг моих обязанностей, и вот почему нападение на львов, на которых я ныне напал, я почел прямым своим долгом, хотя и сознавал, что это из ряду вон выходящее безрассудство < …> ».
Дон Кихот выражает желание впредь прозываться Рыцарем Львов, а не Рыцарем Печального Образа.
ГЛАВА 18
Прибыв в свое имение, дон Дьего представляет Дон Кихота жене; он оказывается первым человеком в книге, с искренней похвалой отозвавшимся о рыцаре:
«— Окажите, сеньора, присущее вам гостеприимство находящемуся перед вами Дон Кихоту Ламанчскому; это странствующий рыцарь, самый отважный и самый просвещенный, какой только есть на свете», — говорит он, хотя и сомневается в здравомыслии гостя. Дон Кихот объясняет сыну дона Дьего, дону Лоренсо, почему странствующее рыцарство — это наука, включающая в себя все или почти все науки на свете. Дон Кихот наслаждается жизнью в доме дона Дьего, но через четыре дня решает продолжить путь на турнир в Сарагосе. Санчо Панса набивает съестным суму, и они с Дон Кихотом покидают гостеприимный дом. «Отец с сыном снова подивились сумбурным речам Дон Кихота, разумным и вздорным попеременно, а также тому, с каким упорством и настойчивостью, несмотря ни на что, стремился он к злоключениям своих приключений < …> ».
ГЛАВА 19
На дороге они встречают компанию студентов и поселян, приглашающих их на свадьбу Китерии Прекрасной и Камачо Богатого. Один из студентов объясняет, что в Китерию влюблен ее сосед Басильо. «Как скоро оба вошли в возраст, то отец Китерии порешил не пускать Басильо к себе в дом, а чтобы раз навсегда покончить со всякими подозрениями и опасениями, вознамерился он выдать свою дочь за богача Камачо, выдать же ее за Басильо не заблагорассудил, ибо тот более щедро наделен дарами природы, нежели дарами Фортуны. Однако же, если говорить положа руку на сердце, без малейшей примеси зависти, то Басильо — самый ловкий парень, какого я только знаю, здорово мечет барру, изрядный борец, в мяч играет великолепно, бегает, как олень, прыгает, как серна, кегли сбивает точно какой волшебник, поет, как жаворонок, гитара у него прямо так и разговаривает, а главное, шпагой он владеет — лучше нельзя.
|
|
|
— По одному этому, — молвил Дон Кихот, — названный вами юноша достоин жениться не только на прекрасной Китерии, но и, наперекор Ланселоту и всем, кто вздумал бы тому воспрепятствовать, на самой королеве Джиневре.
— Подите скажите об этом моей жене! — вмешался до сих пор молча слушавший Санчо Панса. — Она стоит на том, что каждый должен жениться на ровне, по пословице: два сапога — пара. А мне бы хотелось, чтобы добрый этот Басильо, который мне уже пришелся по душе, женился на сеньоре Китерии, а кто мешает влюбленным жениться, тем, когда помрут, дай Бог царство небесное, место покойное (Санчо хотел сказать нечто противоположное)».
Студент продолжает:
«— Мне остается досказать лишь вот что: с той поры, как Басильо узнал, что прекрасная Китерия выходит за Камачо Богатого, он уже более не смеется и разумного слова не вымолвит; теперь он вечно уныл и задумчив, говорит сам с собой (верный и непреложный знак того, что он тронулся), ест мало и спит мало, а коли и ест, то одни лишь плоды, спит же он, если только это можно назвать сном, не иначе как в поле, на голой земле, словно дикий зверь, по временам поднимает глаза к небу, по временам уставляет их в землю и застывает на месте, так что, глядя на него, можно подумать, будто перед вами одетая статуя, чье платье треплет ветер. Коротко говоря, по всем признакам, он пылает любовью, и мы, его знакомые, все, как один, убеждены, что если завтра прекрасная Китерия скажет Камачо «да», то для Басильо это будет смертным приговором».
|
|
|
ГЛАВА 20
Великолепный перечень блюд, подававшихся на свадьбе, сравним с гастрономическим раем «Мертвых душ» Гоголя. («Целый бычок, насаженный на вертел из цельного вяза и жарившийся на огне»; «в просторном брюхе бычка было зашито двенадцать маленьких молоденьких поросят, отчего мясо его должно было стать еще вкуснее и нежнее»; котлы «столь неприметно вбирали в себя и поглощали бараньи туши, точно это были не бараньи туши, а голуби»; «свыше шестидесяти бурдюков вместимостью более двух арроб каждый [шесть галлонов] < …> с вином лучших сортов». ) Санчо оказывается отличным едоком. Из гигантского котла ему вылавливают «трех кур и двух гусей». Пока он уминает угощение, привлекшее его на сторону Камачо, перед собравшимися разыгрывается представление масок. Санчо утомляет своими поговорками не только Дон Кихота, но и читателя.
ГЛАВА 21
Чтобы вернуть любимую, Басильо прибегает к хитрости. Воткнув в землю один конец длинной шпаги, он «с безумною стремительностью и непреклонною решимостью бросился на острие, мгновение спустя окровавленное стальное лезвие вошло в него до половины и пронзило насквозь, и несчастный, проколотый собственным своим оружием, обливаясь кровью, распростерся на земле». С помощью Дон Кихота он убеждает священника обвенчать его перед смертью с Китерией, после чего она сможет выйти замуж за Камачо. Растроганный до слез священник благословляет молодых, «новобрачный же, как скоро получил благословение, с неожиданною легкостью вскочил и с необычайной быстротою извлек шпагу, для которой ножнами являлось его собственное тело. Все присутствовавшие подивились этому, а иные, отличавшиеся не столько сметливостью, сколько простодушием, стали громко кричать:
— Чудо! Чудо!
Однако ж Басильо объявил:
— Не " чудо, чудо", а хитрость, хитрость!
Священник, растерянный и сбитый с толку, бросился к нему и, пощупав обеими руками рану, обнаружил, что лезвие прошло не через мякоть и ребра, а через железную трубочку, в этом месте искусно прилаженную и наполненную кровью, которая, как потом выяснилось, не сворачивалась, оттого что была особым образом изготовлена».
Дон Кихот одерживает еще одну моральную победу — не дает разгореться битве между сторонниками Басильо и Камачо. Громоподобным голосом он кричит: «что Бог сочетал, того человек да не разлучает, а кто попытается это сделать, тому прежде надлежит изведать острие моего копья.
|
|
|
И тут он с такой силой и ловкостью начал размахивать своим копьецом, что навел страх на всех, кто его не знал». В конце концов Камачо смиряется и приказывает продолжать веселье в честь Китерии и Басильо.
ГЛАВА 22
Еще в доме дона Дьего Дон Кихот сообщил о своем намерении по пути в Сарагосу исследовать пещеру Монтесиноса. Пробыв три дня у молодых, он просит дать ему проводника и отправляется к пещере. Проводник предлагает запастись веревками, чтобы потом, обвязавшись ими, спуститься вниз.
«Дон Кихот объявил, что хотя бы то была не пещера, но пропасть, он должен добраться до самого ее дна; и для того купили они около ста брасов веревки и на другой день, в два часа пополудни, достигли пещеры, спуск в которую, широкий и просторный, скрывала и утаивала от взоров стена частого и непроходимого терновника, бурьяна, дикой смоквы и кустов ежевики. Приблизившись к пещере, студент, Санчо и Дон Кихот спешились, после чего первые двое крепко-накрепко обвязали Дон Кихота веревками; и в то время как его опоясывали и стягивали, Санчо обратился к нему с такими словами:
— Подумайте только, государь мой, что вы делаете, не хороните вы себя заживо и не уподобляйтесь бутыли, которую спускают в колодец, чтобы остудить. Право, ваша милость, не ваше это дело и не ваша забота исследовать пещеру, которая, наверно, хуже всякого подземелья.
— Вяжи меня и помалкивай, — сказал Дон Кихот, — этот подвиг, друг Санчо, уготован только мне».
У входа в пещеру Дон Кихот взывает к Дульсинее: «-< …> ведь я ни о чем другом не прошу, кроме как о помощи твоей и покровительстве, в коих я ныне более чем когда-либо нуждаюсь. Я намерен низринуться, низвергнуться и броситься в бездну, которая здесь предо мною разверзлась, броситься единственно для того, чтобы весь мир узнал, что если ты мне покровительствуешь, то нет такого превышающего человеческие возможности подвига, которого я не взял бы на себя и не совершил».
Дон Кихот спускается на глубину в восемьдесят фа-томов (480 футов), и через полчаса его извлекают на поверхность в блаженном обмороке.
ГЛАВА 23
Дон Кихот рассказывает о своих приключениях. Спустившись не слишком глубоко, он проник во впадину в стене пещеры и там погрузился в глубочайший сон. Проснулся он на прелестном лугу. Его глазам открылся пышный королевский дворец из прозрачного хрусталя, из которого вышел его приветствовать Монтесинос.
«Много лет, доблестный рыцарь Дон Кихот Ламанчский, мы ожидаем тебя в заколдованном этом безлюдье, дабы ты поведал миру, что содержит и скрывает в себе глубокая пещера, именуемая пещерою Монтесиноса, куда ты проник, совершив таким образом уготованный тебе подвиг, на который только ты с необоримою твоею отвагою и изумительною стойкостью и мог решиться. Следуй же за мною, досточтимый сеньор, я хочу показать тебе диковины, таящиеся в прозрачном этом замке, коего я — алькайд и постоянный главный хранитель, ибо я и есть Монтесинос, по имени которого названа эта пещера».
Монтесинос рассказывает о том, как он вырезал сердце из груди Дурандарта, павшего под Ронсевалем, чтобы поднести его возлюбленной рыцаря, а затем ведет к гробнице, в которой, положа на сердце правую руку, покоится рыцарь.
«Это и есть мой друг Дурандарт, цвет и зерцало всех влюбленных и отважных рыцарей своего времени. Его, как и многих других рыцарей и дам, околдовал Мерлин, французский волшебник, а о Мерлине говорят, будто он сын дьявола, мне же сдается, что сын-то он, может, и не сын, но что он самого дьявола, как говорится, за пояс заткнет. Как и для чего он нас околдовал — ничего не известно, однако ж со временем это узнается, и время это, мне думается, недалеко». И хотя Мерлин держит их в заколдованном царстве вот уже более пятисот лет, никто из них не умер. Дон Кихот становится свидетелем множества других чудес, в том числе шествия леди Белермы, возлюбленной Дурандарта, несущей в руках его сердце. От горя ее красота померкла. «< …> не будь этого [продолжает Монтесинос], вряд ли могла бы с нею соперничать по красоте, прелести и изяществу сама великая Дульсинея Тобосская, которая столь широкою пользуется известностью во всей нашей округе, да и во всем мире».
«Ну уж это вы оставьте, сеньор дон Монтесинос, — прервал я [Дон Кихот] его, — пожалуйста, рассказывайте свою историю, как должно. Известно, что всякое сравнение всегда неприятно, следственно, незачем кого бы то ни было с кем-либо сравнивать. Несравненная Дульсинея Тобосская — сама по себе, а сеньора донья Белерма — также сама по себе была и самою по себе останется, и довольно об этом». Монтесинос приносит извинения.
Хотя Дон Кихот провел в пещере не более получаса, но в заколдованном царстве Монтесиноса он пробыл три дня без еды и сна. На лугу он видел трех поселянок, на которых Санчо прежде указал как на Дульсинею и ее спутниц. «Я спросил Монтесиноса, знает ли он их, он ответил, что нет, но что, по его разумению, это какие-то заколдованные знатные сеньоры, которые совсем недавно на этом лугу появились, и что это, мол, не должно меня удивлять, ибо в этих краях пребывают многие другие сеньоры как времен протекших, так и времен нынешних, и сеньорам этим чародеи придали самые разнообразные и необыкновенные облики, среди каковых женщин он, Монтесинос, узнал королеву Джиневру и придворную ее даму Кинтаньону, ту самую, чье вино пил Ланселот, «Из Британии приехав».
Дон Кихот рассказывает, как одна из поселянок подошла к нему, чтобы одолжить денег для сеньоры Дульсинеи, он дал ей все, что у него было, и поклялся «никогда не отдыхать и еще добросовестнее, чем инфант дон Педро Португальский, объезжать все семь частей света до тех пор, пока я сеньору Дульсинею Тобосскую не расколдую". — " Вы еще и не то обязаны сделать для моей госпожи», — сказала мне на это девица».
Тут она схватила четыре реала и вместо поклона подпрыгнула на два локтя от земли».
ГЛАВА 24
Другие фантастические эпизоды романа всегда объяснялись реалистически либо обманом со стороны других людей, либо самообманом, иллюзией Дон Кихота. Но в данном случае у нас нет оснований игнорировать фактор времени и фактор пространства, к тому же и сам Дон Кихот должен был бы знать, спал он или нет. Глава начинается с попытки переводчика разобраться в этом деле.
«Переводчик великой этой истории объявляет, что, дойдя до главы о приключениях в пещере Монтесиноса, он обнаружил на полях подлинника следующие собственноручные примечания первого автора этой истории Сида Ахмета Бен-инхали:
" Я не могу взять в толк и заставить себя поверить, что с доблестным Дон Кихотом все именно так и происходило, как о том в предыдущей главе повествуется, и вот почему: все приключения, случавшиеся с ним до сих пор, были вероятны и правдоподобны, но приключение в пещере в высшей степени несообразно, и у меня нет никаких оснований признать его истинность. И все же я далек от мысли, чтобы Дон Кихот, правдивейший идальго и благороднейший рыцарь своего времени, мог солгать; он не солгал бы, даже если б весь был изранен стрелами. С другой стороны, повествовал и рассказывал он об этом приключении со всеми вышеприведенными подробностями, и я полагаю, что за такой короткий срок он не мог сочинить всю эту кучу нелепостей; словом, если это приключение покажется вымышленным, то я тут ни при чем, и я его описываю, не утверждая, что оно выдумано, но и не высказываясь за его достоверность. Ты, читатель, понеже ты человек разумный, сам суди обо всем, как тебе будет угодно, мне же нельзя и не должно что-либо к этому прибавлять; впрочем, передают за верное, будто перед самой своей кончиной и смертью Дон Кихот от этого приключения отрекся и объявил, что он сам его выдумал{52}, ибо ему казалось, что оно вполне соответствует тем приключениям, о коих он читал в романах, и вполне согласуется с ними" ».
В конце главы рыцарь со своим оруженосцем подъезжают к постоялому двору «и, к радости Санчо, Дон Кихот принял его не как обыкновенно — за некий замок, а за самый настоящий постоялый двор».
ГЛАВА 25
На постоялый двор прибывает кукольник Педро, левый глаз и половина щеки которого заклеены пластырем из зеленой тафты. С ним путешествует обезьянка-прорицательница.
«— Сеньор! Это животное не дает ответов и ничего не сообщает касательно будущего, вот о прошлом ей кое-что известно и немного — о настоящем.
— Ей-же-ей, — воскликнул Санчо, — я ломаного гроша не дам за то, чтоб мне угадали мое прошлое! Потому кто же знает его лучше, чем я? И платить за то, чтобы мне сказали, что я и сам знаю, это глупее глупого. Но если уж тут знают и настоящее, то вот, пожалуйста, мои два реала, а теперь скажите, ваше высокообезьянство, что поделывает сейчас моя жена Тереса Панса и чем она занимается?
Маэсе Педро не пожелал взять денег и сказал:
— Я не желаю получать вознаграждение вперед, прежде должно его заработать.
Тут он дважды хлопнул себя правой рукой по левому плечу, вслед за тем обезьянка одним прыжком взобралась к нему, нагнулась к его уху и начала быстро-быстро щелкать зубами, а немного погодя другим таким же прыжком очутилась на земле, и тогда маэсе Педро с чрезвычайною поспешностью опустился перед Дон Кихотом на колени и, обнимая его ноги, заговорил:
— Я обнимаю ноги ваши так же точно, как обнял бы Геркулесовы столпы, о бесподобный восстановитель преданного забвению странствующего рыцарства! О рыцарь Дон Кихот Ламанчский, чьи заслуги выше всяких похвал, ободрение слабых, опора падающих, рука помощи павшим, оплот и утешение всех несчастных!
Дон Кихот остолбенел, Санчо пришел в изумление, < …> хозяин недоумевал — словом, речи раешника ошеломили всех, а он между тем продолжал:
— А ты, о добрый Санчо Панса, лучший оруженосец лучшего рыцаря в мире, возрадуйся, ибо добрая жена твоя Тереса в добром здравии, и в настоящее время она чешет лен, а чтобы у тебя не оставалось сомнений, я еще прибавлю, что слева от нее стоит кувшин с отбитым горлышком, и, чтоб веселей было работать, вина в нем отнюдь не на донышке».
В то время как Педро расставляет раек, Дон Кихот высказывает подозрение, что кукольник заключил союз с дьяволом.
ГЛАВА 26
Мальчик, помощник Педро, рассказывает о разыгрываемых куклами событиях.
«— Правдивая эта история, которую мы предлагаем вниманию ваших милостей, целиком взята из французских хроник и тех испанских романсов, которые передаются у нас из уст в уста, так что даже малые ребята знают их на память. В ней рассказывается о том, как сеньор дон Гайферос освободил супругу свою Мелисендру, которая находилась в плену у мавров в Испании, в городе Сансуэнье, — так в те времена называлась Сарагоса». < …>
От взора любопытных, которые обыкновенно все замечают, не укрылось, как Мелисендра спускалась с балкона и садилась на коня, о чем они и донесли королю Марсилию, и король велел сей же час бить тревогу. Глядите, как все это у них быстро: вот уже на всех мечетях ударили в колокола, и город дрожит от звона.
— Ну, уж это положим! — вмешался тут Дон Кихот. — Насчет колоколов маэсе Педро оплошал: у мавров не бывает колоколов, а есть литавры и нечто вроде наших гобоев, а чтобы в Сансуэнье звонили колокола — это явный и невообразимый вздор.
После таких слов маэсе Педро перестал звонить и сказал:
— Не придирайтесь, сеньор Дон Кихот, к мелочам и не требуйте совершенства, — все равно вы его нигде не найдете. Разве у нас сплошь да рядом не играют комедий, где всё — сплошная нелепость и бессмыслица? И, однако ж, успехом они пользуются чрезвычайным, и зрители в совершенном восторге им рукоплещут. Продолжай, мальчик, и никого не слушай, пусть в этом моем представлении окажется столько же несообразностей, сколько песчинок на дне морском, — у меня одна забота: набить кошелек».
Мальчик продолжает, и тут на Дон Кихота находит приступ безумия, он в один прыжок оказывается у сцены и принимается кромсать мечом кукольных мавров, пока не опрокидывает раек. Педро сокрушен потерей, и Санчо предлагает Дон Кихоту уплатить за причиненный ущерб.
«— Теперь я совершенно удостоверился в том, в чем мне уже не раз приходилось удостоверяться, — заговорил Дон Кихот, — а именно, что преследующие меня чародеи первоначально показывают мне чей-нибудь облик, как он есть на самом деле, а затем подменяют его и превращают во что им заблагорассудится. Послушайте, сеньоры: говорю вам по чистой совести, мне показалось, будто все, что здесь происходит, происходит воистину, что Мелисендра — это Мелисендра, Гайферос — Гайферос, Марсилий — Марсилий, Карл Великий — Карл Великий, вот почему во мне пробудился гнев, и, дабы исполнить долг странствующего рыцаря, я решился выручить и защитить беглецов и, движимый этим благим намерением, совершил все то, чему вы явились свидетелями. Если же вышло не так, как я хотел, то виноват не я, а преследующие меня злодеи, и хотя я допустил оплошность эту неумышленно, однако ж я сам себя присуждаю к возмещению убытков. Скажите, маэсе Педро, сколько вы хотите за сломанные куклы? Я готов сей же час уплатить вам доброю и имеющею хождение кастильскою монетою». Дон Кихот поочередно платит за каждую из кукол, потом все вместе садятся ужинать. На следующий день маэсе Педро поднимается ни свет ни заря и покидает постоялый двор прежде, чем Дон Кихот и Санчо Панса трогаются в путь.
ГЛАВА 27
Выясняется, что кукольник Педро с зеленой повязкой на глазу — это на самом деле Хинес де Пасамонте, один из каторжников, освобожденных Дон Кихотом в двадцать второй главе первой части. Разумеется, предсказания его обезьянки оказываются надувательством: прежде чем расположиться в каком-нибудь селе, он собирал необходимую информацию, а потом делал вид, что повторяет слова обезьянки. Прибыв на постоялый двор, он, разумеется, узнал Дон Кихота и Санчо Пансу и потому смог без труда их поразить. По пути Дон Кихоту с помощью длинной речи удается утихомирить жителей двух сел, в насмешку друг над другом ревущих ослом. Однако мир нарушает Санчо, решивший продемонстрировать свое искусство реветь по-ослиному. Толпа набрасывается на Санчо, а Дон Кихот постыдно спасается бегством.
ГЛАВА 28
Жестоко избитый Санчо Панса хочет вернуться домой. Он начинает подсчитывать причитающееся ему жалованье, однако угрызения совести берут верх. «Государь мой! Я сознаю, что мне недостает только хвоста, иначе был бы я полным ослом. Коли вашей милости угодно мне его привесить, то я буду считать, что он висит на месте, и в качестве осла буду служить вам до конца моих дней. Простите меня, ваша милость, и сжальтесь надо мной, — ведь я сущий младенец и худо во всем разбираюсь, и болтаю я много неумышленно: такая уж у меня слабость, а кто грешит да кается, тому грехи отпускаются».
ГЛАВА 29
Оказавшись на берегу реки Эбро, Дон Кихот воображает, что пустая лодочка, привязанная к стволу дерева, призывает его отправиться на помощь какому-то попавшему в беду рыцарю. «С этими словами он прыгнул в лодку, Санчо следом за ним, затем была перерезана бечевка, и лодка начала медленно удаляться; и вот когда Санчо увидел, что он уже на расстоянии примерно двух локтей от берега, то в предчувствии неотвратимой гибели задрожал всем телом, но особенно он закручинился, услышав рев осла и увидев, что Росинант из сил выбивается, чтобы сорваться с привязи < …> »{53}.
Через некоторое время «глазам их явились большие мельницы, стоявшие посреди реки, и, едва увидев их, Дон Кихот громким голосом сказал Санчо:
— Смотри, смотри! Вон там, друг мой, виднеется то ли город, то ли замок, то ли крепость, в которой, уж верно, находится заключенный рыцарь, а может статься, некая униженная королева, инфанта или принцесса, и вот ради того, чтобы оказать им помощь, я сюда и доставлен.
— О каком, черт побери, городе, о какой крепости и о каком замке вы, государь мой, толкуете? — возопил Санчо. — Разве вы не видите, что это водяные мельницы, на которых мелют зерно?
— Молчи, Санчо, — сказал Дон Кихот, — они только кажутся мельницами, но это не мельницы. Я уж тебе говорил, что волшебные чары обладают свойством подменять и искажать подлинную сущность любого предмета. Я не хочу сказать, что один предмет превращается в другой на самом деле, — нет, подмена происходит только в нашем воображении, как это показал случай с превращением моей Дульсинеи, о ней же все упование мое.
Тем временем лодка попала в самую стремнину и начала продвигаться вперед быстрее, чем прежде. Мукомолы, работавшие на мельницах, заметив, что по реке движется лодка и что ее несет прямо в водоворот, образуемый мельничными колесами, схватили длинные шесты и выбежали на плотину, чтобы остановить лодку, а как лица их и одежда были в муке, то вид у них был довольно страшный < …> ».
Дон Кихот, выкрикивая угрозы, обнажает меч, но все же мукомолам удается спасти рыцаря и Санчо, хотя и опрокинув их в воду. Владелец лодки требует возмещения убытков, и Дон Кихот соглашается заплатить. «Затем он возвысил голос и, повернувшись лицом к мельницам, молвил:
— Кто бы вы ни были, друзья мои, ввергнутые в это узилище, простите меня: к несчастью для меня и для вас, я не могу выручить вас из беды. Видно, подвиг сей какому-либо другому рыцарю предуготован и предназначен».
Любопытно, что в эпизоде с водяными мельницами ни сам Дон Кихот, ни его оруженосец не вспоминают эпизод с ветряными мельницами из первой части.
ГЛАВА 30
Дон Кихот встречает охотящихся герцога с герцогиней. Они узнают его и, желая позабавиться, приглашают в свой замок, где ему оказывают прием, достойный странствующего рыцаря.
ГЛАВА 31
Дон Кихот приказывает Санчо обуздать свой язык. Но за него вступается герцогиня:
«— Клянусь жизнью моего мужа, — сказала герцогиня, — что Санчо не отойдет от меня ни на шаг. Я его очень люблю и знаю, что он очень умен».
Здравомыслящий священник, оказавшийся за герцогским столом, отчитывает Дон Кихота.
«Духовник, слышавший весь этот разговор про великанов, душегубов и колдовство, догадался, что это и есть Дон Кихот Ламанчский, которого историю герцог читал постоянно, между тем духовник порицал его за это многократно и уверял, что глупо с его стороны читать подобные глупости. И вот теперь, совершенно удостоверившись в правильности своих предположений, он в превеликом гневе заговорил с герцогом:
— Ваша светлость! Вам, государь мой, придется давать ответ Богу за выходки этого молодца. Я склонен думать, что этот самый Дон Кихот, Дон Остолоп или как его там, не столь уж слабоумен, каким ваша светлость себе его представляет, а потому и не след вам потворствовать его дурачествам и сумасбродствам.
|
|
|
