Не забывайте кормить пустоту

Я почувствовала неладное задолго до их приезда. День не ладился с утра - за окном было серо, дождь заливал стекла мелкими каплями - не устроиться привычно перед окном, не поразглядывать прохожих - одни размытые фигуры. В гостиной покачивалась старинная хрустальная люстра, в прихожей предательски подвывали сквозняки в щелях двери. Давно пора ее поменять - я уже попросила дядю, но, как назло, именно сегодня от него пришло письмо, что его отправили на два месяца в Надым в командировку и с дверью придется повременить до его приезда. Хорошо, что хоть мой гонорар за последний сборник он перевел мне на счет - на пару часов я расслабилась, рассчитывая бюджет: это на дверь, это на коммунальные расходы на несколько месяцев вперед, это - в дом престарелых. В доме меня любили и очень звали туда - сказки мои, написанные вроде как для детей, у старичков и старушек расходились на ура, и администрация несколько раз просила устроить авторский вечер, писала и даже звонила мне. В итоге пришлось просить дядю объяснить им ситуацию, и отношения мы теперь поддерживали исключительно по электронной почте - старички коллективно заваливали меня письмами, я регулярно отчисляла им денег на подарки.

 

Зачитавшись очередным пассажем пенсионерки Виктории Павловны (бывший преподаватель русского языка в советской школе, излагала она витиевато и многосложно) я пропустила момент, когда они въехали во двор и отвлеклась только на ругань под окном. Третий этаж - не бог весть как высоко, и происходящее у подъезда слышно отчетливо. Ругались трое - басистая тетка, мужчина - очевидно ее муж с дребезжащим фальцетом, и грузчик - человек явно жизнью потрепанный, потому что в выражениях он, как и тетка, не стеснялся. Подробности ругани о доплате за подъем на этаж меня не интересовали - но что-то потянуло в сторону окна. И, как обычно, моя интуиция не подвела. У новых соседей - а я знала, что квартира на нашей площадке, прямо напротив моей недавно была сдана - с собой был не только изрядный багаж. Над плечом грузной тетки висел еще один новый жилец. О котором они, надо полагать, не подозревали.

 

Сквозь мокрые стекла было сложно рассмотреть, но серовато-жемчужная муть над ее левыми плечом сомнений не оставляла: покойник. Причем, судя по всему, давний - вон как прицепился, даже переехал с ними. Готова поспорить, что переезжать они решили из-за того, что в прошлой квартире было как-то неуютно (обычно так и говорят, стесняясь честно сказать, что чертовщина какая-то происходит). Виновник чертовщины успешно вцепился в тетку и, видимо, планировал уютно устроиться и на новом месте.

 

Не то чтобы я была против покойников в доме - баба Маня, например, на первом этаже - милейшая старушка. Умерев, она даже этого не поняла, поэтому вполне мирно ухитряется уживаться с семьей сына, занявшего жилплощадь. Полагаю, сыну трехкомнатная квартира в сталинке важна настолько, что он готов игнорировать старушечье шарканье в ночи или стук невидимых спиц, которыми баба Маня вяжет своей бесконечный шарф, который так и не успела закончить при жизни. Правда, старушка тоскует по общению - мертвым и так не слишком весело, а теперь ей и вовсе не с кем говорить. Пару раз она заглядывала ко мне - но в разговорах я точно не помощник, поэтому визиты быстро закончились.

 

Где-то на чердаке обитает замерзший бездомный - к сожалению, умер он уже настолько безумным от алкоголя и своей бродячей жизни, что и баба Маня не смогла его разговорить - он даже имя назвать свое не смог, мычал и мычал. Наверное, соседи на последнем этаже уже замучались проверять чердак на предмет шагов, которые то и дело там раздаются, а работники жэка уже стали подозревать недоброе о самих соседях. Но, так или иначе, вреда он никому не причинял.

 

В отличие от той штуки, которая прямо в этот момент въезжала в наш дом.

 

Я дождалась, пока новые соседи поднимутся на площадку - провожала их старшая по подъезду, умученная тремя активными внуками, но очень ответственная Марья Степановна. По лицу Марьи Степановны через дверной глазок стало заметно, что от новых соседей она уже не в восторге. К моей удаче, громогласная тетка осталась на площадке, командуя мужу и грузчику, куда и в каком порядке заносить мебель, и я смогла присмотреться к новому жильцу.

Обычно покойники выглядят серыми, словно с выцветших фотографий, но этот был похож на грозовую тучу - темно-серые и черные переливы, и словно лоснился от сытости. Похоже, что отец или брат этой самой тетки - в чертах лица проскальзывает сходство. Так оно и бывает - когда умирает кто-то, к кому ты привязан и кого не хочешь отпускать, очень легко оставить его при себе - ведь мало кто из покойников хочет уходить в неизвестность, особенно когда зовут остаться тут. И охотно остаются, и существуют рядом с мертвым.

Вот только имеется одна проблема. Мертвым надо есть. Постоянно.

И питаются они теми, с кем живут вместе.

Детьми. Внуками. Женами или мужьями. Теми, кто остался жив, и теми, кто верит, что папочка рядом с нами: ставит лишнюю тарелку на стол и щедро наливает в лишний стакан водку, которую папа так любил.

 

Этот, похоже, начал жрать с мужа тетки - по бедняге было видно, что тот, словно гнилое яблоко, подъеден покойником со всех сторон. Еще чуть-чуть - и вылезет какая-нибудь болезнь, которая вгонит его в гроб. А мертвый примется за новую жертву - вряд ли за дочь (теперь я отчетливо поняла, что это ее отец) - о дочери он по-своему заботился и подъедал аккуратно, так, чтобы дурное самочувствие можно было списать на мигрень или перепады давления, но никак не на потустороннее вмешательство. Но ведь у них есть дети - тетка уже успела рассказать об этом старшей по подъезду. Двое. Дети - вкусная, сытная добыча. Или соседи: у нас в подъезде живут и больные, и калеки. Например, я.

 

Словно почуяв мое внимание, тетка повернулась к двери и вопросительно кивнула. Марья Степановна замахала руками: девушка там живет хорошая, но инвалид. В дядиной квартире живет, наружу не выходит, все, что нужно дядя ей привозит. Что-то с горлом у нее или со ртом - не может, в общем, общаться, говорить, уродство какое-то, заячья губа или деформация какая-то там, не знаю, на людях она шарфом закрывается. А так человек она хороший - квартиру оплачивает вовремя, и денег на цветы дала на весь подъезд, вон как растут. Тетка потеряла ко мне интерес и отвлеклась на очередной диван, раскоряченный на весь лестничный пролет, а вот ее отец резко повернулся ко мне. И глянул прямо в глазок.

 

Я отскочила от двери.

 

Глаза у него были, как у дохлой рыбины. Пустые и гнилые, но в них горел голод. Он не просто хотел есть, он хотел жрать, поглощая, втягивая в себя все как в черную дыру, в бездну, в пустоту. Пустота управляла им, а пустота всегда ненасытна и всегда очень, очень голодна.

 

Это я знаю очень хорошо.

 

Я закрыла задвижку дверного глазка и уселась прямо на пол, укуталась в шарф поглубже, спрятавшись в нем до самых глаз. Хорошо, что дядя уехал надолго - иначе этот покойник мог бы прицепиться и к нему, а дядя, при всех своих достоинствах, не смог бы с ним совладать. Впрочем, дяди не будет еще два месяца, а за это время - по моим расчетам - мертвец разберется со своей текущей трапезой и выберет новую.

 

* * *

 

Я оказалась права. 15 дней протянул муж громогласной Марины из квартиры напротив. Надорвался с этими диванами, выла Марина на весь подъезд, говорила я ему, пусть грузчик этот проклятый все носит, вот и помер, а отец за ее плечом сыто ухмылялся - он раздобрел еще больше и висел над ней, словно раздутый воздушный шар, на котором проступали черты когда-то человеческого лица.

На время похорон детей отправили к родственникам. К счастью. Такие, как этот, с ребенком могут управиться за считанные дни: малыш сгорает от воспаления легких или кровоизлияния в мозг, а врачи разводят руками - слишком быстрое течение болезни, невозможно было остановить.

Я уж решила, что покойник-таки перейдет к дочке и вместе с ее смертью наконец-то канет в свое небытие. Но он оказался не так прост. Ох, совсем не прост. Жрать он начал не с живых. А с мертвых.

 

Сначала это случилось с бездомным на чердаке - я проснулась от воя, душераздирающего мучительного крика, которым заходится животное, когда его убивают просто для веселья, просто для того, чтобы помучить. Вой длился всю ночь, а я, вжавшись в кресло, слушала его и ничего не могла поделать. Самое страшное, что со мной было за всю жизнь - это ощущение собственного бессилия, и вот теперь это чувство вернулось, и закручивалось внутри меня в болезненную тугую спираль.

 

Я знала, что будет дальше.

С бабой Маней он расправился быстро. Старушка умерла второй раз - и тоже не успела этого понять. Святая простота, но… Возможно, быть вечно запертой в своей квартире вместе с семьей сына, которая старательно тебя не замечает - не самая лучшая судьба. Но это лучше, чем быть разодранной на куски зубастой пустотой, которая лезет из обнаглевшего в своей силе незваного гостя.

 

Потом он прошелся по всему подъезду - по тем квартирам, где жили самые слабые. Я слышала разговоры жильцов, полные тревоги: у одних ребенка увезли на скорой, пожилая тетушка наверху упала и сломала шейку бедра, астматичный дядя Боря чуть не задохнулся во время приступа.

 

Он словно ходил кругами и смаковал тот момент, когда он дойдет до моей квартиры.

 

И он, конечно, дошел.

 

* * *

Ночью в дверь постучали. Между тремя и четырьмя часами.

Я не сдвинулась с места - я знала, что если я посмотрю в глазок, я не увижу там никого. Такие, как он, любят играть с жертвами в прятки.

Постучали еще.

И еще.

Потом позвонили.

Звонок дребезжал минут восемь без перерыва - словно бы его прижали пальцем и не отпускали. Любого спящего этот трезвон разбудил бы, но я не спала и не спешила открывать. Я знала, что рано или поздно игры ему надоедят, а моя хлипкая дверь для такого - совсем не преграда.

 

Настала тишина.

А потом щелкнул, открываясь сам по себе, замок.

Затем - второй.

Тихо звякнула цепочка, на которую я закрылась изнутри.

Дверь открылась. Немного. Но достаточно, чтобы он оказался внутри.

 

Я видела его в зеркале - бабушкином, старом.

Я сидела в центре комнаты в любимом кресле и пледе, закутавшись в шарф, и смотрела в зеркало - в нем отражалось все, что было за моей спиной.

И он.

Ради меня он даже принял форму - не очень человеческую, но угадать очертания фигуры было можно - изломанная, раздувшаяся, словно дурно сделанная кукла в человеческий рост - из человеческой же кожи. Он делал этот нарочно - такие, как он, любят сначала хорошенько напугать, дождаться, пока жертва изойдет ужасом, как кровавым потом, слизнуть его - а потом уже раззявившись, наброситься и…

Он подходил медленно.

Шаг за шагом.

Когда он оказался под старинной хрустальной люстрой, ее подвески тихо звякнули. Я знала, что так будет - это был его шанс, шанс услышать тихий звон, понять знак и передумать. Я всегда даю такой шанс - один. Но он был слишком самодовольным, чтобы сомневаться. А значит, не заслуживал другой участи.

 

Кресло подо мной медленно повернулось вокруг своей оси и я оказалась прямо напротив него. В этот момент умный покойник еще мог бы развернуться и попытаться убежать, но это не был слишком умным, он был слишком жадным, раздувшимся, как пиявка куском серого тлена. В нем не было осознанности и не было понимания границ - только самодовольство и ощущение всемогущества.. Он стоял передо мной и я чувствовала, как он хочет разрывать, жрать и мучить, и с каким сладострастием он предвкушает то, что сделает сейчас со мной.

 

Я встала на кресле - так, чтобы оказаться лицом к лицу с ним.

И медленно сняла с лица и с шеи шарф.

 

* * *

 

Я счастлива, что тогда, десять лет назад, меня нашел именно дядя. Наверное, из всей нашей семьи только у него хватило нервов и силы воли, чтобы не сойти с ума от моего опухшего тела в петле - на старинной хрустальной люстре - и от моей же трясущейся от ужаса фигуры, забившейся в угол и изо всех сил зажимающей руками шею. Странгуляционная полоса на ней вовсе не осталась напоминанием о содеянном, как в романах о призраках, нет. Она разошлась огромным ртом, кровавым, полным очень острых зубов, длинных и тонких, и чей-то голос все повторял и повторял мне в голове, что это пасть пустоты, одна из пастей пустоты, которую я обменяла на свою жизнь.

 

Признаться, тогда я не знала про пустоту, и шагая с кресла вниз с петлей на шее, я думала только о том, чтобы перестать чувствовать мучительную боль, тоску и безысходность, и просто исчезнуть и больше не существовать. Но я шагнула именно в пустоту, туда, куда шагают все самоубийцы - и почему-то пустота решила сделать меня своей частью, полезной функцией, оставив и память, и сознание, и даже мой писательский талант, которым я зарабатывала при жизни. Меня видели живые, я могла пользоваться материальными вещами, почти все осталось прежним - кроме того, что исчез голос. Мне нужно было только кормить пустоту - и я сама выбирала чем или кем.

И в этот раз выбор был очевиден.

 

Перед тем, как его поглотить, я хорошенько постаралась, чтобы он испугался.

Напугать покойника сложно, но у меня богатый опыт.

 

* * *

 

Зубы на моей шее сомкнулись и пустота внутри умиротворенно замолчала.

Теперь у меня есть довольно много свободного времени на то, чтобы жить, как хочется.

Возможно, после такой сытной трапезы у меня даже хватит сил выйти не то чтобы из квартиры - даже из дома, прогуляться вокруг, посмотреть, как изменился мир не только из окон квартиры. Может быть, я смогу доехать до дома, где живет сестра с мужем и племянницей и даже увидеть их. Может, я навещу на кладбище родителей - конечно, их могилы пусты - в том смысле, что их души уже давно ушли куда-то, куда мне путь закрыт. Но я знаю, что они были бы рады, если бы я навещала их могилы хотя бы изредка. Мое тело тоже похоронено там же - дядя постарался, и хорошо, что мама с папой уже умерли к тому моменту. Забавно глядеть на себя сквозь толщу земли - кости, и странно представить, что когда-то вот это было живым телом, которое умело смеяться и плакать и мечтать о смерти, вместо того, чтобы выбрать другую мечту из тысяч возможных.

 

Потом я вернусь домой, напишу дяде о случившемся - он просит держать меня в курсе. И, пожалуй, возьмусь за новый сборник сказок. На этот раз страшных.

 

Что же насчет ненасытной пасти пустоты на моей шее, спросите вы? Не переживайте.

Когда приходит время, всегда находится тот, кто туда попадает.

Всегда.

 

 

Рики

Https://vk.com/id103498633

Иное

 

Я никому не рассказывал о том, что случилось в ту далекую осень 199... года. Зачем? Кому? Хотя вспоминаю часто — особенно осенью, во время листопада... Когда вздрагиваю от неожиданного звонка в дверь. И еще я ненавижу стук мяча по полу, он буквально выводит меня из себя. Может, события той осени изменили меня сильнее, чем мне казалось раньше, и чем старше я становлюсь, тем сильнее меняюсь? Тогда я вернулся домой почти тем же 22-летним пареньком, совсем мальчишкой, разве что с осознанием недавно пережитого... чего? Кошмара? Приключения? Опыта?

Может, я потому и не обзавелся семьей... А может, все намного проще и я просто эгоцентрик, не желающий впускать людей в свое жизненное пространство? Впрочем, мне с головой хватает немногих друзей, многочисленной родни, нечастых любовниц и Жака. Жак — мой четырехлетний пес, стаффордширский терьер, гроза всего района. До него был бультерьер Айс, а еще раньше овчарка Чак. Собаки — самые верные и преданные существа на земле. И еще они прекрасные сторожа. Один недовольный рык Жака отгоняет от моей двери соседских детей, распространителей всякой чепухи, проповедников «единственно верного учения», хронически голодных и страдающих от жажды цыган, а также местного управдома, обожающего «заскочить на чашку водки» — короче говоря, всех, кого я не жду.

 

Иногда я задаю себе вопрос — как я пережил то, что случилось, и не сошел с ума? Вспоминая те события, у меня даже сейчас иногда волосы встают дыбом, а по спине пробегает холодок, но тогда я воспринимал все иначе. Может, дело в том, что я был самым молодым из всех нас? В то время, летом 199... года, не было на свете человека несчастнее меня — я никак не мог найти работу, меня бросила девушка, которую я любил всем сердцем (сейчас не уверен, что узнаю ее на улице), мама и сестренка смотрели на меня с укоризной — ну да, здоровый лоб сидит у матери на шее, вместо того чтобы семью кормить. В общем, когда в начале сентября дальний родственник предложил мне работу в Польше, я не раздумывал ни минуты — мало того что я смогу уехать из города, где мне все напоминало о Свете, так еще и за границу, да не просто так, а работать! Все это представлялось мне завершением черной полосы. Я даже не вникал в то, чем мне придется заниматься — стройкой ли, ремонтом, — не до жиру было.

Быстро оформил загранпаспорт, мама заняла у родственников немного денег на первое время, я собрал сумку — и вскоре уже был в Чопе. На границе меня встретил невысокий, полноватый, с заметной лысиной поляк Марек, он же сказал, что вскоре должен приехать еще один парень. С первого взгляда я понял, что мой высокий, коротко стриженный, одетый в спортивные штаны и кожаную куртку коллега имеет отношение к спорту и криминалу, спортивному криминалу или криминальному спорту — если вы помните девяностые, то понимаете, что я имею в виду.

— Ты уже раньше бывал за границей? — спросил я у Антона после крепкого рукопожатия.

— Да, на соревнованиях.

— А что делать придется, знаешь?

— Кирилл, у меня дома проблемы есть с некоторыми людьми... Недопонимание, видишь ли, вышло. Так что мне по-любому куда-то свалить надо было. Подвернулось вот это — и ладушки, — развеял мои последние сомнения насчет своей «профессии» Антон.

 

Мы быстро и без проблем пересекли границу. Смутно помню переезд по Польше. В Кракове мы остановились буквально на день — к нам присоединился третий рабочий. И, к моему удивлению, им оказался темнокожий парень из Сомали на пару лет старше Антона по имени Калеб. Тоже высокий и рослый, он был еще и невероятно разговорчивым, буквально за пять минут беседы (точнее монолога, сочетающегося с изрядной жестикуляций и мимикой) Калеб рассказал нам о том, что он учился в Москве, умудрился вылететь из института, что его семья небогата, у него уйма братьев и сестер и он очень рад познакомиться с нами. Вскоре прибыли и непосредственные наши начальники — поволжские немцы, близнецы Макс и Олег Рихтеры. Помню, увидев их, высоких, светловолосых, с иголочки одетых в дорогие джинсы и добротные ботинки, Антон ткнул меня в бок со словами «Ну чисто фрицы». Тогда они казались мне взрослыми мужиками — как же, успели получить образование, поработали в нескольких археологических экспедициях, хотя тогда им было всего под тридцатник. И еще меня поразило, как они понимают друг друга, — пока закупались в Кракове всем необходимым и таскали наше оборудование в видавший виды грузовичок Марека, близнецы Рихтеры, казалось, общаются между собой телепатически. Впоследствии я заметил, что фразу, сказанную одним, нередко продолжает второй.

Так было, когда, выезжая из Кракова, мы увидели в отдалении громаду Вавельского замка.

— Мы будем работать в таком же замке? — не удержался я.

— Нет, это настоящий замок, а мы едем в особняк, — пояснил Макс.

— Но там не менее интересно, хотя он и не такой старый. И за много лет там что только не переделывали разные хозяева — надо разобраться, что к чему. Так что будем немного реставрировать, немного чинить, немного ломать, — с улыбкой добавил Олег.

Что ж, мне было все равно.

 

Мы проехали небольшой городок, то ли Мыслице, то ли как-то похоже, и первое, с чем мы там столкнулись, была похоронная процессия. Марек объяснил, что недавно с одним местным чиновником случилась «злий смиерч». А потом еще и местный священник сильно обгорел, и теперь лежит в больнице: «Попу красота не нужна. Мальчики и так дадут», — глубокомысленно изрек Антон, и все мы, кроме Калеба, посмеялись шутке. Не помню точно, сколько мы ехали, минуя извилистый горный серпантин, поросший лесом, я тогда немного ошалел от всего и задремал... Но вдруг сидящий рядом Антон ткнул меня в бок, я протер глаза и увидел прямо перед собой подъездную дорожку и высокие ворота. После того как, миновав их, мы подъехали к особняку, я смог разглядеть его подробней. Пока выгружали вещи, Олег рассказал: «Особняк века шестнадцатого примерно, но, как я уже говорил, внутреннее убранство менялось не раз. Построен по обычному для того времени чертежу: прямо перед вами парадный вход, особняк четырехэтажный, по краям вы видите невысокие башенки, особняк построен в виде буквы «П», причем жилая часть — только та, что перед вами. А то, что находится за башенками, — это хозяйственные постройки, конюшня, там раньше всякие сеялки-веялки стояли. Сейчас хозяйственные постройки нас мало интересуют, сначала надо в целом понять, что перед нами и, главное, сколько оно стоит. Да, с противоположной стороны сад и небольшой пруд». — «Пруд я бы скорее назвал болотом», — с усмешкой добавил Макс.

Мы вошли в дом — судя по дешевым обоям и разбросанным тут и там остаткам казенной мебели, в нем явно пытались обустроить какое-то учреждение. В парадной зале некогда был камин, Антон сразу бросился к нему, но не нашел ни единого уголька, камином давно не пользовались. Несмотря на общую атмосферу запустения и заброшенности, в доме было паровое отопление и горячая вода, а также кухня с газовыми баллонами, так что с чисто бытовой точки зрения нам не на что было жаловаться. Макс с Олегом распределили нас по комнатам, которые они до нашего приезда смогли привести в более-менее жилой вид. Мне и Антону достались комнаты на втором этаже. В моей, как сейчас помню, стоял разваливающийся шкаф явно недавнего изготовления, массивный комод и чудом сохранившаяся громадная кровать — я раньше такие только в кино видел. Матрац и белье оставляли желать лучшего, но я же не отдыхать приехал. Так что, быстро глянув в окно на заброшенный, заросший сорняками сад с покосившимся забором, я спустился вниз.

В это время на кухне Макс с Олегом наскоро протерли от пыли стол, разложив на нем нехитрую закуску и выпивку — сыр, колбаса, хлеб, какие-то фрукты, водка и коньяк.

— Алкоголь употреблять в меру. Сухой закон вводить не будем («Мы не звери», — вставил Олег), но за пьянство вылетите отсюда быстро. И учтите, работать придется много, будет и грязная работа, с инструментами обращаться внимательно и осторожно, не проломите друг дружке головы, а то тут уже такое было с местными рабочими, — провел краткий инструктаж Макс. — И еще: дом старый, не удивляйтесь разным шорохам и звукам, тут всякое можно услышать...

— Привидения есть? — деловито спросил Антон.

— До сих пор не видели, — засмеялся Олег.

Лучше бы там были привидения, чем то, с чем мы вскоре столкнулись...

 

Антон и Калеб были заняты «разгромными работами» — они с утра до вечера сбивали старую штукатурку, плитку или отдирали положенный на мраморную основу деревянный пол. Насколько я мог судить, слыша производимый ими грохот, физически крепкие парни неплохо справлялись — Антон даже умудрялся отрабатывать на стенке и потолке боксерские удары. Мне же Олег и Макс в основном давали задания, касающиеся сада, — выполоть тут, убрать там. Спилить здесь и вооон там. А потом поправить забор. Вскоре я обнаружил в дальней части сада нечто непонятное: поросшую травой лужайку с выложенными камнями, постепенно сужающимися к центру кругами. В некоторых местах между кругами лежали или стояли камни, образуя перекрестия, — когда я спросил у Макса, что это такое, он только плечами пожал. «А еще археолог...» — с досадой подумал я. Как-то раз, когда работа была выполнена, я пошел в «сад камней» — там было на удивление спокойно... Октябрьское солнце хорошо грело, да вдобавок я разогрелся на уборке сада, так что, сняв свитер, я положил его рядом с собой. «Каменный сад», уточняю, был примерно двадцати метров в диаметре, а я лежал в самом его центре. Но внезапно, когда я уже задремал, возникло странное чувство, будто на меня пристально глядят. Открыл глаза и посмотрел вокруг — никого не было видно. И ничего не было слышно, кроме слабого шелеста листьев. «Показалось», — лениво подумал я и тут заметил, что мой свитер висит на отстающем от круга камней дереве. На высоте примерно четырех метров. Какой шутник и как его туда повесил?! Я не слышал шагов, никого не видел, ствол сосны был почти голым — кто мог так быстро на него вскарабкаться? Я вертел головой по сторонам, не находя ответа. Решив не поддаваться на провокации шутника (тогда под мое подозрение попал Калеб), молча сходил за стремянкой и снял с ветки свитер. Потом пошел в дом, так ничего и не сказав ребятам. А ночью начался «волейбол».

 

Обычно я плохо сплю вне дома, но в особняке, то ли от работы на свежем воздухе, то ли еще по какой причине, спал крепко и глубоко. Только ляжешь на кровать — и бух, будто проваливаешься в сон. Будто дом тебя убаюкивает... Так же крепко я заснул и в тот раз, но ночью (не знаю точно когда) был разбужен стуком в коридоре. Посмотрел в окно — темень лютая. Не очень переживая, решив, что это шутки кого-то из парней, я выглянул в коридор, посветив фонариком, — на полу лежал волейбольный мяч. И никого больше. «Эх, поймаю шутника, надеру уши! По крайней мере, очень постараюсь», — решил я и лег в постель. Прошло около получаса — и снова стук, но куда более громкий и резкий. Я рывком открыл дверь и тут же услышал, как в конце коридора открылась другая дверь, явив подсвеченное фонариком недовольное лицо Антона:

— Киря, бля, какого хрена?!

— Антон, это не я! — промямлил я, понимая, что Тоха мне, скорее всего, не поверит и придется что-то еще придумывать.

Но тут мяч резко взмыл в воздух, ударился о потолок и упал на пол. Затем какая-то неведомая сила снова подняла мяч в воздух, но в этот раз настолько сильно, что он ударился об одну стену, отскочил к другой и только потом рухнул на пол. Я потерял дар речи. Антон заковыристо выругался. Медленно мы вышли из наших комнат и приблизились к мячу — он лежал на полу. Обычный старый волейбольный мяч. Антон быстро и резко пнул его ногой — мяч откатился к стене. Тут мы услышали звук открывающихся дверей и топот ног на третьем этаже, где были комнаты Макса, Олега и Калеба. Вскоре они спустились к нам с требованием объяснить, какого черта мы устроили весь этот грохот. Естественно, не поверили в то, что мы с Тохой тут совершенно ни при чем. Поругавшись немного, Макс и Олег ушли наверх, Калеб же остался с нами, и по выражению его лица я понял, что с ним тоже произошло что-то странное. Мы водили фонариками по стенам, осматривали мяч — никаких веревок или чего-то, за что его можно было дергать, мы не нашли. «Чччертовщина какая-то», — пробормотал Антон, и тут Калеб задумчиво сказал: «У минье в комнате вэщи гулят». Из последующих его объяснений нам стало ясно, что кто-то передвигал вещи в комнате Калеба, и раньше он думал о том, что это проделки кого-то из нас, но после сегодняшнего происшествия уже не знает, что и думать. Как и мы.

 

На следующее утро я спустился на кухню в разбитом состоянии, где застал Антона — он мыл кружку. «Доброе утро», — сказал я ему. «Доброе?» — мрачно огрызнулся Антон. Оказалось, вдобавок к нашим ночным происшествиям, кто-то пересыпал соль в банку, где был сахар, а сахар, в свою очередь, оказался в солонке. И Антон спросонья сыпанул соль в кофе. Я спросил его, не происходило ли с ним в последнее время что-то странное. Он немного помолчал и ответил:

— Вчера перед ужином («Ага, примерно тогда, когда я снимал с сосны свой свитер» - пронеслось в моей голове.), я зашел к себе в комнату, решил немного журналы полистать. («Ты читать умеешь?» — с ехидством подумал я.) Ну такие, знаешь, мужские журналы, понимаешь о чем я? — Конечно, я понимал. — Так вот, точно помню, что положил журналы под кровать, но нашел их почему-то на стуле под шмотками. И вот когда я наконец-то нашел эти чертовы журналы, Киря, ты мне не поверишь, — после вчерашнего инцидента я готов был поверить во что угодно, — так вот, отвечаю на что хочешь, но... они взлетели. В воздух, мать твою, взлетели!! Будто танцевали у меня перед носом!!! Киря, ты меня знаешь, я боксер, бляха, разрядник, выпить могу иногда, но наркоту — ни-ни. И тут такое, — он с растерянностью развел руками.

Я не мог объяснить все это, но отметил про себя, что на нечто похожее жаловался Калеб.

 

Следующие пара дней прошли без происшествий, но изредка я ловил на себе подозрительные взгляды Макса и Олега, уверенных в том, что это мы с Антоном устроили ночной тарарам. Что же, вскоре они на собственной шкуре почувствовали, каково это — быть в центре чего-то непонятного. И снова это случилось ночью — несмотря на стук дождя по окну и шум веток, заснул я, как и всегда в этом странном доме, быстро. Не знаю, сколько времени проспал, но точно помню, что разбудил меня стук в дверь и голос Антона: «Киря, вставай, там у ребят наверху какие-то проблемы». Наспех одевшись при свете фонарика, я вышел из комнаты и первое, что увидел, был увесистый молоток в руках Антона. Он неодобрительно покачал головой, видя меня безоружным, и побежал вверх по лестнице. Я шел следом. Поднявшись на третий этаж, мы увидели яростно спорящих Макса, Олега и Калеба:

— Говорю тебе, это кошка! Или тупо скрип старого дерева: в особняке, кроме нас, никого нет! — уверял Олег.

— Если бы тут были еще люди, мы бы их уже обнаружили, — добавил Макс.

— Ньет-ньет, я слышаль, это чьеловек, или дьети, или ребьенок, но это ни кошька, никакая кошька не может пьеть пьесня! — чуть ли не бил себя в грудь Калеб.

— Так, мужики, что случилось? — спросил Антон.

Вскоре выяснилось вот что: все трое жившие на третьем этаже парни слышали звуки, идущие с четвертого этажа, с чердака. Но если Рихтеры не усмотрели в звуках ничего угрожающего — им показалось, что звуки похожи на мяуканье или скрип половиц, — то Калеба этот шум напугал чуть ли не до сердечного припадка. Путаясь в словах и отчаянно жестикулируя, он пытался доказать нам, что там, на чердаке, живой человек. И человек этот то ли плакал, то ли пел песни, то ли выл, то ли еще что. Антон предложил сразу же подняться на чердак, и выяснить что к чему. Я, более осторожный, взывал к благоразумию, говоря, что ночью в кромешной тьме рассмотреть что-то или кого-то будет очень трудно, зато сами мы будем отличными грушами для битья. Разве что кроме Тохи с его специфической подготовкой. В конце концов мы сошлись на том, что поднялись на четвертый этаж и проверили дверь — как и ожидалось, замок был на месте. Значит, со времени нашего приезда в особняк никто на чердак забраться не мог. После этого, издерганные и нервные, мы разошлись по комнатам.

 

Утром, как только рассвело, все были уже на ногах, причем Антон успел и для меня смастерить оружие. Взяв черенок от лопаты, он вбил в него снизу несколько длинных и острых гвоздей. «В случае чего вот так берешь и со всей дури — НННАА!» — показал он со зловещим видом. Но кто меня поразил, так это Макс с Олегом — у обоих оказались не молотки или палки с гвоздями, а самое что ни на есть огнестрельное оружие! «Что же вы вчера-то не сказали, а?!» — не на шутку возмутился Антон, рассматривая «Люгер-Парабеллум» Макса и «Вальтер Р-38» Олега. «Палить в темноте — не лучшая идея, там темно, как у Калеба в заднице», — покачал головой Олег. «Накопали», — лаконично пояснил происхождение оружия Макс. Несмотря на почтенный возраст, как уверяли братья Рихтеры, оба ствола были в прекрасной стрелковой форме. Признаюсь, мне сразу стало намного легче — с огнестрельным оружием и стальными мускулами Антона мы из кучки перепуганных людишек превратились во вполне боеспособный отряд! Не разделил нашего энтузиазма только Калеб — грустно качая головой, он бубнил что-то на своем языке, наотрез отказался подниматься на чердак и, кажется, пытался молиться. Помню, глядя на него, Антон тоже покачал головой, а Макс недвусмысленно повертел пальцем у виска.

Итак, вооруженная до зубов и смертельно опасная, наша четверка быстро справилась с замком, ввалившись на чердак. Он представлял собой полупустое помещение прямоугольной формы. Немного хлама в виде пары старых, продавленных кресел, свернутые в рулоны ковры под стенками чердака, кучка заржавевшей посуды и лежащий на всем этом толстенный слой пыли — вот что мы нашли. Ни кошка, ни тем более человек не могли укрыться на чердаке, где мы облазили каждый сантиметр. Ничего и никого. «Ну, что я говорил?» — с нескрываемой радостью сказал Олег, отряхиваясь от пыли. «Не удивлюсь, если у нашего темнокожего друга поехала крыша. Даже не представляю, что делать с ним...» — вздохнул Макс. Не успели мы выбраться с чердака, как услышали грохот и тут же дикий вопль Калеба внизу.

Первым вниз ринулся Антон, за ним — я, кто-то из Рихтеров остался наверху, закрывая чердак, не помню подробно... Но, в общем, спустившись вниз, мы увидели такую картину: в дверях своей комнаты стоит мокрый, орущий во всю глотку что-то непонятное Калеб, рядом валяется перевернутый мокрый таз. Честно говоря, сначала я, да и остальные парни, в упор не поняли, что произошло и от чего Калеб впал в самую настоящую истерику. Кое-как затащив Калеба в комнату (в ход пошел фирменный захват Антона) и вытерев его полотенцем, мы начали выяснять, что же случилось. Мало-помалу, когда Калеб немного успокоился и перестал причитать на своем родном языке, мы узнали вот что. Когда наш темнокожий друг решился-таки подняться на чердак и открыл дверь своей комнаты, на него сверху упал наполненный водой таз. «Тю! Хрена ли ты разнылся как баба?! Подумаешь, водой его облило — не сахарный, не растаешь!» — возмутился Антон.

«Ти совсьем дурной?! Ви пощель на чьердак всье чьетвиро — да? Ви всье биль на чьердак и там искаль — да? А кто, твою маму, таз дьержяль тут, внизу, когда ви всье биль ввьерх?!» — взвыл Калеб. Потихоньку до нас дошло — а ведь действительно, на чердак мы поднялись одновременно, во время безуспешных поисков на четвертом этаже видели и слышали друг друга, тогда кто же наполнил таз водой, принес его и поставил на дверь Калеба? И еще кое-что: все мы прекрасно знали шутку с тазиком или ведром с водой, которые ставились на полуоткрытую дверь, а когда ее кто-то открывал полностью, вода окатывала выходящего с головы до ног. Но Калеб клялся и божился, что он плотно закрыл дверь, а не оставил ее полуоткрытой. Тогда что же получается: некто набирает воду в таз, приносит под дверь Калеба, держит некоторое время на весу (на высоте не меньше трех с половиной метров — потолки в особняке были высокими), а потом выливает на него воду? Но перепуганный наш друг уверял, что он никого не видел и ничего не слышал... Макс и Антон вышли из комнаты, чтобы посмотреть, нельзя ли каким-то образом закрепить таз над дверью — увы. Стены были совершенно гладкими — кто бы ни решил пошутить над несчастным Калебом, ему пришлось бы держать таз руками, потому что ни лестницы, ни стремянки поблизости тоже не было.

Кое-как успокоив Калеба, мы собрались на кухне. Настроение у всех было отвратным — мы были сбиты с толку, расстроены и напуганы. Мало того что по дому разгуливает некто («Или нечто...» — добавил Антон, на что оба Рихтера одновременно поморщились), так у одного из нас конкретно едет крыша. Калеб ни за что не хотел оставаться один в комнате, непрерывно повторяя что-то на своем языке — то ли молитвы, то ли проклятия... Сейчас трудно представить себе, что такое жизнь без мобильных телефонов, но тогда у нас не было никакой связи с окружающим миром, а грузовичок Марека с продовольствием мы ждали никак не ранее чем через четыре дня... «В общем, так, парни: похоже, что мы тут зависли по меньшей мере до приезда Марека», — произнес Макс. «Можно кинуть тут все к чертовой матери и пешком пойти в этот городишко... как его — Мыслице, что ли?» — предложил Антон. «Ага, умник, ты дорогу через горы знаешь? У тебя теплые вещи и снаряга есть? Ночью на высоте <

⇐ Предыдущая12345

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: