 |
Глава 40. Маленькая часть большого мира. 37 глава
|
|
|
|
- Не знаю, Пэнси. Наверное, у этого был смысл.
- Был?
На этот раз он не ответил, лишь устало отбросил челку с глаз и посмотрел в камин.
- Выпить хочешь?
Он кивнул. Пэнси наколдовала второй кубок. Драко встал, потянулся через разделяющий их столик к бутылке, наполнил оба кубка. Взял свой.
- За сегодняшний вечер, - с усмешкой проговорил он.
- За самый паршивый предрождественский вечер за последние семнадцать лет, - отсалютовала кубком Пэнси.
Они молча выпили.
- На тебе рубашка криво застегнута, - поделилась наблюдением девушка.
Он удивленно оглядел себя. Хорош! Бродил так по всему замку. Стал старательно поправлять одежду, будто это имело значение.
- А ты почему тут сидишь? – между делом поинтересовался юноша.
- У меня Блез и Грег, - сообщила Пэнси, наблюдая за его реакцией. В этом вяло-тягучем вечере, оказывается, осталось что-то, что еще может интересовать. Например, как замерли его руки…
- Давно?
- Давно.
Он продолжил свое занятие. Застегнулся, сел на место.
- Ты можешь войти, если хочешь. Скажешь, что искал меня.
Он покачал головой.
- Нет. Блез… имеет право на этот вечер. К тому же, Грег вряд ли причинит ей боль.
- Да, это больше по твоей части.
- Спасибо. Ты всегда знаешь, что и когда сказать, - в голосе усталая язвительность.
- Приходите еще, – те же нотки.
- У тебя-то что стряслось?
Теперь замолчала Пэнси. Заправила прядь за ухо, стряхнула пылинку с мантии.
- Поссорилась с Брэдом.
Драко приподнял бровь.
- Смысл?
- Да не было там смысла ни черта! Просто показалось, что лучше расстаться со злостью. Понимаешь?
- Нет.
- Я думала, если поругаться, благо, повод есть – сама эта чертова ситуация,
|
|
|
этот дурацкий последний вечер… Да и вообще, знаешь поговорку: «Женщина из ничего может сделать три вещи - обед, платье и скандал».
Драко усмехнулся - видимо, не знал. А девушка продолжила все тем же спокойным, чуть усталым голосом.
- Со злостью легче. Я так думала. Думала, расстанусь вот так: с упреками, и не будет боли, не будет сожаления. Словно концы в воду.
В руках Пэнси что-то хрустнуло. Только сейчас Драко заметил, что она держала перо, а на углу стола, оказывается, лежала стопка пергаментов. Еще несколько валялись на полу скомканными шариками.
- А оказалось? – спросил он.
- А оказалось, что злость проходит быстро, а потом становится еще хуже, знать, что последнее, что он услышал, было… Мерлин, я такие вещи порой говорю – самой страшно.
- Можешь мне не рассказывать – знаю. Но ведь до утра еще времени полно.
Пэнси втянула голову в плечи, словно опасаясь, что он сейчас силой выдернет ее из спасительного кресла.
- А я вот… – развела руками она, – письмо ему пишу, а перо сломалось, – невразумительно закончила она, показывая обломки пера на раскрытой ладони.
- Пэнси, не валяй дурака, - Драко встал, быстро собрал с пола несостоявшиеся письма и бросил в огонь.
Пэнси дернулась, но ничего не сказала. Через какое-то время отвела взгляд от ярко полыхнувших черновиков и с недоумением посмотрела на один из костяных стаканчиков с перьями. Они всегда стояли в гостиной на письменных столах, чем Драко и не преминул воспользоваться – водрузил перед Пэнси.
- Все! – тоном, не терпящим возражений, проговорил он. – Отговорок больше нет.
- А потом? – как-то нервно спросила девушка.
- Да кому какое дело до «потом»? – зло спросил он.
- Не знаю, - неуверенно проговорила Пэнси. – Ты не помнишь, почему мы с тобой расстались?
|
|
|
- Потому что я не пришел на очередное свидание. Ты же сама не так давно напоминала.
- Да… Правда.
Улыбки, усталые, грустные, и от этого еще более искренние. Он подхватил свою мантию и направился к лестнице.
- Драко!
Юноша обернулся.
Пэнси вдруг с болезненной отчетливостью поняла, что, возможно, видит его в последний раз. И уж точно им вряд ли случится поговорить по душам в ближайшее время. Если вообще случится…
Усталый мальчишка, растрепанный, в помятой рубашке – таким она почти никогда его не видела. Пэнси было горько. За этот чертов выбор, который они не делали – ни один из них. За эту предопределенность, за эту изломанную предрождественскую ночь и растоптанную сказку.
- Спокойной ночи, - негромко проговорила она.
Он улыбнулся и взмахнул мантией, зажатой в кулаке.
- Пиши давай.
Подмигнул и быстро взбежал по лестнице. А Пэнси все смотрела и смотрела на опустевший лестничный пролет, словно надеялась остановить время, повернуть его вспять. Прошлый год, когда они летом катались на лошадях, и он хохотал над чем-то. Или же прошлую зиму, когда он отказывался верить, что это – именно ее стряпня, и все косился на смеющуюся Марису Делоре, ожидая подвоха. Или же два года назад, когда он забыл прийти на свидание, и единственное, что она почувствовала тогда – раздражение от уязвленного самолюбия. Как же они выросли с того дня. Как же изменился их мир!
***
Драко Малфой на миг притормозил у дверей комнаты старосты девушек. Мимолетная мысль: толкнуть дверь… А дальше? Он сердито развернулся и шагнул к своей двери. Он не хочет знать, что происходит в этой комнате.
Так странно, наше воображение часто рисует гораздо более вдохновляющие картины, чем в состоянии воплотить реальность. Вот и за дверью, оставленной позади, было совсем не то, о чем мог подумать юноша.
В комнате все, словно, замерло. Негромкое потрескивание дров в камине, тиканье часов и дыхание. На кровати в обнимку лежали двое подростков. Точнее девушка устроилась на груди юноши и крепко спала. Поверх ее нарядной мантии была наброшена его. Дорогая заколка оставила красный след на подбородке юноши, но он не шевелился, чтобы не потревожить ее сон. Он просто обнимал ее, глядя в огонь камина. Растрепанные волосы, чуть расстегнутая рубашка, закатанные рукава. Картина была почти домашней и почти уютной. Грегори Гойл про себя усмехнулся. В жизни так много этих «почти».
|
|
|
Блез спала около получаса, а он просто старался не думать ни о чем, кроме ее теплого дыхания, легко касающегося кожи в расстегнутом вороте. От этого по всему телу бегали мурашки.
В этом странном вечере не было интимности, не было дурмана. Они разговаривали больше часа. Просто разговаривали, устроившись на кровати и хрустя наколдованным печеньем. О первом чемпионате Мира по квиддичу, на который их совсем детьми взяли родители, о каникулах в доме Марисы Делоре, о сегодняшнем вечере. Людям, которых объединяет общее детство, всегда найдется о чем поговорить. И в этот вечер было лишь две запретные темы: Драко Малфой и завтрашний день.
А потом она уснула в его объятиях, и Грегори Гойл старался не думать ни о чем другом, кроме запаха ее волос, потому что обе запретные темы тенью нависали над этим уголком. Ведь Драко никуда не денется, и завтрашний день придет, как бы он ни желал обратного.
Блез пошевелилась во сне, и он поудобнее перехватил ее плечи. Надо же. Он так и не отвык от детской привычки – закатывать рукава рубашки. Их отцы никогда этого не делают. Грег посмотрел на тонкую повязку на левом предплечье.
Его готовили к принятию Метки. Летом он ее принял. Всегда думал, что это произойдет вместе со всеми, но почему-то Лорд решил иначе. Они принимали Метку поодиночке, словно в этом был какой-то смысл. Тревожно, больно, неопределенно. Объявить о помолвке, принять Метку. Причем у всех в разном порядке. Так, например, суженную ему объявили еще весной в день семнадцатилетия, а увидел он ее лишь летом на следующий день после того, как его руку украсила татуировка. Странно, ведь у него тоже есть нареченная, только он почему-то этого совсем не ощущает. Может, потому что встречался со своей миловидной невестой всего-то раз пять, и дальше разговоров дело у них не пошло. Как-то совсем уж правильно и традиционно получалось. Не то, что у Драко и Блез. Хотя… из близких отношений вон тоже не всегда толк выходит. С чего, спрашивается, устроили это представление?
|
|
|
Блез снова пошевелилась и потерлась носом о его грудь. Юноша на миг перестал дышать. Мысли о Драко, Метке, суженной и всех прочих мелочах вылетели из головы. И ему вдруг отчаянно захотелось быть великим волшебником, чтобы остановить время. Хоть ненадолго…
***
Гарри Поттер задумчиво смотрел в заснеженное окно. И что с того, что в кромешной тьме ничего не видно? Видеть - не самое главное. Юноша прижался лбом к стеклу. Он проводил Кетти до ее спальни и пообещал, что сам пойдет отдыхать. На каникулы он собирался остаться в Школе, да и Кетти сегодня, волнуясь, шепнула, что родители позволили ей не приезжать. По блеску ее глаз Гарри вдруг понял, что ему придется призвать всю свою стойкость на эти несколько дней, ибо он по-прежнему был убежден, что пятнадцать лет – это не тот возраст, в котором девушки могут принимать взвешенные решения.
Кетти… Кетти...
Юноша оттолкнулся от подоконника и добрел до кресла, подхватил свою смятую мантию и перебросил на диван, сел, закрыл лицо руками.
Интересно, бывает так, что любишь одного человека, а вполне сносно можешь жить с другим? Теоретически, наверное, но вот на практике…
Своей семьи у Гарри не было, но почему-то он твердо знал, что его родители любили друг друга и в этом вопросе вряд ли бы помогли советом. Семья Рона? Ворчливая Молли и добрый, похожий на провинившегося подростка Артур. В их доме было тепло, он был озарен любовью… Дурсли? Гарри искренне сомневался в наличии у них хоть каких-то чувств, не говоря уж о возвышенных.
Так возможно ли это?
Юноша откинулся на спинку кресла и посмотрел в высокий потолок.
Так странно. Почти двадцать лет назад в этой самой гостиной сидел подросток, который смог бы ответить на этот вопрос. Сириус Блэк в один из зимних вечеров именно здесь целовал одну девушку, а думал о другой. В тот вечер, и в следующий, и через неделю, и через год… При этом вряд ли Эмили Кристалл могла упрекнуть его в невнимательности все эти годы. Она жила в его квартире в Лондоне, она встречала его с работы, видела его улыбки и старалась не замечать его взглядов в никуда. Она даже была по-своему счастлива. Ведь он был с ней.
Был ли счастлив он? Окружающие сказали бы – да, насколько это было возможно в мире, где шла война. А друзья? На то они и друзья, чтобы видеть больше остальных. Но и они соглашались с его улыбкой и смехом. Потому что это был его выбор. Но, наверное, будь он сейчас рядом, он бы мог предостеречь своего крестника от юношеской веры в собственные силы. Ведь в свои шестнадцать Сириус Блэк верил, что сможет, справится. Он был слишком самонадеянным мальчишкой.
|
|
|
Гарри закусил губу и повернулся в сторону лестницы, почувствовав чье-то присутствие. На нижней ступеньке стояла… Гермиона. От ее вида в груди что-то сжалось в болезненный узел. Растрепанные волосы, потерянный взгляд. Ее нарядное платье сидело как-то странно, а на плечи была накинута теплая шаль, которую миссис Уизли связала ей на прошлое Рождество. Кажется, она не замечала его присутствия, да и, вообще, вряд ли понимала, зачем сюда пришла.
Неведомая сила подбросила Гарри на ноги. В долю секунды он оказался перед ней.
- Гермиона… Что с тобой?
- Гарри? – в ее глазах заблестели слезы. - Гарри, - всхлипнула девушка и бросилась ему на шею.
Юноша потерянно прижал ее к себе. Что происходит? Таких надрывных рыданий он не слышал давно. Проведя рукой по ее спине, он вдруг понял, почему платье сидит так странно – оно было расстегнуто до середины.
Да что же происходит?
- Ш-ш-ш-ш, все хорошо.
Юноша подтолкнул ее к дивану, заставляя присесть. Сам устроился рядом и попытался заглянуть в ее лицо. Безуспешно. Девушка уткнулась в уже порядком промокшую на плече рубашку и расплакалась с новой силой.
Гарри понял, что начинает впадать в панику. Он всегда терялся при виде ее слез. Кто угодно, но не она. Он потянул ее на себя, заставляя забраться на диван с ногами и прижимая к своей груди, будто маленького ребенка, раскачивая, убаюкивая и шепча какую-то бессмыслицу.
Дверной проем отворился, гостиную огласили нравоучения Полной Дамы и сердитое ворчание Рона. Ворчание прекратилось быстро. Рон замер на середине комнаты и тут же бросился к их дивану.
- Что случилось? – он опустился на колени рядом с ними.
Гарри потерянно взмахнул свободной рукой, всем своим видом показывая, что понятия не имеет.
- Гермиона! Что случилось? – Рон стал осторожно перебирать каштановые волосы.
Она в ответ просто помотала головой, продолжая всхлипывать. Истерика прошла, но успокоиться до конца она все еще не могла.
- Тебя кто-то обидел? – голос Рона прозвучал напряженно.
Снова отрицательный жест.
- Ты просто решила поплакать? – попытка пошутить.
Кивок.
Рон привстал и чмокнул ее в макушку, почти сердито. Гарри вдруг подумал, что из его поведения давно пропали подобные естественные мелочи. Это раньше он мог так же чмокнуть Гермиону, так же бесцеремонно приставать с расспросами, а потом все изменилось, и теперь каждый подобный жест казался намеком, что-то значил и грозил все раскрыть. Но ведь Рон так делает, и это выглядит нормально.
Гарри зарылся подбородком в ее волосы, глухо проговорил:
- Давай мы уложим тебя спать?
Гермиона ничего не ответила, однако позволила отстранить себя. Гарри быстро встал и потянул девушку за собой.
- Твоя? – он рассеянно оглянулся на вопрос Рона.
Тот указывал на его нарядную мантию.
- Угу. Захватишь?
Рон подхватил мантию и двинулся следом. Гарри медленно шел в сторону лестницы, удерживая Гермиону за плечи перед собой. Что же с ними происходит? Словно мир с ума сошел. Это же Гермиона. Почему она просто не расскажет, что ее беспокоит?
Толкнув дверь в ее комнату, оба юноши замерли и оглянулись в сторону ванной комнаты. Ну а откуда еще мог доноситься шум воды? И только потом поняли, что этим звуком наполнена сама комната.
- Что за черт? – произнес Рон, вытаскивая палочку.
- Не нужно, - впервые подала голос Гермиона. – Это … дождь. Пусть он будет.
Рон посмотрел на Гарри с видом специалиста по душевным недугам. Гарри чуть заметно пожал плечами. Однако дождь оставили.
- Тебе нужно умыться и успокоиться, - произнес Гарри, выпуская плечи девушки.
Она равнодушно кивнула и направилась в сторону ванной.
- Где у тебя зелья?
- В шкафчике слева.
Он направился к указанному шкафчику.
- Гермиона, пижаму прихвати. Или в чем ты там спишь… - с видом знатока посоветовал Рон.
Гермиона, точно зомби, вернулась к комоду, достала пижаму и так же безжизненно направилась в сторону ванной.
- С платьем справишься? – тон Рона был тоном старшего брата, слегка ворчливым и одновременно заботливым.
Девушка остановилась, изогнула руку, нащупала последний застегнутый крючок. Кивнула. Дверь за ней закрылась.
- Ну и что это, по-твоему? – негромко спросил Рон, наблюдая, как Гарри, привстав на цыпочки, читает надписи на маленьких флакончиках.
- Зелье выносливости, для улучшения памяти, для укрепления ногтей… Где тут успокоительное-то?
- Не знаю, - Рон сокрушенно отвернулся к окну, похлопывая по спинке стула. - С ума сойти: за окном снег валит, а тут, будто, дождь льет. Крыше съехать недолго. Может, это… Выключим? Она и не заметит.
- Нее, оставь лучше, а то еще хуже будет. Нашел.
Гарри, наконец, вытащил флакон.
- Невилл сказал, что она ушла раньше, - откликнулся он через мгновение, скривившись от запаха зелья, которое умудрился понюхать прямо из флакончика.
- Снейпа на тебя нет. Кто так зелья нюхает? Ладонью нужно, - Рон изобразил движение в воздухе, - а еще лучше волшебной палочкой.
- Ой, иди ты! Куда она могла уйти раньше?
- Сюда, - предположил Рон, разглядывая лампу на столе. - Есть еще вариант: у Джинни спросить. Может, знает.
Внезапно его взгляд замер на каком-то предмете, которому явно не место на столе Гермионы. Рон быстро покосился на Гарри, старательно вчитывающегося в этикетку, исписанную почерком Гермионы, убедился, что друг не видит, и чуть приподнял лист пергамента. И едва не присвистнул. Под смятым пергаментом на столе Гермионы лежали часы. Явно мужские. Явно дорогие. То, что серебряные, видно даже на расстоянии.. Юноша протянул руку незаметно взять, рассмотреть, понять.
- Сколько их капать? Ты помнишь?
- А? Что? - Рон вновь бросил пергамент на место, так и не взяв часы в руки.
Почему-то в голове очень быстро все встало на свои места. Мужские часы на столе, полурасстегнутое платье, слезы. Этот непонятный дождь. Да и к тому же в комнате Гермионы странно пахло. Будто мужской туалетной водой. Когда он вошел, решил, что померещилось, а вот сейчас уже не был в этом уверен.
Бедный Рон. Он даже не догадывался, какой сюрприз его ожидал, попробуй он отдернуть штору, наполовину укрывающую окно. За светло-коричневой тканью сиротливо приютился деревянный поднос с двумя чашками недопитого чая, небольшим заварочным чайником и сахарницей, с которой упала крышка. Яркий, веселый. Но Гермионе слишком больно было смотреть на солнечный цвет своего первого сервиза, созданного не на оценку.
- Нет. Я не помню. Спросим ее.
- Ладно.
Гарри наколдовал стакан воды и присел на край кровати. Наступила тишина.
Рону казалось, что Гарри непременно должен услышать, как у него трещат извилины. Гарри же просто смотрел в пол.
Гермиона появилась тихо, как мышка. Гарри встал, откинул одеяло. Она забралась в кровать. На ней была смешная желтая пижама с котенком. Рыжим.
- Сколько капель? – Гарри с сочувствием посмотрел на бледное лицо.
- Давай двадцать, - обреченно согласилась девушка.
Выпив зелье, Гермиона устроилась поудобнее, Гарри укрыл ее до подбородка и присел на краешек кровати.
- Посидеть с тобой? Оно же не сразу действует.
- Мне неловко вас напрягать.
Гарри закатил глаза. Рон фыркнул. Они посидели в молчании минут десять, пока ее дыхание не выровнялось, а черты лица не разгладились.
Перед тем, как выйти из комнаты, Гарри разжег камин и погасил лампы, чтобы ей было тепло и нестрашно, если вдруг проснется среди ночи. Она не любила темноту. А Рон с каким-то мстительным удовольствием выключил, наконец, нервирующий его звук. Гарри ничего не сказал.
Рону очень хотелось вернуться к столу за часами, но не при Гарри же это делать? «Хотя, что можно понять по часам?» - утешал он сам себя, когда они молча сидели в гостиной. Это же просто вещь, а он - не Гермиона, чтобы распознать магией владельца. Он же не знал, что стоило всего лишь перевернуть часы и увидеть на крышке родовой герб.
Рон решил завтра сам спросить у Гермионы.
***
Странный это был вечер – вечер принятых решений.
Перед тем, как подействовало зелье, Гермиона решилась. Она найдет его завтра. Перевернет Хогвартс, но найдет. С самого утра, до того, как он уедет. И никакая сила не сможет остановить. Он выслушает. У него не будет выбора.
И Драко Малфой принял решение. Лежа поперек кровати в своей комнате, комкая ни в чем не повинную подушку и глядя в тлеющие угли камина. Он решил. Завтра все будет иначе.
Обнаженные плечи сводило от холода и сырости подземелья, но растопить камин или укрыться одеялом представлялось чем-то неважным, несущественным. Пальцы теребили наволочку, а в глазах отражался свет угасающих углей. Он должен был испытывать страх. Нормальный страх человеческого существа перед болью, неопределенностью или же смертью. Но, по иронии судьбы, события этого вечера помогли. В душе, словно, что-то замерзло, застыло, и за эту стену пока не проникал липкий страх. Он смотрел на свое будущее, будто, со стороны, как на историю совсем другого человека. Наверное, у каждого события в жизни есть смысл. Вот и этот вечер заслонил собой завтрашний день. Сегодняшняя пустота оказалась сильней завтрашних страхов. Наверное, это было к лучшему. Несколько часов без страха и мыслей о последствиях, без оглядки на других. Несколько часов наедине с собой, собственными мыслями и колючим холодом собственной души.
***
Метель укрывала старый замок, укутывая, согревая, нашептывая предрождественскую сказку. А за толщей стен люди ее не слышали. Люди принимали решения, люди верили в Завтра, ненавидели его, боялись. А еще они надеялись. И это было единственным, что им оставалось. Завтра покажет, что станет с их надеждами. Зимнее солнце позволит увидеть смысл и тщетность, силу и слабость.
Завтра будет новый день.
День, который изменит все.
Глава 48. Между Добром и Злом.
Канатоходец. Юный пилигрим
Под вздох толпы качнулся в поднебесьи.
Под куполом небес совсем один
У зыбкой грани чести и бесчестья.
По тонкой нити меж Добром и Злом
За шагом шаг идет к своим святыням.
Канат беспечно отливает серебром,
Толпа то вскрикнет, то на миг застынет.
Истертый шест в натруженных руках
То Свет, то Тьму легонько задевает.
И будто мальчику совсем не ведом страх,
И он свою судьбу заранье знает.
В толпе нет-нет и зазвучит мольба:
«Ты доказал! Спускайся! Все! Довольно!»,
Но он не слышит. В нем идет борьба
Ума и сердца. Холодно и больно.
И он один в попытке доказать
Себе и им, и небесам, и ветру...
В чем смысл борьбы? Однажды не солгать
И от себя не утаить ответа.
Пройти. Решиться. Зная, что вокруг
Все жадно ждут случайного паденья.
И шест – единственный и самый верный друг...
Ведь если падать, то двоим забвенье.
И там вверху, средь славы и хулы,
Он знает, что когда-нибудь сорвется.
Когда-нибудь... Ну а до той поры
Скрипит канат и гулко сердце бьется.
День, который изменит все.
Если бы кто-то мог предсказать этот день, предвидеть. Дать возможность к нему подготовиться… Если бы. Но в жизни так не бывает.
Внезапный порыв – все закрутилось, завертелось, и нет времени понять, и едва успеваешь реагировать, а потом, спустя недели и месяцы, отчаянно хочешь вернуться, продлить, запомнить. Но жизнь не предоставила шанса, не дала времени подготовиться. Слишком много всего произошло за время, минувшее со смерти Сириуса до этого странного дня.
Оглядываясь назад, Нарцисса понимала, что те два года казались нереальными и эфемерными. Она почти ничего не чувствовала, практически ничего не хотела. Она даже не испытывала страх, равно как забыла, что такое просыпаться с улыбкой и встречать новый день с затаенной надеждой. Потому что ее надежда скрылась за Занавесом, канув в вечность. Лишь потом она поняла, что скрылась – не значит исчезла.
Сначала же было пусто. В одночасье жизнь перевернулась. На семью Нарциссы пала тень причастности к деятельности Пожирателей. Несколько раз ее вызывали в Аврорат для бесед. Впервые открывая тяжелую серую дверь, она отстраненно думала, что должна была бы испугаться, ведь сейчас ее могут отправить в Азкабан. Это же так просто. Сестра – ярая сторонница Лорда, муж был задержан в числе прочих Пожирателей и обвинен в нападении на Министерство. Он до сих пор находился в статусе разыскиваемого преступника. Но, идя по полупустому коридору и прислушиваясь к гулкому эху шагов, она почему-то не испытывала страха. Страх придет потом, когда она сможет адекватно воспринимать происходящее. Пока же с тех… событий минуло всего четыре дня. Министерство выждало, просчитало шаги, и совы с «приглашениями» полетели к стенам старинных замков. Вчера беседовали с Марисой. Встреча проходила в поместье Делоре – Мариса не делала тайны из его местонахождения. Возможно, поэтому разговор носил сдержанно-дружественный характер. Пожилой аврор с цепким взором пытался добиться признания во всех смертных грехах, но делал это очень осторожно. Словно все еще находился в растерянности от легкости, с которой удалось встретиться с женщиной, чей брат находился в розыске, а муж был убит аврорами при задержании.
Вечером того же дня Мариса пересказала содержание беседы Нарциссе, поделилась предположениями, наблюдениями. Поэтому, подходя к запертой двери, женщина приблизительно знала, чего ей ожидать.
За дверью оказалось небольшое помещение. На мягких диванах, расставленных вдоль стен, сидели несколько человек. При ее появлении все головы повернулись в сторону двери. Нарцисса проигнорировала взгляды и направилась к высокой стойке, определив, что испуганная девушка, видимо, секретарь. То, что ее уведомили прибыть к такому-то времени в такой-то кабинет, как простую смертную, должно было унизить старинную фамилию, показать, что деньги и власть в этом новом мире ничего не значат. На деле же им удалось доказать лишь обратное. Девочка за стойкой засуетилась, попросила подождать и предложила кофе. Мужчины, сидящие вдоль стен, разглядывали ее с нескрываемым любопытством. И даже если во взглядах мелькало презрение, оно не задерживалось настолько, чтобы стать явным. Ее рассматривали как некий чужеродный предмет, по ошибке оказавшийся в окружении этих мрачных стен. Нарцисса не обращала внимания на взгляды, отказалась от кофе и присаживаться тоже не стала. Вместо этого она отошла к большому стенду, на котором висели многочисленные колдографии авроров, погибших за годы этой сумасшедшей войны. Сколько же их было! Сводки в газетах безлики. Цифры – всего лишь цифры. А с колдографий смотрели люди. В основном, знакомые. Колдографии были разбиты по годам гибели. Под каждым снимком указывались регалии, награды, большей частью посмертные, ибо недавних выпускников Аврората не успевали наградить в торжественной обстановке. Больше всего их было в первый год. С какой-то мрачной решимостью Нарцисса скользила взглядом по молодым лицам. Встречались авроры и в возрасте, но все же большинство были ее ровесниками. Ровесниками, которым навсегда осталось по восемнадцать–двадцать.
Взгляд задержался на Питере Петтигрю. Орден Мерлина, список посмертных званий. Но почему-то снимок над этим списком не вызывал симпатии, не отражал героичности и праведности. Такое чувствуешь. Неужели они не видят? Или же дело было в том, что Нарцисса знала, что этот человек – Пожиратель.
И тут же… Джеймс Поттер. На снимке он сдержанно улыбался. Совсем так, как когда-то в кабинете зельеварения, когда она отбывала взыскание вместе с Сириусом, а тот пришел в компании Джеймса и Лили. А вот и сама Лили… Нарциссе вдруг захотелось спросить: «Ты была счастлива, девочка, назначившая себя судьей?». Но вопрос показался кощунственным и неуместным, потому что ее больше не было. Да и во взгляде женщины на колдографии был ответ. Да, она была счастлива. Те несколько ярких и сумасшедших лет были наполнены счастьем больше, чем добрый десяток лет Нарциссы Малфой. Нарцисса отвернулась от снимка.
Мерлин хранил Ремуса Люпина, и здесь он не присоединился к друзьям. И Мерлин хранил Сириуса Блэка или же просто наказывал. Вдруг пришло в голову, что Сириус работал здесь. Ходил этими коридорами, открывал эти двери. Нарцисса зажмурилась, стараясь отогнать оцепенение.
– Миссис Малфой, – улыбчивая девушка указала на тяжелую дверь. – Пройдите, пожалуйста.
И шепоток за спиной, и тупое безразличие. Она терпеливо выстояла две минуты напротив молоденького волшебника, быстро шепчущего формулу распознавания чар. Мальчик нервничал, краснел и старался отвести взгляд. Убедившись, что на ней нет никаких чар, сбивчиво пробормотал:
– Проходите, – и быстро шагнул прочь.
Нарцисса мельком подумала, что бы он делал, если бы она сегодня использовала косметические заклятия?
|
|
|
