Природа, творчество и экстатические места

Экономист Торстейн Веблен когда‑то предложил альтернативный путь определения серьезного научного исследования. Его результатом, сказал он, «может быть появление двух вопросов там, где до этого был только один». Если исходить из этого определения, то Эдит Кобб – хороший ученый. Она предложила большой набор свободных составляющих и оказала влияние на целое поколение ученых, занимающихся проблемами детства.

В 1997 году после долгих – если не строго научных, то целенаправленных – исследований Кобб опубликовала получившую большой резонанс книгу «Экология детского воображения» (The Ecology of Imagination in Childhood). Хотя у Кобб есть степень Нью‑Йоркской высшей школы социальных проблем, она не социолог. Свои выводы она сделала, главным образом, на основании долгих наблюдений за играющими детьми и своих записей. Книга эта – результат многолетних размышлений над фактами, полученными в процессе изучения взаимоотношений детей и природы. За основу Кобб взяла анализ собранных ею в трех сотнях томов автобиографических рассказов о детстве творческих людей самых разных культур и эпох. Она пришла к выводу, что изобретательность и воображение почти всех творчески одаренных людей, жизнь которых она изучала, зародились при раннем общении с природой. Основываясь на собственных наблюдениях за поведением детей, Кобб пришла к выводу, что способность ребенка «сливаться с окружающей средой, превосходить самого себя идет от гибкой детской восприимчивости к природе». Она писала: «Поэт и ребенок в творческом восприятии близки к биологической сути идеи, то есть фактически близки к экологии воображения». Творчески мыслящие люди, полагает она, обращаются к воспоминаниям, чтобы зарядиться энергией и получить импульс к созиданию непосредственно из источника, и источник воспринимается ими не только как свет, озаривший их собственное сознание, но и как живительное родство с окружающим миром. Этот опыт, по убеждению Кобб, человек получает в основном в детстве. «Воспоминания о внезапном открытии существования какой‑то потенциальной силы, проявившемся в ранних ощущениях себя и мира, разбросаны по литературе о научных и эстетических открытиях. В автобиографиях причиной такого „пробуждения“ часто называют острую ответную реакцию всех чувств человека на окружающий мир».

Через много лет после того как Эдит Кобб написала свою новаторскую и вызвавшую споры книгу, психолог и эколог Луиза Шаула (которую вдохновила на исследования в этой области «Экология детского воображения») познакомилась с проведенными Кобб исследованиями. Хотя она и обнаружила некоторые изъяны в технике, поставленный в них вопрос ее буквально заинтриговал. Она пришла к выводу, что в теорию Кобб необходимо внести поправки для разных уровней опыта. Вполне возможно, писала она, что у всех детей развитие осознания включает в себя то, что Кобб описывает как динамическое чувство взаимодействия с местом. «Однако только у некоторых детей это ощущение столь сильно, что, перегорая, превращается в воспоминание, которое можно оживить во взрослой жизни». Так, к примеру, в воспоминаниях бизнесменов и политиков детским ощущениям природы отводится гораздо меньше места, чем у художников. Это отнюдь не означает, что полученные в раннем детстве впечатления от природы не способствуют формированию будущего политика или промышленника; возможно, последние просто меньше будут об этом рассказывать. Конечно, по биографиям Эдисона и Бенджамина Франклина можно предположить, что у истоков современного громадья планов и открытий текут воды и высятся леса деревенского детства.

Не отвергая теорию Кобб, Шаула настаивает на том, что взаимосвязь между творческим началом и окружающей средой более сложна, чем та себе представляет. Так, например, о необычном детском восприятии природы «никогда и не говорилось, если ребенок не наслаждался свободой в каком‑нибудь прекрасном природном уголке или среди городской зелени». Исключительность не требует театральных декораций, «но может быть подстегнута такой простой деталью, как заросшая травой полянка у крыльца, или тем кратковременным ощущением свободы (на природе), которое дает школьный поход в лес».

Проведенные самой Шаула дальнейшие исследования предполагают наличие глубинной, но лишь слабо осязаемой связи между творческим началом и ранним ощущением природы. «В процессе наших поисков мы обнаружили, что природа важна не только для будущих гениев, и это интересный факт», – говорит она. Так называемые обычные люди тоже рассказывают об исключительных моментах своей жизни, пережитых на природе. «Много нитей должно сойтись вместе, чтобы окончательно сложилось творческое полотно, и ощущение природы – одна из этих нитей».

В своих более поздних работах Шаула изучает «экстатические места». Она использует слово «экстатические» в его первоначальном значении. Подходящим синонимом здесь может быть радость или восторг, однако слово это восходит к древнегреческому ekstatis, что в трактовке некоторых источников означает отстраненность или выход из себя вовне. Эти экстатические моменты восторга или страха (или того и другого вместе) – самые настоящие «радиоактивные сокровища, скрытые в нас; они излучают энергию, которая питает нас на протяжении всей жизни», считает Шаула, а приобретаем мы их чаще всего на природе, когда личность еще только формируется.

Писательница Филлис Тероукс дала трогательное описание экстатического мгновения, пережитого на террасе, когда она смотрела на залитую утренним солнцем разросшуюся траву, на колючки репейника, похожие на «шмелей, подрагивающих на струнах арфы… на золотистые, полупрозрачные, изумительные снопы пшеницы. Свет струился между их колосьями, зажигая холодным огнем росу, собравшуюся у корней. Глаза мои блуждали по траве, и не было тогда, как нет и теперь, тех слов, что могли бы все это передать. И я просто вывесила матрац, не в силах отвести глаз от вида, непонятно почему завладевшего всем моим существом». Тероукс продолжала:

«Могло ли случиться, задаюсь я вопросом (и здесь есть над чем подумать здравомыслящему взрослому), что каждому человеческому существу даются подобные знамения, чтобы вести нас вперед, когда мы вырастаем? Есть ли у каждого из нас маленькая частичка чего‑то такого, к чему мы инстинктивно прибегаем в тот час, когда сердце готово разорваться и заставляет нас говорить: „О, да, вот оно что!“ или „О, да, но ведь и это тоже было…“, и мы понимаем, что нужно идти дальше».

Изучая условия, в которых закладывались экстатические воспоминания, Шаула была «поражена зыбкостью почвы» для их возникновения. Экстатическим воспоминаниям требуется место, свобода, развитие и «несдерживаемое проявление всех пяти чувств». Когда все эти условия соблюдены, даже в городах, природа поддерживает нас. И за всеми этими требованиями проглядывает «трудноопределимое и неукротимое, особенное очарование… Такое сочетание обстоятельств нельзя принимать как должное». Экстатические места значат для нас и наших детей даже больше, чем предполагает Кобб. Как объясняет Шаула, экстатические воспоминания дают нам «полные смысла образы, становятся источником стойкости и спокойствия, рождают в нас чувство единства с природой, а в ком‑то и склонность к творчеству. Все эти преимущества есть не что иное, как главное достояние любого человека, вне зависимости от того, пойдет он в мире дорогой творческого поиска или нет».