 |
Посвящается Оле М. в день ее рождения. 20 сентября 1997 года
|
|
|
|
Ах, осень! Как она прекрасна!
Река уснула. Стынет поле.
И день сегодня очень ясный —
Ведь в этот день родилась Оля!
Ах, осень! Бабье лето тает.
Немного грустно без причины.
И только малость не хватает,
Чуть-чуть желанного мужчины.
Не бойся, Оля! Бог с ним. Будет!
Тебе всего семнадцать лет.
Тебя не раз еще полюбят,
И ты не раз ответишь, «нет»!
ТОСКА
Душа замерзла, холодно и сыро,
И осень что-то злится за окном.
Сижу один в прокуренной квартире,
Лечу тоску стихами и вином.
Собака рядом, беглая дворняга.
Нас с ней свела безжалостная вьюга.
Она во мне увидела бродягу,
А я нашел в ней преданного друга.
Но мне всегда чего-то не хватало.
Гляжу с тоской на дверь и на порог.
Душа моя озябла и устала
И чахнет без скитаний и дорог.
А за окном листву гоняет ветер,
И в небесах — свинцовые мазки.
И пес скулит…
ну что ему ответить?
Возьму и сам завою от тоски.
* * *
ЧАЙКИ.
О, чайки, чайки! Нет покоя!
Кричат и плачут в вышине,
И в клювах море голубое,
За сотни миль приносят мне.
О, эти чайки! Сон мятежный!
Рыбак! Рыбак душою я!
И каждый день с отвагой прежней
Я рвусь в штормящие моря.
Но я — подранок, сейнер с креном:
Шпангоут сломан, трюм пробит.
Я не ледовым скован пленом —
Болезнью к берегу прибит…
Я по ночам стою на трале,
В тумане сейнер свой веду,
Горю, тону и на аврале
Делю с товарищем беду.
Я весь соленый, мокрый, пьяный!
Я весь в штормах и синяках,
Ищу дорогу к океану
В своих тоскующих стихах.
О, чайки, чайки! Нет покоя!
Ну, что ж вы плачете во сне.
Не слезы — море голубое
Несите в клювах своих мне!
ГДЕ-ТО РОЗОВЫЙ КОНЬ
|
|
|
Где-то — розовый конь, где-то — синяя птица.
Журавли в небесах и ручная синица.
У меня — ничего. Потускнел белый свет,
Потому что в душе уже радости нет.
Бродит плоть по земле, ублажается всласть.
Собирает грехи да гребет барыши.
Цель одна у нее — ненасытная страсть.
Ей бы все для себя, ничего для души.
Грянет выстрел в ночи, продырявит тулуп.
Не заплачет никто, не послышится стон.
Унесут на пустырь неопознанный труп.
Там, в холодной земле, успокоится он.
Где-то — розовый конь, где-то — синяя птица,
Журавли в небесах и синица в руках.
Что-то часто во сне этот выстрел мне снится,
И, как черный злодей, подбирается страх.
Я И САМ УЖ НЕ РАД
Я сегодня грешу,
Ну, а завтра — паду на колени.
И в молитве своей
потрясу небеса.
Я куда-то спешу
от хмельного затменья,
И, сорвавшись с цепей,
тороплю паруса.
Ветер гонит меня,
волны шлюпку качают.
До последнего дня
не найти мне приют.
Ох, как много огня
люди не замечают,
Но слепого коня
на убой волокут.
Не тащите меня!
Я давно уж не пьяный!
Уберите ножи
и снимите аркан!
Я давно уж прозрел
и ищу покаянья,
У последней черты
разгоняя туман.
Я сегодня грешу.
Ну, а завтра — паду на колени!
И стихи напишу,
Да такие, что сам зареву.
Не тащите меня
головой по ступеням!
Я и сам уж не рад,
что на свете живу.
СОВЕСТЬ
Город снегом замело.
К батарее жмется кошка.
Припадая на крыло,
Птица просится в окошко.
Ой! К добру ли вьюга воет?
Все ли чисто, что бело?..
Страшно мне, и сердце ноет.
Птица бьется о стекло.
Ох, неймется и не спится.
И рука не пишет повесть…
Может это и не птица,
А моя больная совесть.
Вот она на белом фоне.
Жмется к раме и дрожит.
Вьюга плачет, сердце стонет…
Как по совести прожить?!
ЛЕГ НА СЕРДЦЕ СНЕГ
Лег на сердце снег —
На душе светло.
Стал невидим грех —
|
|
|
Снегом замело.
Я, как ангел, бел —
Хоть сейчас на Суд.
Отойду от дел,
От житейских пут.
Побреду босой
В бело полюшко.
Чистота, покой,
Светит солнышко —
Словно нимб стоит,
А вокруг бело!
Совесть не болит.
На душе светло.
Только стает снег —
Не к добру тепло.
Обнажиться грех,
И проснется зло.
И опять черно
От земных потех.
Жадно пью вино,
И ругаю всех.
За окном светло,
И белым-бело.
Хлопья бьют в стекло,
Ветер воет зло…
МОЯ ДУША ЗАЛЕДЕНЕЛА
Моя душа заледенела,
В сосульку, в лед обращена,
И, как звезда над полем белым,
Сверкает холодно она.
Как астероид режет вечность.
Не заболит, не опалит.
И человечность, и сердечность
В ней затвердели, как гранит.
Забыты радужные грезы.
Не вспыхнет пламенем мой взгляд.
Вселенной лютые морозы
Ее от пыток сохранят.
Не опускайте скорбно веки.
Душа моя уж спасена.
И, что родилась в человеке,
Забудет в вечности она.
И средь других огней в ночи
Бесстрастно, холодно, степенно
Пойдут к земле ее лучи,
Как взгляд мой грустный из Вселенной.
АНГЕЛ
В зените что-то нежно пело
И всколыхнуло душу мне.
Оно невидимо летело
В бездонной неба глубине.
То неземные были звуки,
Как свет, струящийся во тьму.
И вскинул я в молитве руки,
Еще не ведая к кому.
И задрожал от умиленья,
И прослезился, как во сне,
И вдруг почувствовал прозренье:
«Ведь это Бог сошел ко мне!»
И я — неслыханное дело —
Напряг себя, как тетиву.
Спружинил трепетное тело,
И прыгнул в эту синеву!
И запарил, как ангел белый,
Забыв все страсти бытия.
А небо пело! Пело! Пело!
И растворился в небе я.
КРЕЩЕНИЕ
Мне часто снится день крещенья —
Мой самый главный в жизни день.
Шел первый снег, как очищенье.
Шел в черном дьякон, словно тень.
Шла бабка — дай ей Бог покоя! —
Она уже на небесах.
И, словно узник под конвоем,
Шагал, взволнованный, я сам.
Мне было шесть годов от роду.
Мне было страшно, я дрожал.
Когда меня толкнули в воду,
Я чуть из церкви не сбежал.
Потом — веревочка и крест,
И ангел белый, ликом ясный.
И огляделся я окрест,
И вдруг увидел мир прекрасный:
Поля и горы, и леса
Казались мне уже иными.
И голубые небеса
|
|
|
Уже не виделись пустыми.
Я знал, что там, на небе Бог,
Что Он не даст меня в обиду.
И всматривался, сколько мог,
Пытаясь Господа увидеть.
И возвращался я домой,
Уже не чувствуя конвоя —
Я повзрослел и стал иной,
Я был и счастлив, и спокоен.
На снег с покорностью взирал,
Он, как и ангел мой, был белый.
И хоть был мал, но понимал,
Что дух мой стал важнее тела.
И с той поры до этих лет —
И даже в миг грехопаденья —
Дороже дня на свете нет,
Чем День Великого Крещенья!
Спаси нас, Господи, от зла
И осени своим сияньем.
Подай нам ласки и тепла —
Мы Твои дети — христиане!
Прости нам, Господи, грехи,
Прости, услышав покаянье,
За сотворенные стихи:
Ведь в них мы тоже — христиане!
Я ВОЗВРАЩАЮСЬ К ДОМУ
Хочу упасть, примяв собой траву,
И не вставать ни осенью, ни летом,
И крикнуть всем: «Я больше не живу!
Ни чудаком, ни нищим, ни поэтом!
Я уж вознесся к ясным небесам!
Отбыл свой срок и возвращаюсь к дому.
Живите тут, творите чудеса
И набивайте пузо и оскому.
Гуляйте, пейте, грабьте бедняков,
Живите всласть, уж коли, вам живется!»
Но знайте — в Небесах без дураков —
Там всем за их деяния зачтется!
А я свалюсь в траву на берегу,
Или с разбега прыгну прямо в омут.
Гостить у вас я больше не могу.
Я — Блудный Сын, я возвращаюсь к Дому.
КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН
Тело чувствует усталость,
Воля сдерживает стон.
Утешает душу малость
Колокольный звон.
Он звучит, взывая к Богу,
В предзакатный час.
Каждый день, хоть понемногу,
Очищая нас.
Жизнь уйдет, зачем лукавить —
Есть всему предел.
Будет поздно что-то править
Из житейских дел.
Будет поздно, будет плохо —
Так тому и быть.
И не смогут наши вздохи
Что-то изменить.
Сколько ж дней моих осталось?..
Колокольный звон
Очищает душу малость,
Утешает он.
* * *
Пришел мой час, пора проститься.
Уж дьякон жалобно запел.
Уже везет меня возница
На свалку отслуживших тел.
Ударит колокол случайно.
Не мной, а ветром возмущен.
Вздохнут друзья мои печально,
Услышав этот тихий звон.
|
|
|
Потом забьют мой гроб гвоздями,
Опустят в яму и — к столу.
И кто-то всхлипнет: «Жаль, не с нами…» —
И даже скажет мне хвалу.
И лишь один прочтет мой стих —
Стих озорной, а не печальный.
Поймет, что я живей живых,
И что рожден был не случайно.
И лишь один посмотрит вверх,
С моими встретится глазами.
И лишь один услышит смех,
Счастливый смех, за облаками.
КОГДА-ТО КОНЧИТСЯ МОЙ ВЕК
Когда-то кончится мой век,
Но не закончатся волненья:
«Мой милый, мудрый человек,
Что ты оставишь поколеньям?
Комфорт и прихоти твои
Крушат земли живую твердь.
О человек, в глаза твои
С упреком буду я смотреть!
С бездонной, звездной высоты
Смотреть, как совесть смотрит в нас.
О человек! Готов ли ты
Не отвести от взгляда глаз?»
ПРЕКРАСНЫЙ МИГ
Прекрасный миг уйдет и не вернется.
Он уплывет, как льдинка по реке.
И нам уж ничего не остается,
Как только строить замки на песке.
Блажен, кто хоть однажды видел чудо!
Я видел. Но, блаженства не постиг.
О небеса! Скажите мне, откуда!
Откуда?! И куда уходит миг?!
Быть может, это вечность, но в кристалле?!
Или сигнал с неведомых планет?!
О, Боже мой! И мы когда-то станем
Коротким мигом, в миллионах лет.
* * *
Скажи поэт, что в сердце бродит?
О чем глубокая тоска?
С печальных глаз туман не сходит
И оседает на висках.
Как шрамы, врезались морщины.
Ногам не хочется дорог…
Неужто день твоей кончины
Шепнул тебе на ухо Бог?
Скажи, поэт, зачем таиться.
Мы все тут гости, как и ты.
Летим из чрева, словно птицы,
И превращаемся в кресты.
Жизнь, пей — не пей, а не напьешься.
Что проку в гонке пьяных лет?
Живя, бессмертья не добьешься.
Желаешь жить — умри, поэт!
* * *
И снова снег тревожит мой покой.
Еще на днях белее всех белил,
Сегодня грязной тающей рекой
Сметает, что вчера боготворил.
Еще вчера, спускаясь к нам с небес,
Взывал к покою с ангельским укором.
Но вышел срок, и он, как сущий бес,
Хватая грязь, бежит от нас с позором.
Не так ли мы приходим в этот мир,
Неся ему и веру, и надежду,
Чтоб расплатиться душами за пир,
За титул — честью, телом — за одежду!
Не так ли мы, страдая и скорбя,
Смотря на мир с обидой и укором,
Мараем грязью близких и себя,
Чтоб умереть с проклятьем и позором?!
ТОЛЬКО ЛЮБОВЬ
Тело, как раб, подчиняется воле.
Все, что с ним будет, решаем умом.
Тело страдает только от боли.
Ум — от терзания совести в нем.
Только любовь никому не подвластна.
В душу ворвется, и ум затемнит.
Может быть, этим она и прекрасна:
В поле магнитном — главный магнит.
|
|
|
Только любовь может нас одурачить.
Сделать скупого щедрым душой.
Только любовь! А из этого значит,
Если нагрянет, пусть будет большой.
Чтоб не жалеть нам потом об утрате,
Чтоб не топить свое горе в вине.
И не зевать в нежеланных объятьях,
И не покоиться где-то на дне.
Жизнь тяжела, наступает усталость.
Мы увядаем к концу своих дней.
Главное — чтобы любовь в нас осталась!
Главное — чтобы мы умерли с ней!
ТЫ ПОЛУЧИЛ ОТ ЖИЗНИ ВСЕ
Ты получил от жизни все,
Любовью щедро расплатился.
Так что ж слезами ты умылся:
Все есть — нет жизни без нее?
Я все отдал, любовь оставил,
Но счастлив я и в нищете.
Из всех житейских мудрых правил,
Мой милый друг, ты взял не те.
* * *
Хитер мой брат и соплеменник.
Чтоб оградиться от ума,
Придумал слово «ШИЗОФРЕНИК» —
Сродни позорного клейма.
Но знай, мой милый соплеменник,
Строитель собственного Ада,
Проклятье века — «ШИЗОФРЕНИК» —
Я принимаю как награду.
* * *
Все в человеке человечно,
И тело в норме, и душа,
Когда в кармане ни гроша,
А вместо крыши — студень Млечный.
Все в человеке человечно,
Когда он думает о вечном,
Когда в любви живет и вере…
И все же — нет страшнее зверя.
У МЕНЯ ЗА ДУШОЙ НИ ГРОША
У меня за душой ни гроша,
Но я самый счастливый поэт.
Без гроша еще чище душа,
Потому что соблазна в ней нет.
От свечи, от икон, от креста
В ней рождается истинный свет.
Остальное — одна суета.
Ну а в ней очищения нет.
Мне богатая жизнь не нужна.
Откажусь, отрекусь от всего.
Дай мне, Господи, крепкого сна
И прозрения после него.
* * *
Сто рублей за стихи мне вручили!
Сто рублей мне вручили всего.
Видно, критики твердо решили,
Что не стою я больше того.
Эх! Сказать бы кому по секрету:
Труд мой стоит четыре гроша.
Два — за то, что назвался поэтом.
Два — за то, что в стихах есть душа.
Остальное, подсказано Богом.
Я же просто успел записать.
Сто рублей! Ну, конечно же, много!
Но! Могли бы и больше подать.
КАК СЛОВО НАШЕ ОТЗОВЕТСЯ
Как слово наше отзовется?
Не то, которое крушит,
А то, которое прольется
Из глубины большой души.
Как слово наше отзовется?
Ужель впустую, как всегда:
Сверкнет, как золото на солнце,
И растворится в никуда!
Как слово наше отзовется?
А впрочем, стоит ли гадать?
Пусть даже сердце разорвется!
Мы скажем! Мы должны сказать!
А Я ВСЕ СКЛАДЫВАЛ СЛОВА
Болит с похмелья голова,
Хоть и вина не пил,
А просто складывал слова
И по теченью плыл.
Но обмелела вдруг река,
И показалось дно,
А там: то ноги, то рука —
И все отсечено.
Скелеты, трупы и клинки,
И тысячи могил.
И все на дне моей реки…
А я все плыл и плыл.
Несло течение мой плот,
И дно пугало глаз.
Как крест на небе самолет,
Вдруг вспыхнул — и погас.
А я все складывал слова
В молитвенный поток
И от увиденного зла
Дрожал, как лепесток.
Проснулся: солнышко встает,
И колокол басит.
Мой плот по-прежнему плывет
По матушке — Руси.
ЧЕРНЕЕ НОЧИ БЫЛ ТОТ ДЕНЬ
Чернее ночи был тот день,
Когда в их дом пришла повестка.
Рыдала мать, обняв невестку,
Отец молчал, бродил, как тень.
В запой пошел непьющий брат.
Спьяна грозил кому-то пулей,
Какую сам поймал в Кабуле
Еще двенадцать лет назад.
Зачем-то вытащил корыто
И, выбив днище кулаком,
Кричал: «У них все шито-крыто!
А нам! А нам как жить потом?!»
Так и уснул в слезах от горя.
Ему не выпала судьба
Увидеть, как братишку вскоре
В Чечню погнали, как раба.
Сказали: «Долг перед народом!»
Мол, там одни боевики.
И необученные взводы
Швырнули Грозному в клыки…
Закончу коротко об этом:
Убили брата в первый день,
Жена — вдова, отец — как тень,
И мама плачет до рассвета, —
Чернее ночи был тот день.
У МОГИЛЫ АФГАНЦА
Мой друг с улыбкой уходил,
И вдруг — война.
И та, которую любил,
Теперь — одна.
Могильный холм, могильный крест,
Цветы — горой.
Взывает к небу, как протест,
Оркестра вой.
Запил народ в помин души.
Запил, забыл…
Мой друг, куда же ты спешил
В рассвете сил?
Твою невесту ждет другой
У алтаря…
И подвиг твой, и меди вой —
Все было зря.
МЕСТЬ
Сегодня плачешь у креста.
А завтра дуло автомата
Направишь в грудь чужого брата…
И кровь закапает с холста,
И слово «мать» смешает с матом,
Зальет и небо, и поля,
И от восхода до заката
Огнем покроется земля!
Ты вскинешь руки, только зря!
Умрут невинные ребята,
И не взойдет уже заря…
Ты отомстил за гибель брата!
И утопил в крови село!
И солнце больше не взошло,
Взорвавшись в пропасти заката!
Ты отомстил за гибель брата!
Но разбудил другое зло:
Моли судьбу, чтоб повезло
Уйти с прицела автомата.
СИРОТЛИВАЯ СТРОКА
Спит сиротливая строка
На белой простыне бумаги.
Забыта автора рука,
Убит поэт — лежит в овраге.
Такой уж век, такой расклад.
Все, кроме нас, безмерно рады:
Свинцовый дождь, свинцовый град,
И стон в оркестре канонады.
Чернеет Русь от похорон
И топит боль свою в стакане.
«Ура!» — кричат со всех сторон,
И лупят русских россияне.
В Кремле жирует нувориш,
Отдавший Русь на откуп Штатам.
Ликует Бонн, Нью-Йорк, Париж…
И мы о том же — только матом.
Как труп хозяина, строка
Лежит и, кажется, не дышит.
Придет «железная рука»,
И кровью что-нибудь допишет.
Так было много лет назад.
Похоже, так оно и будет.
…По мирным людям лупит «Град»,
Свинцовый град — по мирным людям!
|
|
|
