Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Лирический герой рубцовских стихов




 

Личная судьба рубцовского героя скорее несчастливая, и она является точным слепком судьбы поэта. Та же бесприютность и сиротство, та же неудачная любовь, заканчивающаяся разлукой, разрывом, утратой. Наконец, самое тягостное – предчувствие скорой и неотвратимой смерти. Жить сложнейшими переживаниями, остро чувствовать трагическое в жизни и переплавлять в душе своей в гармонически пленительные строки стихов – таков был удел поэта Николая Рубцова.

Взгляд Рубцова чаще обращен в прошлое, точнее, к русской старине. Старина у Рубцова сохранена не только в рукотворных памятниках, но и в мироощущениях поэта:

 

…весь простор, небесный и земной,

Дышал в оконце счастьем и покоем,

И достославной веял стариной…

 

Способность ощутить себя частицей природы гармонизирует хотя бы на время внутренний мир героя, мучимого противоречиями.

 

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны.

Неведомый сын удивительных вольных племен!

Как прежде скакали на голос удачи капризный,

Я буду скакать по следам миновавших времен…

 

Это первая строфа одного из лучших стихотворений Рубцова, написанного в 1963 году, – «Холмы задремавшей отчизны» – и есть то любимое лирическим героем Рубцова место, которое позволяет ему вырваться из «малого» времени в «большое» и увидеть движение истории. Ирреальность фигуры всадника подчеркнута и в финале этого большого стихотворения, когда он «мелькнувшей легкой тенью» исчезает «в тумане полей». Однако в этой «рамке» (излюбленный композиционный прием Рубцова) живут очень личные и очень конкретные чувства лирического героя. И главное из них – переживание утраты старинной жизни. Это Россия уже не «уходящая» (Рубцов через десятилетия перекликается с Есениным, кстати, это один из любимых его поэтов), а «ушедшая». Ощущение утрат вначале носит психологический характер:

 

Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно

Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!

Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,

И лодка моя на речной догнивает мели.

 

Затем поэтическая энергия концентрируется в образах со вполне конкретным социально-историческим наполнением:

 

И храм старины, удивительный, белоколонный,

Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, –

Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,

Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..

 

Не жаль того, что возносит одного над всеми; жаль того, что роднило, объединяло всех со всеми. Но это еще не кульминация текста. Самого пронзительного звучания переживание утраты достигает тогда, когда лирический герой в замечательно точном образе обмелевшей реки философски прозревает обреченность цивилизации позитивизма:

 

Боюсь, что над нами не будет таинственной силы,

Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,

Что, всё понимая, без грусти пойду до могилы…

Отчизна и воля – останься, мое божество!

 

Обращаясь к читателям Рубцова В. Кожинов писал: «Прервалась связь с самим представлением о бесконечном, без чего не может быть и глубокого смысла конечного» [10,с.23]. Сходным образом рождается выход в «большое» время в стихотворении «Гуляевская горка» и особенно интересно – в «Видениях на холме»:

 

Взбегу на холм

и упаду

в траву.

И древностью повеет вдруг из дола!

 

В видении, сменяющем в середине стихотворения «картины грозного раздора», не стоит искать прямых исторических аллюзий, но это не отменяет искренней и глубокой тревоги за настоящее и будущее России:

 

Россия, Русь, храни себя, храни!

Смотри, опять в леса твои и долы

Со всех сторон нагрянули они,

Иных времен татары и монголы.

Они несут на флагах черный крест,

Они крестами небо закрестили,

И не леса мне видятся окрест,

А лес крестов

в окрестностях

России.

 

И все же очнувшийся от видений лирический герой оказывается наедине с тем, что дает ему надежду и успокоение, – с «безбрежным мерцаньем» «бессметных звезд Руси». Гармония, впрочем, может обретаться в поэтическом мире Рубцова и иначе. Образ сельского кладбища, впервые в русской поэзии прочувствованный в переводах В.Жуковского, находит такое же элегическое воплощение и у Рубцова. В стихотворении «Над вечным покоем» (1966) «святость прежних лет», о котором напоминало герою «кладбище глухое», умиротворяет его сердце, наполняет естественным, очень «природным» желанием:

 

Когда ж почую близость похорон,

Приду сюда, где белые ромашки,

Где каждый смертный свято погребен

В такой же белой горестной рубашке.

 

Смерть как приобщение к «святости прежних лет» – разрешает ли поэт найденным образом саму проблему? Конечно, нет! До конца примириться с неизбежностью ухода человека в небытие он не может. Но крика отчаяния нет в рубцовских стихах о смерти. Вот короткое стихотворение позднего периода:

 

Село стоит

На правом берегу,

А кладбище –

На левом берегу.

И самый грустный все же

И нелепый

Вот этот путь,

Венчающий борьбу

И все на свете, –

С правого

На левый,

Среди цветов

В обыденном гробу…

 

У Рубцов вовсе нет желания поразить новой мыслью или уникальной метафорой. Автор добивается гораздо большего: в негромких и тонких эпитетах («нелепый», «обыденный»), в выверенной интонации – бережной и одновременно сдержанно-ироничной – слышится голос сполна вкусившего утрат и помудревшего человека. Не стоит, однако, думать, что Рубцов не был способен писать иначе. То же кладбище могло предстать под его пером вовсе не утишающим и утешающим, а ужасающим, парализующим душу, как, например, в стихотворении «Седьмые сутки дождь не умолкает» (1966). Картина весеннего половодья здесь гиперболизируется, разрастаясь едва ли не до масштабов потопа («И реками становятся дороги, / Озера превращаются в моря») и приобретает поистине апокалиптический характер:

 

На кладбище затоплены могилы,

Видны еще оградные столбы,

Ворочаются, словно крокодилы,

Меж зарослей затопленных гробы,

Ломаются, всплывая, и в потемки

Под резким неслабеющим дождем

Уносятся ужасные обломки

И долго вспоминаются потом…

 

Такое нарушение гармонии, гибель «святости прежних лет» под напором слепой стихии особенно страшны для Рубцова: «И долго вспоминаются потом». Друзья вспоминают, что он был мнительным человеком. Через четыре года после создания этого стихотворения, написав свою знаменитую пророческую строчку «Я умру в крещенские морозы», поэт не в силах был освободиться от поразившей его когда-то картины и, словно испытывая душу и волю, примерял увиденное на себя:

 

Из моей затопленной могилы

Гроб всплывет, забытый и унылый,

Разобьется с треском,

и в потемки

Уплывут ужасные обломки.

 

И все-таки это – исключения. Они потому и выделяются так резко, что окружают их совсем другие стихи.

Любимая стихия Рубцова – ветер. И даже если он приносит грозу, воспринимающуюся как «зловещий праздник бытия» («Во время грозы»), то лишь затем, «чтоб удивительно /Светлое утро/ Встретить, как светлую весть!» («После грозы»). Чаще всего ветер пробуждает спящую в природе память истории, и природа начинает говорить, взвывая к тем, кто умеет слушать («О чем шумят…», «Сосен шум», «В старом парке» и другие стихотворения).

Лирический герой Рубцова как раз и обладает таким особым даром и напрямую заявляет об этом: «Я слышу печальные звуки, / Которых не слышит никто». Чаще всего голос истории, пробуждаемый ветром, слышен в тиши ночи, и герой, ждущий его, признается: «Я так порой не спать люблю!»

 

Да как же спать, когда из мрака

Мне будто слышен глас веков…

(«Сосен шум», 1967).

 

Заканчивается цитируемое стихотворение строфой, которая при внимательном чтении помогает понять, почему 35 рубцовских лет кажутся вместившими в себя намного больше и почему он был порой так сложен в «дневном», бытовом общении:

 

Пусть завтра будет путь морозен,

Пусть буду, может быть угрюм,

Я не просплю сказанье сосен,

Старинных сосен долгий шум…

Целостный художественный мир Рубцова взывает к целостному, органичному его рассмотрению, анализу. Попытаемся именно таким образом прочитать одно из лучших стихотворений поэта – «По мокрым скверам проходит осень» (1964):

 

По мокрым скверам

проходит осень,

Лицо нахмуря!

На громких скрипках

дремучих сосен

Играет буря!

В обнимку с ветром

иду по скверу

В потемках ночи.

Ищу под крышей

свою пещеру –

В ней тихо очень.

Горит пустынный

электропламень,

На прежнем месте,

Как драгоценный какой-то камень,

Сверкает перстень, –

И мысль, летая,

кого-то ищет

По белу свету…

Кто там стучится

в мое жилище?

Покоя нету!

Ах, это злая старуха осень,

Лицо нахмуря,

Ко мне стучится,

и в хвое сосен

Не молкнет буря!

Куда от бури,

от непогоды

Себя я спрячу?

Я вспоминаю былые годы,

И я плачу…

 

Эмоция лирического героя не заявлена категорически, однако можно предположить, что здесь главенствует ощущение бесприютности. Ему сопутствует одиночество, отсутствие тепла…«Дом всегда был там, где я работал или учился…» (из предисловия к рукописи сборника стихов «Волны и скалы») [24,с.265].

Бесприютность передается, прежде всего, движением зримых образов. Со-противопоставлены мир, относительно разомкнутый в пространство (ночной сквер), и мир относительно замкнутый (пещера – жилище). Граница между этими мирами, как это часто бывает у Рубцова, непрочна и легко преодолима. Осень настигает героя и в его жилище – и не дает покоя, не отпускает, а мысль героя, в свою очередь, снова пытается вырваться наружу. И в осени, и в жилище мы видим, по сути, нечто однородное. «Потемкам» вроде бы противопоставлен свет, но это – «пустынный электропламень», который не согревает и не избавляет от одиночества. Тишина пещеры тоже относительна: «Кто там стучится в мое жилище? Покоя нету!» Однако чувство бесприютности, неприкаянности эстетизировано поэтом. Отрицательным эмоциям героя противостоит сам строй стиха, его внутренняя гармония. С одной стороны, ритмическая монотония трехчастных единиц усиливает ощущение безысходности, предопределенности, с другой, – отточенность, отшлифованность ритмического рисунка и сама его необычность рождают ощущение красоты, приближают к катарсису.

Таков и металогический характер языка. «Нахмуренное лицо» осени вовсе не безобразно: она ступает не по грязной дороге, а по «мокрым скверам», ее движение сопровождают «громкие скрипки» сосен, ветер не пронизывает, а «обнимает» героя. На протяжении всего стихотворения четко выдерживается стилевая приподнятость: «не молкнет буря», «былые годы» – эти и другие выражения несколько «выше» нейтральной лексики.

Подзаголовок к этому стихотворению «Вольный перевод Верлена», воспроизводящийся не во всех изданиях, может существенно обогатить наши представления о его лирической образности. Известно, что в 1962 году в Литературном институте Рубцов в числе других студентов получил задание сочинить по подстрочнику перевод «Осенней песни» Верлена. У него тогда получилась своя собственная «Осенняя песня», а к Верлену поэт вернулся двумя годами позднее. К этому тексту в числе других замечательных поэтов обращался и Б.Пастернак. В переводе Пастернака масштабы конфликта героя с действительностью невелики и постоянно сужаются, уменьшаются. Не то – у Рубцова. Если верленовско-пастернаковский герой еще только может «всплакнуть под шумок», то верленовско-рубцовский уже плачет под бурю. У Пастернака – «хандра ниоткуда», у Рубцова незримо присутствуют «былые годы», и в них мы можем подозревать причину его тоски. Ими поддерживается, а не снимается эмоциональное напряжение.

Обращаясь к любимым поэтам прошлого (а таких стихотворений у него около десяти), Рубцов выделял в них, прежде всего, те черты, которыми обладал или к которым стремился сам. Тютчев у него – «сын природы», Есенин живет «в предчувствии осеннем / Уж далеко не лучших перемен», Кедрин, «один в осенней мгле», из «зловещего и ветреного» мира спешит в теплое жилище. Известно, что поэт любил исполнять под гитару стихотворение Тютчева «Брат, столько лет сопутствовавший мне…» Почему именно эти стихи? Потому что их лирический герой напрямую перекликается с рубцовским: то же обостренное чувство необратимого движения к концу – через утраты («Дни сочтены, / Утрат не перечесть»), та же иерархия «сегодняшнего – давнего» («Живая жизнь давно уж позади»), то же одиночество в природе («И я теперь на голой вышине / Стою один, - и пусто все кругом»).

 

2.4. «И зажегся…свет величавого распева и молитвенной

Исповеди»

 

Надо отметить, что и некоторые стихи самого Рубцова положены на музыку. Особенной известностью пользуются песни «В горнице моей светло», «Я буду долго гнать велосипед», «В минуты музыки печальной».

В. Кожинов вспоминал: «Когда Николай Рубцов пел – впрочем, это слово не годится: точнее будет говорить не о пении, а о действе – свои стихи – «В горнице моей светло…», «Я уеду из этой деревни…», «Потонула во тьме отдаленная пристань…» и другие – рождалось ощущение, что звучат не стихи, а вдруг вырвавшаяся из недр жизни стихия» [10,с.86].

Для Рубцова равно органичным было находиться в реальном поле, внимая «сказанью» летящих над ним журавлей, – и в магнетизирующем поле русской поэзии, слушая ее живые голоса:

 

Это муза не прошлого дня.

С ней люблю, негодую и плачу.

Много значит она для меня,

Если сам я хоть что-нибудь значу.

 

«Если сам я хоть что-нибудь значу»…Сейчас значение Рубцова видится в том, что его лирика, пожалуй, последнее столь цельное и органичное явление в русской поэзии XX века. Его стихи обладают важным для поэтического текста свойством – целительным воздействием на душу человека. В предисловии к рукописи сборника стихов «Волны и скалы» Рубцов писал: «Особенно люблю темы родины и скитаний, жизни и смерти, любви и удали. Думаю, что стихи сильны и долговечны тогда, когда они идут через личное, через частное, но при этом нужна масштабность и жизненная характерность настроений, переживаний, размышлений…» [24, с.265].

Лирический сюжет у Рубцова несет определенные смысловые нагрузки, характерные как для всего русского поэтического мироощущения XX века, так и для народного сознания в 1960-80-е годы. В нем выражена одна из главных примет художественного мышления поэта — его отстраненность. Это не только поэтическая форма, а само содержание русской жизни второй половины столетия. Огромные массы народа хлынули из деревни в город; менялся уклад, менялось сознание. В неустойчивости жизни появилась отстраненность, в которой сосуществовали одновременно и уход, и возвращение:

 

Но моя родимая землица

Надо мной удерживает власть,

Память возвращается, как птица,

В то гнездо, в котором родилась.

 

Отсюда и небольшой набор лирических тем у Рубцова. Легко понять, почему так ясно и определенно он высказывался об их выборе:

 

О чем писать?

На то не наша воля!

 

Эмоциональная напряженность его поэзии объясняется еще и тем, что он точно знал: любые вторичные темы подчинены общей, трагической для всех нас «теме», единому для всех «сюжету».

Поэтические мотивы в лирике Рубцова включены в сложную систему ассоциативных связей: фольклорных, литературных, общеупотребительных, контекстуальных (в тексте отдельных стихотворений, в их цикле, во всем творчестве поэта, в его литературном окружении и т.д.), в том числе и связей интуитивно-мистических. Так, в ряду устойчивых мотивов, сопряженных с образом ночи, есть и такой: необъяснимая тоска, так называемая «русская» тоска. Или другой пример: в молитве Св. Василия Великого сказано: «И даруй нам бодренным сердцем и трезвенною мыслию всю настоящего жития нощь прейти…» Сравните у Рубцова:

 

Созерцаю ли звезды над бездной

С человеческой вечной тоской,

Воцаряюсь ли в рубке железной

За штурвалом над бездной морской –

Все я верю, воспрянувши духом,

В грозовое свое бытие

И не верю настойчивым слухам,

Будто все перейдет в забытье…

 

Общая, объединяющая тема рубцовской философской лирики совсем не оригинальна: смысл человеческой жизни… Поиск этого смысла, духовное странствование по Руси нынешней и минувшей – вот подлинное содержание поэзии Рубцова. О ее предназначении поведал нам на прощание вологодский поэт Александр Романов: «Сама природа русского духа давно нуждалась в появлении именно такого поэта, чтобы связать полувековой трагический разрыв отечественной поэзии вновь с христианским мироощущением. И жребий этот пал на Николая Рубцова. И зажегся в нем свет величавого распева и молитвенной исповеди» [5].


Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...