Попытка объяснения мазохизма

 

Факты мазохизма принадлежат во всяком случае к числу наиболее интересных в области психопатологии. Попытка объяснения их имеет прежде всего своей задачей исследовать, что в этом феномене является главным, существенным, а что — второстепенным, несущественным.

Определяющим признаком в мазохизме служит во всяком случае стремление к безграничному подчинению себя воле лица другого пола (при садизме, наоборот, безграничное порабощение этого лица), причем это подчинение сопровождается сладострастными половыми ощущениями вплоть до развития оргазма. Из сказанного понятно, что второстепенную роль играет самый способ, каким проявится это подчинение или порабощение (см. выше), найдет ли оно выражение в одних символических актах, или же одновременно будет существовать и влечение к перенесению страдания от лица другого пола.

В то время как садизм можно считать патологическим усилением психической стороны мужского полового характера, мазохизм представляет скорее болезненное вырождение специфических женских психических половых проявлений.

Но, несомненно, очень часто бывает мазохизм у мужчин, и он-то большей частью и проявляется внешним образом и почти исключительно наполняет имеющийся в нашем распоряжении фактический материал. Причины, по которым в литературе преобладают случаи мазохизма у мужчин, рассмотрены были нами уже выше (см. с. 199–201).

Для мазохизма мы в мире нормальных явлений можем указать два корня.

Во-первых, в состоянии сладострастного возбуждения всякое воздействие, оказываемое лицом, от которого исходит половое раздражение, на лицо, служащее объектом возбуждения, является для последнего желанным, независимо от того, какого рода будет это воздействие. Видеть в легких толчках, слабых ударах ласку отнюдь не значит еще выходить из физиологических пределов1. Вспомним хотя бы Шекспира: «Подобно любимым, которые жалят, принося боль и наслаждение«2 (Антоний и Клеопатра, V,2).

Таким образом, без особой натяжки можно признать, что желание испытать со стороны партнера как можно более сильное воздействие приведет в случаях патологического усиления любовного пыла к влечению к ударам и т. п., так как боль, несомненно, представляет собой всегда готовое к услугам средство интенсивного физического воздействия. Подобно тому как в садизме половой аффект ведет к экзальтации, в которой переливающееся через край психомоторное возбуждение устремляется по побочным путям, при мазохизме развивается экстаз, в котором нарастающий прилив определенного ощущения жадно поглощает всякое исходящее от любимого лица воздействие, вызывая этим чувство сладострастия.

Второй и, конечно, более могучий корень мазохизма нужно искать в одном широко распространенном явлении, которое хотя и принадлежит уже к области необычайного, ненормального, но отнюдь не заходит еще в область извращения психики.

Я имею здесь в виду тот общераспространенный факт, что в бесчисленных случаях, выступающих в самых различных вариациях, один индивид подпадает под совершенно необычную, очень резко бросающуюся в глаза зависимость от другого индивида противоположного пола, зависимость, которая доходит до потери всякой самостоятельной воли, побуждает подчинившуюся сторону совершать поступки, наносящие тяжелый ущерб ее собственным интересам и сплошь и рядом оскорбляющие нравственность и вступающие в конфликт с законом.

Эта зависимость, однако, отличается от явлений нормальной жизни только интенсивностью замешанного здесь полового влечения и ослаблением воли, которая должна была служить последнему противовесом; разница, таким образом, только количественная, а не качественная, как это имеет место по отношению к явлениям мазохизма.

Этот факт ненормальной, но еще не извращенной зависимости одного человека от другого человека противоположного пола, факт, представляющий высокий интерес в особенности с судебно-медицинской точки зрения, я называю «половым рабством», так как вытекающие отсюда отношения носят характер несвободной воли. Воля властвующей стороны господствует над волей подчиненной стороны совершенно так же, как воля господина над волей раба.

Это «половое рабство», как я говорил, представляет, во всяком случае, уже психически ненормальное явление. Оно начинается именно там, где утрачена внешняя норма, где предписываемая законами и обычаями мера зависимости одной стороны от другой или обеих друг от друга утрачивается в силу индивидуальных особенностей, из-за интенсивности мотивов, которые сами по себе нормальны. Но, с другой стороны, «половое рабство» отнюдь не извращенное явление: действующие здесь мотивы те же, что — правда, с меньшей интенсивностью — приводят в движение и психическую половую жизнь, протекающую в вполне нормальных пределах.

Опасение потерять друга сердца, желание сохранить его всегда довольным, любезным и склонным к половому общению — таковы действующие здесь мотивы подчиненной стороны. Необычайная степень влюбленности, которая, в особенности у женщин, отнюдь не всегда равнозначна особой степени чувственности, а с другой стороны, слабость воли — таковы простые элементы этого явления.

Мотивами другой стороны является эгоизм, встречающий в данном случае благоприятную почву для своего развития.

Формы, в которых могут выразиться явления полового рабства, крайне разнообразны, а число таких случаев довольно велико. Мужчин, подпавших под половое рабство, мы встречаем в жизни на каждом шагу. Сюда относятся среди женатых так называемые «мужья под башмаком» («подкаблучники»), в особенности такие, которые уже в зрелом возрасте женились на молоденьких и безусловной уступчивостью всем прихотям супруги стремятся компенсировать несоответствие лет и физических свойств; далее, к этой же категории нужно причислить и старых холостяков, которые непосильными жертвами стараются улучшить свои последние шансы в любви; это также мужчины всякого возраста, которые, пылая пламенной страстью к женщине, встречают с ее стороны равнодушие и расчет и вынуждены капитулировать на тяжких для них условиях; далее, влюбчивые натуры, податливые настолько, что позволяют заведомо распутным женщинам связать себя узами Гименея; наконец, те мужчины, которые, бегая за авантюристками, забывают о своих обязанностях, ставят на карту все свое будущее, оставляют на произвол судьбы жену, детей, родителей, растрачивают деньги, предназначенные для содержания семьи, бросая все это к ногам гетеры.

Но, как ни многочисленны примеры мужского порабощения, всякий сколько-нибудь беспристрастный наблюдатель должен признать, что они и по численности, и по значению остаются далеко позади женского рабства. Да это и легко объяснимо. Для мужчины любовь есть почти всегда только эпизод; наряду с ней у него еще имеются многие другие важные интересы; напротив, для женщины любовь составляет главное содержание жизни, до рождения ребенка — почти всегда стоит на первом, после рождения — часто еще на первом и всегда уже, во всяком случае, на следующем за ним месте. Но есть еще несравненно более истинное обстоятельство, а именно: мужчина, обуреваемый половым влечением, гасит его легко в женских объятиях, для которых у него представляется бесчисленное множество случаев; женщина же высших классов, если ей вообще удалось получить мужа, прикована к нему одному, и даже в низших слоях общества полиандрия встречает все еще значительные преграды.

Потому-то для женщин муж или мужчина, которого она имеет, олицетворяет целый пол, и соответственно этому значение его для нее возрастает в громадной степени. К тому же нужно считаться с еще одним условием: нормальные отношения, созданные между мужчиной и женщиной законами и обычаями, далеки от того, чтобы быть равноправными, и уже сами по себе в достаточной мере включают преобладающую зависимость женщины. Тем глубже, до степени рабства, они низводятся уступками, которые делает женщина избраннику своего сердца, желая сохранить его любовь, которую почти ничто не в состоянии ей заменить, и тем выше поднимаются притязания тех мужчин, которые приняли твердое решение использовать выгоды своего положения и сделать это использование безграничной женской готовности к жертвам профессией.

Сюда принадлежат охотники за приданым, которые заставляют громадными суммами оплачивать разрушение легко создаваемых о них девушками иллюзий; неутомимые донжуаны и соблазнители женщин, спекулирующие на шантаже, на том, чтобы жертвы откупались от них деньгами; сыны Марса с шитыми золотом мундирами и артисты с львиной гривой, умеющие быстро добиться от неопытных девушек возгласа: «Ты или смерть!» — и этим путем уплатить свои долги и обеспечить спокойную жизнь; сюда же мы причислим и пожарного, любовь которого кухарка должна оплачивать своей любовью, произведениями своей кухни и спиртными напитками, и подмастерья, женящегося на своей хозяйке и пропивающего ее сбережения, и альфонса, кулаками заставляющего проститутку, с которой он живет, выходить ежедневно на промысел и зарабатывать для него деньги.

Это только немногие из бесчисленных форм рабства, под которое женщина так легко подпадает из-за сильно развитой в ней потребности любви и трудностей ее положения.

Мы сочли необходимым кратко описать здесь явление полового рабства потому, что в нем, очевидно, нужно искать ту почву, из которой вырастает главный корень мазохизма.

Родство обоих явлений психической половой жизни сразу бросается в глаза. Как половое рабство, так и мазохизм состоят, в сущности, в безусловном подчинении лица, страдающего аномалией, лицу другого пола и в порабощении последним первого1.

Но оба явления, в свою очередь, могут быть резко отграничены друг от друга, причем разница между ними не количественная, а качественная.

Половое рабство не есть извращение: оно не представляет собой ничего патологического; элементы, из которых оно складывается, а именно любовь и слабость воли, не суть элементы извращенные, и только взаимное соотношение их в смысле интенсивности обусловливает ненормальный результат, который в сильной степени противоречит собственным интересам порабощенного лица и сплошь и рядом оказывается в конфликте с обычаями и законами. Мотивом, заставляющим здесь действовать подчиненную сторону и переносить деспотизм порабощающей стороны, является нормальное влечение к женщине (соответственно к мужчине), удовлетворяемое ценой ее порабощения. Действия подчиненной стороны, в которых находит себе выражение половое рабство, совершаются по приказанию властвующей стороны с целью служить его корыстолюбию и т. д. Для порабощенного они не имеют никакого самостоятельного значения; для него они только средство добиться или сохранить собственно конечную цель — обладание порабощающей стороной. Наконец, половое рабство есть последствие любви к определенному индивиду; оно развивается лишь после того, как пробудилась эта любовь.

Совершенно иначе все это складывается при мазохизме, который, безусловно, представляет собой явление патологическое, извращение. Здесь мотивом для действий и перенесения унижений подчиненной стороной является раздражение, которое оказывает на него тирания, как таковая. Подчиненная сторона может наряду с этим желать также полового общения с порабощающей стороной; но во всяком случае ее влечение направляется и на действия, служащие выражением тирании, как на непосредственные объекты удовлетворения.

Эти действия, в которых выражается мазохизм, являются для подчиненной стороны не средством достижения цели, как при простом подчинении, а самой конечной целью. Наконец, при мазохизме стремление к подчинению возникает уже заранее вне зависимости от стремления к определенному предмету любви.

Связь между простым подчинением и мазохизмом, которую надо признать ввиду однообразия внешних проявлений в том и другом явлении, несмотря на разницу мотива, и далее переход этой ненормальности в извращение можно объяснить приблизительно следующим образом.

Кто долгое время пребывает в состоянии полового подчинения, тот предрасположен к приобретению легкой степени мазохизма. Любовь, которая охотно переносит тиранию ради возлюбленного, становится тогда любовью к тирании. Если представление о состоянии подчиненности в течение долгого времени тесно связано с сладострастным отношением к любимому существу, то в конце концов сладострастие переносится на самую подчиненность и наступает извращение. Это и есть тот путь, на котором может развиться мазохизм.

Таким образом, легкая степень мазохизма может возникнуть и из полового рабства, быть приобретенной. Но настоящий, законченный мазохизм с его страстным стремлением к подчинению своей личности уже с самой ранней юности, как его описывают страдающие этим извращением, есть явление врожденное.

Наиболее правильное объяснение возникновения — во всяком случае, редкого — вполне развитого мазохизма как извращения следовало бы искать в предположении, что он развивается из очень часто проявляющейся ненормальности полового рабства, притом таким образом, что эта ненормальность переходит по наследству к психопатическому индивиду, выражается в извращении. О том, что легкое отклонение участвующих здесь психических элементов в состоянии обусловить этот переход, мы говорили уже выше. Но то, что для возможных случаев приобретенного мазохизма способна сделать ассоциирующая привычка, то для несомненно установленных случаев врожденного мазохизма делает варьирующая игра наследственности. При этом происходит не присоединение нового элемента к половому рабству, но выпадение прежнего, того, что связывает между собой любовь и зависимость и тем самым отличает половое рабство от мазохизма, анормальность от извращения. Вполне естественно, что унаследуется только инстинкт влечения.

Этот переход анормальности в извращение при наследственной передаче может особенно легко наступить в том случае, когда психопатическая конституция наследственно отягощенного индивида наделяет его другим фактором мазохизма, тем, что мы выше назвали первым корнем мазохизма, именно склонностью натур с половой гиперестезией ассимилировать все исходящие от любимого лица воздействия с половым воздействием.

Из обоих этих элементов — полового рабства, с одной стороны, из вышеупомянутой склонности к половому экстазу, воспринимающей истязания в сладострастной окраске, — с другой, из обоих этих элементов, корни которых можно проследить вплоть до физиологической сферы, возникает на соответствующей благоприятной почве мазохизм, причем половая гиперестезия, которая вначале является лишь физиологическим, а затем анормальным придатком половой жизни, усиливается до степени патологической — до извращения.

Во всяком случае, и мазохизм в качестве прирожденного полового извращения представляет функциональный симптом вырождения в пределах (почти исключительно наследственного) отягощения, и этот клинический опыт подтверждается и наблюдаемыми мною случаями мазохизма и садизма.

То, что своеобразное психически ненормальное направление половой жизни, каким является мазохизм, есть врожденная анормальность, а не вырастает у предрасположенного к этому лица из пассивного флагеллантизма путем ассоциации идей, как считают Руссо и Бине, легко доказать.

Это прежде всего вытекает из многочисленных, более того, составляющих подавляющее большинство случаев, в которых флагеллантизм ни разу не зарождался у мазохистов, и извращенное влечение направляется исключительно на чисто символические действия, выражающие собою подчинение, без реального причинения болей.

Это видно, далее, и из сообщенных выше деталей наблюдения 50.

Затем к выводу о том, что пассивный флагеллантизм не может быть основным ядром, вокруг которого наслаивается все остальное, приводит и ближайшее рассмотрение не только наблюдения 50, но и 52, в которых он играет роль.

Особенно поучительным в этом отношении является наблюдение 58, потому что в этом случае уже нельзя сделать вывод о возбуждающем в половом смысле действии наказания, перенесенного в детстве. Вообще, в этом случае исключается возможность связать извращение с прежним опытом, так как ситуация, образующая здесь предмет главного полового интереса, не применима к ребенку.

Наконец, возникновение мазохизма из чисто психических элементов убедительно выявляется сравнением этого извращения с садизмом (см. ниже).

То, что пассивный флагеллантизм встречается так часто при мазохизме, объясняется просто тем, что он представляет собой наиболее сильное средство для выражения идеи подчинения.

Я настаиваю, что решающим моментом для отличия простого, пассивного флагеллантизма от флагеллантизма, развивающегося на почве мазохистского стремления, является то, что в первом случае бичевание является средством для достижения этим путем возможного совокупления или, по крайней мере, семяизвержения, в последнем же случае — средством для психического удовлетворения в смысле мазохистских влечений.

Как мы видели выше, мазохисты, однако, подвергают себя также всевозможным другим истязаниям в муках, при которых о рефлекторном возбуждении сладострастия не может быть уже и речи. Ввиду многочисленности этих случаев необходимо исследовать, в каком взаимоотношении стоят при подобного рода актах (а также при равнозначащем бичевании мазохистов) ощущения боли и сладострастия. На основании показаний одного мазохиста эти взаимоотношения складываются следующим образом.

Не нужно думать, что действие, обычно причиняющее физическую боль, ощущается здесь как физическое наслаждение; лицо, находящееся в мазохистском экстазе, не испытывает никакой боли, потому ли, что из-за его аффекта (подобно тому, как это бывает у солдата в пылу сражения), его кожные нервы вообще не воспринимают физические воздействия, или потому, что (по аналогии с религиозными мучениками и впадающими в мистический экстаз) переполнение сознания сладострастными ощущениями подавляет представление об истязании настолько, что последнее утрачивает свои болевые особенности.

Во втором случае происходит до известной степени чрезмерная компенсация физической боли психическим наслаждением, и лишь различие сознается как остаточное психическое наслаждение. Это последнее к тому же усиливается благодаря тому, что то ли из-за рефлектор-но-спинномозгового влияния, то ли из-за своеобразной окраски чувственных впечатлений возникает своего рода галлюцинация физического наслаждения с совершенно неопределенной локализацией проецированного таким образом ощущения.

Аналогичное явление наблюдается, по-видимому, в самоистязаниях религиозных фанатиков (факиры, дервиши, секта бичующихся), но только с иным содержанием представлений, вызывающих чувство наслаждения. И здесь точно так же представление о мучениях воспринимается без болевых свойств последних, благодаря тому, что сознание наполнено окрашенными наслаждением представлениями о служении путем мучений Богу, об искоренении грехов, достижении райского блаженства и т. д.

Для того чтобы определить, какое место занимает мазохизм в области половых извращений, надо исходить из того факта, что он представляет собой патологически утрированное проявление женской половой психики, поскольку признаком ее служит терпение, подчиненность воле и силе другого. У народов, стоящих на низкой степени культуры, подчинение женщины доходит до зверства по отношению к ней, и этот позорный факт зависимости вызывает у нее сладострастное чувство и принимается за доказательство любви. Очень вероятно, что и для женщин на более культурных стадиях развития роль подчиненной стороны считается приятной и это подчинение является составной частью сладострастного ощущения при половом акте, подобно тому как всякий отважный поступок мужчины вызывает определенное половое возбуждение у женщины. Нет никакого сомнения в том, что мазохист то же самое испытывает в пассивной женской роли и что его половое удовлетворение зависит от того, насколько ему удается иллюзия подчинения воле госпожи Появляющееся при этом чувство сладострастия само по себе ничем не отличается от того ощущения, которое возникает у женщины как следствие ее пассивной роли.

Тот, кто настроен мазохистски, старается поэтому для своей цели наделить другую сторону психическими половыми особенностями мужчины, даже в утрированной форме, извращенной настолько, насколько женщина с садистскими наклонностями представляет его идеал.

Из всего сказанного можно вывести заключение, что мазохизм, в сущности, есть рудиментарная форма извращенного полового чувства, частичная форма эффемина-ции, захватившая только вторичные особенности полового характера. Такой взгляд был уже проведен в 6-м издании настоящей книги.

Это предположение находит подтверждение в том, что гетеросексуальные мазохисты сами отмечают женственность своей натуры, да и наблюдение обнаруживает наличие у них женственных черт характера; отсюда понятно, почему мазохистские черты характера столь часты у гомосексуальных мужчин.

И при мазохизме у женщин наблюдается подобная же наклонность к извращению полового чувства.

Так, в наблюдении 85 женщина, по крайней мере во сне, чувствует себя рабом представляемого ею мужчины и сама удивляется тому, что ей никогда не видится роль рабыни.

Она пытается объяснить этот поражающий ее факт в бодрствующем состоянии следующим образом: она мечтает всегда о мужчине по натуре гордом, высокопоставленном, так как при этих условиях подчинение любимому человеку носит более сильный характер. Но это объяснение неудовлетворительно. То, что здесь речь идет не о половой подчиненности (призрачная форма мазохизма), вытекает из того, что эта дама сама говорит: «Я представляла себе, что я его рабыня, но это не удовлетворяло меня. Ведь в конце концов всякая женщина может служить рабыней своему мужу!» Очень интересно для объяснения женского мазохизма следующее наблюдение Молля, касающееся гомосексуальности женщины с пассивным флагеллантизмом и копролагнией.

Наблюдение 88. X., девушка 26 лет, с тяжелой наследственностью. С 6 лет взаимный куннилингус, с этого времени до 17 лет за отсутствием подходящего случая одиночная мастурбация. После этого и по настоящее время куннилингус с разными подругами, причем она в одних случаях брала на себя активную роль, в других — пассивную и испытывала иногда чувство эякуляции. В течение многих лет опять копролагния. Максимальное наслаждение она получала, вылизывая анальное отверстие любимой женщины, а также менструальную кровь подруги. Тот же эффект имел сильный удар по обнаженным ягодицам привлекательной подруги. Мысль о копролагнии с мужчиной была ей противна.

Удовлетворение путем куннилингуса с мужчиной получалось лишь тогда, когда она в фантазии заменяла мужчину женщиной. Половой акт с мужчиной не возбуждал ее. Эротические сны были исключительно гомосексуального характера и вращались исключительно около активного или пассивного куннилингуса. При поцелуях особенно большое удовлетворение доставляли взаимные укусы2, прежде всего в ушную мочку, даже до боли и опухания этой части тела.

С давних пор у X. отмечаются мужские склонности, она любит появляться среди мужчин в качестве мужчины. Она работала уже 10–15 лет в пивной родственника, охотнее всего в брюках и кожаном фартуке. Интеллигентна, хорошего нрава и вполне счастлива в своем гомосексуальном извращении. Много курит, охотно пьет пиво, у нее гортань женского строения (доктор Флатау), груди поразительно слабо развиты, большие руки и ноги (Moll А. — Internationales Zentralblatt fur Physiologie und Pathologie der Ham- und Sexualorgane, IV, 3).

 

МАЗОХИЗМ И САДИЗМ

 

Совершенная противоположность мазохизма — садизм. В то время как при первом стремятся переносить боли и подчиниться насилию, при последнем ищут способы причинить боль и совершить насилие.

Параллелизм между обоими явлениями полный. Все акты и ситуации, характерные для садиста в активной роли, составляют для мазохиста в пассивной роли предмет его влечения. Как одно, так и другое извращение доводят эти акты от чисто символических проявлений до тяжких истязаний. Даже убийство на почве сладострастия, эта особенность садизма, находит свою пассивную параллель—правда, лишь в виде фантастического представления, — как это видно из приведенного выше наблюдения 62. Как одно извращение, так и другое могут при благоприятных условиях существовать наравне с нормальной половой жизнью. Как одно, так и другое выражаются актами, носящими либо подготовительный, предшествующий совокуплению характер, либо заменяющий, заступающий место последнего.

Но аналогия между обоими извращениями существует не только относительно внешних проявлений, она распространяется также и на внутреннюю их сущность. Оба извращения представляют собой врожденные психические болезненные состояния душевно ненормальных индивидов, в особенности страдающих психической половой гиперестезией и наряду с этим обычно еще и другими ненормальностями; для каждого из обоих извращений можно доказать существование двух составляющих элементов, коренящихся в психических фактах в физиологических пределах. Для мазохизма элементы эти, как уже изложено было нами выше, заключаются в том, что: 1) в половом аффекте всякое исходящее от соучастника извращения воздействие само по себе, независимо от рода этого воздействия, окрашивается сладострастным ощущением, и, при наличии половой гиперестезии, окраска эта может достигнуть такой интенсивности, что она совершенно подавляет всякое болевое ощущение; 2) половое рабство, вытекающее из самих по себе не извращенных психических элементов, при патологических условиях может возрасти до извращенной, сладострастно окрашенной потребности в подчинении своей личности индивиду другого пола, что представляет собой патологическое развитие черт, собственно присущих женщине, патологическое развитие женского физиологического инстинкта подчинения, причем отнюдь не обязательно унаследование с женской стороны.

Соответственно для объяснения садизма можно указать главным образом два составляющих элемента, происхождение которых может быть прослежено вплоть до физиологической области: 1) в половом аффекте, до известной степени в качестве психического движения, может возникнуть влечение к воздействию на предмет желаний всяческим возможно более интенсивным образом, причем у лиц, страдающих половой гиперестезией, влечение это может усилиться до такой степени, что появляется потребность в причинении боли; 2) активная роль мужчины, его задача завоевания женщины при патологических условиях может возрасти до стремления к безграничному подчинению себе.

Таким образом, мазохизм и садизм составляют совершенные противоположности. В полном соответствии с этим находится тот факт, что лица, страдающие данными извращениями, считают своим идеалом противоположное извращение у другого пола; приведем для примера наблюдение 57, а также «Исповедь» Руссо.

Это противопоставление мазохизма и садизма позволяет, между прочим, опровергнуть высказанное предположение о том, будто первое извращение первоначально возникло из рефлекторного действия пассивного флагеллантизма и что все остальное является лишь продуктом связанной с этим ассоциации идей, как это утверждает Бине, объясняя случай Руссо, и как полагал сам Руссо (ср. выше, с. 171–172). При активном истязании, представляющем для садиста предмет полового влечения, не происходит никакого раздражения соответствующих нервов под влиянием насильственного акта, так что здесь не может быть никакого сомнения в чисто психическом характере происхождения этого извращения. Но садизм и мазохизм настолько соответствуют во всем друг другу, что вывод по аналогии об одном извращении на основании другого вполне возможен и в данном случае сам по себе достаточен для доказательства чисто психического характера мазохизма.

Исходя из противопоставления всех элементов и явлений мазохизма и садизма и вывода из всех наблюдавшихся случаев можно считать, что наслаждение от причинения боли и наслаждение от перенесения ее представляют собой лишь две различные стороны одного и того же душевного процесса, первичной и существенной частью которого является сознание активного, соответственно пассивного, подчинения, причем связь жестокости и сладострастия имеет в нем вторичное психологическое значение. Жестокость служит для выражения этой подчиненности потому, что, во-первых, она является самым сильным средством такого выражения при подобных обстоятельствах, во-вторых, вообще представляет самое сильное воздействие, которое может оказать один человек на другого одновременно с половым актом или вне его.

Садизм и мазохизм суть результаты ассоциаций подобно всем сложным явлениям психической жизни. Психическая жизнь состоит только из ассоциаций и диссоциаций простейших элементов сознания.

Однако главный вывод из только что сделанного анализа состоит в том, что садизм и мазохизм суть результаты не случайных ассоциаций, появившихся под влиянием моментов временного характера, а ассоциаций, которые образовались уже раньше и при нормальных обстоятельствах, но только при известных условиях — именно при половой гиперестезии — легко связываются между собой вследствие своего близкого соседства. Ненормально повышенное половое влечение растет не только в высоту, но и в ширину. Переходя на соседние области, оно перемешивает свое содержание с содержанием этих областей и образует таким путем патологическую ассоциацию, являющуюся сущностью и того и другого извращения.

Конечно, не всегда дело обстоит именно таким образом и есть случаи гиперестезии без извращения, однако случаи чистой половой гиперестезии, особенно в резко выраженной форме, наблюдаются реже, чем случаи извращения.

Очень интересны, но представляют некоторые трудности для объяснения те случаи, где садизм и мазохизм существуют одновременно у одного и того же человека. К таким относятся, например, наблюдения 47 в 7-м издании, 57 и 67 в этом издании, в особенности наблюдение 29 в 9-м издании данной книги, из которого видно, что именно представление о подчинении является исходной точкой извращенной похоти в активной или в пассивной форме. Более или менее ясные следы этого можно наблюдать нередко, но во всяком случае одно из этих извращений всегда значительно преобладает над другим.

Своеобразные случаи смешанных явлений мысленного мазохизма и садизма с гомосексуальными явлениями — педофилией и явлениями фетишизма — представляют нижеследующие автобиографии.

Наблюдение 89. X. «Первое проявление полового влечения наступило у меня на 13-м году жизни. Из-за моей лености мне пригрозили и в не особенно строгой форме, что меня отдадут в ученики. Однажды я стал в своей фантазии рисовать себя в положении ученика каменщика, представлял себе, как я работаю в легкой рабочей одежде, обливаясь потом от напряжения, как мальчики старшего возраста обременяют меня работой, смеются надо мной, истязают. Это представление вызвало у меня своеобразное ощущение, которое я теперь считаю сладострастным. Я представил себе наказание путем ударов в области около заднего прохода и здесь впервые у меня явилось извержение семени. Я совершенно не понял этого явления, до сего времени я смотрел на пенис, как на средство выделения мочи, о размножении людей имел очень слабое представление или, вернее, не имел никакого и потому не знал, что означает внезапно появившаяся жидкость. Я назвал ее «молоком мальчика» и в ее появлении видел удивительную случайность, разъяснением которой я и занялся. Я описываю это так подробно, чтобы показать, что я стал онанировать вполне инстинктивно, без всякого стремления к разврату, без какого-либо противозаконного желания. В последующие дни я убедился, что извержение семени можно легко вызвать ручными манипуляциями с пенисом, и так как испытываемое при этом сладострастное чувство доставляло мне удовольствие, а я ничего противоестественного в этом акте не видел, то онанизм скоро вошел у меня в привычку.

Как и в первом случае представления, сопровождавшие онанизм, носили всегда извращенный характер. После прочтения вашей книги я считаю возможным определить их как смесь садизма и мазохизма гомосексуального типа при сопутствующих явлениях фетишизма; единственной причиной этого я считаю возбуждение полового влечения без ясного представления об его сущности. Когда наконец в возрасте свыше 17 лет я в одном энциклопедическом словаре познакомился с естественной историей человека, было уже поздно, так как вследствие многочисленных онанистических актов мое половое влечение уже было извращено.

Я попытаюсь теперь обрисовать те проявления фантазии, которые сопровождали онанистический акт.

Объектом их всегда были мальчики 10–16 лет, т. е. в возрасте, когда пробуждается сознание и выявляется красота тела, но когда они еще носят короткие штаны. Последние были необходимой принадлежностью. Всякий мальчик из моих знакомых, действовавший на меня возбуждающим образом, пока он был в коротких штанах, переставал интересовать меня, как только надевал длинные брюки. Хотя я никогда не обнаруживал внешним образом своего возбуждения, но в действительности я бегал на улице за каждым мальчиком в коротких штанах, подобно тому как другие бегают за юбками. Это влечение было всеобъемлющим. Мне нравились одинаково все: я и мои товарищи, босяки-нищие в отрепьях так же, как принцы. Если выпадали дни, что я не встречал подходящего объекта для моей фантазии, то измышлял для себя идеальные объекты, а когда стал старше, то представлял себе самого себя в самых разнообразных возможных и невозможных положениях в соответствующем возрасте. Кроме штанов, которые должны быть так коротки, чтобы вся голень, начиная от колена, была видна, для меня была еще важна вообще легкая детская одежда. Лифчики, матросские блузы, длинные черные чулки или также короткие белые чулки, оставляющие открытыми колени и икры, играли в моей фантазии большую роль. Что касается носильного платья, то я предпочитал его из белой материи или совершенно новое, чистое, или, наоборот, сильно загрязненное, смятое и разорванное до того, что обнажены бедра. Однако мне нравились также штаны из грубого или голубого сукна и кожаные узкообтягивающие ноги штаны. Объявления о продаже детского платья сильно меня возбуждали, притом тем сильнее, чем более низкими были цены. Если, например, было написано: «Полный костюм для детей от 10 до 14 лет от 3 франков», то для меня это был повод для возбуждения. Я представлял себе, как я, длинноногий мальчик, 14 лет, за бесценок приобретаю этот костюм, рассчитанный на 8-летнего и потому мне узкий. Что касается физического облика моего объекта, то тут меня привлекали коротко остриженные, по возможности светлые волосы, дерзкое свежее лицо с блестящими осмысленными глазами, пропорционально сложенная стройная фигура. Ноги, на которые я обращал особое внимание, должны быть очень стройными, узкие колена, напряженные икры, элегантная ступня.

Часто я ловил себя на том, как я рисовал подобные «идеальные» формы тела или одежду. О половых органах я при этом никогда не думал; определение педерастии я впервые узнал из вашей книги. Никогда не было у меня мысли о подобном акте. Совершенно голые образы почти совершенно не действовали на меня, т. е. они влияли на мое эстетическое чувство, но не на половое.

Описав таким образом объекты моей фантазии, я теперь сообщу, что с ними проделывал я в возбужденном состоянии. Тут я подхожу, в сущности, к основе моей аномалии, к уже упомянутой смеси садизма и мазохизма. Я не верю, что садизм и мазохизм две противоположности. Мазохизм есть особый вид садизма, подобно тому как альтруизм есть особый вид эгоизма. К этому, впрочем, я еще вернусь впоследствии.

Жестокости, которые я изобретал в своей фантазии, равным образом распространялись и на меня, и на всякого другого, и случалось, что я одновременно с кем-нибудь подв

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться: