 |
О справедливости, мудрости, и рассудительности
|
|
|
|
Ануширван, когда он умирал,
Призвал Хормуза и ему сказал:
«Покинь чертоги мира и покоя,
Взгляни, мой сын, на бедствие людское!
Как можешь ты довольным быть судьбой,
Несчастных сонмы видя пред собой?
Мобеды оправданья не отыщут,
Что спит пастух, а волки в стаде рыщут.
Иди пекись о нищих, бедняках,
Заботься о народе, мудрый шах!
Царь – дерево, а подданные – корни.
Чем крепче корни, тем ветвям просторней.
Не утесняй ни в чем народ простой.
Народ обидев, вырвешь корень свой.
Путем добра и правды, в божьем страхе
Иди всегда, дабы не пасть во прахе.
Любовь к добру и страх пред миром зла
С рождения природа нам дала.
Когда сияньем правды царь украшен,
То подданным и Ахриман не страшен.
Кто бедствующих милостью дарит,
Тот волю милосердную творит
Царя, что людям зла не причиняет,
Творец земли и неба охраняет.
Но там, где нрав царя добра лишен,
Народ в ярме, немотствует закон.
Не медли там, иди своей дорогой,
О праведник, покорный воле бога!
Ты, верный, не ищи добра в стране,
Где люди заживо горят в огне.
Беги надменных и себялюбивых,
Забывших судию, владык спесивых.
В ад, а не в рай пойдет правитель тот,
Что подданных терзает и гнетет.
Позор, крушенье мира и оплота –
Последствия насилия и гнета.
Ты, шах, людей безвинно не казни!
Опора царства твоего они.
О батраках заботься, о крестьянах!
Как жить им в скорби, нищете и ранах?
Позор, коль ты обиду причинил
Тому, кто целый век тебя кормил».
И Шируйэ сказал Хосров, прощаясь[102],
Навек душой от мира отрекаясь:
«Пусть мысль великая в твой дух войдет:
Смотри и слушай, как живет народ.
Пусть в государстве правда воцарится, –
|
|
|
Иль от тебя народ твой отвратится.
Прочь от тирана люди побегут,
Дурную славу всюду разнесут.
Жестокий властелин, что жизни губит,
Неотвратимо корень свой подрубит.
Ушедшего от тысячи смертей
Настигнут слезы женщин и детей.
В ночи, в слезах, свечу зажжет вдовица –
И запылает славная столица.
Да, только тот, который справедлив,
Лишь тот владыка истинно счастлив.
П весь народ его благословляет,
Когда он в славе путь свой завершает.
И добрые и злые – все умрут,
Так лучше пусть добром нас помянут».
* * *
Правителей правдивых назначай,
Умеющих благоустроить край.
Кто, правя, тружеников обижает,
Тот благу всей державы угрожает.
А власть злодея – сущая беда –
Да не уйдет он грозного суда!
Кто добр поистине – добро увидит,
Злодей же сам детей своих обидит.
О правде ли к насильникам взывать,
Когда их с корнем надо вырывать!
Казни судей, в неправде закоснелых,
Трави, как хищников заматерелых.
Бесчинствам волка положи конец,
От истребленья огради овец.
* * *
Купец какой-то хорошо сказал,
Когда он в плен к разбойникам попал;
«Толпе старух подобно войско шаха,
Когда грабители не знают страха!
Беда стране, где властвует разбой,
Не будет прибыли стране такой.
И кто поедет в край, забытый богом,
Где спит закон, где грабят по дорогам?»
Чтоб славу добрую завоевать,
Шах чужеземцев должен охранять.
Уважь пришельцев, что приюта просят,
Они ведь славу добрую разносят.
А если гостелюбья нет в стране – –.
Ущерб и царству будет и казне.
Ты по обычаям, по доброй вере
Не запирай пред странниками двери.
Гостей, купцов, дервишей бедных чти,
Очисти от грабителей пути.
Но слух и зренье будут пусть на страже,
Чтоб не проник в твой дом лазутчик вражий.
|
|
|
* * *
Людей, несущих смуту, не казни,
А из своих пределов изгони.
Не гневайся на пришлеца дурного,
Сам жертва своего он нрава злого.
Но если Фарс – смутьяна отчий край,
В Рум, в Санаа его не изгоняй[103].
Ведь неразумно бедствие такое
На государство насылать другое,
Чтоб нас не проклинал иной народ:
От них, мол, к нам несчастие идет.
* * *
Люби друзей, чей посвящен был труд
Всю жизнь тебе, – они не предадут.
И старого слугу изгнать постыдно,
Забвение заслуг его обидно.
Хоть стар, не в силах он тебе служить,-
Как прежде, должен ты его дарить.
Когда Шапур, состарясь, стал недужен,
Хосрову он на службе стал не нужен.
И в бедствие Шапур и в бедность впал,
И он письмо Хосрову написал:
«Царь, я служил тебе в былые лета!
Стар стал… Неужто изгнан я за это?»
* * *
На должность мужа чести назначай,
Кормило власти нищим не вручай…
С них ничего ты – царской пользы ради
Не взыщешь, кроме воплей о пощаде.
Коль на своем посту вазир не бдит,
Пусть наблюдатель твой за ним следит.
Коль наблюдателя вазир подкупит,
Пусть к делу сам твой грозный суд приступит.
Богобоязненным бразды вручай,
Боящимся тебя не доверяй.
Правдивый лишь пред богом полн боязни,
За правду он не устрашится казни.
Но честного едва ль найдешь из ста:
Сам проверяй все книги и счета.
Двух близких на одну не ставь работу,
Дабы от них не возыметь заботу.
Столкуются и станут воровать
И пред тобой друг друга покрывать.
Когда боится вора вор, то мимо
Проходят караваны невредимо.
* * *
Когда слугу решаешь ты сместить,
Ты должен позже грех его простить.
Порой больной росток трудней исправить,
Чем сотню пленных от цепей избавить.
Ты знай: надеждой изгнанный живет,
Хоть рухнул жизни всей его оплот.
Шах справедливый, истинный мудрец,
Глядит на слуг, как на детей отец.
Порой – правдивым гневом пламенеет,
Но он и слезы отереть умеет.
Коль будешь мягок – обнаглеет враг.
Излишняя жестокость сеет страх.
Как врач, что ткань больную рассекает,
Но и бальзам на раны налагает,
Так мудр поистине владыка тот,
Что к добрым – добр, а злым отпор дает.
|
|
|
Будь благороден, мудр. Добром и хлебом
Дари людей, – ведь одарен ты небом.
Никто не вечен в мире – все уйдет,
Но вечно имя доброе живет.
Ввек не умрет оставивший на свете
После себя мосты, дома, мечети.
Забыт, кто не оставил ничего,
Бесплодным было дерево его.
И он умрет, и всяк его забудет,
И вспоминать добром никто не будет.
* * *
Во имя доброй славы в дни праплспья
Мужей великих не топи в забвенье.
Скрижаль твою великих имена
На вечные украсят времена.
И до тебя здесь шахи подвизались,
И все ушли, лишь надписи остались.
Один прославлен до конца времен,
Другой – навек проклятьем заклеймен.
* * *
Не верь доносчикам-клеветникам,
А, вняв доносу, в дело вникни сам.
Не верь словам, коль честного поносят,
И пощади, когда пощады просят.
Просящих крова – кровом осени.
Слугу за шаг неверный не казни.
Но если пренебрег он добрым словом
И вновь грешит – предай его оковам.
Когда же не пойдут оковы впрок,
Ты вырви с корнем тот гнилой росток.
Но, все вины преступника исчисля,
Ты, прежде чем казнить его, – размысли:
Хоть бадахшанский лал легко разбить[104],
Осколки лала – не соединить.
Рассказ
Раз из Омана прибыл человек,
Он обошел весь мир за долгий век.
Таджиков, тюрков и руми[105] встречал он,
Все, что узнал у них, запоминал он.
Всю жизнь он странником бездомным был,
Но в странствиях он мудрость накопил.
Он был, как дуб могучий, но при этом
Не красовался ни листвой, ни цветом, –
Убог и нищ, лишь разумом богат.
Халат его был в тысяче заплат.
Томимый голодом, изнемогал он,
И от жары и жажды высыхал он.
Вот он явился в городе одном,
Где некий муж великий был царем.
Странолюбив и чужд мирской забавы,
Тот царь хотел себе лишь доброй славы.
Велел пришельца шах во двор впустить,
Насытить, в бане мраморной омыть.
И пыль и пот отмывши в царской бане,
Предстал он перед шахом на айване,
Приветствие султану возгласил
И руки на груди своей сложил.
|
|
|
А царь: «Поведай, из каких ты далей?
Какие беды к нам тебя пригнали?
Что в мире видел ты за долгий век?
Ответствуй нам, о добрый человек!»
Открыл уста пришелец: «О владыка!
Тебе да будет в помощь бог великий!
Я долго по стране твоей блуждал
И – честь тебе – несчастных не видал.
Не пьянствуют здесь, дух святой бесславя:
Закрыты кабаки в твоей державе.
И людям здесь обиду причинять
Запрещено, хоть негде пировать;
Зато в стране народ живет счастливо!» –
Так говорил пришлец красноречиво,
Как будто перлы сыпал океан…
Пленен его речами был султан,
Он гостя посадил с собою рядом,
Даров и милостей осыпал градом.
Тот жизнь свою владыке рассказал
И ближе всех душе султана стал.
И в сердце шахском родилось решенье:
Пришедшему вручить бразды правленья.
«Но нужно постепенно! – думал он, –
Чтоб я в глазах вельмож не стал смешон.
Сперва в делах я ум его проверю,
А уж потом печать ему доверю!»
Печали тот испытывает гнет,
Кто власть глупцу над мудрыми дает.
Судья, ты взвесил приговор сначала б,
Чтоб не краснеть от укоризн и жалоб.
Обдумай все, кладя стрелу на лук,
А не тогда, как выпустишь из рук.
Проверь сперва, – завещено от века, –
Как мудрого Юсуфа, человека,
Пока его познаешь, целый год
И даже больше времени пройдет.
Так изучал пришельца шах. На диво,
Он видит, честен муж благочестивый:
Нрав добрый, золотая голова,
Он не бросает на ветер слова.
Разумней всех вельмож, исполнен миром.
И сделал царь тогда его вазиром.
Стал править царством этот человек
Так мудро, будто правил целый вен.
Так все привел он под свое начало,
Что ни одна душа не пострадала.
Ни разу повода дурным словам
Он не дал. Рты закрыл клеветникам.
Не видя в нем изъяна ни на волос,
Завистник трепетал, клонясь, как колос.
Правитель новый солнцем всех согрел,
Вазир же старый завистью горел.
В том мудреце не находя изъяна,
Наклеветать не мог он невозбранно.
А праведник и клеветник-злодей,
Как бронзовый сосуд и муравей.
Вот муравья сосудом придавили,
А бронзу муравей прогрызть не в силе.
И было два гулама у царя,
Красивых, словно солнце и заря;
Как солнце и луна; а ведь на свете
Им равный светоч не рождался третий.
Сказал бы ты: у них лицо одно
В другом, как в зеркале, отражено.
Мудрец очаровал юнцов речами,
Невольно овладел он их сердцами,
Пленил великодушием своим;
И юноши искали дружбы с ним.
И, сердцем чуждый низкому желанью,
Сам поддался мудрец их обаянью.
Дабы духовный охранить покой,
Беги, о мудрый, зависти людской!
|
|
|
Будь сдержанным, дружи с людьми простыми,
Чтоб клеветник твое не пачкал имя.
Вазир гуламов этих полюбил,
Для чистой дружбы сердце им открыл.
Завистник, дружбой возмущен такою,
Явился к шаху с гнусной клеветою.
Сказал: «Не знаю, кто он, кем рожден,
Но честно жить у нас не хочет он.
Чужак он, странник, здесь корней лишенный,
Что царь ему? Что царство и законы?
Он двух твоих рабов сердца пленил
И с ними в связь развратную вступил.
Имея власть в руках, не зная страха,
Бродяга сей позорит имя шаха,
А милостей твоих мне не забыть,
И я не мог его проделок скрыть.
Я долго сам сначала сомневался,
Пока до гнусной правды не дознался.
Один слуга мой верный наблюдал,
Как он их, улыбаясь, обнимал.
Ты сам, о царь мой, можешь убедиться!»
Вот так на свете клевета родится.
Пусть подлый злопыхатель пропадет,
Пусть клеветник отрады не найдет.
В сопернике он мелочь замечает,
Пожар из малой искры раздувает.
Три щепки подожжет, и запылал
Огонь и дом, и двор, и сад объял.
Царь выслушал донос. И запылал он,
Как на огне котел, заклокотал он.
И кровь дервиша он пролить хотел,
Но гнев смирил, собою овладел.
Вскормленного тобою человека
Казнить – постыдным числится от века.
Насильем правды в мире не добыть
И правосудия не совершить.
Не оскорбляй вскормленного тобою!
С ним связан ты и честью и судьбою.
Безумие пролить живую кровь
Того, кому ты оказал любовь,
Кого приблизил к своему айвану,
Найдя в нем доблесть, чуждую изъяну.
О всех его делах дознайся сам
И на слово не верь клеветникам.
Царь подозренъя черные скрывал,
Сам за вазиром наблюдать он стал.
Ты, мудрый, помни: сердце – тайн темница,
Коль тайна вырвется – не возвратится.
Стал он дела вазира изучать,
Изъяна отыскать хотел печать.
И вот случайно тайны он коснулся,
Вазир его гуламу улыбнулся.
Дано от неба людям душ сродство,
Не скрыть его, не утаить его.
И как не может Диджлою напиться[106]
Водяночный, что жаждою томится,
Так на вазира юный раб глядел…
И в этом царь недоброе узрел.
Но гнев свой укротил он и спокойно
Сказал вазиру: «О мой друг достойный!
Досель светила мудрость мне твоя,
Тебе бразды правленья вверил я.
Я чтил твой дух и разум твой высокий,
Но я не знал, что ты не чужд порока.
Нет, не к лицу тебе, увы, твой сан!..
Виновен в этом сам я – твой султан.
Змею вскормившего удел печален,
Он будет, рано ль, поздно ли, ужален».
Главой поник в раздумье муж-мудрец
И так царю ответил наконец:
«Я не боюсь наветов и гонений,
У вас не совершал я преступлений.
Не знаю я, ты в чем меня винишь,
И не пойму, о чем ты говоришь!»
Шах молвил: «Чтоб исчезла тень сомненья,
Ты и в лицо услышишь обвиненье».
И, весь вазира старого навет
Открыв, спросил: «Что скажешь ты в ответ?»
Тот молвил: «Спор внимания не стоит!
Завистник под меня подкопы роет.
Он должен был мне место уступить…
И разве может он меня хвалить?
Ты, государь, сместив, его обидел…
Он в тот же час врага во мне увидел.
Неужто царь, прославленный умом,
Не знал, что станет он моим врагом?
До дня суда он злобы не избудет,
И лгать всю жизнь и клеветать он будет.
И я тебе поведаю сейчас
Когда-то мною читанный рассказ.
Невольно мне он в память заронился:
Иблис провидцу одному приснился.
Он обликом был светел, как луна,
Высок и строен телом, как сосна.
Спросил сновидец: «Ты ли предо мною
Столь ангельскою блещешь красотою?
Как солнце, красота твоя цветет,
Л ты известен в мире как урод.
Тебя художник на стене чертога
Уродиной малюет длиннорогой».
Бедняга див заохал, застонал
И так ему сквозь слезы отвечал:
«Увы, мой лик художник искажает.
Он враг мне, ненависть ко мне питает!»
Поверь, мой шах, я чист перед тобой,
Но враг мой искажает облик мой.
От зависти из злобы, как от яда,
Бежать, мой шах, за сто фарсангов надо.
Но не опасен гнев твой мне, о шах:
Кто сердцем чист, тот смел всегда в речах.
Завидя мухтасиба, как известно,
Дрожит купец, торгующий нечестно.
И так как только с правдой я дружу,
На клевету с презреньем я гляжу!»
Царь поражен был речью этой смелой,
Душа его от гнева пламенела.
«Довольно, – крикнул он, – не обмануть
Тебе меня! Увертки позабудь.
Мне не нашептано клеветниками,
Нет, все своими видел я глазами.
Средь сонма избранных моих и слуг
Ты не отводишь глаз от этих двух».
И засмеялся муж велеречивый:
«Да, это правда, о мой шах счастливый.
Скрыть истину мне запрещает честь,
Но в этом тонкий смысл сокрытый есть.
Бедняк, что в горькой нищете страдает,
С печалью на богатого взирает.
Цвет юности моей давно увял,
Я жизнь свою беспечно растерял.
На молодость, что красотой богата,
Любуюсь. Сам таким я был когда-то.
Как роза, цвел, был телом, как хрусталь,
Смотрю – ив сердце тихая печаль.
Пора мне скоро к вечному покою…
Я сед, как хлопок, стан согбен дугою.
А эти плечи были так сильны,
А кудри были, словно ночь, черны.
Два ряда жемчугов во рту имел я.
Зубов двойной оградою владел я.
Но выпали они, о властелин,
Как кирпичи заброшенных руин.
И я с тоской на молодость взираю
И жизнь утраченную вспоминаю.
Я драгоценные утратил дни,
Осталось мало, минут и они!»
Когда слова, как перлы, нанизал он,
Когда царю всю правду рассказал он,
Шах посмотрел на мощь своих столпов,
Подумав: «Что есть выше этих слов?
Кто мыслит так, как друг мой, благородно,
Пусть смотрит на запретное свободно.
Хвала благоразумью и уму,
Что я обиды не нанес ему.
Кто меч хватает в гневном ослепленьи –
Потом кусает руки в сожаленьи.
Вниманье оклеветанным являй,
Клеветников же низких покарай!»
И друга честью он возвысил новой,
Клеветника же наказал сурово.
И так как мудр, разумен был вазир,
Не позабыл того султана мир.
Пока был жив, он был хвалим живыми,
И доброе, уйдя, оставил имя.
|
|
|
