 |
Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА
|
|
|
|
ЕДА И СОН
201
ет: «Выпей таблетку! Ты будешь лучше спать сегодня, а завтра она тебе не понадобится». Его логику трудно парировать. Один маленький кусочек шоколада не повредит. Одна таблетка не опасна. Человек верит, что пилюля способна улучшить его сон. Дьявол претендует на то, чтобы говорить с телом; это вводит человека в заблуждение, поскольку удовлетворяет глубинный телесный инстинкт, телесное влечение. Но голос дьявола порожден вытесненным чувством, которое извращено в процессе вытеснения. Фрустрированное инфантильное желание сосать грудь невозможно удовлетворить поглощением пищи или употреблением таблеток. Иллюзия орального удовлетворения, из-за которой человеку кажется, будто переедание может это удовлетворение обеспечить, добавляет ему элемент компульсивности.
Есть, конечно, связь между перееданием и сексуальной фрустрацией. Под фрустрацией в данном случае я подразумеваю отсутствие удовлетворяющего сексуального высвобождения при оргазме. Хотя половое взаимодействие приводит человека в контакт с собственным телом, если не происходит оргазма, он остается в неудовлетворенном состоянии. Такая неудовлетворенность легко приводит к перееданию. Тогда начинается следование диетам. Они используются, чтобы не в чем было упрекнуть, если прекращаются маритальные отношения. Жена стала толстой. Но ведь теперь она соблюдает диету и ей ничего не скажешь. Конечно, не всякий сексуально фрустрированный человек переедает, но обратное утверждение верно: можно смело сказать, чт о всякий п е реедающий человек сексу- ально неудовлетворен. Тот, кто сексуально удовлетворен, освобождается от подобных невротических проявлений. Индивидуум, который находится в контакте со своим телом, ощущает свои истинные потребности и рационально действует для того, чтобы их удовлетворить.
|
|
|
------------ ПРОЦЕСС ПОГЛОЩЕНИЯ ПИЩИ И СЕК
СУАЛЬНОСТЬ
Возникающий в уме человека вопрос о том, поесть или не поесть, служит точным сигналом, что желание есть появилось в связи с чувством безнадежности. Перед голодным такой вопрос не встает. Ощущая безнадежность, человек отвечает на этот вопрос утвердительно. Он может стыдиться того, что постоянно ест от скуки, но эта скука и пассивность часто отражают более значительную проблему, наличие которой ему необходимо признать. Для некоторых людей обжорство — то же самое, что седативные препараты. Процесс поедания пищи временно снижает их беспокойство и притупляет тревожность. Родители часто кормят ребенка именно с этой целью. Требовательному ребенку, как правило, дают что-нибудь съесть, чтобы успокоить его раздражительность. Процесс еды может быть заряжен другим смыслом, нежели удовлетворение голода.
Одна из моих пациенток боролась с компульсив-ным поглощением пищи более пятнадцати лет, так и не сумев преодолеть эту склонность. Поскольку ее изрядный вес действительно мешал карьере актрисы, она много размышляла об этой проблеме. Мысли, которые ассоциировались у нее с едой, выявили, как глубоко укоренилась в ее личности эта компульсивная привычка. Вот они:
1. «Это значит, что я забочусь о себе. Я всегда
думаю о себе, как о сироте».
2. «Еда — это утверждение первостепенной функ
ции жизни».
3. «Еда — единственное мое удовольствие. Я не на
хожу удовольствия или смысла в жизни, кроме тех момен
тов, когда ем».
4. «Я боюсь голода. Я боюсь, что умру, если оста
нусь голодной».
5. «Еда — мой ответ на чувство утраты — утраты
матери и работы».
Пища всегда является символом матери, поскольку мать — первое существо, которое дает ее. Матери при-
|
|
|
Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА
ЕДА И СОН
нимают такие символические отношения; если мать отказывает ребенку в пище, это выглядит отвержением. Но некоторые матери получают личностное удовлетворение от того, что ребенок ест, будто тот факт, что он ест. является экспрессией его любви к матери. Для большинства детей с самого раннего возраста пища идентифицируется с любовью. Процесс еды становится выражением любви, а отказ от еды — бунтом. Очень часто дети понимают, что отказ от еды представляет собой единственный путь вернуться к навязчивой матери. Моя пациентка пережила множество моментов, когда в зависимости от личных предпочтений той или иной пищи, мать полностью игнорировала ее или выражала свое негативное отношение к ней. Но бунт пациентки против матери потерпел провал. Она вынуждена была подчиниться ради выживания. Во взрослом уме еда по-прежнему идентифицировалась с любовью и с матерью. Отвергнуть пищу означало отвергнуть потребность в матери и встать на собственные ноги.
Эта пациентка никогда не связывала себя взрослыми или зрелыми обещаниями. Она говорила, что даже мысль о подобных обязательствах повергает ее в панику. Это была паника шизоидной личности, которая возникала, когда эта женщина сталкивалась с необходимостью существовать независимо. Неспособность укрепить корни и ужас, что они будут отсечены, заставлял мою пациентку «отыгрывать» безнадежность, которая выражалась в виде компульсивного переедания.
Ее высказывания о смысле еды искажали действительное положение вещей. Компульсивная привычка была не «заботой о себе», а самодеструктивным действием. Каждый раз, когда она ела больше, чем необходимо, она чувствовала себя виноватой и приходила в отчаяние. Еда не приносила настоящего удовольствия, она только позволяла почувствовать себя лучше, поскольку «ослабляла напряжение». Моя пациентка никогда не была голодна, и я очень сомневаюсь в том, что она боялась почувствовать голод — по крайней мере голод, связанный с пищей. В
глубоком смысле она, конечно, была голодна: она голодала по любви, по удовольствию, голодала по жизни. Она охотно прекратила бы есть, если бы верила, что может удовлетворить другие свои потребности. Компульсивное переедание было признаком отчаяния.
|
|
|
Однажды она сказала: «Я — параноик. Я все время спрашиваю себя, враждебно ли относятся ко мне люди, может быть, я собираюсь их убить или они меня? Но я боюсь выразить эти чувства или идентифицироваться с ними. Я важничаю, чтобы доказать, что я не параноик. Я боюсь, что меня отравят, боюсь, что зарежут. Я же понимаю, что люди обо мне говорят. Поскольку я толстая, никто и не смотрит на меня, и мой муж не может ревновать меня и из-за этого злится. Я цепенею от этой злости».
Эти параноидальные идеи возникают из-за страха перед собственной сексуальностью. Чтобы понять такие мысли, необходимо интерпретировать их со ссылкой на эдипову ситуацию, в которой девочка является вершиной сексуального треугольника, составленного ей, матерью и отцом. Налицо сексуальное соблазнение, возникшее между моей пациенткой и ее отцом. Он испытывал силу девочки: моя пациентка разгуливала перед гостями голышом, чтобы показать, что она не стыдится своего тела. Неудивительно, что она сказала: «Я же понимаю, что люди говорят обо мне». Он каждый день проверял ее трусики, чтобы убедиться в ее воздержанности. Страх, что ее зарежут, что в нее воткнут нож, «обманывал» ее страхи перед сексуальным нападением со стороны отца. Отцовский сексуальный интерес к ней содержал в себе ненависть и садистское качество, которое пугало ее.
Боязнь, что ее отравят, можно интерпретировать, как страх ненависти матери, которую порождали отношения дочери с отцом. Девочка рассматривала мать как ревнивую и отвергающую женщину, которая может уничтожить свою соперницу. Пациентка спроецировала этот образ матери на мужа. Но это не объясняет паники, которую она переживала, наблюдая за его действиями. Возникающее в
|
|
|
