I. Ориентировочная хронология Перна 1 глава

Энн Маккефри

Барабаны Перна

(Всадники Перна — 6)

(Арфистка Менолли — 3)

 

Глава 1

 

Пьемура разбудил громовой рокот огромных барабанов, откликнувшихся на послание с запада. За все пять лет пребывания в Цехе арфистов он так и не привык к этому оглушительному грохоту, от которого начинала вибрировать каждая косточка. «Может быть, бей барабаны каждое утро или всегда в одинаковом ритме, — переворачиваясь на другой бок, подумал он, — мне и удалось бы настолько притерпеться к ним, чтобы не просыпаться. Да нет, навряд ли». Сон у Пьемура был чуткий — сказывалось детство, когда он был пастушонком и по ночам приходилось держать ухо востро, чтобы укараулить стадо. Эта способность очень помогала ему и здесь, в Цехе: товарищам по спальне никогда не удавалось застать его врасплох, чтобы устроить какую-нибудь каверзу. Часто, просыпаясь ночью, он видел, как прибывал в Цех на драконе какой-нибудь поздний гость, пожелавший остаться невидимым для посторонних глаз, или становился свидетелем появлений и исчезновений самого мастера Робинтона, который, вне всякого сомнения, был одним из самых влиятельных людей Перна, почти таким же известным, как Ф'лар и Лесса, Предводители Вейра Бенден. Порой, теплой летней ночью, когда ставни главного корпуса бывали открыты, а мастера и подмастерья, уверенные, что школяры спокойно спят, предавались беседе, ночной ветерок доносил до его ушей в высшей степени захватывающие новости. Он был мал да удал и старался не зевать, чтобы всегда быть в курсе всех дел, и умение незаметно слушать его частенько в этом выручало. Мальчик ворочался в постели, пытаясь снова уснуть, а в голове у него эхом отдавалась барабанная дробь. Послание передал арфист холда Иста — Пьемур разобрал его опознавательный знак. Остальное он уловил лишь в общих чертах — что-то насчет корабля. Может быть, стоит выучить барабанную азбуку? Правда, сейчас, когда все больше и больше людей обзаводятся файрами, которые могут в мгновение ока доставить послание в любую точку Перна, барабанные сообщения стали поступать реже, Когда же ему удастся заполучить яйцо огненной ящерицы? Менолли обещала не забыть его, когда Красотка произведет на свет потомство. Очень мило с ее стороны, но Пьемур вполне отдавал себе отчет, что Менолли навряд ли представится возможность распределить яйца по собственному желанию. Главный арфист наверняка захочет оделить ими нужных людей, и Пьемур его не винит: дела Цеха прежде всего. И же в один прекрасный день у него тоже будет свой файр — королева или как минимум бронзовый!

Скрестив руки за головой, мальчуган размечтался. Благодаря тому, что он ежедневно помогал Менолли кормить ее стаю, ему удалось многое узнать о повадках файров. Гораздо больше, чем иным владельцам файров — тем самым, которые Обороты подряд упрямо твердили: файры — не что иное, как пустые выдумки, ребячьи сны. И так было до тех пор, пока Ф'нор, всадник бронзового Канта, не запечатлел на побережье Южного материка маленькую королеву. Потом на другой стороне Перна Менолли спасла от необычно высокого прилива, которыми был отмечен тот Оборот, целую кладку огненной ящерицы. Теперь-то уже каждый мечтает о собственном файре и признает, что они маленькие родичи огромных драконов Перна.

Пьемур боязливо поежился — вчера над Форт холдом падали Нити. В это время школяры как раз репетировали новое сочинение мастера Домиса о том, как всадники искали Лессу, и как она стала Госпожой Вейра перед новым Прохождением Алой Звезды. Но Пьемур никак не мог сосредоточиться: его мысли были заняты серебристыми Нитями, летящими с небес Перна на неприступный, наглухо запертый Цех арфистов. Как всегда во время Падения, ему представлялись стройные шеренги боевых драконов, чье огненное дыхание испепеляло Нити, прежде чем они успевали упасть с неба и с неимоверной прожорливостью наброситься на что-то живое или зарыться в землю, чтобы там размножаться. Одна мысль о коварном враге бросала Пьемура в дрожь.

А ведь Менолли прежде, чем мастер Робинтон открыл ее талант к сочинению песен, жила в пещере одна-одинешенька, заботясь о девяти файрах из спасенной кладки, которых она запечатлела. «Если бы только я не был привязан к Цеху, — вздыхая, думал Пьемур, — если бы мог порыскать по берегу, отыскать свою кладку…» Конечно, он всего лишь ученик, и ему пришлось бы отдать все яйца Главному мастеру Цеха, но мастер Робинтон наверняка позволил бы ему оставить одно себе, найди он целую кладку.

Внезапно со двора донесся пронзительный крик файра, мальчик испуганно подскочил. Прямоугольный двор Цеха арфистов уже золотили лучи солнца. Неужели он незаметно уснул? Если Крепыш так вопит, значит, кормление вот-вот начнется… Пьемур торопливо оделся и, прихватив башмаки, сбежал вниз по лестнице. Он выскочил во двор как раз в тот миг, когда проголодавшийся Крепыш испустил второй, еще более нетерпеливый вопль.

Мальчик с облегчением увидел, что Камо еще только выходит из кухни, прижимая к себе миску с обрезками мяса. Значит, он поспел вовремя! Пьемур сунул ноги в башмаки и, не теряя времени на возню со шнурками, припустил через двор, краем глаза заметив, что на ступеньках главного корпуса появилась Менолли. Подлетевшие Крепыш, Лентяй и Кривляка закружились у него над головой, подгоняя его требовательными криками. Пьемур поднял голову, ища взглядом Красотку. Менолли как-то сказала ему, что королева, входя в брачную пору, становится еще ярче, еще золотистее, чем обычно. Ящерица как раз кружилась, опускаясь Менолли на плечо, но цвет у нее был такой же, как всегда.

— Камо кормит милашек? — дурачок сиял улыбкой, встречая подходящих арфистов. — Камо кормит милашек! — привычно откликнулись Менолли с Пьемуром и, с усмешкой переглянувшись, потянулись за кусочками мяса.

Крепыш с Кривлякой заняли свои излюбленные места на плечах у Пьемура, а Лентяй с неожиданной силой вцепился в левую руку. Когда файры занялись едой, Пьемур покосился на Менолли — интересно, слышала ли она сообщение, пришедшее по барабанной связи? Сегодня утром вид у девушки был совсем не заспанный и в то же время какой-то отрешенный. Кто знает — возможно, она просто-напросто обдумывает новую песню, но сочинение музыки — отнюдь не единственная ее обязанность в Цехе арфистов. Пока они кормили файров, Цех начал постепенно просыпаться: кухонная прислуга, подгоняемая Сильвиной и Альбуной, принялась за приготовление завтрака, из спален старших и младших школяров послышались шум и крики, ставни в комнатах подмастерьев открылись, впуская внутрь свежий утренний воздух. Как только файры, насытившись, взлетели, чтобы поразмять крылья, Пьемур, Менолли и Камо отправились каждый по своим делам: Камо, получив от Менолли обычный толчок в спину, покорно потрусил на кухню, а она сама вместе с Пьемуром поднялась по главной лестнице в столовую.

Первым уроком у Пьемура был хор — в эту пору школяры, как всегда, репетировали выступление для Весеннего праздника у лорда Гроха. В этот Оборот сотрудничество мастера Домиса с Менолли принесло прекрасные плоды: он сочинил на редкость мелодичную балладу о Лессе и ее золотой королеве Рамоте.

Пьемуру предстояло петь партию Лессы, и на этот раз он не возражал против исполнения женской роли. Вот и нынче утром он с нетерпением ожидал момента, когда хор закончит вступление перед его первым соло. Наконец долгожданный миг настал, он открыл рот… и, к собственному изумлению, не смог издать ни звука.

— Не спи, Пьемур, — недовольно произнес мастер Домис, постукивая палочкой по пюпитру. — Повторим с такта, предшествующего соло, — обратился он к хору, — если, конечно, наш солист готов. Обычно Пьемур пропускал колкости Домиса мимо ушей, но сегодня, захваченный врасплох, он покраснел от неожиданности. Мальчик вдохнул, стиснув зубы, тихонько промычал вместе с хором последние такты вступления. Горло, вроде, не болит — непохоже, чтобы у него начиналась простуда.

Хор снова подвел его к началу арии, и Пьемур открыл рот. Раздался звук, который метался из одной октавы в другую и совершенно не соответствовал тому, что было написано в клавире.

В зале повисла ошеломленная тишина. Мастер Домис хмуро уставился на Пьемура, который весь похолодел от тягостных предчувствий.

— Пьемур!

— Слушаю, мой господин.

— Спой до-мажорную гамму.

Пьемур повиновался и, хотя он отчаянно напрягал диафрагму, на четвертой ноте голос снова сорвался. Мастер Домис отложил палочку и воззрился на Пьемура. Если на обычно непроницаемом лице мастера композиции и можно было прочитать какое-то выражение, то больше всего оно походило на сочувствие, к которому примешивалась изрядная доля раздражения.

— Тебе, Пьемур придется зайти к мастеру Шоганару. Скажи, Тильгин, ты начал готовить партию?

— Я, мой господин? Я едва успел ее просмотреть… один, без Пьемура… — не дослушав лепет перепуганного школяра, Пьемур медленно, едва передвигая враз ослабевшие ноги, вышел из хорового класса и побрел через двор к обители мастера Шоганара.

Он старался не слушать заискивающий голос Тильгина. Охватившее его презрение помогло на время преодолеть леденящий душу страх. Никогда Тильгину не видать такого голоса, какой был у него! Неужели… был? Может быть, он все-таки простыл? На всякий случай Пьемур кашлянул, но он и без того знал: и с горлом, и с легкими все в полном порядке. Мальчик плелся к мастеру Шоганару, заранее зная приговор и все же из последних сил надеясь, что ничего страшного не случилось, что все скоро пройдет, и его дискант продержится хотя бы до праздника, — уж больно ему хотелось исполнить партию Лессы в сочинении мастера Домиса. Поднявшись по лестнице, он задержался на пороге, ожидая, когда глаза привыкнут к царящему внутри полумраку.

Мастер Шоганар только что встал и откушал. Пьемуру были до мелочей знакомы все привычки наставника. Он сидел в своей излюбленной позе, облокотясь на огромный стол, — массивная голова покоится на ладони, другая рука упала на монументальное бедро.

— Что ж, юный Пьемур, это случилось раньше, чем мы ожидали, — произнес мастер совсем негромко, но его голос заполнил все помещение. — Все равно, рано или поздно, это неизбежно должно было произойти. — Нотка сочувствия окрасила густой сочный бас мастера. Широким взмахом руки он отмел звуки, доносящиеся из хорового класса. — Тильгину никогда не сравниться с тобой.

— Что же мне теперь делать без голоса, мой господин? Ведь это единственное, что у меня было…

Мастер Шоганар одарил его таким презрительным взглядом, что Пьемур мгновенно осекся.

— Единственное, что у тебя было? Возможно, любезный Пьемур, но ни в коем случае не единственное, что у тебя есть! Или ты зря проходил у меня в учениках целых пять Оборотов! Да ты должен знать об искусстве вокала больше, чем любой подмастерье в Цехе!

— Но кто захочет у меня учиться? — воскликнул Пьемур, окидывая сокрушенным взглядом свою тощую мальчишескую фигуру, и голос его предательски дрогнул. — Да и как бы я смог учить, если у меня нет голоса, чтобы показывать?

— Все это так, но огорчительные перемены, постигшие твой голос, предвещают иные изменения, которые со временем с лихвой возместят теперешний ущерб. — Мастер Шоганар сделал жест рукой, как бы отбрасывая последний довод, и, прищурясь, в упор взглянул на Пьемура. — То, что с тобой приключилось, не застало меня, — он ткнул себя толстым пальцем в мощную грудь, — врасплох. — С губ его слетел протяжный вздох. — Никто не может сомневаться или отрицать, что в твоем лице я встретил самого проказливого и плутоватого, самого ленивого, самого дерзкого и нахального из сотен учеников, которых мне ценою изнурительных усилий приходилось доводить до мало-мальски приемлемого уровня. Но, несмотря на все это, тебе удалось достичь кое-какого успеха. Хотя ты мог бы достичь гораздо большего. — Мастер Шоганар выдержал эффектную паузу. — И все же, я считаю, что это уже слишком, хотя и совершенно в твоем репертуаре: потерять голос, так и не исполнив последнего детища мастера Домиса! Несомненно, его лучшего творения, написанного с прицелом на твой голос! Не смей кукситься в моем присутствии, юноша! — Рык мастера Шоганара вывел Пьемура из жалостных размышлений. — Юноша! — Вот в чем весь секрет. Ты превращаешься в юношу. А юноши должны заниматься соответствующими их возрасту делами.

— Какими? — в это единственное слово Пьемур вложил всю свою тоску и отчаяние.

— А вот об этом, юноша, тебе сообщит Главный арфист! — Толстый палец мастера Шоганара сначала уперся в Пьемура, потом указал на фасад здания, куда выходили окна мастера Робинтона.

Пьемур постарался обуздать надежду, которая, едва зародившись, сразу начала пускать ростки в его сердце. И все же он знал: мастер Шоганар никогда не стал бы его обманывать, а тем более, внушать напрасные надежды.

Они оба недовольно поморщились, услышав, как Тильгин допустил ошибку, читая клавир с листа. Незаметно покосившись на мастера, Пьемур прочитал на его лице страдание.

— На твоем месте, юный Пьемур, я бы держался от Домиса как можно дальше.

Несмотря на все расстройство, мальчик не мог удержаться от улыбки: ведь мастер Домис и правда, чего доброго, подумает, что Пьемур решил омрачить его торжество столь несвоевременной сменой голоса.

Шоганар тяжело вздохнул.

— Очень жаль, Пьемур, что ты не смог чуть-чуть подождать. С Тильгином придется столько биться, чтобы он сумел выступить пристойно. Ладно, хватит, не желаю больше ничего слушать! — Он наставил на мальчугана палец. — Катись отсюда!

Пьемур покорно поплелся к двери, но, сделав несколько шагов, оторопело остановился и резко повернулся к учителю.

— Вы имеете в виду сейчас, мой господин, или…

— Сейчас, мой господин? Разумеется, сейчас, а не завтра и не после дождичка в четверг. — Сейчас… и навсегда? — запинаясь, выдавил Пьемур.

Теперь, когда он больше не может петь, мастер Шоганар возьмет себе нового ученика, который будет выполнять для него все те услуги и поручения, которые все эти Обороты были его, Пьемура, обязанностью. И дело не только в том, что Пьемур не хотел расставаться с этой привилегией, — ему было искренне жаль лишиться тесного общения с мастером, которое так много ему давало. Он привязался к Шоганару, и все услуги, которые он оказывал наставнику, диктовались именно привязанностью, а не чувством долга. А больше всего его покоряли своеобразный юмор и цветистая речь мастера, и он безропотно сносил все поддразнивания, взбучки и нравоучения от этого человека, которого ему, несмотря на все уловки и ухищрения, так ни разу и не удалось провести. — Сейчас — определенно, — в выразительном голосе Шоганара послышался рокот сожаления, несколько облегчивший Пьемуру горечь потери, — но, разумеется, не навсегда, — уже более сухо закончил мастер, и в его тоне Пьемуру послышалось легкое раздражение: разве можно насовсем избавиться от этого несносного юнца? — Как нам избежать встреч, если все мы ограничены стенами Цеха арфистов?

Хотя Пьемуру, как никому другому, было известно, что мастер редко покидает свой кабинет, он почувствовал смутное облегчение. Мальчик сделал несколько нерешительных шагов к Шоганару.

— Сегодня после обеда у вас наверняка будут какие-нибудь поручения?

— Я не уверен, что ты окажешься под рукой, — невыразительным голосом ответил Шоганар, при этом лицо его оставалось непроницаемым.

— Но кто же поможет вам, мой господин? — голос Пьемура снова сорвался. — Я ведь знаю: после обеда вы всегда бываете заняты…

— Если тебя интересует, — глаза Шоганара насмешливо прищурились, — собираюсь ли я взять на твое место Тильгина… Разумеется, мне придется отдать немало времени и труда развитию его голоса и музыкального слуха, но чтобы он все время здесь шнырял… Нет уж, благодарю покорно! — толстые пальцы недовольно пошевелились. — А теперь ступай. Выбор твоего преемника потребует от меня длительных размышлений. Заметь, в моем распоряжении сотни весьма достойных пареньков, которые, я в этом нисколько не сомневаюсь, способны удовлетворить моим скромным требованиям…

От обиды у Пьемура перехватило дыхание, но внезапно он заметил, как дрогнули выразительные брови мастера и понял: старику расставание далось не так уж легко.

— Я тоже не сомневаюсь, — Пьемур отвернулся и хотел закончить разговор на этой беззаботной ноте, но не смог… Ну пусть бы мастер Шоганар в самый последний разочек…

— Ступай, сын мой. Ты ведь знаешь, где меня найти, если вдруг возникнет такая необходимость.

На этот раз прощание было окончательным: мастер склонил голову на согнутую руку и смежил веки, изображая крайнюю степень утомления. Пьемур поспешно вышел и зажмурился от солнца, показавшегося нестерпимо ярким после сумрака зала. Постоял на нижней ступеньке, медля сделать последний шаг, который положит конец его общению с мастером. В горле застрял комок, не имеющий никакого отношения к тому, что происходило с его голосом. Он попытался проглотить его, но противное ощущение осталось. Мальчик потер глаза, и пальцы его увлажнились Так он и стоял, сжав кулаки, стараясь не зареветь в голос. Кажется, мастер Робинтон хотел познакомить его с новыми обязанностями… Значит, мастера уже обсуждали, как с ним быть, когда у него начнет ломаться голос. И можно не бояться, что его вышвырнут из Цеха и отошлют обратно к отцу-скотоводу и опостылевшей пастушеской жизни только потому, что он лишился своего знаменитого дисканта. По отзывам Тальмора, играть на арфе и гитаре ему можно позволить только в том случае, если его аккомпанемент будет заглушен громким пением или звуками других инструментов. Свирели и барабаны, которые он изготовлял у мастера Джеринта, были не более чем сносны и никогда не удостаивались клейма, дающего право продавать их на ярмарке. Ноты он мог копировать довольно аккуратно, когда у него бывало на то настроение, но всегда находилось столько куда более интересных занятий, чем корпение над старыми Летописями, которые другой переписчик мог скопировать гораздо точнее и вдвойне быстрее. И все же под давлением обстоятельств Пьемур не особенно возражал бы против копирования, если бы ему разрешили делать свои добавления. Но это категорически запрещалось, тем более, что мастер Арнор вечно заглядывал через плечо и бубнил про напрасную трату чернил и пергамента.

Пьемур глубоко вздохнул. Нет, все же пение — это единственное, в чем он силен, и именно оно ему теперь заказано. Неужто навсегда? Нет, не может быть! Он даже растопырил пальцы, как бы защищаясь от столь мрачной перспективы, а потом крепко сжал их в кулак. Как замечательно он мог бы петь: ведь он так многому научился у мастера Шоганара, знал столько всяких тонкостей — и о звукоизвлечении, и о фразировке, и об интерпретации, и все это может оказаться впустую, если у него не окажется голоса. И если такое случится, петь он не станет — ни за что! Он слишком дорожит своей репутацией. Уж лучше он вообще никогда рта не откроет…

Тильгин снова сфальшивил. Пьемур злорадно усмехнулся, слушая, как тот повторяет фразу. Они еще не раз вспомнят Пьемура! Он может спеть любое сочинение прямо с листа, даже если его сочинил Домис, и при этом не пропустить ни единого акцента, ни единого вычурного украшения, которым Домис обожал перегружать дискантовые партии. Да, в хоре Пьемура будет очень не хватать!

Эта мысль прибавила ему сил и, одолев, наконец, последнюю ступеньку, он шагнул на мощеный камнем двор. Засунув большие пальцы за ремень, он медленно побрел к главному входу в здание цеха арфистов. Пьемур тут же одернул себя: где это видано, чтобы ничтожный школяр, только что потерявший свое привилегированное положение, плелся нога за ногу, когда его посылают к Главному арфисту Перна! Он прищурился, глядя на греющихся на крыше файров, и не обнаружил среди них бронзового Заира мастера Робинтона. Значит, Главный арфист еще не вставал. Тут Пьемур припомнил, что ночью слышал во дворе его звучный баритон и шум драконьих крыльев. В последнее время мастер Робинтон проводит больше времени вдали от своего Цеха, чем в его стенах.

— Пьемур!

Мальчик вздрогнул и поднял голову. На верхней ступеньке главного корпуса стояла Менолли. Голос ее звучал как никогда мягко и, взглянув на девушку, Пьемур понял: она уже знает.

— Я услышала твое пение, и сразу все поняла, — пояснила она тем же ласковым тоном, который бесил Пьемура и в то же время действовал успокаивающе. Из всех обитателей Цеха арфистов Менолли, как никто, должна его понимать. Уж она-то знает, что чувствует человек, утративший возможность творить музыку. — Это Тильгин поет?

— Да, и, как всегда, во всем виноват я, — сокрушенно проговорил Пьемур.

— Ты? — с веселым недоумением уставилась на него Менолли.

— Ну что мне было выбрать другое время для того, чтобы потерять голос?

— Действительно, что? Ничуть не сомневаюсь, что ты сделал это нарочно, чтобы насолить Домису! — широко улыбнулась Менолли. Им обоим частенько доставалось от взбалмошного мастера.

Пьемур поднялся на верхнюю ступеньку и испытал еще одно потрясение: поистине нынешнее утро — утро сюрпризов! Его глаза оказались почти вровень с глазами Менолли, а она довольно рослая для девушки! Менолли взъерошила ему волосы и засмеялась, когда он с возмущением оттолкнул ее руку.

— Пойдем, тебя ожидает мастер Робинтон.

— Зачем? Куда меня отправят — ты случайно не знаешь?

— Так я тебе и сказала, хитрюга! — поддразнила его девушка, широко шагая на длинных ногах, так что ему пришлось бежать вприпрыжку, чтобы не отставать.

— Так нечестно, Менолли!

— Неужели? — девушку явно забавляло его беспокойство. — Тебе осталось ждать совсем недолго. Могу сказать одно: если Домис недоволен, что у тебя ломается голос, то мастер Робинтон, напротив, рад.

— Ну, Менолли, намекни хоть одним словечком. Что тебе стоит? Ведь ты мне тоже кое-чем обязана!

— Вот как? — Менолли явно наслаждалась своим преимуществом.

— Вот так! И ты сама это отлично знаешь. Так почему бы тебе не оказать мне ответную услугу? — разозлился Пьемур. Ну зачем она именно сегодня такая вредная!

— Не понимаю, почему ты просишь меня об услуге? Немножко терпения и ты сам все узнаешь. — Они поднялись на второй этаж и пошли по коридору к кабинету Главного арфиста — Тебе, дружок, надо бы поучиться терпению!

Пьемур даже остановился от возмущения.

— Пойдем, пойдем, — махнув рукой, засмеялась девушка. — Ведь ты уже не маленький, чтобы выпытывать новости. И потом, разве не ты учил меня, что не годится заставлять мастера ждать?

— Просто я уже устал от сюрпризов, — надувшись, сказал мальчик, догнав ее у самой двери.

Главный арфист Перна сидел за письменным столом; его седеющие волосы серебрились в лучах струящегося в окно солнца. Перед ним стоял поднос с завтраком, но Робинтон, не обращая внимания на остывающий кла, угощал кусочками мяса цепляющегося за его левую руку файра.

— Обжора! Ненасытная утроба! Да поосторожнее ты — оцарапаешь мне руку! Я и так пичкаю тебя без перерыва. Заир, имей же совесть! Видишь, я не прикоснулся к своему завтраку — спешил тебя накормить. Доброе утро, Пьемур. У тебя большой опыт в обращении с файрами. Займись пока Заиром, чтобы я тоже смог перекусить! — он бросил на мальчика умоляющий взгляд.

Пьемур обогнул длинный стол и, схватив несколько кусочков мяса, помахал ими перед носом Заира.

— Так-то лучше! — воскликнул мастер Робинтон, отхлебнув большой глоток кла.

Поглощенный своим делом, Пьемур сначала и не заметил, что Главный арфист, отдавая должное завтраку, в то же время не спускает с него внимательных глаз. Наконец, поймав пристальный взгляд мастера, мальчик всмотрелся в его лицо, но оно было непроницаемо — глаза чуть припухли от сна, морщинки, сбегающие от подвижного рта, выдают скорее возраст и накопившуюся усталость, нежели недовольство.

— Мне будет не хватать твоего юного голоса, — проговорил Главный арфист, слегка выделяя слово «юный». — Но пока мы будем ожидать твоего возмужания, я попросил Шоганара, чтобы он на время уступил тебя мне. Надеюсь, ты не будешь очень возражать, если тебе иногда придется оказать кое-какие услуги мне, Менолли и нашему милейшему Сибелу?

— Менолли и Сибелу? — вытаращил глаза Пьемур.

— Вовсе не обязательно это так подчеркивать! — притворно возмутилась девушка и тут же примолкла, встретив успокаивающий взгляд Главного арфиста.

— И вы возьмете меня в ученики? — спросил Пьемур и затаил дыхание, ожидая ответа.

— Делать нечего, придется, — шутливо вздохнул мастер Робинтон.

— О, мой господин! — Пьемур с трудом верил своему счастью.

Заир требовательно чирикнул: Пьемур от избытка чувств забыл вовремя сунуть ему очередной кусочек.

— Извини, Заир! — мальчик поспешно возобновил процесс кормежки.

— Однако, — мастер сделал красноречивую паузу, во время которой Пьемур терзался вопросом: о каком недостатке столь выгодного положения ему собираются сообщить (он уже знал наперед что хоть один, да обязательно найдется), — тебе предстоит поработать над почерком…

— Ведь нам придется разбирать твои каракули, — строго вставила Менолли.

— …научиться быстро и точно отправлять и получать сообщение по барабанной связи… — Робинтон взглянул на свою помощницу. — Я знаю, мастер Фандарел спит и видит то время, когда он установит свой новый аппарат для передачи новостей в каждом холде и цехе, но я не могу ждать так долго. К тому же есть сообщения, предназначенные только для арфистов! — Он замолчал, пристально разглядывая Пьемура. — Ведь ты, кажется, вырос в холде, где разводят скакунов?

— Да, мой господин. Я отлично езжу верхом!

Менолли недоверчиво покосилась на него.

— Я — тоже!

— Боюсь, Пьемур, тебе скоро представится масса возможностей, чтобы это доказать, — проговорил Главный арфист, посмеиваясь хвастливому заявлению своего нового ученика. — И еще, мой юный друг, тебе придется доказать, что ты умеешь держать язык за зубами. — Теперь мастер говорил совершенно серьезно, и Пьемур так же серьезно кивнул в знак согласия. — От Менолли мне известно, что ты, будучи отъявленным озорником, тем не менее, не склонен болтать без разбора. Или, — Главный арфист поднял руку, приказывая Пьемуру, который уже открыл было рот, чтобы что-то сказать в свое оправдание, помолчать, — …или, скорее, что ты умеешь хранить добытые сведения, пока не представится случай использовать их с выгодой для себя.

— Я, мой господин?

Мастер Робинтон усмехнулся, глядя в его широко распахнутые простодушные глаза.

— Вы, мой господин, вы, юный Пьемур. Просто поразительно, до чего твое лукавство… — он не закончил фразы, предоставив мальчишке мучиться от любопытства, и продолжал уже более серьезно: — Что ж, посмотрим, как ты справишься. Боюсь, что твоя новая роль покажется тебе совсем не такой заманчивой, как ты предполагаешь. Но помни: ты сослужишь важную службу своему Цеху и мне лично.

«Если петь я пока все равно не могу, — размышлял Пьемур, — то положение ученика Главного арфиста — все, о чем только можно мечтать. Бонц с Тимини просто остолбенеют от изумления, когда узнают!»

— Тебе когда-нибудь приходилось плавать? — спросила Менолли, окинув его таким подозрительным взглядом, что Пьемуру подумалось: уж не прочитала ли она его мысли?

— Ты имеешь в виду — на лодке?

— А как еще? Только, боюсь, что мне, как всегда, не повезет и у тебя обнаружится морская болезнь.

— Ты хочешь сказать, что мне тоже придется отправиться на Южный материк? — молниеносно сложив накопленные обрывки сведений и придя к единственно вероятному выводу, осведомился Пьемур и сразу же пожалел о своей поспешности.

Главный арфист, разом утратив всю свою вальяжность, резко выпрямился в кресле, вызвав у файра бурный протест.

Менолли громко расхохоталась.

— Ну, что я вам говорила, учитель? — всплеснув руками, спросила она.

— При чем тут Южный материк? — поинтересовался Главный арфист.

Пьемур проклинал свою неосмотрительность.

— Да, так, мой господин, можно сказать не причем, — неуверенно начал мальчик. — Просто Сибел в середине зимы вдруг куда-то исчезает недели на две, а потом появляется с дочерна загорелым лицом. А я-то знаю, что он не был ни в Нерате, ни в Южном Болле, ни в Исте. Еще я слышал, на ярмарках болтали: всадникам с севера не положено появляться на Южном, а вот кое-кого из Древних видели на севере. Так вот, я бы на месте Ф'лара поинтересовался: что нужно Древним у нас на севере? И постарался бы удержать их на юге, где им и положено находиться. К тому же у нас столько безземельных людей, у которых нет ни кола и двора, — и похоже, никто из них даже не подозревает, какие просторы там, на Южном! Вот если бы… — Пьемур заметил пристальный взгляд Главного арфиста и осекся.

— Что «если бы»? — мастер Робинтон сделал ему знак продолжать.

— Видите ли, мне довелось скопировать карту, которую Ф'нор составил для окрестностей Южного холда и Вейра. Но она совсем маленькая, на ней кусок материка, не больше Крома или Набола. Только от всадников с Плоскогорья, которые жили на Южном, пока Ф'лар не изгнал туда самых закоренелых Древних, я слышал, что они точно знают: Южный материк большой-пребольшой, — Пьемур развел руками.

— Ну и что дальше? — настаивал Главный арфист.

— А то, мой господин, что я бы все разузнал. Ведь ясно, как то, что дракон Рождается из яйца: от Древних, — он ткнул пальцем в южном направлении, — надо ждать беды. И от безземельных с севера, — палец указал в противоположную сторону, — тоже. Поэтому, когда Менолли завела речь о плавании, я сразу понял, как Сибел попал на Южный. Он не мог полететь туда на драконе: ведь Вейр Бенден ни за что не дал бы на то разрешения, потому что они обещали, что северные всадники не появятся на Южном. Не мог же Сибел добраться туда вплавь… Если он вообще умеет плавать.

12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: