Досовременные основы современных обществ

В книге «Общества...» обсуждалось развитие культурных инно­ваций в небольших обществах-«рассадниках» — в древних Израи­ле и Греции. Анализ был сосредоточен на условиях, при которых могло осуществиться значимое культурное новаторство, а со вре­менем отделиться от своих изначальных социальных корней. Две эти модели были избраны по причине их решающего вклада в последующую социальную эволюцию. Берущие начало в «класси­ческих» иудейских и греческих истоках элементы, претерпев ос­новательные изменения и взаимные комбинации, составили боль­шинство из главных культурных компонентов современного об­щества. Их ядром было христианство. Как культурная система оно в конечном счете доказало свою способность и впитать в себя наи­более значительные компоненты светской культуры античности, и создать матрицу, из которой смогли выделиться новые устои секу-лярной культуры.

Христианская культура, включая ее мирские компоненты, смог­ла утвердить более четкую и последовательную дифференциацию от социальных систем, с которыми находилась в отношениях вза­имозависимости, чем это удавалось любой из ее предшественниц. Благодаря такому отделению от общества христианская культура смогла выступить в качестве более действенной и новаторской силы в развитии всей социокультурной системы, чем другие культурные комплексы, появлявшиеся до нее.

Никакая культурная система, однако, не институционализиру-ется сама по себе; для этого она должна быть интегрирована с социальным окружением, которое обеспечивает удовлетворение функциональных потребностей реального общества (или несколь­ких обществ). Эволюция предполагает непрерывное взаимодейст­вие между культурной и социальной системами, равно как и меж­ду их соответственными компонентами и подсистемами. Соци-

альные предпосылки эффективности культуры таким образом не только меняются, но и на каждом из этапов могут зависеть от предыдущих этапов институционализации культурных элементов.

В этом плане для нашего анализа особое значение имеет Рим­ская империя. Во-первых, она была основной социальной сре­дой, в которой получило развитие христианство. Поскольку рим­ское общество исключительно многим было обязано греческой ци­вилизации, греческое влияние проникло в современную систему не только «культурным» путем, через христианскую теологию и светскую культуру Ренессанса, но и через структуру римского об­щества, особенно в восточной части империи, где образованные классы оставались эллинизированными после римского завоева­ния. Во-вторых, в основания современного мира было инкорпо­рировано наследие римских институтов. Чрезвычайно важный момент состоит в том, что греческое культурное и римское инсти­туциональное наследия оказали воздействие на одни и те же струк­туры. Правовой порядок империи оказался незаменимым условием для христианского прозелитизма, в результате чего произошло со­вмещение образцов, нашедшее отражение в том, что элементы рим­ского права вошли и в канонический закон церкви, и в светские законы средневекового общества и его преемников.

Начнем наш анализ с набросков, относящихся к двум глав­ным социальным «мостам» между древним и современным мира­ми — христианству и некоторым институтам Римской империи. Затем, перескочив через несколько веков, рассмотрим более близ­ких предшественников современного общества — феодальное об­щество с его кульминацией в позднем Средневековье, потом Ренессанс и Реформацию.

РАННЕЕ ХРИСТИАНСТВО

Христианство зародилось как сектантское движение в палес­тинском иудаизме. Вскоре, однако, оно порвало со своей религи­озно-этнической общиной. Решающим событием в этом процес­се стало решение апостола Павла, согласно которому нееврей мог стать христианином без того, чтобы стать членом еврейской общины и соблюдать иудейский закон¹. Таким образом, ранняя христианская церковь превратилась в религиозное сообщество типа ассоциации, независимое от каких бы то ни было естественно заданных сообществ аскриптивного типа, будь то этнических или

¹ Nock A D St Paul NY Harper, 1938

территориальных. Она сосредоточилась вокруг чисто религиозной задачи — спасения души каждого отдельного человека — и в этом отношении особо отличалась от всякой светской социальной ор­ганизации. Благодаря прозелитской деятельности апостолов и дру­гих миссионеров христианская церковь постепенно распростра­нилась по всей Римской империи. На ранних этапах она пользо­валась успехом в основном в небогатых слоях городского населе-,ния — у ремесленников, мелких торговцев и т.п., которые были свободны и от крестьянского традиционализма, и от присущей высшим классам заинтересованности в status quo².

С точки зрения религиозного содержания наиболее важными элементами преемственности от иудаизма был трансцендентный монотеизм и представление о договоре с Богом. Таким образом, сохранился дух «избранности» Богом для совершения особой бого­данной миссии. В классическом иудаизме этим статусом был наде­лен народ Израиля; в христианстве он закрепился за всеми испове-| дующими веру индивидами, через веру получающими доступ к веч-1 ной жизни³. Спасение можно было обрести в церкви и посредст-1 вом церкви, особенно после того как утвердился институт святых таинств. Ранняя церковь была добровольной ассоциацией, как со­циологический тип совершенно противоположной такой общнос­ти, как «народ». Иудеем можно было быть только в качестве то­тальной социальной личности, одного из «народа»; в христианстве на уровне участия в социуме человек мог быть одновременно хрис­тианином и римлянином или афинянином, членом церкви и этно-территориального сообщества. Этот шаг имел решающее значение для дифференциации и ролевых, и коллективных структур.

Это новое определение оснований религиозного коллектива и его отношения к мирскому обществу требовало теологической легитимизации. Новым теологическим элементом стал Христос, который не был просто еще одним пророком или мессией иудей­ской традиции — эти фигуры были чисто человеческими, без пре­тензий на божественность. Христос же был и человеком, и Бо­гом, «единосущным сыном» Бога-Отца, но также и человеком во плоти и крови. В этой своей двойной сущности он явился, чтобы дать человечеству спасение.

Трансцендентность Бога-Отца послужила основным источни­ком резкого разделения между тем, что позже получило название «духовного» и «светского». Основанием их интеграции послужи-

² Harnack A. The mission and expansion of Christianity. N.Y.: Harper, 1961.

³ Bultmann R, Primitive Christianity. Cleveland: Meridian, 1956.

ли отношения между людскими душами и Богом через посредство и «во» Христе и его церкви, которая теологически определяется _как «мистическое тело Христово» и сопричастна божественности Христа через Дух Божий⁴. Христос не только принес спасение ду­шам, но и освободил религиозное сообщество от прежних терри­ториальных и этнических привязок.

Отношения между тремя лицами Святой Троицы и каждого из них к человеку и другим сторонам бытия чрезвычайно слож­ны. Устойчивое теологическое упорядочение этих отношений тре­бовало интеллектуальных ресурсов, отсутствовавших в профети-ческом иудаизме. Именно в этом направлении сыграла решаю­щую роль поздняя греческая культура. Христианские теологи III в. н. э. (особенно александрийские отцы Ориген и Климент) мобили­зовали утонченные средства неоплатонической философии для ре­шения этих сложных интеллектуальных проблем⁵, тем самым со­здав прецедент сближения со светской культурой, каковое не было доступно другим религиозным движениям, в частности исламу.

Представление о христианской церкви как одновременно о божественном и человеческом учреждении имело теологическое происхождение. Представление же о ней как о добровольной ас­социации с весомыми признаками эгалитаризма и корпоратив­ной независимости по отношению к социальному окружению во многом сложилось на основе институциональных моделей антич­ности. Поразительным символом было использование св. Авгус­тином слова «град» в значении, близком к слову «полис»⁶. Безу­словно, церковь была ассоциацией религиозных «граждан», напо­добие полиса, особенно в том, что касалось местных конгрега­ции. Подобно тому как империю можно представить в виде городов-государств, так и церковь создала соответствующую модель, по мере того как разрастающееся движение стало нуж­даться во властных структурах для стабилизации отношений между ее местными конгрегациями. Необходима была и опре­деленная централизация, которая постепенно осуществлялась в утверждении римского папства. Хотя церковь институционально Дифференцировалась от всех светских организаций, в то же время структурно она стала больше соответствовать окружающей ее со­циальной реальности.

⁴ Neck A.D. Early gentile Christianity and its Hellenistic background. N.Y.: Harper, 1964.

¹ Jaeger W. Early Christianity and Greek Paideia. Cambridge (Mass.): Harvard Univ. Press, 1961.

Cochrane Ch.N. Christianity and classical culture. N.Y.: Oxford Univ. Press. 1957.

Важной чертой дифференциации христианской церкви от мир­ского общества была четкость и резкость проведенных границ: ранний христианин жил «в миру», но был «не от мира сего». Большое общество было языческим и представлялось христиа­нину совершенно обесцененным, царством неискупимого греха. Знаменитое предписание «кесарю — кесарево» нужно было пони­мать как признание того, что кесарь — языческий монарх, символ языческого политического и социального порядка. В том, что здесь выражалось «принятие» римской власти, проявлялась христиан­ская пассивность по отношению ко всему мирскому. Как реши­тельно настаивал Э. Трельч, раннее христианство не было дви­жением социальных реформ или революционным движением. Признание власти кесаря ни в коем случае не означало пози­тивной интеграции, ибо оно коренилось в эсхатологических ожи­даниях близкого второго пришествия, конца света и Страшно­го Суда⁷.

Христианское движение как целое было изначально двойст­венным в своем отношении к секулярному миру, что во многом опять-таки было унаследовано от иудаизма. С одной стороны, оно утверждало приоритет «вечной жизни» перед всеми мирски­ми делами. Поэтому, наряду с прозелитизмом, оно делало акцент на такие средства спасения, как личное благочестие и аскетизм. С другой стороны, Христос и его церковь, подобно народу Из­раиля, имели назначенную Богом миссию на этой земле, что на деле означало миссию в человеческом обществе. И хотя положе­ние церкви в имперском обществе вынужденно отодвигало этот компонент на второй план, его эволюционный потенциал был весьма значительным.

Христианская отрешенность от мирских дел сталкивалась со все более серьезными проблемами по мере обращения в христи­анскую веру широких слоев населения, и особенно представите­лей высших, социально и политически более ответственных клас­сов⁸. Этот процесс достиг кульминации в начале IV в. н. э. с про­возглашением новой имперской религиозной политики, нашед­шей отражение в Миланском эдикте (объявившем о терпимос­ти к христианству), в обращении в христианство императора Константина и в объявлении христианства государственной религией⁹.

¹ Troeltsch E. The social teachings of the Christian Churches. Vol. 1. N.Y Harper, 1960. ^s Ibid. ⁴ Lietzinann H. A history of the early Church. Cleveland: Meridian, 1961. Vols 2. 3

Эта кульминация была не только великим триумфом, но и ис­точником огромных напряжений внутри христианства, поскольку церковь оказалась перед опасностью потерять свою независимость и превратиться в орудие светской политической власти. Знамена­тельно, что именно в этот период утверждается монастырство¹⁰. Предписание апостола Павла «оставаться в том положении, в ка­ком вы были призваны» уже в самом начале казалось недоста­точно радикальным определенному меньшинству христиан, которые целиком порывали с миром и становились отшельника­ми. Теперь же подобные настроения приводили к созданию орга­низованных общин верующих, полностью посвятивших свою жизнь религии и покинувших мир, приняв обет нестяжания, безбрачия и послушания¹¹.

Хотя христианство было «рассадниковым» движением с по­тенциальными возможностями для будущего социального разви­тия, оно не могло преобразовать Римскую империю, поскольку там отсутствовали необходимые условия его институционализа-ции. Монастырское же движение образовало еще один, особый вид «питомника рассады» уже внутри христианства и стало мощ­ным и все более усиливающимся эволюционным рычагом воздей­ствия как на «мирскую» церковь, так и на секулярное общество.

Институциональное структурирование христианской миссии в мире, в котором монастыри играли повсюду важную роль, ока­залось теснейшим образом связано с процессом дифференциа­ции восточной и западной ветвей церкви. Отчасти в результате ослабления на Западе светской власти, включая потерю Римом статуса имперской столицы, церковь получила там большие возможности стать независимым «субъектом действия». Высту­пая как единая организация всех христиан, мирян и клира, за­падная церковь создала «универсальную» епископальную систе­му, централизованную под эгидой папского престола в Риме¹². В период «мрачного Средневековья» и на протяжении почти всей эпохи более поздних Средних веков эта организация показала себя более эффективной, чем любая из числа светских, и произо­шло это благодаря длительному воздействию трех важных мо­ментов в развитии церкви.

Во-первых, во многом под влиянием Августина на самом вы­соком теологическом уровне за «градом людским» утвердилось

Tufari P. Authority and affection in the ascetics status group: St. Basilic definition of monasticism/Unpubl. dissert. Harvard University.

'' Workman H.B. The evolution of the monastic ideal. Boston. 1962. ^}~ Liet-mann H. Op. cit. Vol. 4.

почти легитимное место, при том, что проводилось различение между ним и «градом Божьим». В противоположность характерно­му для раннего христианства тотальному отчуждению от мирского I общества, в концепции Августина утверждалась мысль о «негатив­ной терпимости» по отношению к нему и допускалась возмож­ность его морального совершенствования под христианским влия- | нием как вполне законного стремления¹³. Августин также пошел гораздо дальше своих предшественников по пути принятия секу-лярной культуры древнего мира.

Во-вторых, с учреждением ордена бенедиктинцев западное монашество стало уделять гораздо больше внимания мирским де­лам, чем восточное монашество. Интерес к светскому миру укре­пился с появлением в западной церкви других орденов, таких, как клюнийские монахи, доминиканцы, францисканцы и, нако­нец, иезуиты.

В-третьих, организация церкви была скреплена посредством таинств, которые обрели свою окончательную форму до начала Средних веков. Священнический сан превратился в должность, независимую от личных качеств занимающих ее персон, а зна­чит, и от их партикуляристских связей¹⁴. Западная церковь до­стигла значительно более высокого уровня «бюрократической» не­зависимости своего белого духовенства, чем восточная церковь, где епископы обязательно должны быть выходцами из монахов, а при­ходские священники тесно вовлечены в жизнь местных общин.

ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЕ НАСЛЕДИЕ РИМА

Хорошо известно, какой резкий упадок пережила Римская империя, достигшая высочайшего уровня цивилизации. Особен­но этот упадок выразился в дезинтеграции политической власти; на Западе и в появлении на ее месте множества меняющих свои очертания племенных и региональных группировок и авторите­тов. Эти перемены сопровождались фактическим исчезновением денежно-рыночной экономики и возвращением к местной само­достаточности и бартеру¹⁵.

ⁿ Cochrane С/7. N. Op. cit; Troeltsch E. Op. cit.

¹⁴ Weber M. The Sociology of religion Boston: Beacon, 1963. [Вебер М. Социоло­гия религии//А?5е/) М. Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994.J

^ь Moss H.St.L В. The birth of the Middle Ages. L.: Oxford Univ. Press, 1935: Lot F. The end of the Ancient World and the beginning of the Middle Ages. N.Y.. Harper, 1961.

Когда снова началось постепенное возрождение и консолида­ция, между церковью и светской властью возникло новое важное взаимоотношение. Легитимизация режима Карла Великого зави­села от его отношений с церковью, что нашло символическое выражение в его коронации папой Львом III в 800 г. н. э. Эта церемония послужила моделью для всей Священной Римской им­перии, которая хотя и не была никогда высокоинтегрированной политической системой, все же служила легитимизирующей ос­новой для единого христианского светского общества¹⁶.

В этих институциональных рамках великий средневековый «синтез» выглядел как дифференциация церкви и государства, пос­леднего — в специфически средневековом значении этого терми­на. Эта дифференциация определялась как разделение духовных и светских «орудий» христианской миссии. В результате этого особого способа дифференциации и интеграции образовалось ядро того, что Э. Трельч называл первым вариантом идеи Христиан­ского общества¹⁷. Главные институциональные элементы римско­го происхождения, пережившие Средние века, были, таким обра­зом, тесно связаны с развитием церкви.

В период переселения народов универсалистские структуры римского права были тяжелейшим образом подорваны ввиду «пер-сонализации» права, когда человека стали судить по закону его племени¹⁸. Эту партикуляристскую отсылку к племенной принад­лежности можно было преодолеть в юрисдикции и правопримене­нии только путем постепенного возрождения территориального принципа, ибо эта сторона права непосредственно связана со ста­тусом территориальной политической власти. Хотя и было при­знано, что гражданским правом вновь образованной империи яв­ляется римское право, империя была слишком рыхлой, чтобы слу­жить эффективным субъектом детальной разработки закона и его претворения в жизнь. Так что правовая традиция ограничивалась тем, что оказывала своего рода «культурное давление» в виде леги-тимизирующего воздействия на процесс установления территори­альных законодательств, не охватывающих всю империю целиком¹⁹.

Тем не менее едва ли ставилось под сомнение, что право, как таковое, означало римское право и что правовая система импер­ского Рима сохраняла силу даже в английском общем праве, кото­рое было не столько новой правовой системой, сколько адапта-

"' Pirenne H. A history of Europe. 2 vols. Garden City; N.Y.: Anchor, 1958.

" Troeltsch E. Op. cit. Vol. 1.

" Mcllwam C.H. The growth of political thought in the West. N.Y.: MacmiUan, 1932.

" Ibid; Gierke 0. van. Political theories of the Middle Ages. Boston: Beacon, 1958.

цией римского права к условиям Англии²⁰. Более того, и церковь приспособила значительную часть римского права в виде канони­ческого закона для регулирования своих собственных дел и созда­ла внутри клира специальный разряд юридических экспертов. Воз­можно даже, что «бюрократизация» средневековой церкви имела меньшее значение, чем ее упорядочение средствами универсалист­ской правовой системы.

Твердая территориальная привязка политических институ­тов — это второй существенный компонент современных обществ, существованию которого они более, чем какому-либо иному ис­точнику, обязаны римскому наследию. Несмотря на многие раз­личия между римскими и современными государственными ин­ститутами, римское наследие и римская модель послужили важ­нейшим отправным пунктом для развития раннесовременного ев­ропейского государства, не в последнюю очередь через легитими-зацию, заложенную в представлениях о преемственности государ­ственной организации²¹.

Третьим основным компонентом институционального насле­дия античности был принцип и образец «муниципальной» орга­низации. Римский municipium вел свое происхождение от более древних городов-государств — греческого полиса и городов Рима и других италийских провинций. Municipium давно утратил по­литическую независимость, но сохранил многие из давних инсти­туциональных установлений. Самым важным из них было пред­ставление о его структурном ядре в виде корпорации граждан. В определенных основополагающих отношениях граждане muni­cipium представляли собой объединение равных, имеющих одина­ковые юридические и политические права и одинаково несущих военные и другие подобные обязанности граждан. Хотя во всех municipia, как и в Риме, постепенно возникли аристократии бога­тых и знатных граждан, которые монополизировали обществен­ные должности, в них все же в достаточной мере сохранялся, в отличие от сельского общества, особенно периода феодализма, дух ассоциации. Выживание таких городских общин составляло важ­ную отличительную особенность предсовременной Европы, если сравнивать ее с любым восточным обществом, находившимся на приблизительно такой же стадии развития²².

²⁰ Maitland F.W. The constitutional history of England. Cambridge (Eng).: Cam­bridge Univ. Press, 1908.

²¹ Morrall l.B. Political thought in Mediaeval Times. N.Y.: Harper. 1962

²² Weber M. The city. N.Y.: Free Press, 1958. [Ведер М. Город//Вебер М. Избран-ноеХЭбраз общества. М.: Юрист, 1994.)

СРЕДНЕВЕКОВОЕ ОБЩЕСТВО

То, что период развития и перехода от конца Средневековья к первым новообразованиям общества, вступившего на путь модерни­зации, был длительным и неровным, во многом объясняется тем, что в средневековом обществе прихотливо сочетались черты, благо­приятствующие этому процессу, с такими, которые в основе своей были несовместимы с современностью и становились очагами со­противления переходу к ней. Рассмотренное в качестве «типа» со-циетального устройства феодальное общество резко противополож­но более развитым типам — как тем, что предшествовали ему, так и тем, что пришли ему на смену. Оно характеризовалось кардиналь­ным отступлением почти от всех элементов развитого римского об­щества к более архаичным формам. Однако, как только была до­стигнута точка максимальной регрессии, быстро началось выздоров­ление и динамичное продвижение вперед. Ключевым моментом в этом развитии было то, что феодализм — продукт попятного движе­ния — получил лишь вторичную легитимизацию. Хотя лояльности феодального типа и были, несомненно, романтизированы и получи­ли, фактически, церковное благословение, это признание носило условный и ограниченный характер. В целом же они оказались до­вольно легко уязвимы со стороны иных притязаний, которые мог­ли появиться и раньше, и позже их и которые были глубже укоре­нены в культуре с достаточно высокорационализированными клю­чевыми компонентами.

Начиная с XI в. в обществе стали утверждаться элементы, спо­собные породить первичную легитимизацию, инициируя процесс дифференциации и связанные с ним изменения, которые в конце концов привели к созданию современного структурного типа. Об­щее направление этой эволюции определялось достижениями в рам­ках «структурных мостов», о которых уже было сказано выше: это основная ориентация западного христианства, относительная функ­циональная обособленность организационной структуры церкви, территориальный принцип политического подданства, высокий статус римской правовой системы и принцип ассоциации, лежа­щий в основе городских общин.

Дробление социальной организации Римской империи посте­пенно вело к созданию в высшей степени децентрализованного, локализованного и утратившего структурную дифференцированность типа общества, обычно именуемого «феодализмом»²³. Общей тен-

"^ч Наиболее авторитетным и полезным для социологического анализа, всеохва­тывающим источником может служить книга М. Блока: Block M Feudal society. Chicago, '°1- [Бюк М. Феодальное общество//Блок М. Апология истории. М.: Наука, 1973.j

денцией феодального развития было уничтожение универсалист­ской основы порядка и замена ее партикуляристскими связями, изначально «племенного» или местного характера. Попутно ста­рые элементы относительного равенства индивидуальных членов ассоциаций уступали место, по крайней мере на уровне основных политических и юридических прав, размытым иерархическим от­ношениям, базирующимся на неравенстве взаимных обязательств вассального подчинения, покровительства и служения.

Феодальные иерархические отношения начинались как «до­
говорные», когда вассал, давая присягу на верность, соглашался
служить господину в обмен на его покровительство и иные при­
вилегии²⁴. На практике, однако, они быстро превратились в на­
следственные, так что только при отсутствии у вассала законно­
го наследника его господин мог свободно распорядиться его фе­
одом и назначить преемником «нового человека». Для крестьян
феодальная система устанавливала наследственную несвободу в
виде института крепостничества. Полное признание законной
наследственности статуса было, однако, и одним из признаков
аристократии. I

Вероятно, самой насущной повседневной проблемой в то время | было обеспечение простой физической безопасности. Беспоря- 1 док, порожденный «варварским» нашествием, продолжался и даль- I ше ввиду постоянных набегов (например, мусульман — на восто- ^ ке и на юге, гуннов — на востоке и севере, скандинавов — на севере и на западе) и непрерывной междоусобицы как следствия политической раздробленности²⁵. Поэтому военная функция по­лучила преимущественное развитие, и военные средства проти­востояния насилию стали основой безопасности. Опираясь на мощные традиции античности, в светском обществе возвысилось военное сословие, закрепившее свое положение посредством ие­рархического института вассальной зависимости.

Однако с течением времени возможность поддерживать про- * стые и ясные иерархические отношения становилась все более 1 проблематичной. Они сделались настолько запутанными, что мно- I гие люди осуществляли свои феодальные права и обязанности в рамках сразу нескольких потенциально враждебных друг другу ие­рархий. Хотя ленные отношения, считавшиеся главными по отно­шению ко всем другим обязательствам, и были попыткой разре­шить эту проблему, все же, скорее, они являлись знаком того, что

-* Ganshoff F.L. Feudalism. N.Y.: Harper, 1961. ²-- Ibid. Part I.

институт королевской власти не феодализировался окончательно и постепенно восстанавливал свое верховенство²⁶.

После XI в. территориальная организация государства, тесно связанная с монархическим принципом, стала уверенно набирать силу, хотя и не везде одинаково. В Европе постепенно увеличива­лась плотность населения, росла экономическая организованность, возрастала физическая защищенность, все это в целом вело к сдвигу в принципах равновесия от феодальной организационной зависи­мости вассалов (с ее весьма хрупкими равновесием) к территори­альному. Попутно совершалась важная кристаллизация института аристократии, который можно рассматривать как «компромисс» между феодальным и территориальным принципами организации²⁷. В своих полностью раскрытых формах аристократия была явлени­ем позднего Средневековья. На макросоциальном уровне она пред­ставляла собой фокус двухклассовой системы, из которой развил­ся современный тип секулярной социальной стратификации на­ционального государства.

С политической феодализацией раннего Средневековья тес­но переплетался резкий экономический упадок. Ресурсная база общества становилась все более аграрной, обретая относительно устойчивую форму организации в виде института феодального землевладения. Поместье было относительно самодостаточным аграрным хозяйством с наследственно закрепленной за ним ра­бочей силой, зависевшей в своем-легализованном статусе «не­свободы» от феодала, обычно какого-то физического лица, но часто им выступала и какая-нибудь церковная корпорация — монастырь или соборный капитул. Функциональная размытость поместья отражалась в статусе 'землевладельца, который сочетал в себе роли собственника земли, политического лидера, военно­го предводителя, судьи и организатора хозяйственной жизни²⁸. Такая диффузность вполне соответствовала манориальному по­местью как средоточию гарантированной безопасности посреди феодального хаоса, но помешала ему стать организацией, спо­собствующей осуществлению модернизации на местах. К такого типа организации гораздо ближе стояли города.

Можно утверждать, что в широком смысле социальная струк­тура церкви была основным институциональным мостом между Древним и современным (модернизованным) западным общест-

¹⁶ Block M. Op. cit. ²⁷ Ibid.

Ibid. Part V; Pirenne H. Economic and social history of Medieval Europe. N.Y.: Harvest, 1937. Part Ш.

вом. Но для того чтобы эффективно повлиять на эволюцию, цер­ковь должна была в каких-то стратегически важных точках со­единиться со светскими структурами. М. Вебер настаивал на том, что именно одну из таких стратегических точек представ­ляла собой европейская городская община²⁹. Что касается при­общенности к церкви, то социальные различия в рамках город­ских общин были в известном смысле приглушены, хотя и не уничтожены вовсе. Прежде всего это выражалось в том, что всем членам городской общины без всяких различий был открыт до­ступ к мессе³⁰.

Какова природа религиозного компонента в городской орга­низации, наиболее наглядно продемонстрировал кафедральный собор, который был не просто зданием, а институтом, в котором соединялись два уровня церковной организации — местонахож­дение епархиальной власти и средоточие кафедрального капиту­ла, представляющего собой важный коллегиальный элемент цер­ковной структуры³¹. Весьма значительное участие гильдий в фи­нансировании капитулов и строительстве храмов указывает на то, что религиозная организация была тесно связана с экономи­ческой и политической жизнью набирающих силу городов.

Важнейшим явлением в развитии в городах ассоциаций се-кулярного типа стало возникновение городского варианта арис­тократии в виде патрициата — высшего слоя горожан, органи­зованного в корпоративное целое. Отличительная особенность этих групп заключалась в самом принципе их организации, про­тивоположном феодальному принципу иерархии³². Они были организованы в гильдии, среди которых наиболее заметное и влиятельное место занимали гильдии торговцев. Но сама каж­дая отдельная гильдия, следуя образцу полиса или municipium, была в основе своей ассоциацией равных^. Хотя в пределах од­ной городской общины существовали гильдии, находившиеся

²⁹ Weber M. The city.

⁴ В сельской местности обычный порядок состоял в том, что хозяин поместья ходил к мессе в свою часовню, а простолюдины ходили в деревенскую церковь или в храмы близлежащего монастыря или города, если вообще посещали богослуже­ния. Всякий мало-мальски благородный человек имел собственного духовника. В этой связи примечательно, что Фома Аквинский утверждал большую по сравне­нию с сельским пригодность городского образа жизни для воспитания христиан­ской добродетели. См.: Troehsch E. Op. cit. Vol. 2. P. 255.

" Southern R W. The making of the Middle Ages. New Haven: Yale Univ Press, 1953. P. 193-204.

³² Block M. Op. cit. P. 416.

^j3 Pirenne H. Early democracies in the low countries. N.Y.: Harper, 1963.

на разных уровнях престижа и власти,, занимавшие неравные позиции в политической структуре города, и хотя сами города могли занимать различное место в более широких политических структурах феодального общества, все-таки городские общины представляли собой образчик организации, противоположный феодализму и созвучный основному направлению будущего раз­вития³⁴.

Вероятно, самые важные эволюционные события раннего Сред­невековья произошли в церкви — единственной достаточно все­объемлющей структуре, чтобы оказать влияние на институцио­нальное устройство по всей Европе. Поворотный момент насту­пил, возможно, в конце XI в., во времена папства Григория VII. В церкви к этому времени уже возобновился интерес к широким философско-теологическим темам, связанным с утверждением су­губо христианского свода знаний, который мог бы служить путе­водителем на пути создания Христианского общества³⁵. На гори­зонте вырисовывалось создание первого великого схоластического синтеза. Уже началось систематическое изучение канонического закона и светского римского права, и папа Григорий VII поддер­жал эти начинания. На уровне социальной структуры, однако, ре­шающим моментом было, по всей вероятности, настояние Григо­рия на том, чтобы религиозная дисциплина в церкви в целом при­ближалась к монастырской, в сочетании с отстаиванием интересов церкви в миру³⁶. Он и некоторые из его преемников возвели могу­щество церкви и ее структурную независимость на такие высоты, что противники такого положения говорили о преобладании цер­кви над секулярными структурами. Такое преобладание невозможно было вообразить в Византийской империи.

В некоторых отношениях главной новацией Григория VII было его требование безбрачия для белого духовенстве?¹. В то время как в феодальной системе на смену более «личному» принципу фео­дальной верности стремительно шел принцип наследственности, он решительно изъял из сферы действия последнего духовенство и особенно епископат. Каковой бы ни была мораль белого духо­венства в области сексуальных отношений, у священников не могло быть законных наследников, а их приходы и должности не

^ч Pirenne H. Mediaeval cities. Princeton: Prmceton Univ. Press, 1925. Ch.2 «Muni­cipal institutions».

^ъ Southern R. W. Op. cit.; Troeltsch E. Op. cit. * Man-all J B. Op. cit.

' Lea H C. History of Sacerdotal Celibacv in the Cristian Church. N Y.: Macmil-lan. 1907.

стали институционализированной наследственной функцией, как это произошло с институтами монархии и аристократии. Это положе­ние не могло быть разрушено даже тем, что согласно распростра­ненной практике высшее духовенство назначалось из числа аристо­кратов. Хотя священнослужители, епископы и в общем-то папы в течение многих столетий избирались во многом с учетом их родовых связей, попытки узаконить такой порядок в основном отвергались, в то время как во множестве светских контекстов принцип наслед­ственности все более укоренялся. Состояние напряженности меж­ду духовным универсализмом церкви и феодальным мирским пар­тикуляризмом, которое проявлялось в организациях и религиоз­ного, и мирского типа, послужило мощным противодействием против соскальзывания западного общества в удобный традицио­нализм.

ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ЕВРОПЕЙСКОЙ СИСТЕМЫ

До сих пор речь шла о феодальном обществе в плане составля­ющих его структур безотносительно к их дифференцированному распространению по различным географическим ареалам европей­ской системы. Теперь остановимся на выяснении, насколько ны­нешняя дифференциация Европы как системы была предвосхи­щена в периоды, предшествующие началу модернизации, и рас­смотрим для этого, как распределялись по территории Европы различные институциональные компоненты³⁸.

Социальная среда европейской системы складывалась из ее отношений с соседними обществами, которые сильно различались в зависимости от их географического положения³⁹. Социальная сре­да на северо-западе Европы не была проблемной, так как этот регион граничил с Атлантикой, которая в те времена не представ­ляла собой зону сколько-нибудь значительных социальных и по­литических взаимообменов. На юге и востоке, однако, социальная среда была чрезвычайно важна. Испания на протяжении всего сре-

³⁸ Четкое описание этого распределения можно найти у М. Блока в цитируе­мом здесь сочинении. В его подходе впервые обозначена идея о том, что подобное дифференцированное распределение, с определенными оговорками насчет после­дующих изменений в ходе развития, может быть отнесено к временам, далеко пред­шествующим первым основным этапам развития современной системы, как они трактуются в последующих главах этой книги,

" См.: Halecki О. The limits and divisions of European history. Notre Dame (Ind.)' Univ. of Notre Dame Press, 1962. Хейлескм описывает общий эволюционный ^°^д социогеографической дифференциации в Европе.

невекового периода была частично оккупирована маврами, а для восточного Средиземноморья в тот период решающее значение имели отношения с сарацинами. На юго-востоке лежала Визан­тийская империя, к концу Средних веков оказавшаяся в руках турок, а к северо-востоку была область распространения пра­вославного христианства, в конце концов оформившаяся в Рос­сию. Восточное пограничье было зоной борьбы и колеблюще­гося <

⇐ Предыдущая123456

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: