Дополнение к «здравому смыслу»

После опубликования первого издания этого памфлета или вернее в день, когда он вышел в нашем городе [Филадельфии], стала известна речь короля. Если дух пророчества руководил появлением этого произведения, то он не мог произвести его на свет в более удачный и нужный момент. Кровожадность одного [произведения] указывает на необходимость следовать идеям другого. Люди читали [последнее] из чувства мести. И речь [короля], вместо того чтобы устрашить, проложила путь мужественным принципам независимости.

Церемонная почтительность и даже простое молчание, из каких бы мотивов они ни исходили, бывают вредны, когда они выражают хотя бы малейшую степень сочувствия низким и дурным поступкам. Следовательно, если принять это положение, то естественно следует, что королевская речь, будучи образцом законченной подлости, заслуживала и до сих пор заслуживает всеобщего проклятья ее Конгрессом и народом. Однако, поскольку спокойствие народа у себя в стране в значительной степени зависит от чистоты того, что правильнее будет назвать национальными нравами, подчас бывает лучше пройти мимо некоторых вещей в презрительном молчании, нежели пустить в ход такие новые способы выражения неприязни, какие могли бы хоть что-то изменить [к худшему] в этом хранителе нашего мира и безопасности. И, быть может, главным образом благодаря этой благоразумной деликатности, королевская речь до настоящего момента не подверглась публичной экзекуции. Эта речь, если только ее можно так назвать, не что иное, как преднамеренный и наглый поклеп против истины, общего блага и существования человечества; это церемонная и напыщенная попытка требовать человеческих жертв в угоду спеси тиранов. Впрочем, это всеобщее избиение человечества – одна из привилегий королей и верный плод их [существования]; ибо, коль скоро природа не признает их, они не признают ее; и, будучи нашим собственным созданием, не признают нас и становятся богами своих создателей. Эта речь обладает одним хорошим качеством в том отношении, что она не рассчитана на обман и мы уже не можем обмануться, даже если бы хотели этого. В ней отражены неприкрытые жестокость и тиранство. Она не оставляет в нас никаких сомнений. Каждая строка убеждает тут же при чтении в том, что нагой невежественный индеец, охотящийся в лесах за добычей, менее дик и жесток, нежели король Британии.

Сэр Джон Дэлримпл, предполагаемый автор плаксивого иезуитского сочинения, обманно названного «Обращением народа Англии к населению Америки», вероятно из пустого предположения, что здешних людей можно устрашить великолепием и самым видом короля, дал в этом произведении (хотя это весьма неумно с его стороны) описание подлинного характера нынешнего короля.

«Но, – говорит автор, – если вы склонны возносить похвалы правительству, на которое мы не жалуемся (имеется в виду [правительство] маркиза Рокингама во время отмены акта о гербовом сборе), то весьма несправедливо с вашей стороны лишать этих [похвал] того государя, только лишь кивок головы которого позволил им что-либо предпринять. Вот высшая степень торизма!

Перед нами идолопоклонство без маски: и тот, кто может спокойно слушать и воспринимать подобные доктрины, лишил себя права на то, чтобы считаться разумным– это изменник рода людского, и к нему следует относиться как к человеку, кто не только потерял свое человеческое достоинство, но сам опустился ниже состояния животного и презренным червем ползает по земле.

Однако то, что говорит и делает король Англии, имеет теперь весьма малое значение; он злостно нарушил все моральные и человеческие обязательства, попрал природу и совесть и своим неизменно присущим ему духом высокомерия и жестокости снискал к себе всеобщую ненависть. Именно теперь в интересах Америки обеспечить себя. Она имеет уже большую и молодую семью и ее обязанность – о ней позаботиться, а не растрачивать ее состояние на поддержку власти, которая стала укором для людей и христиан. Вы, чье дело блюсти нравы нации, какой бы секты или вероисповедания вы ни были, и вы, которые являетесь более непосредственно хранителями общественной свободы, если вы хотите предохранить вашу родную страну от европейской порчи, вы должны втайне желать отделения. Но, оставляя моральную сторону [дела] для личных размышлений, я в своих дальнейших замечаниях ограничусь, главным образом, следующими вопросами.

Во-первых, что в интересах Америки отделиться от Британии.

Во-вторых, какой из планов наиболее легок и осуществим: примирение или независимость с несколькими попутными замечаниями?

В подтверждение первого [тезиса] я бы мог, если бы считал это нужным, привести мнения некоторых наиболее способных и наиболее опытных людей нашего континента, чьи чувства в этом вопросе еще неизвестны широкой публике. Воистину это положение самоочевидно, ибо ни одна нация, [находясь] в состоянии чужеземной зависимости, ограниченная в своей торговле, скованная и стесненная в своей законодательной власти, никогда не сможет достигнуть материального превосходства. Америка не знает еще, что такое изобилие, и хотя прогресс, которого она достигла, не имеет себе равных в истории других народов, тем не менее это только начало по сравнению с тем, к чему она могла бы прийти, если бы имела в своих руках, как ей и подобает, законодательную власть. В настоящее время Англия спесиво жаждет того, что не принесло бы ей добра, даже если бы она и достигла своей цели; континент же колеблется в деле, которое, если пренебречь им, приведет его к окончательной гибели. Благо Англии – не в завоевании Америки, а в торговле с ней, и последняя могла бы успешно продолжаться, если бы эти страны были такими же независимыми друг от друга, как Франция и Испания; ведь по многим товарам ни та, ни другая не могут получить лучшего рынка. Независимость нашей страны от Британии или от любой другой– вот что является сейчас главной и единственной целью, за которую стоит бороться и которая подобно всем другим истинам, открытым в силу необходимости, будет выступать все яснее и тверже с каждым днем.

Во-первых, потому что к этому все равно придут рано или поздно.

Во-вторых, потому что, чем дольше это откладывать, тем сложнее будет осуществить.

Я часто как на публичных встречах, так и в частных беседах забавлялся тем, что отмечал про себя явные ошибки тех, кто говорит, не подумав. Из многих мною слышанных заблуждений, наиболее обычным кажется следующее, а именно: что, если бы этот разрыв произошел через сорок или пятьдесят лет, а не теперь, наш континент был бы скорее способен сбросить с себя эту зависимость. На это я отвечу, что в настоящее время наше военное искусство проистекает из опыта, полученного в последней войне, но через 40–50 лет оно было бы совершенно утрачено. Континент к тому времени не имел бы не только генерала, но даже офицера, и мы или те, кто сменит нас, оказались бы столь же невежественны в воинских делах, как древние индейцы. И если внимательно рассмотреть хотя бы одно только это положение, оно послужит бесспорным доказательством того, что настоящее время предпочтительнее всех других. Довод таков: по окончании последней войны у нас был опыт, но не хватало людей, спустя же сорок – пятьдесят лет у нас будет вдоволь людей, но [людей] без опыта; поэтому надлежащим моментом и должен быть какой-то определенный момент между этими двумя крайностями, в котором бы сохранилось достаточное количество одного и в то же время был достигнут надлежащий рост другого: таким моментом и является настоящее время.

Читатель извинит меня за это отступление, поскольку оно прямо не относится к вопросу, с которого я начал и к которому я возвращаюсь снова следующим своим положением, а именно: если бы дела с Британией уладились и она осталась бы правящей и верховной властью Америки, что, судя по тому, как складываются в настоящее время обстоятельства, совершенно невероятно, мы бы лишились необходимых средств для погашения долгов, какие у нас имеются или могут быть. Стоимость отдаленных земель, которых некоторые провинции тайно лишаются из-за несправедливого расширения границ Канады, оцененная всего по пяти фунтов стерлингов за сотню акров, превосходит двадцать пять миллионов в пенсильванской валюте; а квит-ренты, по одному пенни серебром с акра, достигают двух миллионов ежегодно.

Продажей этих-то земель и можно погасить долг, никого не обременяя, а сохраненные на них квит-ренты будут постоянно уменьшать и со временем и целиком возместят ежегодные расходы правительства. В какой срок выплачивается долг, не имеет существенного значения, лишь бы земли, будучи проданными, использовались для его погашения, исполнение же всего этого континент в настоящее время поручил бы конгрессу как своему доверенному.

Теперь я перехожу ко второму пункту, а именно, какой из двух планов самый легкий и осуществимый – примирение или независимость, с несколькими попутными замечаниями. Не так-то легко переспорить того, кто руководствуется естественным ходом вещей, и на основании этого я даю общий ответ: так как независимость действительно является единственным простым путем и заключена в нас самих, а примирение есть дело крайне запутанное и сложное, в которое непременно встрянет вероломный и вздорный [королевский] двор, то возможно лишь одно решение.

Настоящее положение Америки действительно вызывает тревогу у каждого мыслящего человека. Без закона, без правительства, без всякой иной формы власти кроме той, что дарована из любезности и основана на ней; связанная беспримерной солидарностью чувств, которая, однако, подвержена изменению и которую каждый скрытый враг стремится разрушить. Наше настоящее положение – это законодательство без закона; мудрость без плана; конституция без названия и что самое странное – полная независимость, рвущаяся к зависимости. Случай беспримерный, никогда ранее не существовавший, и кто скажет, каков будет исход? Ничья собственность не обеспечена при нынешнем распущенном состоянии. Разум народа оставлен на произвол судьбы, и, не видя перед собой определенной цели, он преследует [цели], подсказанные воображением или молвой. Нет ничего преступного, не существует такой вещи, как измена, поэтому каждый считает, что волен действовать, как ему заблагорассудится. Тори не осмелились бы выступать столь дерзко, если бы они знали, что за свои действия они поплатились бы жизнью по законам государства. Следовало бы провести линию разграничения между английскими солдатами, взятыми в бою, и жителями Америки, захваченными с оружием в руках. Первые – это пленники, в то время как вторые – изменники. Одни пусть поплатятся свободой, другие головой.

Несмотря на нашу мудрость, в некоторых наших действиях есть явная слабость, поощряющая разногласия. Континентальный пояс слишком слабо стянут; и если не принять мер вовремя, будет слишком поздно сделать что-либо, и мы окажемся в положении, при котором уже станут недостижимы и примирение, и независимость. Король и его никчемные приверженцы заняты своей старой игрой – они раскалывают континент, и среди нас, издателей, хватает таких, кто занят распространением правдоподобной лжи. Изощренное лицемерное письмо, которое появилось несколько месяцев назад в двух нью-йоркских газетах, а также в двух других, служит доказательством того, что есть люди, которым недостает и ума и честности.

Легко прятаться по щелям и углам и болтать о примирении. Но осознают ли такие люди всерьез, как сложна эта задача и какой опасностью он грозит, если континент расколется по этому вопросу? Принимают ли они во внимание все разнообразие групп людей, чьи положение и обстоятельства, как и их собственные, должны быть при этом учтены? Входят ли они в положение пострадавших, уже все потерявших людей, или в состояние солдата, бросившего все ради защиты своей страны? Если их необдуманная умеренность приспособлена лишь к их собственному личному положению и не принимает во внимание [положения] других, ход событий убедит их в том, что «они решают без хозяина».

Верните нас, говорят некоторые, к положению, какое существовало у нас в 1763 г. На это я скажу, что теперь не во власти Британии пойти на это, да она этого и не предложит. Но если бы даже такая возможность существовала и если бы это требование было бы удовлетворено, тогда у меня возникает естественный вопрос: как заставить столь продажный вероломный двор сдержать свои обязательства? Другой парламент и даже этот самый может в будущем забрать назад это обязательство под предлогом того, что оно было насильственно получено или же неразумно даровано; где тогда мы найдем справедливость? Нельзя судиться с народами, пушки – вот адвокаты короны, и не меч правосудия, но меч войны решает тяжбу. Чтобы вернуться к 1763 году, недостаточно восстановить только прежние законы, но необходимо также восстановить наше былое состояние; наши сожженные и разрушенные города [должны быть] вновь отстроены, наши частные убытки – возмещены, наши государственные долги (сделанные для обороны), погашены. В противном случае положение наше будет в миллион раз хуже, нежели в тот завидный период. Если бы такое требование было бы выполнено год назад, оно бы завоевало сердце и душу континента, но теперь уже слишком поздно. «Рубикон перейден».

Кроме того, прибегнуть к оружию просто для того, чтобы силой добиться отмены какого-нибудь финансового закона, кажется противным Божиему закону и так же претит человеческим чувствам, как с оружием в руках принуждать к повиновению этому [закону]. Цель, с обеих сторон, не оправдывает средства, ибо ценность человеческих жизней слишком велика, чтобы губить их ради таких пустяков. Насилие, причиненное и грозящее нам; разрушение нашего имущества вооруженной силой; вторжение в нашу страну с огнем и мечом – вот что дает нам основание с чистой совестью пустить в ход оружие; и в момент, когда этот способ защиты стал необходим, всякое повиновение Британии должно прекратиться, и началом эры независимости Америки должно считать и провозгласить первый мушкетный выстрел, направленный против нее. Эта линия является последовательной. Она не начертана ни капризом, ни честолюбием, но порождена целью.

Закончу свои замечания следующими своевременными и благонамеренными советами: мы должны понять, что есть три разных пути, которыми в будущем можно осуществить независимость, и что один из этих трех рано или поздно сужден Америке; а именно посредством законного волеизъявления народа в конгрессе, посредством военной силы или [выступления] черни. Но не всегда наши солдаты могут оказаться гражданами, а толпа – собранием разумных людей; добродетель, как я уже отмечал, не является ни наследственной, ни вечной. Если независимость будет осуществлена первым путем, то для нас откроются все возможности создать самую благородную, самую чистую конституцию на земле. В нашей власти начать строить мир заново. Со времен Ноя до настоящего времени не было положения, подобно существующему. Рождение нового мира не за горами, и племя, быть может, столь же многочисленное, как население всей Европы, получит свою долю свободы благодаря событиям нескольких месяцев. Мысль эта бросает в трепет и, с этой точки зрения, какими ничтожными, какими смешными выглядят мелкие пустяковые придирки немногих слабых или пристрастных людей, когда их сравниваешь с делом мирового значения.

Если мы пренебрежем нынешним благоприятным, зовущим к действию моментом и независимость будет в дальнейшем осуществлена любыми другими средствами, ответственность за последствия будем нести мы сами или, скорее, те, кто в силу предрассудков и душевной узости обычно противится этим мерам, не изучив и не поразмыслив над ними. Существуют такие доводы в поддержку независимости, о которых людям следовало скорее подумать про себя, чем публично их обсуждать. Мы теперь должны не спорить, будем ли мы независимыми или не будем, но всячески стремиться осуществить эту независимость на прочной, надежной и достойной основе, и нас скорее должно беспокоить то, что к этому еще не преступлено. Каждый день убеждает нас в необходимости [независимости]. Даже тори (если такие существа еще остались среди нас) должны больше всех способствовать этому: подобно тому, как на первых порах устроение [корреспондентских] комитетов ограждало их от народной ярости, так разумная и прочно установленная форма правления будет единственным верным средством их защиты в дальнейшем. Поэтому, если они не обладают достаточной добродетелью, чтобы быть вигами, они должны иметь достаточно благоразумия, чтобы желать независимости.

Короче говоря, независимость является единственной связью, которая нас объединяет и сплачивает. Тогда мы увидим нашу Цель, наш слух будет законно закрыт для всяких происков хитрого и жестокого врага. У нас тогда будет подходящая основа для переговоров с Британией, ибо есть соображения в пользу того, что честолюбие королевского двора будет меньше уязвлено переговорами об условиях мира с Американскими Штатами, чем [переговорами] об условиях примирения с теми, кого Британия именует «мятежными подданными». Это наша медлительность поддерживает в ней надежду на покорение, наше недомыслие только способствует продлению войны. Поскольку мы, не достигнув положительных результатов, приостановили нашу торговлю, чтобы получить облегчение наших тягот, давайте попытаемся теперь пойти другим независимым путем и облегчим их сами, а затем предложим открыть торговлю. Торговые и здравомыслящие круги Англии еще будут с нами, потому что мир и торговля предпочтительнее войны без торговли. Если же это предложение не будет принято, можно будет обратиться к другим дворам.

На этих основах я строю решение вопроса. И поскольку еще не было предложено никакого опровержения идей, содержащихся в прежних изданиях настоящего памфлета, это служит негативным доказательством того, что либо их невозможно опровергнуть, либо партия их сторонников является слишком многочисленной, чтобы ей можно было противостоять. Поэтому вместо того, чтобы с подозрением или сомнением следить друг за другом, пусть каждый из нас протянет своему соседу руку сердечной дружбы и совместно подведет черту, которая подобно акту забвения похоронит все прежние распри. Истребим именования вигов и тори, и пусть среди нас не слышно будет другого [наименования], кроме как добрых граждан, открытых и верных друзей и отважных защитников прав человека и [прав] свободных и независимых Штатов Америки.

 

Американский кризис^[4]

VII

 

К английскому народу

В серьезных жизненных делах бывают периоды, когда пустые обещания – жестоки, а обман равносилен гибели; и в конце концов безразлично, обманывают ли люди самих себя или, по обоюдному согласию, лгут друг другу. Чтобы убедиться, что уже в течение длительного времени Англия находится во власти обмана или ошибки, достаточно взглянуть на то ужасное положение, в котором она неожиданно очутилась; власть эта оказалась столь сильна, что о принятии каких-либо мер для предотвращения постигшего страну несчастья, сама возможность которого и в голову никому не приходила, не позаботились и даже не подумали.

В парламенте считали, что успешное сопротивление всего американского народа, капитуляция Бургоина и война с Францией существуют лишь в мечтах недовольной оппозиции, в [ее] болезненном воображении. Такая возможность всерьез не принималась, и даже простое упоминание о ней вызывало в кабинете смех. Однако веселье это оказалось недолговечным! Все предсказания оправдались, ни одно обещание не было выполнено. Политика, сопровождающаяся непрерывными неудачами, которым нельзя найти никакого оправдания, должна наверняка заключать в сущности своей нечто порочное. А этого вполне достаточно, чтобы вызвать подозрения даже у наиболее легковерных и заставить призадуматься самых твердолобых. На самом деле, или в вашем распоряжении было недостаточно средств, или же вы плохо продумали свои действия; или виной всему плохое исполнение, или же задуманное дело нереально; выражаясь яснее, либо вы бездарны, либо само небо против вас. Иначе почему вы не одержали над нами победу? Кто или что помешало вам? Ведь вы располагали всеми возможностями, каких только могли пожелать, и вам удалось подготовиться так хорошо, как только вы того хотели.

Флот и армия благополучно прибыли в Америку. Удача неизменно сопутствовала вам. Ни одна иностранная держава не вмешивалась, пока не прошел срок, который вы сами назначили для окончательной победы. Оппозиция, как в парламенте, так и вне его, не смогла расстроить ваши планы, замедлить их исполнение или ослабить вашу решимость. Она лишь предсказала вашу судьбу. Планы, предлагаемые министрами, принимались с таким энтузиазмом, словно их единодушно поддерживал весь народ. Все, что было нужно, испрашивалось, а все, что испрашивалось, – предоставлялось.

Вы послали [в Америку] самую большую армию, которую смогли собрать в то время, и обстановка для отправки войск была самая благоприятная. Вы жили тогда в мире со всеми странами, кроме нас; ваш высокий престиж у всех европейских дворов еще не был поколеблен нами. Отвлекая нас разговорами о мирных уполномоченных, вы обманули наше доверие, собрали многочисленную армию и почти внезапно напали на нас. Войск у вас оказалось гораздо больше, чем мы предполагали, а мы смогли выставить против вас лишь небольшую, плохо вооруженную и слабо дисциплинированную армию. Кроме того, она просуществовала недолго и через несколько месяцев после вашего нападения распалась совершенно. Нам предстояло создать правительство, согласовать мероприятия, обучить армию, ввезти или произвести все необходимое. Наша политика отказа от импорта истощила наши запасы, а ваше господство на море нарушало снабжение [извне]. Мы были [никому] неведомым народом, не имели политических связей и не знали о настроениях иностранных держав. Могли ли вы мечтать о более благоприятном для вас стечении обстоятельств? Но теперь все это уже в прошлом, и вы очутились в смешном положении. Ведь такие необыкновенно благоприятные условия никогда не смогут повториться, разве только из глубин океана вдруг поднимется еще один континент.

Если что-либо способно послужить уроком для самонадеянности, так это обстоятельства настоящей войны. Если бы Англия потерпела поражение от руки любой европейской державы, то гордость ее была бы утешена сознанием мощи своих победителей; но в данном случае ее побили те, к кому она всегда питала глубокое презрение; на этот раз ее высокое мнение о себе обернулось против нее самой и еще более усугубило ее позор. Если люди переносят несчастье и страдания, не задумываясь над ними и не стремясь ничего изменить, то они проходят для них совершенно бесследно. Однако, подобно ядам, несчастья могут приносить известную пользу, и есть болезни, от которых нет других лекарств. Англия обнаружила преступную глупость, объявив себя непобедимой; она забыла при этом, что добрую треть своих ресурсов выкачивала из страны, с которой она сейчас вступила в войну. Рука Англии сравнивалась с рукой Всевышнего, а в последнее время Англия вела себя так, словно весь мир существует лишь ей на забаву. Вместо того чтобы быть проводником цивилизации, Англия своей политикой способствовала одичанию человечества. Прикрываясь пустым и бессмысленным лозунгом «защитника веры», Англия, подобно индейцам, объявила войну религии человечества. Зверства англичан в Ост-Индии никогда не будут забыты! Знаменательно, что продукт, привезенный из этой несчастной страны, разжег в Америке пожар войны за отмщение разрушителям. Цепь тянется дальше, и притом с каким-то загадочным сходством как в преступлении, так и в наказании. Последнее вытекает из первого, [и] время и судьба [еще] послужат тому прекрасной иллюстрацией.

При отсутствии информации неведение становится законным оправданием, поэтому хочется верить, что английский народ поощряет жестокость не сознательно, а по недоразумению. Живя на острове, окруженном морем, англичане не знают ужасов войны и не представляют себе поведение своих собственных армий. Они не видят, а значит, и не чувствуют. Они говорят то, что слышат, и верят в это, и, привыкнув только к своим собственным источникам новостей, они получают эти новости уже очищенными от какого бы то ни было упоминания о зверствах и приноровленными ко вкусу нации благодаря стараниям London Gazette. Англичан заставляют верить, что их генералы и солдаты не похожи на генералов и солдат других армий, что их нельзя назвать ни грубыми, ни жестокими, поэтому люди считают их такими, какими им хотелось бы их видеть. Они стыдятся думать о них Иначе и поддерживают свою уверенность ради самоуспокоения. Было время, когда и я находился под влиянием этих предрассудков и рассуждал на основе тех же заблуждений; жизнь и горький, мучительный опыт открыли мне глаза. Я не знаю, как вели себя английские войска прежде, но мне хорошо известно, как они ведут себя сейчас. Их поведение отличается низостью, жестокостью, высокомерием и распутством. Такое поведение английских войск уже само по себе можно считать достаточно веской причиной для отделения американского народа от Англии.

Сфера политики в Англии гораздо обширнее, чем сфера информации. Люди имеют право на собственное суждение, и хотя они не в состоянии опровергнуть сведения в London Gazette, все же они вольны иметь о них любое мнение. Но несчастье состоит в том, что в отношении Америки господствует всеобщее невежество. Кабинет и меньшинство ошибались оба: кабинет с самого начала, а меньшинство только в последнее время. Правильная политика требует, чтобы [нужное] мероприятие проводилось в нужное время. Ошибка в том или другом губит все дело в целом. Так, кабинет отклонил планы, предлагаемые меньшинством, в тот момент, когда их можно было осуществить, и решил поддержать их только тогда, когда они уже стали нереальными. Сначала кабинет осуществлял неправильные мероприятия, а потом момент для них оказался неподходящим, и в конце концов все замкнулось в заколдованном кругу.

Я вступил на американскую землю за несколько месяцев до начала военных действий. В то время народ был настроен так, что его можно было вести на веревке и управлять с помощью дудки. Правда, уже тогда американцы были зорки и проницательны в своих подозрениях, однако твердо стояли за союз с Англией, и всякие разговоры, направленные против этого, считали предательством. Они уважали английский народ, хотя и были недовольны его правительством. Их недовольство не перерастало в возмущение, и они всецело стояли за примирение. Я сам всегда был невысокого мнения об английском кабинете и все-таки не предполагал, что он прибегнет к мерам столь крайним и жестоким, как военные действия. Но еще больше я был поражен тем, что народ Англии поддержал свое правительство в этом безумном начинании. Возникший спор казался мне своего рода судебной тяжбой, в которой стороны придут к [определенному] решению либо пойдут на мировую. О независимости или войне я даже и не думал. Весь мир не убедил бы меня тогда, что я стану солдатом или писателем. Если имелись у меня какие-то способности к тому и другому, то они были глубоко скрыты и, возможно, так бы и остались неизвестны, если бы нужда эпохи не извлекла их на свет и не пустила в ход. Я имел свои жизненные планы и, считая себя счастливым, желал счастья всем. Но когда вокруг меня, в стране, на землю которой я только что вступил, вспыхнул пожар, настал час действовать. Пришло время действовать каждому. Тем, кто жил в Америке, было что защищать; тем, которые только что приехали, было на что надеяться; призыв был равно обращен ко всем, у всех была одна забота. Ведь в стране, где все в свое время были пришельцами, разница в несколько лет проживания вовсе не означала разницы в правах.

Когда начались военные действия, у американцев возникли новые подозрения, в свое время разделявшиеся немногими, но, как показало будущее, оказавшиеся вполне обоснованными. Я имею в виду «тайное и твердое намерение британского кабинета во что бы то ни стало присоединить Америку к английской короне в качестве завоеванной страны». Если признать это главной целью английского правительства, то общая линия поведения кабинета, при всей своей исходной ошибочности и губительных последствиях, тем не менее едина и последовательна в [отдельных] своих частях. Это [предположение] применимо в каждом отдельном случае и разрешает любое недоумение. Но если поставить на его место сбор налогов или что-либо другое, то цель и средства оказываются крайне несоразмерными. Только вся земля и богатство страны в целом могут служить эквивалентом для миллионов, израсходованных кабинетом. Никакие поборы с американцев не окупят их. Ведь чтобы покрыть израсходованные суммы и проценты на них, не хватит и двадцати лет при годовом доходе в 2 млн. фунтов стерлингов.

Ни на минуту не сомневаясь в своей победе, кабинет не делал никаких попыток мирно урегулировать конфликт. Напротив, исходя из этого убеждения, все делалось для того, чтобы вынудить американцев подняться на всеобщее восстание, а затем, раздавив их силой оружия, пожать богатый урожай в виде всеобщей конфискации и навсегда заставить их замолчать. При английском дворе расплодилось так много прихлебателей, что стало не хватать средств на их содержание. Богатства Ост-Индии уже истощились, а расточительность правительства требовала открытия новых источников [дохода], и таким источником могла явиться только побежденная и конфискованная Америка. Другого пути у них не было. Все прочие каналы иссякли, а мотовство, подобно горькому пьянице, требовало все новых и новых возлияний.

Если английские министры не согласны признать, что таковы были их замыслы, то пусть признаются, к чему же все-таки они стремились. Ибо или они обманули нас, сделав вид, что домогаются собственности, которую они и не собирались присвоить, или же вас, истратив баснословную сумму на неосуществимое дело. Я уже говорил, что налоги не стоили того, чтобы сражаться за них с оружием в руках. И любое формальное подчинение, на которое могла бы пойти [в этом вопросе] Америка, оказалось бы просто смешным по сравнению со столь тяжкими затратами. Поэтому вероятнее всего, что в конце концов правительству придется искать оправдание своей политике в своем вероломстве и открыто заявить, что с самого начала оно замышляло захват Америки. Тогда английскому народу неплохо было бы поразмыслить над тем, какую пользу принес бы ему успех [этого дела].

По общему мнению, лишь в редких случаях победы окупают затраченные на них средства, поэтому люди знают, что война не может служить средством обогащения. Если какая-либо страна подверглась нападению и вторжению врага, и на карту поставлено само ее существование, то народ должен подняться на свою защиту и спасение, но со всех других точек зрения и по любым другим причинам война позорна и отвратительна. Однако вер­немся к обсуждаемому вопросу.

Предполагается, что, завоевывая новые территории, страна-победительница расширяет свою торговлю и свое господство. Но ни то, ни другое не могло быть ни целью, ни следствием настоящей войны. Прежде вы наслаждались всей полнотой торговли и победа не только бы не увеличила ее объем, а наоборот, уменьшила бы его; ведь война привела бы к сокращению числа и богатства жителей.

Вы господствовали в Америке так, как вы обычно это делаете, и не имели оснований жаловаться на нее за нарушение взаимных обязательств или за посягательство на установившиеся обычаи – торговые, политические или территориальные. К началу военных действий и страна и торговля принадлежали вам таким же образом и в той же форме, что и сто лет назад. История знает случаи, когда государства прибегали к захватническим войнам с целью ослабить своих конкурентов или, по крайней мере, уравнять с ними свои силы. Но и это не могло входить в ваши планы. Здесь [в Америке] не притязали ни на какой международный авторитет, у вас [даже] не было подозрений на этот счет, мы же не признавали за собой такого авторитета и не мечтали о нем. Что же в таком случае заставило вас начать войну? И к чему могла привести эта авантюра? В случае победы вы приобрели бы то, что уже имели, но в гораздо худшем состоянии, в случае поражения вы, затратив огромные средства, потеряли бы то, что смогли бы сохранить, не тратя ни фартинга.

Так же как ссоры невыгодны для деловых людей, так и войны не могут отвечать интересам торгующего государства. Государство, развязывающее войну против страны, с которой оно поддерживает торговые отношения, напоминает лавочника, натравливающего бульдога на входящего к нему покупателя. Безумство подобного поступка понятно всякому, у кого есть хоть капля здравого смысла, и это в полной мере приложимо и в первом случае. Народам, занимающимся пиратством, войны могут приносить определенные выгоды, так как они не ведут торговли, не имеют товаров, и им нечего терять. Другое дело Англия: ведь помимо прекращения торговли на время войны, она рискует потерять гораздо больше своей собственности, чем захватить чужой. Выступая в парламенте, некоторые английские министры делали попытку оправдать размеры потерь ссылкой на размеры ее торговли. Поистине жалкая попытка! Ведь именно это должно было служить доводом в пользу того, чтобы самой не начинать войну. Американское побережье контролирует вест-индскую торговлю почти столь же эффективно, как африканское побережье – торговлю через [Гибралтарский] пролив. Отсюда вывод – Англия может торговать с Вест-Индией только в том случае, если Америка не будет чинить ей препятствий, подобно тому как во втором случае торговля невозможна для нее без прохода через Средиземное море.

Не оставляет сомнений то, что с коммерческой точки зрения война совершенно не отвечает интересам английского народа, поэтому мне, как и любому здравомыслящему человеку, непонятно, почему англичане уже так долго поддерживают ее, не считаясь ни с самоочевиднейшей истиной, ни с национальными интересами. Меня могут обвинить в том, что, живя в Америке, я пишу это из корысти. На это я отвечаю, что мои принципы всеобщи. Мне дорог весь мир, а не какая-то часть его, и если моя точка зрения верна, то неважно, от кого и откуда она исходит. Воззвание ваших [мирных] уполномоченных мы поместили в своих газетах, и я не сомневаюсь, что настоящее сочинение найдет место в ваших [газетах]. Справедливость требует оказывать услугу за услугу.

Заканчивая эту часть своего обращения, мне хочется упомянуть еще об одном обстоятельстве, относительно которого, по-моему, у английского народа существует неправильное представление. После этого я перейду к другим вопросам.

В мире существует такая идея, как идея национальной чести, и ложное понимание ее часто служит причиной войны. В христианском и философском смысле человечество все еще находится на стадии индивидуальной цивилизации и как совокупность наций сохраняет всю свою природную грубость. [В этих условиях] мир на основе договора есть лишь прекращение насилия вместо исправления [самих] нравов. Это лишь замена недостающего принципа, который будет отсутствовать до тех пор, пока идея национальной чести не будет правильно понята. Каждый человек в отдельности считает себя христианином, а нацию в целом можно сравнить с язычниками, римлянами и т. д. Напомню вам заявление, сделанное в Палате общин покойным адмиралом Сондерсом, и притом в мирное время: «Даже если мы превратим Мадрид в пепелище, это не искупит вины испанцев, укравших рулевое колесо с английского корвета». Не говоря о том, что это заявление не обнаруживает ни христианских чувств, ни высоких моральных принципов его автора, оно лишено даже простой благопристойности. Разве приличествует нации говорить таким языком? В частной жизни мы называем такую речь скандальной, и высокий ранг не может ничего изменить в ее оценке. По-моему, чрезвычайно легко определить, что следует понимать под честью нации: лучшие черты отдельного человека должны в то же время быть и лучшими чертами целой нации, и всякий раз, когда характер последней оказывается ниже первого, подлинное величие [нации] умаляется.

Свои рассуждения о чести нации я привел с целью приложить их к Великобритании. В ее представлен

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: