Состояние империи от смерти царицы феодоры до вступления на престол алексея I Комнина

Смерть царицы Феодоры (31 августа 1056 г.), последней представительницы Македонского дома, выдвигала вопрос, всегда представлявший повод к неожиданным осложнени­ям, — о замещении трона. Не может быть сомнения, что ему следовало выступить уже два года назад, когда семидесяти­летней Феодоре выпала очередь занять престол за смертию Мономаха. Но как раз теперь не было в Константинополе крупных представителей военной знати, которые могли бы иметь притязание на высигую власть и которые скоро затем и заявили свои права. Влиятельная же при дворе Феодоры партия, во главе которой стоял Лев Стравоспондил, убедила Феодору назначить своим преемником Михаила Стратиотика, единственным качеством которого, с точки зрения партии, было разве то, что он не был опасен для круга лиц, составлявших правительство Феодоры. Лев и его привер­женцы рассчитали правильно, потому что новый царь со­гласился на все условия, ему предложенные, и не обнару­жил враждебных чувств относительно стоявшей у дел пар­тии. И патриарх Михаил Кируларий спокойно отнесся к совершившемуся факту и не поставил никаких препятст­вий к коронованию избранного Феодорой преемника. Лег­комысленная затея племянника Константина Мономаха по имени Феодосия, который выставил свою кандидатуру на престол, не быв поддержана ни патриархом, ни народным сочувствием, имела жалкий исход и сопровождалась ссыл­кой искателя престола в Пергам.

Важней было движение среди военных кругов, кото­рые привыкли быть во главе управления и которые в по­следние годы были несколько отодвинуты на задний план.

В марте 1057 г. в Константинополь прибыли высшие воен­ные чины, стоявшие во главе азиатских фем: магистр Иса­ак Комнин, магистр Катакалон Кекавмен, вестарх Михаил Вурца, Константин и Иоанн Дуки. Они остались недоволь­ны оказанным им приемом и сговорились между собой насчет низвержения Стратиотика, к заговору присоеди­нились члены знатных и богатых родов, которым принад­лежит главная роль в событиях XI и XII вв.: Никифор Вриенний, Роман Склир, Никифор Вотаниат. Летом 1057 г. за­говорщики сошлись в Кастамоне, в поместье Исаака Комнина, и провозгласили его императором. Располагая значительными военными силами, примкнувшими к нему из соседних азиатских фем, он двинулся по направлению к столице и занял укрепленное положение в Никее. Между тем советники Михаила Стратиотика приняли меры к за­щите столицы и к усмирению поднявшегося на востоке мятежа. На восток были двинуты западные фемы, во главе коих поставлен доместик евнух Феодор. Но было ясно, что в войсках больше авторитета имело имя Комнина, чем царя Михаила, — это обнаружилось из того, что в лагерь Исаака Комнина стали перебегать из царского стана зна­чительными партиями. В начавшемся сражении первое время перевес был на стороне царского войска, но Кекав­мен спас положение и склонил победу на сторону Исаака Комнина.

Когда Стратиотик узнал о поражении его войска и о движении Комнина к Никомидии, то он решился отречь­ся от престола, но его советники подали ему мысль всту­пить с заговорщиками в переговоры. К Исааку было от­правлено посольство, состоявшее из представителей се­ната: Константина Лихуда, Феодора Алопа и тогдашнего ипата философской школы Константина Пселла, которо­му принадлежит сохранившаяся до нас история этой пе­реходной эпохи. В переданном послами письме Комнину предлагалось от имени царя сложить оружие и в награду за это обещано было «усыновление» и достоинство кеса­ря. Насколько было искренно это предложение, трудно судить. Во всяком случае, со званием кесаря необходимо соединялось представление о преемстве власти, а между тем в Константинополе была истребована царем клятва от сенаторов, что они не признают Исаака Комнина сво­им царем. Поэтому не должно удивляться, что Комнин по­желал некоторых ручательств в том, что обещания, ему да­ваемые, будут выполнены. Ввиду этого стороны несколько раз обменивались посольствами, пока не были выяснены все подробности. Положение осложнялось еще и тем, что сами посредники в переговорах не были достаточно ис­кренни и не всегда передавали то, что было им поручаемо. Стратиотик, искренно желая соглашения с Комнином, приказал заверить его, что он немедленно готов приоб­щить его к царской власти. Это уже вполне удовлетворяло Комнина, и он обещал через три дня быть в Константино­поле и представиться царю в качестве кесаря. Между тем Исаак действительно перенес свой лагерь из Никомидии к берегам Босфора и остановился во дворце Даматри, по­строенном Маврикием. В Константинополе в это время (31 августа) подготовлялась развязка драмы, какой не ожидал Михаил Стратиотик, и главная роль в заключи­тельном действии принадлежала патриарху. Ко храму св. Софии, где были палаты патриарха, собралась толпа на­рода вместе с частию сенаторов и требовала, чтобы пат­риарх высказался по занимающему всех делу о ведущихся между царем и Исааком Комнином переговорах. Михаил Кируларий сделал вид, что не желает вступить в общение с толпой, но потом сошел вниз и сел на патриаршее крес­ло. К нему обратились из толпы с просьбой вытребовать от царя тот документ, которым сенат и народ под клятвой обязались не признавать царем Комнина. Ибо, объясняли жалобщики, пока этот документ не уничтожен, мы нахо­димся в опасности или быть клятвопреступниками перед нашим царем в том случае, если согласимся признать ца­рем Исаака, или привлечь на себя гнев и нерасположение императора Исаака, если останемся верны данному Миха­илу Стратиотику обещанию. Вся эта сцена получает свое объяснение с точки зрения интересов партии Исаака Комнина: ею предрешен вопрос о предпочтении самозванца законному царю. Патриарх принял на себя задачу освободить народ от клятвы, и в то же время в церкви было провозглашено многолетие Исааку Комнину. В тот же день Михаил Кируларий отправил к Исааку Комнину извещение о происшедшем и приглашал его поспешить в столицу, а Михаилу Стратиотику чрез посланных высших церковных сановников сделано было неожиданное предложение оставить дворец и искать убежище в храме св. Софии. Когда царь спросил посланных к нему митрополитов: «Что же может обещать мне патриарх за требуемые от меня жертвы?» — последние отвечали: «Царство небесное». Михаил без малейшей попытки к борьбе подчинился воле патриарха и тогда же принял пострижение в монахи. Сентября 1-го 1057 г. состоялся торжественный въезд в Константинополь, а на следующий день состоялось коронование Исаака Комнина.

Имя Комнинов в первый раз появляется в истории в царствование Василия II в лице двух деятелей этой эпохи: Никифора, правителя Васпурахана, умершего без потом­ства, и Мануила по прозванию Эротика, пользовавшегося особенным расположением царя Василия и исполнявшего при нем важные поручения. Поколение Комнинов ведет начало именно от Мануила, у которого было два сына и, может быть, дочь (1). Исаак и Иоанн Комнины, которые вы­ступают с притязаниями на царскую власть в занимающий нас период, были сыновьями Мануила Эротика и начали свою служебную карьеру еще в царствование Василия II. Старший, Исаак, составил себе громкое имя на Востоке и прославился военными делами с турками-сельджуками. Любопытно отметить, что за него была сосватана дочь ца­ря Самуила Екатерина и что в семье Комнинов текла сла­вянская кровь. От этого брака произошли сын Мануил и дочь Мария. Дальнейшее поколение идет, однако, не от Исаака, а от его младшего брата Иоанна. Браком с предста­вительницей знатного имени Далассинов, занимавших важные места в администрации итальянских фем, Иоанн укрепил положение семьи, которая в этом браке имела блестящее поколение. Анна Далассина дала Иоанну Комнину пять сыновей и трех дочерей: Мануила, Исаака, Алек­сея, Адриана и Никифора, из них третий основал в 1081 г. блестящую и даровитую династию императоров. Дочери вышли в замужество за представителей знатнейших родов, игравших политические роли. Мария выдана за Михаила Таронита, Евдокия за Никифора Мелиссина и Феодора за сына царя Романа Диогена от первой жены, Константина. В истории возвышения дома Комнинов немаловажное значение имели связи его с аристократическим родом Дук, на который после двухлетнего царствования Исаака пере­шла верховная власть в империи. Высокообразованная и гордая Анна Далассина дала прекрасное образование сво­им детям и должна была бороться с многочисленными за­труднениями, чтобы сохранить семью среди смутной эпо­хи политических переворотов и потрясений, какие проис­ходили в Константинополе, прежде чем сыну ее Алексею удалось утвердиться на престоле.

Возвращаясь к событиям, происходившим в первые дни сентября 1057 г., мы должны напомнить, что Исаак был обязан своим успехом как военной партии, так и тог­дашнему патриарху Кируларию, который весьма искусно подготовил движение против Михаила Стратиотика и оказался приверженцем нового царствования. Казалось бы, все складывалось гак благоприятно для Исаака, что долгое и счастливое царствование могло считаться за ним обеспеченным, но в действительности этого не случи­лось. Постигшую Исаака неудачу на престоле можно объ­яснять частию его личным характером, частию задуман­ными им реформами во внутреннем управлении, которы­ми затронуты были интересы учреждений и частных лиц. Но прежде чем входить в подробности, приведем характе­ристику первых действий Исаака, как она читается у Ио­анна Скилицы (2).

«Достигнув власти вышеизложенным способом и обна­ружив славу мужества и военной доблести, Комнин не­медленно приказал изобразить себя на монете с мечом в руках, не Богу приписывая свою удачу, а собственному му­жеству и военному опыту. По отношению к делам империи являет себя неограниченным повелителем, и прежде всего почтил отменными наградами тех, которые ока­зали ему содействие в задуманном предприятии.

В заботах о народной пользе он назначил многих дозор­щиков за сборами податей. За великой Церковью утвердил право непосредственного распоряжения всеми ее имуществами, совершенно изъяв ее от государственной власти, так что как в ее земельных владениях, так в распоряже­нии священными предметами царь не имел никакой влас­ти, а все было подчинено патриарху, как назначение должностных лиц, так и заведование администрацией. Приказав доставить в столицу из замка Пимолиссы свою жену, объявил ее августой и севастой. Собственного брата Иоанна и Катакалона Кекавмена почтил саном куропалатов, брату, кроме того, дал звание великого доместика. Так как от материальных средств зависит все — и военное дело пришло в упадок и вконец расстроилось вследствие отсутствия денег в казне, и со всех сторон поднялись про­тив Ромэйской империи враги, что не мог он не вменять се­бе в бесславие и что его крайне беспокоило, — то он стал беспощадным сборщиком податей с тех, которые задол­жали в казну, и сам первый оборвал раздачу привилегий. Обратил он внимание и на бережливость в расходовании государственных средств и озаботился приращением ка­зенных имуществ. Почему многие частные лица лишились своих владений, так как он отменял жалованные им цар­ские грамоты, равно как некоторые монастыри потеряли записанные за ними имущества под благовидным предло­гом, что монахи должны довольствоваться малым...»

Приведенное место может до некоторой степени объ­яснить нам сущность тех недоразумений, какие возникли на первых же порах между Исааком и различными класса­ми населения империи и привели к роковой для царя раз­вязке. Как человек, сделавший карьеру в лагере, в войнах на Востоке, Исаак Комнин отличался резкостью и прямотой в сношениях с людьми, которая не делала приятными слу­жебные с ним сношения. Не имея широкого образования, он был, однако, весьма самолюбив и в разговоре о серьезных предметах, прежде чем высказать свое мнение, пытался окольными вопросами выведать взгляд на дело своего собеседника. Исаак приносил на престол такие же суровые правы, как в свое время Никифор Фока или Цимисхий, и не мог не нажить себе врагов. Хорошо знавший царя писатель Михаил Пселл дает весьма правильную характеристику Исаака (3).

Таким образом, при всех его добрых намерениях Исааку не удалось создать благополучного царствования. Напротив, недовольство им обнаружилось во всех слоях общества: среди крупных землевладельцев, светских и духовных, среди служилого сословия и, наконец, среди сельского населения. Более яркими чертами выразилось охлаждение между царем и патриархом, который принимал деятельное участие в возвышении Комнина и, конечно, надеялся быть за это вознагражденным. В надежде на беспредельную благодарность царя патриарх не знал меры в ходатайствах и просьбах то за себя, то за других, но так как не всегда исполнялись его просьбы, то он стал позволять себе угрозы и нелепые выходки, требуя от царя уступок, иначе угрожал лишением царства: «Я сковал для тебя корону, я же могу ее и расплавить!»; пользовался окрашенною в пурпуровый цвет обувью, утверждая, что таков был обычай в прежнее время и что патриарху должно вновь восстановить этот обычай, ибо между царской и патриаршей властью нет или почти нет различия, а что касается наиболее важных дел, то священство может быть еще и выше царства. Когда отношения дошли до последней степени холодности, царь решился отделаться от патриарха. Он воспользовался праздничным днем в честь архангела Михаила, когда патриарх, по установившемуся обычаю, должен был провести некоторое время вне города, в одном из монастырей, послал туда отряд военных людей и приказал взять под стражу патриарха вместе с его племянниками. Пока происходили затем совещания с некоторыми митрополитами и с Пселлом насчет мер, какие бы можно было употребить против патриарха, чтобы принудить его к отречению, получено было известие о смерти Кирулария (1058), которое, освободив Исаака от крайне затруднительного положения, вместе с тем послужило для «его источником новых забот и огорчений. Был ли Исаак виновен в смерти патриарха, о чем ходила молва, это трудно решить, но, во всяком случае, низвержение патриарха было незаконным и насильственным актом, значение которого еще более обрисовывается в неосновательных обвинениях, взведенных на Кирулария в угоду царю придворным оратором Пселлом (4). Нужно думать, что дело с патриархом происходило за год до катастрофы, жертвой которой сделался и сам Исаак Комнин. В преемники Кируларию назначен был Константин Лихуд, государственный человек, заведовавший финансовым управлением при Мономахе и державший сторону Комнина при низвержении Михаила Стратиотика. Он был возведен в патриарха из светского звания и, по-видимому, дал царю обещание не препятствовать его планам насчет ограничения монастырей в их земельных владениях.

Подходя к изложению событий, вследствие которых произошел переворот в Константинополе, лишивший Комнинов власти и выдвинувший новый аристократический род Дук в лице Константина X Дуки, мы должны заметить, что до сих пор неясны мотивы, произведшие этот переворот. Не может быть и речи о сравнительных достоинствах между Исааком и его братом Иоанном Комнином и Константином Дукой. И между тем неожиданно сложились такие обстоятельства, когда Исаак принужден был передать власть не своему брату, а товарищу по прежней боевой службе, упомянутому Дуке. Трудно разобраться в подробностях, но ход внешних фактов заключается в том, что Исаак в 1059 г., возвратившись из похода на печенегов и угров, осенью отправился в Малую Азию и на охоте близ Ефеса схватил простуду. Больной, он прибыл в Константинополь и здесь во Влахернском дворце постригся в монахи под влиянием советов патриарха и приближенных и удалился в Студийский монастырь, где спокойно прожил еще два года. Преемником своим он назначил, также по совету приближенных, обходя своего брата, будто бы добровольно отказавшегося от царства, Константина Дуку. Такова официальная версия, сохра­ненная Пселлом и Вриеннием, которая, по всем вероятиям, маскирует действительность, под давлением которой Исаак пожертвовал интересами своего дома. Нужно пред­ставить себе отчаянное и беззащитное положение чле­нов царского рода в Византии, устраненных по обстоя­тельствам от власти в пользу другого рода, чтобы без ко­лебаний признать поддельной сложившуюся легенду о добровольном отречении Исаака (5).

Около 20 лет затем судьбы империи были тесно связа­ны с царствующим домом Дук, представители же рода Комнинов должны были, довольствуясь второстепенной ролью, в то же самое время употреблять все средства, что­бы не возбудить против себя подозрений и не навлечь на себя непоправимых бедствий. Хотя у Исаака не осталось мужского потомства, ибо сын его Мануил умер в юном воз­расте, но от бывшей с ним в супружестве болгарской царе­вны Екатерины он имел дочь Марию — обе они окончили свои дни в монашестве. Но брат его Иоанн, имевший сан куропалата и должность великого доместика, и его много­численное семейство, несомненно, подвергалось всячес­ким опасностям в этот двадцатилетний период, пока вновь сложившиеся благоприятные обстоятельства не выдвину­ли их снова на первое место.

Константин Дука, провозглашенный царем в декабре 1059 г., происходил из поместного дворянства в Пафлагонии и женат был во втором браке на Евдокии Макремволи-тиссе, племяннице Михаила Кирулария. Проследить родо­словное его дерево весьма трудно, хотя исторические дея­тели с этим прозванием встречаются с половины IX в. В занимающее нас время Дуки играли выдающиеся роли, а будущий император Константин уже при Исааке был при­ближен к высшей власти в качестве носителя кесарского сана. Но, по-видимому, у него произошли недоразумения с царем, так как он при Исааке получил назначение в отда­ленную провинцию и возвратился из Эдессы лишь к тому времени, когда произошел в столице переворот в его пользу. У Константина была многочисленная семья, состоявшая из трех сыновей и трех дочерей: Михаил, Андроник и Константин; Анна, Феодора и Зоя. По ходу обстоятельств следует думать, что в день отречения Комнина от власти в пользу Константина Дуки главным образом интриговал Пселл вместе со своим товарищем и другом, новым патриархом Лихудом. На это указывает и случайно брошенный Пселлу упрек со стороны царицы Екатерины (6): «Благодарю тебя, философ, за совет, хорошо ты нам отплатил, убедив императора перейти в монашество».

Дуке как царю партии предстояла нелегкая задача удовлетворить общественное мнение уступками по всем тем важным мероприятиям финансового характера, ко­торые вооружили многих против его предшественника. Без сомнения, в этом находят себе объяснение «ласко­вые речи», с какими он обратился к сенату и народу по избрании (7), и разнообразные облегчения в пользу земле­владельцев и служилого сословия, которыми он, по-ви­димому, старался выполнить принятые на себя при из­брании на царство обязательства. Но ему не удалось ни удовлетворить все притязания, ни примирить между со­бой враждебные партии. Константин Дука, хотя и при­надлежал к военным сферам, не был по своим склоннос­тям военным деятелем, и притом достиг власти, имея уже больше 50 лет от роду. Летопись не отмечает за ним по­ложительных качеств, и никто из современников не дает о нем похвальных отзывов, так что остается малопонят­ным, для кого же было полезно устранение Комнина и возвышение Дуки. Пренебрегая военным делом и предо­ставляя границы империи опустошениям и завоеваниям беспокойных соседей, Константин оставил безнаказан­ными громадные поражения, испытанные от турок-сель­джуков на востоке, от угров и узов на Балканском полу­острове и, наконец, от норманнов в Южной Италии и Сицилии. В то время как на границах дела были в отчаян­ном положении, император обращает исключительное и любовное внимание на правосудие и реформы по взи­манию налогов и сбору пошлин, доводя до крайности свою систему. Так в судебном деле развилось сутяжниче­ство, привлекшее много новых сил к адвокатской дея­тельности; в фискальной системе введена отдача на от­куп взимания государственных податей, отягощавшая население. Рядом с этим была введена крайняя осторож­ность в расходовании: сокращены выдачи на военное ве­домство, запущена постройка кораблей и осталось в пре­небрежении все, что относилось к обновлению и заго­товлению военного материала. Можно еще удивляться, что в царствование Константина мало было внутренних потрясений. Правда, в 1060 г. была попытка поднять воз­мущение, но благодаря своевременным мерам, приня­тым братом царя Иоанном, заговор был потушен и ви­новники потерпели наказание. С тех пор до самой смер­ти своей в 1067 г. царь Константин спокойно продолжал свое бесславное царствование, принесшее большой вред империи. Чувствуя приближение смерти, Константин принял меры к утверждению власти за своим домом. Прежде всего он приобщил к власти своих сыновей, воз­ложив на них корону; царица Евдокия была объявлена опекуншей за несовершеннолетием старшего сына, бу­дущего царя Михаила VII Парапинака, причем будто бы дала обязательство и подписку не выходить замуж[3].

К числу мероприятий об утверждении династии должно относить и то, что брат царя Иоанн был возведен в сан кесаря и получил личные поручения относительно высшей государственной политики[4]. Трудно, конечно, гадать, что разумел писатель под высшими тайнами по­литики, но весьма вероятно, что умная и энергичная ре­гентша Евдокия, находясь во главе правления после смерти своего мужа, сочла необходимым реагировать против этих тайных распоряжений. Ввиду затруднительного положения на восточной границе и принимая в соображение беспомощность той партии, которая осталась у дел после Константина Дуки, царица Евдокия при­шла к мысли возвратиться к практике последних лет Македонского дома и избрать себе между военными людьми товарища — супруга, который был бы в состоянии удовлетворить и требованиям военных нужд на границах и вместе с тем оберегал бы интересы царевичей — наследников престола.

С небольшим шесть месяцев прошло по смерти царя Константина, как в столице стал на очереди вопрос о бра­ке регентши. Все заставляет думать, что в пользу этого про­екта было значительное большинство в сенате и что пред­стояло бороться лишь с кесарем Иоанном и с Михаилом Пселлом, пользовавшимся большим влиянием, между про­чим, и потому, что ему было поручено воспитание цареви­ча Михаила. Что касается кесаря, легко понять, что новый проект наносил ущерб его личному влиянию в правитель­стве и его двум сыновьям. Избрание Романа Диогена на престол посредством брака его со вдовой царицей-опе­куншей обставлено в летописи романическими подробно­стями. Роман Диоген происходил из служилого сословия. Отец его Константин Диоген, приобревший известность при Василии Болгаробойце, погиб во время Романа III Аргира, в 1031 г., трагической смертью. Не желая выдать на следствии своих соучастников в заговоре, он выбросился из окна Влахернского дворца и умер на месте, оставив сы­на в лице Романа, который был в описываемое время дукой Сардики (Софии). Оказывается, что Роман Диоген очень глубоко чувствовал весь вред для государства, наносимый дурным управлением Константина Дуки, и решился отло­житься от империи, провозгласив себя царем. Когда же его предприятие было своевременно раскрыто, в оковах он был доставлен в Константинополь и предан военному суду, от которого должен был ожидать сурового наказания. Здесь и создается романическая обстановка. Царица, уви­дев Романа, сжалилась над его молодым возрастом, военными заслугами, мужественной и красивой фигурой и присудила его к отрешению от должности и ссылке в Каппадокию, где находились его владения. Но после истече­ния двух месяцев его снова пригласили в столицу, почтили саном магистра и приблизили ко двору. Декабря 31-го он вступил в браке царицей Евдокией, а 1 января 1068 г. коро­новался императорским венцом. Так произошел весьма важный государственный переворот, в котором главную роль нужно приписать царице. У Михаила Пселла встреча­ем несколько весьма важных замечаний насчет описывае­мого здесь переворота, который произошел, по-видимому, без его ведома (8).

«Доведя мой рассказ до этих событий, я затрудняюсь продолжать о царице Евдокии, которая доселе вела та­кую жизнь, что могла бы служить примером целомудрия для других женщин. И не скажу, что она после этого изме­нила добродетели воздержания, но она перестала быть такой строгой, как прежде, и не держалась тех же взгля­дов на вещи. Сказал бы я в оправдание ее и то, что пере­мена не заключалась ни в склонности к удовольствиям, ни в рабстве перед телесными наслаждениями, нет, ее мучили опасения за судьбу сыновей, чтобы при отсутст­вии защитника и покровителя их не постигло лишение царской власти... Человек весьма переменчивое создание, в особенности если на него действуют сильные внешние влияния. Хотя царица была твердого нрава и благород­ной души, но под напором сильного течения поколебались устои ее целомудренных помыслов, и она стала помыш­лять о втором браке. И хотя многие знали об этом, но мне царица ничего о своих планах не сообщала, так как стыд связывал ей язык и она избегала моих возражений. Злые ее советники побуждали меня советовать ей, что для пользы государства следует избрать мужественного царя....Вечером (речь идет о кануне провозглашения Ро­мана) царица пригласила меня и, оставшись со мной на­едине, с плачем сказала: «Разве тебе не известно, что го­сударство страдает и дела наши совсем пошатнулись, враги поднялись со всех сторон, варварские полчища опустоишют восток, — как положить предел бедствиям?» Я же, ничего не зная о подготовлявшихся событиях и будучи далек от мысли, что будущий царь стоял уже у ворот дворца, отвечал: «Это нельзя решить сразу, нужно подумать и рассудить, семь раз померяй, одинова отрежь, по пословице». Она же, улыбаясь, сказала: «Не стоит беспокоиться, об этом уже подумало и решено, ибо Роман Дио­ген избран уже на царство». Я остолбенел и, не зная, как быть, сказал: «Ну что же, завтра я подам свой голос за это решение». — «Нет, — говорит, — не завтра, ты дол­жен подать свой голос сейчас же». Но я спросил: «А твой сын и царь, который имеет право на самостоятельную власть, знает ли он об этом проекте?» Она ответила: «Он совсем незнаком с этим планом и ничего не знает, но ради пользы сына пойдем вместе к нему и объясним дело, он спит теперь в одной из дворцовых комнат».

Выбор был весьма удачный, трудно было найти наибо­лее подготовленного для решения серьезных государст­венных и военных задач человека. Роман Диоген прино­сил с собой на престол сознание высокой ответственно­сти и любовь к военному делу, которое так долго находилось в пренебрежении. Он ни минуты не колебал­ся дать истребованные у него обязательства соблюдать права наследников престола и управлять совместно с ца­ревичами Михаилом, Андроником и Константином, име­на коих ставились во всех законодательных актах. Но он должен был скоро почувствовать, что против него орга­низуется враждебная партия с кесарем Иоанном Дукой и его сыновьями Андроником и Константином во главе. Не мог простить ему быстрого возвышения и Михаил Пселл, ставший на сторону врагов Диогена и объяснявший дур­ными намерениями самые лучшие действия царя. Извест­нейшие военные генералы Никифоры Палеолог и Вота-ниат также оказались на стороне противников Романа Диогена. Непродолжительное царствование его, прове­денное в походах и в войнах с неприятелями, в высшей степени трагическое по своим последствиям, служит прекрасным свидетельством исключительно трудных условий, в каких пришлось действовать этому рыцарствен­ному государю, но вместе с тем беспримерного падения доблестей и добрых нравов в занимающий нас критичес­кий период.

Заниматься изложением событий, происходивших на границах империи, мы предполагаем в другом месте, те­перь же наметим лишь рамки, в которых проходит жизнь быстро следующих один за другим императоров. Роман Диоген не мог не понимать затруднительности своего по­ложения, но он до некоторой степени пренебрег своими врагами и решился немедленно выступить против внеш­них врагов, наносивших большой вред в особенности восточным владениям. Может быть, в целях собственной защиты он взял в первый поход своего пасынка Андрони­ка, чтобы на всякий случай иметь в нем заложника, равно и впоследствии, оставляя столицу, имел обыкновение брать с собой Пселла, как наиболее опасного интригана, которого лучше было постоянно держать на глазах. В мар­те 1068 г. предпринят им первый поход против турок-сельджуков; в апреле следующего года снова был совер­шен поход; весной 1071 г. Роман, несмотря на тревожные симптомы и предупреждения, вновь пошел походом в Азию. На этот раз в битве под Манцикертом (у озера Ван) ему изменил подчиненный ему вождь Андроник Дука, чем приведено было в расстройство царское войско и послед­ствием чего был плен самого царя (1071). Хотя счастли­вый победитель, знаменитый своими победами Альп-Ар-слан, отнесся к пленнику великодушно и через неделю от­пустил его на свободу, но обязал его по договору уплатить огромный выкуп.

Между тем как Роман из Армении и Грузии направлял­ся в фему Колонию, в Константинополе произошел весь­ма для него неблагоприятный поворот дел. Пришедшие в столицу известия, весьма неблагоприятные и сами по се­бе, были умышленно преувеличены неблагожелателями царя и дали повод не считаться более с пленным царем, заключившим притом постыдный и обременительный мир. Отправляясь из того соображения, что Романа не выпустят турки на свободу без выкупа, правительница под влиянием настоятельных требований Иоанна Дуки и Пселла объявила царем старшего царевича, Михаила. Но пришедшее вслед за тем известие об освобождении царя из плена и об его приближении к пределам империи поставило в большое затруднение вновь организовавшееся правительство. Кесарь Иоанн Дука, опираясь на значительную партию, потребовал от правительницы манифеста о низвержении Романа, но [так] как Евдокия не согласилась на это, он взял ее под стражу и заключил в монастырь, а от имени Михаила VII объявлено было по всему царству о лишении власти Романа Диогена. В последовавшей затем междоусобной войне против несчастного Романа высланы были отряды под начальством сыновей кесаря, Константина и Андроника, которые нанесли ему поражение и лишили его поддержки преданного ему антиохийского дуки Качатура. Роман был осажден в Адане и должен был сдаться на волю победителя; он отрекся от престола, дал согласие принять монашеское пострижение, но за то ему обещана была полная безопасность, за которую поручились три епископа. В Константинополе, однако, этим не удовольствовались: кесарь приказал ослепить Романа, и эта операция произведена была так грубо и бесчеловечно, что Роман не вынес ее последствий и умер на острове Проти, где предполагал провести свои печальные последние дни. Это произошло в 1072 г.

Воспитанник Михаила Пселла, Михаил VII Дука, занимал византийский престол до 1078 г. Он имел во время свержения Романа около 20 лет от роду и, следовательно, мог бы нести ответственность за жестокую расправу со своим вотчимом. Но это был человек без воли, весь на­ходившийся в руках клики, захватившей правление в свои руки. Слишком двуличный и неискренний Пселл писал ке ослепленному Диогену, что царь нисколько не повинен в его несчастии, что все произошло без его ведома и по воле окружающих. Главная ответственность должна пасть на кесаря, но, конечно, при дворе знали об его наме­рении, знал и царь, и его советник Пселл. В его истории есть достаточные на это указания. Так, говоря о получен­ном Андроником поручении идти на Романа, он обронил замечание, что это очень тревожило царя, ибо он боялся, как бы это не окончилось для Романа несчастием, если он попадет в плен, и как бы он не подвергся членовредитель­ству9. Нет сомнения, что опасения подобного рода могли основываться на реальных основаниях, а не на догадках. Михаил мог действительно жалеть Романа, но он ничего не сделал, чтобы его спасти, точно так же как не восполь­зовался своей властью для защиты своей материи. Это был педант, достойный ученик Пселла, приготовленный для составлений хрий и для собеседований по теоретическим вопросам, но стыдившийся резкого слова с приближен­ными и благодушно переносивший проступки даже при­слуги. При таком государе влияние на дела должно было перейти к приближенным: сначала все зависело от кесаря Иоанна, дяди царя, а потом наступило всемогущество ев­нуха Никифорицы.

Никифор, получивший в истории прозвище Никифо-рица, известен был как правитель Антиохии, откуда был переведен в Элладу и Пелопоннис, и отовсюду шла недоб­рая слава об его жестокости и любви к взяткам. Тем не ме­нее скоро после низложения Романа Диогена он пошел в гору, его вызвали в столицу и назначили на большой госу­дарственный пост — в логофеты дрома; его друзья, спо­собствовавшие возвышению его, жестоко в нем обману­лись, так как он не хотел играть подначальной роли и по­старался оклеветать и удалить от царя тех лиц, которые стояли выше его. Так по его совету удален был под видом почетного назначения на военную должность в Азию ке­сарь Дука, так при его посредстве произошло охлаждение между царем и его братьями. Сделавшись временщиком, он легко удалил Иоанна, митрополита Сиды, бывшего при Михаиле первым министром, и занял его место. Никифорица начал ряд реформ и смелых предприятий по финан­совому ведомству и по взиманию налогов, направленных, впрочем, не для блага государства, а для собственной на­живы. Период его бесконтрольного распоряжения судьбами государства вызвал всеобщее раздражение: конфискации имуществ, система монополий, денежные поборы и пр. возбудили против правительства основательные жалобы, которыми воспользовались представители служилой аристократии, развращенной частыми сменами на престоле и переменами правительств. Не говоря о возмущении кесаря Иоанна, объявившего себя царем по подстрекательству норманнского вождя Урселя и впоследствии в покаянном виде явившегося с повинной к племяннику, ненависть к правительству Никифорицы нашла себе выражение в сильных движениях, начавшихся в 1077 г. и окончившихся низвержением Михаила VII. Первым выступил проедр Никифор Вриенний, бывший дука Драча: при содействии своего брата Иоанна, имевшего в Адриа­нополе большие связи и влияние, он объявил себя императором в ноябре 1077 г. и послал своего брата, возведен­ного в сан куропалата и доместика схол, на Константинополь. Столица представляла легкую добычу, так как мало имела войска. Любопытно отметить, что самым важным лицом, защищавшим Константинополь, был Алексей Комнин, племянник бывшего царя Исаака, так как Михаил счел полезным войти в соглашение с этой семьей, для чего вызвал из ссылки вдову Иоанна Комнина Анну с сыновьями и выдал за старшего из них, Исаака, Ирину, дочь грузинского владетеля и племянницу императрицы Ма­рии, дочери армянского царя Баграта IV. Приняв ряд мер для отражения Иоанна Вриенния и заставив его отступить сначала в Редесто, а потом в Кизик, правительство Михаила VII почти уже одержало верх над Вриенниями, когда на востоке вспыхнуло восстание Никифора Вотаниата, стратига фемы Анатолика. Он объявлен был царем и с помощью сельджукских отрядов овладел Никеей и приблизился к Халкидону, против Константинополя. Хотя Алексей Комнин предлагал императору ударить на Вотаниата с остатками находившегося в Константинополе гарнизона, но Михаил VII не воспользовался советом и пропустил время. В самой столице произошел поворот в пользу Вотаниата, образовалась стража из граждан и завладела дворцом. Находясь в отчаянном положении, Михаил бе­жал во Влахерны, откуда был отведен в Студийский мона­стырь и там пострижен (1078). Царица с сыном, порфи­рородным Константином, спаслась в монастырь Петрий. Вотаниат вступил в столицу 3 апреля и короновался в хра­ме св. Софии.

Здесь мы должны перенести внимание на бывшую все это время вдали от дел семью Комнинов, среди которой при Михаиле VII и Никифоре Вотаниате вырастает импо­зантная фигура Алексея Комнина, занявшего престол по­сле Вотаниата, также путем военного бунта, в апреле 1081 г. Нет никакого сомнения, что в смутную и полную всяких превратностей эпоху, последовавшую после удаления от дел Исаака Комнина, судьба оставшейся семьи в лице его брата и его многочисленного семейства всецел<