 |
ФОСТИН: На сколько он младше тебя, лет на пятнадцать-двадцать, да? Нет?
|
|
|
|
М. ЛОРАНС
М. ПОЛИЩУК
МОЙ ВЕК
КОМЕДИЯ СО СКРЕЖЕТОМ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ГАБРИЭЛЬ, КОТОРУЮ ВСЕ НАЗЫВАЮТ «МАЛУ»
НИНА, ЕЁ ВНУЧКА, ЛЕТ 47
МАРЕЛЬ, ЕЁ ДОЧЬ, 71 ГОД
ФОСТИН, ЕЁ ПРАВНУЧКА, 23 ГОДА
КОНТАКТНЫЕ ТЕЛЕФОНЫ:
МОСКВА: 202-05-75
ПАРИЖ: 01-42-73-29-57
e-mail: micha.polichtchouk@free.fr
Огромная комната, без мебели, довольно обшарпанная, с высокими потолками, филёнчатые стены, лепнины, люстра, выделяющиеся светлые пятна от картин на шёлке, которым обтянуты стены – все это последние следы былого величия. В глубине комнаты, возле окна с закрытыми ставнями, видна груда сваленных вещей: одеял, коробок и всякой всячины. На авансцене– палисадник, где вперемешку разбросаны старые стулья, подставки, разнородные предметы, длинные доски, прислоненные к стене… В комнату входит МАРЕЛЬ. На вид ей 65 – 70 лет. Пепельные волосы, строгая прическа, правильные черты лица, довольно мало или вовсе без макияжа, подтянута, даже несколько суховата. Она в тапочках и в фартуке. В руках у неё гладильная доска, которую она устанавливает на авансцене. Падение металлического предмета, затем сильный стук двери в прихожей заставляют её вздрогнуть.
МАРЕЛЬ: Нина?… Нина?!… Это ты?…
НИНА: (Из-за кулис) Нет… Это ветер! (Через некоторое время появляется на сцене, ей лет 45 – 47, но выглядит гораздо моложе: обольстительная, подтянутая, ухоженная. Волосы торчат в беспорядке, джинсы, футболка, кожаная куртка. Входит в комнату, с трудом удерживая в руках настольную лампу, канделябры, подсвечники, вазы, и.т.п. предметы.)
МАРЕЛЬ: Где ты там застряла? Я уже думала, что ты никогда не придёшь! Это очень мило с твоей стороны в такой день, как сегодня, всё свалить на мои плечи!
|
|
|
НИНА: (Тщетно пытаясь избавиться от части вещей.) Пока что всё валится на мои! Быстрей, быстрей! Прошу тебя, мама! Сейчас упадёт!… Вот эта ваза! Спасибо… Уф!… (Марель подхватывает вазу, которую Нина держала подмышкой.)
МАРЕЛЬ: (Бросая презрительный взгляд на вещи, принесённые Ниной.) Я надеюсь, ты не собираешься обставить квартиру к сегодняшнему вечеру этой рухлядью?…
НИНА: Эта рухлядь, как ты говоришь, мне стоила трехчасовых переговоров со Стефани. И скажи спасибо, что она согласилась в очередной раз дать на прокат мебель из своего бутика.
МАРЕЛЬ: Три часа!?.. Из-за этого старья?.. И после всего этого ты её считаешь своей лучшей подругой?!..
НИНА: Да! Она же не Армия спасения, она - антиквар! И вообще, это любезность с её стороны, если учесть, что у неё остался неприятный осадок после Рождества!
(Марель пересекает комнату и открывает филёнчатую дверцу стенного шкафа.)
МАРЕЛЬ: Так, опять про комод?…
НИНА: Да, именно…Комод Людовика XV, который она поставила у нас, за красивые глаза Малу!
МАРЕЛЬ: (Достаёт корзину для белья.) Он не был эпохи Людовика XV, в лучшем случае хорошей копией XIX века.
НИНА: Подлиннник или нет… ещё чуть-чуть, и он оказался бы на аукционе со всеми остальными нашими вещами!..
МАРЕЛЬ: (Достаёт мятую скатерть и начинает брызгать на неё.) Ты, как всегда,
преувеличиваешь! Малу просто его слегка перепутала с мебелью, которая когда-то ей принадлежала. В её возрасте простительна некоторая рассеянность… А со стороны Стефани, я считаю, непорядочно этим пользоваться: пристроить на хранение свой
комодик и выдавать свою меркантильность за любезность.
НИНА: (Разбирая вещи.) Да как ты можешь такое говорить, мама! Если бы не эта меркантильность, то наши августейшие гости не знали бы куда пристроить их драгоценные задницы на сегодняшнем приёме. А, между прочим, Стефани тоже могли бы пригласить.
|
|
|
МАРЕЛЬ: (Гладя.) Ну, здесь я ничем не могу помочь. Список приглашенных составляла сама Малу. Она хочет организовать праздник по-своему. Это нормально. В конце концов, она пока ещё живёт в своём доме!
НИНА: (Рассеянно рассматривает предмет, который у неё в руках, затем, медленно проходит по комнате, стараясь найти для него подходящее место. Тихо.) Это тоже для сегодняшнего приёма.
МАРЕЛЬ: (Делая вид, что не слышит.) Ты заказала торт?
НИНА: Торт? А!… Да, да… конечно. Фостин не звонила?
МАРЕЛЬ: Звонила, естественно, в самый неподходящий момент, когда у меня руки были в муке, только для того, чтобы сказать, что лучше было бы сегодня пойти в Мак Дональд. Она уверена, что Малу бы это оценила. Надо же додуматься, сказать мне такое! В тот момент, когда я готовила омоньеры из лососины. (Вскрикивает.) Мои омоньеры! Господи, Боже! Который час? (Смотрит на запястье, испуганно…) Мои часы!
НИНА: (Доставая из груды вещей старинные настенные часы.) Восемь часов. (Показывает часы Марель, та - ворча, роется в карманах в поисках своих.)
МАРЕЛЬ: Боже! Что за день! Что за день!
НИНА: Нас точно будет двенадцать сегодня вечером? Ничего не изменилось?
МАРЕЛЬ: (По прежнему озабоченная исчезновением часов.) Двенадцать…Да, двенадцать… Кофе Мокко…
НИНА: (Заканчивая подсчёт стульев.) Девять, десять, одиннадцать…Ладно, я сяду на табурет из кухни… или нет, на него сядет Фостин.
МАРЕЛЬ: (Убегая, очень возбуждённо.) Ну конечно, должно быть, я ее там и забыла…
НИНА: Кого? Фостин?
(МАРЕЛЬ ПОСПЕШНО ВЫХОДИТ ПОД НАСМЕШЛИВЫМ ВЗГЛЯДОМ НИНЫ. ОСТАВШИСЬ ОДНА, НИНА ВЕРТИТ В РУКАХ ЗЕРКАЛО, СМОТРИТСЯ В НЕГО, ПЫТАЕТСЯ ПРИСТРОИТЬ ЕГО НА СТЕНУ, НЕДОВОЛЬНО МОРЩИТСЯ.)
НИНА: Тьфу!.. Тьфу, тьфу!… (Поворачивает зеркало обратной стороной.) Я сегодня выгляжу на все сто лет. (Подпрыгивает.) Сто лет! Чёрт! Торт!.. (Бросается к телефону, стоящему в углу на стопке телефонных справочников, быстро листает их, следя за дверью, из которой вышла Марель.) К… катки… ковры….колбасы…. кондитерские… о’кей!.. Вот! (Набирает номер.) Алло, «Королевские сладости»? Здравствуйте, месьё…пардон, мадам, здравствуйте!.. Я бы хотела заказать один «мокко» на сегодняшний вечер... Праздничный торт на двенадцать персон… Да, «Кофе мокко»… Ах… Да, я знаю, что спохватилась поздновато…Что?.. «Пиковая дама»?..
|
|
|
Шоколадный?.. Да…Гм, гм…или «Белоснежка»?.. В таком раскладе, я за «Белоснежку»… Я суеверная, я боюсь «пик». Вы можете сделать со свечами?.. Сто… Да, да, столетие… Да, многовато… Да нет, это не у меня…О, это очень мило!.. Спасибо, спасибо, я ей передам… (Входит Марель, не обращая на Нину особого внимания.)
МАРЕЛЬ: Я едва избежала катастрофы.
НИНА: Кондитер дарит свечи.
МАРЕЛЬ: (Возвращаясь к гладильной доске, явно нервничая.) Ещё минута, и мы бы остались без закусок.
НИНА: (Продолжая говорить по телефону.) Адрес? Ах, да… Тупик Будущего, дом 7... Да, тупик… я это знаю… Могла бы быть перспектива, но это тупик… Да, это так… рядом с кладбищем…
МАРЕЛЬ: Ты знаешь где я нашла цепочку с часами? В ящичке кухонного стола вместе с приборами!!!
НИНА: Да, именно там… да, где строительство автострады… Да, да… Кроме нашего дома здесь больше ничего нет. Вы не сможете ошибиться… Хорошо, в восемь часов…Я рассчитываю на вас…Спасибо. (Вешает трубку затем поворачивается к зеркалу, которое пытается повесить на уже вбитый гвоздь.)
МАРЕЛЬ: Ты слышишь, мы действительно были на краю гибели. Соус почти выкипел, ещё бы секунда, и всё бы пришкварилось… а свои часы я обнаружила в ящике со столовыми приборами.
НИНА: Проще было нанять повара.
МАРЕЛЬ: Повара! (Возведя глаза к небу.) Тогда уж и метрдотеля с лакеями, как в Елисейском Дворце!
НИНА: (Смеясь.) Малу была бы в восторге, я уверена.
МАРЕЛЬ: А ты бы всё это оплатила… своим пособием по безработице!
НИНА: (Поворачивается к Марель, с иронической издёвкой в глазах.) Ну, дорогая мамочка, мы бы объединили наши усилия: пансион Малу, твоя пенсия, моё пособие и будущая социальная помощь Фостин!
МАРЕЛЬ: Очень смешно! Держи, помоги–ка лучше мне это ровно расстелить. (Они накрывают белой скатертью доски на подставках, установленные Ниной во время разговора.)
НИНА: (Отступая на шаг.) Великолепно! Несколько цветов, красивых бокалов, канделябры… и будет Версаль! Хотя в Версале мебели ещё меньше… (Марель тщательно трёт угол скатерти.)
|
|
|
МАРЕЛЬ: Когда падает тень, можно подумать, что здесь складка, но это пятно… Невозможно от него избавиться. Поставь на него хлебницу. (Смотрит на часы.) Боже мой, уже!.. Как подумаю, что ещё ничего не готово!… (Спешно возвращается к гладильной доске.)
НИНА: Оставь это! Фостин придёт – сделает. Уж погладить салфетки-то она может! (Нина слоняется по комнате с вазой в одной руке и подставкой для неё в другой, в поисках более эффектного для них места.)
МАРЕЛЬ: Нет, нет, я ей не доверю. Что твоя дочь, что ты – вы не способны к такому
роду занятий. Это, своего рода, искусство, а вы всё воспринимаете как наказание… Нужно чувствовать точную температуру, хорошую степень влажности, надо уметь дозировать крахмал, легко скользить по мелким складочкам, чтобы их не деформировать, надо уметь разглаживать вышивку, а не давить на неё, слегка пройтись по швам, чтобы они не скукожились. Вы же ничего не знаете, кроме синтетики, а что такое тафта, муслин, муар – вам не понять. Вы и ваши гости пользуетесь бумажными салфетками… Откуда вам знать, как надо гладить батистовую салфетку с ручной вышивкой!
НИНА: Это Малу тебя научила гладить?
МАРЕЛЬ: (Слегка задета.) Нет. (Через паузу.) Я не припомню, чтобы я видела Малу когда-нибудь с утюгом,… да и вообще с каким-нибудь другим хозяйственным предметом, хотя… Я этому научилась в пансионе.
НИНА: А почему ты её называешь Малу?
МАРЕЛЬ: (Кладет только что выглаженную салфетку в стопку и бросает на Нину резкий взгляд.) Я всегда её называла Малу, потому что она меня об этом просила. Почему ты мне задаёшь этот идиотский вопрос именно сегодня вечером?
НИНА: И тебе никогда не приходило в голову назвать её мамой?
МАРЕЛЬ: (Снова принимаясь гладить.) Нет… (Через паузу.) Я думаю, что ей бы это не понравилось…
НИНА: Ей может быть, а тебе?
МАРЕЛЬ: А моего мнения никогда не спрашивали. (Пауза.) Вообще-то, мне даже нравилось называть её так. Это была привилегия для самых близких, для остальных она была Габриэль.
НИНА: Хорошо ещё, что она не просила тебя называть её «Мадам».
МАРЕЛЬ: (Пожав плечами.) Это было другое время, ты не можешь понять. Малу символизировала определённый женский образ...
НИНА: Образ «Вертихвостки», которая не могла допустить, чтобы за ней таскалась сопливка и называла бы её мамой перед любовниками?
МАРЕЛЬ: (Оскорблённо.) Нина!
НИНА: Что, у неё не было любовников?
МАРЕЛЬ: Ты говоришь о своей бабушке!
НИНА: Ну и что? Она же не святая!
МАРЕЛЬ: (С раздражённым вздохом.) Всё, я закончила… (Кладёт стопку салфеток на стол, складывает гладильную доску.)
НИНА: Но это же здорово, иметь мать, которая умела всё брать от жизни!
|
|
|
МАРЕЛЬ: Ты рассуждаешь, как твоя дочь! Но ей-то простительно, ей 23 года, а ты скоро будешь так же нелепа, как…как эти…. Пятидесятилетние….идиотки…. лица все в подтяжках…сапоги до сих …(Показывает.)
НИНА: Я не пятидесятилетняя: мне 47!
МАРЕЛЬ: Да это тоже самое!
НИНА: Ты лучше посмотри на себя! Уже в 35 лет ты одевалась, как старуха и носила чулки от расширения вен!
МАРЕЛЬ: Может быть!.. Но я выглядела не так смешно, как все эти климактерички, которые корчат из себя семнадцатилетних!
(ИЗ ТЕМНОТЫ РАЗДАЕТСЯ СИЛЬНЫЙ ЗВУЧНЫЙ ГОЛОС.)
МАЛУ: О-О-О-ОХ! Для баталий ещё слишком рано! Помолчите немного! Вы меня утомляете!
(НИНА И МАРЕЛЬ ВЗДРАГИВАЮТ.МАЛУ ПОЯВЛЯЕТСЯ ИЗ ТЕНИ. ОНА – БЕСФОРМЕННАЯ МАССА, ЗАВЁРНУТАЯ В ШАЛИ, ОДЕЯЛА, СОГБЕННАЯ В КРЕСЛЕ-КАТАЛКЕ. ГОЛОВА ЕЁ ТОНЕТ ПОД ЧЕПЧИКОМ. ПРИ ПРИБЛИЖЕНИИ К СВЕТУ, МОЩНОСТЬ И ВЛАСТНОСТЬ ЕЁ ГОЛОСА КОНТРАСТИРУЮТ С БЕССИЛЬНЫМ ОБЛИКОМ.)
МАРЕЛЬ: Как? Ты была здесь?
МАЛУ: У тебя врождённый дар задавать идиотские вопросы! Да, я была здесь! Хотела спрятаться подальше от радио, которое ты включила на кухне. Оно орёт на весь дом с самого рассвета. Я спокойно тут дремала пока Нина не пришла, и вы не начали трещать без умолку.
НИНА: Извини нас, Малу, если бы мы знали, что ты здесь…
МАЛУ: Вы бы делали то же самое. Это у вас в крови, способность говорить ни о чём. (Она медленно перемещается в кресле, натыкаясь на всё, что ей попадается на пути.) Это всё, что ты нарыла у Стефани? Я рассчитывала, по крайней мере, на пару стоящих картин и на что-нибудь приличное из мебели. У неё больше нет комодика Людовика XV, который она нам давала на Рождество?
НИНА: Который ты чуть не продала?
МАЛУ: Не помню.
НИНА: У тебя выборочная память.
МАЛУ: В моём возрасте я имею на это право.
НИНА: Понятно, ты глохнешь по необходимости. (Пауза.) Если бы ты не проиграла свою последнюю мебель на скачках, мне не пришлось бы выпрашивать это старьё у Стефани.
МАЛУ: Ерунда. (Достаёт палку из-под одеяла и цепляет канделябр, находящийся среди прочих предметов на полу.) Ну-ка, покажи это!
НИНА: (Подбирая канделябр.) Ну и что? Верхушки немного повреждены, но если их как следует начистить, они вполне сойдут.
(МАЛУ С ПРЕЗРЕНИЕМ ВОЗВРАЩАЕТ ЕЙ КАНДЕЛЯБР. МАРЕЛЬ, КОТОРАЯ УЖЕ УБРАЛА ГЛАДИЛЬНУЮ ДОСКУ И КОРЗИНУ ДЛЯ БЕЛЬЯ, ПОДХОДИТ К МАЛУ.)
МАРЕЛЬ: Я уверена, что Нина всё очень хорошо организует. У неё тонкий вкус, не беспокойся, всё будет отлично... Что до меня, то я постараюсь сделать из ужина маленький шедевр кулинарного искусства.
МАЛУ: Я в этом не сомневаюсь. Ты всегда была очень старательным ребёнком. Никакой изобретательности, но много прилежания.
НИНА: (С упрёком в тоне.) Малу!
МАЛУ: Что Малу! Это правда. Твоя мать женщина разумная, аккуратная и старательная. Она не ведущая, а ведомая... Но некоторые считают это хорошим
качеством....Во всяком случае, для женщины.
НИНА: Ты иногда бываешь абсолютно невыносима!
МАЛУ: В таком случае, вы можете лучше оценить те моменты, когда я очаровательна!
МАРЕЛЬ: (Уязвлена.) Хорошо, я вас оставляю. Я должна идти готовить. Нина, не теряй времени, время идёт. (Выходит.)
НИНА: Видишь, ты её обидела.
МАЛУ: Ничего, это полезно, она всегда была болезненно чувствительна… В твоей матери нет никакой тайны, но для меня она загадка. И в кого у неё такой характер патронессы? Не от меня – это точно, и не от её производителя… Он был мужчина блестящий, лёгкий, непредсказуемый…. Поэт!
НИНА: Ни в кого, она похожа сама на себя. И хватит её держать за безропотную страдалицу! (Закончив с зеркалом, она принимается драить канделябр.) Почему ты отказалась от предложения Мэрии?
(МАЛУ СЛЕДУЕТ ПО ПЯТАМ ЗА НИНОЙ И ПЕРЕСТАВЛЯЕТ ВСЕ ВЕЩИ ПО-СВОЕМУ.)
МАЛУ: Ты шутишь, я полагаю! Уж не воображаешь ли ты, что мои избранные гости приняли бы приглашение пойти выпить шипучку из пластиковых стаканов и сидеть со старпёрами в задрипанной столовке… Я уж не говорю о себе!.. Фото для районной газеты и пожатие потной руки второго заместителя мэра?! О, нет! Это не для меня!
НИНА: Это, всё-таки, традиция, все столетние это принимают.
МАЛУ: Они все того-с… Их даже не спрашивают! В наши дни сто лет – ещё не достаточный показатель, чтобы привлекать государственную прессу и телевидение. Я знаю, что мне потребуется ещё минимум двадцать лет, чтобы привлечь к себя внимание средств массовой информации.
НИНА: Можно узнать, кто твои избранные гости? Или ты хочешь хранить тайну до последнего момента?
МАЛУ: (Протягивая ей пачку бристолей, которую достаёт из-под одеял.) На! Поставь это перед их тарелками.
НИНА: (Бросая взгляд на карточки.) Но ты написала только их имена… Саша, Марсель, Пабло, Кристобаль, Альбер…
МАЛУ: Ну и что? Я их всегда звала по именам. Почему ты хочешь что-то изменить? (Пауза.) Что, неймётся удовлетворить своё любопытство?.. Это всё важные личности моего возраста, самый молодой из них – не самый знаменитый, но мне бы очень хотелось, чтобы он пришел. Это был мой последний любовник, на 25 лет моложе меня, он этого не знал. (С лёгким смешком.) Я страшно «химичила» со своим возрастом! И я могла себе это позволить…
НИНА: 25 лет! Ты не мелочилась! (Накрывая и украшая стол.) Ну а как же тебе практически удалось собрать весь этот бомонд?
МАЛУ: Я поздновато за это взялась, и поэтому решила разослать всем специальные «голубые листочки»… вроде телеграмм… А на почте мне сказали, что их больше не существует… и надо отправлять факс. По-моему, это очень вульгарно. Я вызвала
рассыльного… прелестный молодой человек… он всё это доставил по назначению… В общем, я надеюсь, учитывая, сколько мне это стоило…
НИНА: Но эти персоны… У тебя были их адреса?
МАЛУ: Конечно.
НИНА: Но если ты их не видела уже давно, я бы сказала, даже очень давно, может быть они переехали, или… (Неопределённый жест.)
МАЛУ: (С иронией.) Умерли? Нет. Красивые, крепкие мужчины, твёрдо стоящие на ногах в этой жизни. Они бы этого не сделали! И, к тому же, люди не стaнут переезжать из собственного особняка на Монпарнасе или из замка Монфор Ламори!
НИНА: Малу, ты не выходишь из дома уже много лет! Всё давно изменилось, Париж теперь совсем другой! Особняки посносили, или превратили в офисы, некоторых районов просто не существует. Твои друзья, может быть, давно уже уехали в провинцию или в пансионаты для престарелых.
МАЛУ: Триумфальная арка на месте?
НИНА: Конечно!
МАЛУ: Отлично, я пригласила неизвестного солдата!
НИНА: (Раздражённо.) Малу!!
МАЛУ: К тому же, одного или двух месье из Палаты! Опять-таки, Диор и Дали… Я надеюсь, что Гала умерла… Я предпочитаю только вдовцов и холостяков! Мне нужен был бы какой-нибудь академик и я подумала о Кокто… очаровательный мужчина - … но, я думаю, уже слишком поздно, он уже в Зазеркалье… Тогда я остановила свой выбор на Марсельчике… да нет, не на астматике, а ….
НИНА: Марсель?
МАЛУ: Пруст, моя милочка… Нет, он был хиловат, это другой – Паньоль – чудный, с юмором…. Я бы с удовольствием пригласила Мельеса…
НИНА: Господи, Малу, ну что ты несёшь! Я ничего не понимаю! Мельеса… Уже больше полувека, как он умер!
МАЛУ: Я это подозревала. Именно поэтому я предпочла пригласить Ренуара!.. Не отца, нет, сына… режиссёра.
НИНА: (Глаза к небу, бормоча.) Я надеюсь, что они успеют заказать чартер с того света!
МАЛУ: Ах, да, забыла! Нам нужна будет музыка, я настаиваю. У меня нет средств ангажировать оркестр, так что музыка будет механическая.
НИНА: О чём ты, Малу, у тебя нет проигрывателя уже целую вечность! Ты его отдала своей последней домработнице, в день расставания, помнишь?
МАЛУ: Но у меня есть граммофон, с которым я бы никогда не рассталась – много воспоминаний. Пойди посмотри в дальнем шкафу, там полно пластинок. Настоящих! Пойди, разыщи всё это!
НИНА: Малу, мы живём в эпоху CD и цифровых записей, а ты хочешь навязать нам твои «настоящие пластинки», ободранные гвоздями! Наши уши этого не воспримут!
МАЛУ: Они привыкнут, я же привыкла ко всему этому, вашему! (Авторитарно.) Давай, иди!
(Нина, пожав плечами, выходит. Малу разъезжает в своём кресле, приближается к авансцене.)
МАЛУ: Она принимает меня за сумасшедшую. Сейчас пойдёт к своей матери и скажет: «У Малу «крыша поехала»! Это возраст»! Но, поскольку, это мой день рождения, мне не посмеют перечить, и всё сделают, как я сказала. Правда, будут ходить как санитарки, делать сочувствующий вид: «Ну что, она хорошо поела?.. Она помнит, как её зовут?.. У неё уже «не все дома»!… Она живёт слишком долго, эта Малу!.. Её звонок уже давно прозвенел, за неё можно не волноваться»! Но у меня слишком хорошая память, и я вовсе не сумасшедшая! Всё хорошо разложено по полочкам! Иногда мне бы хотелось изменить ход истории…. Но когда я перетряхиваю своё прошлое, то вижу всё до мельчайших подробностей, как оно и было. И так всегда! Тем не менее.., надо чем-то приправить эту пресную повседневную жизнь, чтобы избежать копания в прошлом… Выдумать новые правила, чтобы спровоцировать судьбу, или то, что мне от неё осталось!.. Я прекрасно знаю, что часть моих гостей не принадлежит больше этому миру. Но я поступила, как поступают в театре: разослала больше приглашений, чем предусмотрено мест в зале, чтобы осталась возможность для сюрприза. Я уверена, что восемь мест будут заняты…
(СЛЫШЕН ШОРОХ, ЗАТЕМ СТУК В ДВЕРЬ.)
МАЛУ: Бог мой, уже?! Который час?
(СТУК СТАНОВИТСЯ БОЛЕЕ НАСТОЙЧИВЫМ. ОНА СМОТРИТ НА СТАРИННЫЕ ЧАСЫ, КОТОРЫЕ СТОЯТ НА КОРОБКЕ, ОБТЯНУТОЙ ТКАНЬЮ.)
… Восемь! Уже! Это невозможно! (Кричит.) Марель! Марель! Бедная старуха, совсем глухая! Нина! (Громко стучит палкой в дверь, ведущую в кухню или в коридор, или в другие комнаты.)… Пожар! (Нина в испуге выскакивает с граммофоном в руках.)
НИНА: Господи, что ещё случилось?
МАЛУ: Ты слышишь, что в дверь барабанят? Это наверняка первые гости.
НИНА: Как? Уже?! А почему ты кричала «Пожар»?
МАЛУ: Это старый трюк, чтобы привлечь внимание. Ладно, иди, открывай. Я убегаю. Я не могу показаться в таком виде. (К Марель, которая выходит из кухни.) Постарайся быть достойной своего происхождения. Попроси их подождать. (Авторитарно.) Любезно!
(ЛИХО МАНИПУЛИРУЯ СВОИМ КРЕСЛОМ, ОНА БЫСТРО УДАЛЯЕТСЯ ИЗ КОМНАТЫ. НИНА НАПРАВЛЯЕТСЯ В ПРИХОЖУЮ.)
НИНА: Это ты устроила такой переполох?! У тебя что, нет ключей?
ФОСТИН: Нет, и звонок не работает.
НИНА: Этого только не хватало! Заходи… Я тебя заждалась. Мы ещё не закончили, и Малу не в себе! (Нина возвращается в сопровождении Фостин. Это двадцатилетняя девушка, стройная, утончённая. На ней джинсы, кроссовки, рубашка и приталенный пиджак. Она бесспорно современна. Слегка андрогинна, что придаёт ей особый шарм. Она дьявольски красива.)
ФОСТИН: А… ты сделала так? Неплохо, но немного не хватает мебели. Стефани не могла…
НИНА: О, нет! Ты ещё….Когда я закончу, всё будет очень хорошо; впрочем, ты мне немного поможешь. Нужно убрать эти коробки, а те, которые покрепче, оставить и замаскировать в таком духе. (Показывает на обтянутую коробку. Фостин морщится.) Нам это понадобится. Это будет служить подставкой.
ФОСТИН: Вот как! Что об этом думает наш «ВЕК»?
НИНА: (Пытаясь передвинуть большую коробку.) Прошу тебя, не зови её так, это смешно! Держи, помоги мне!
ФОСТИН: Почему? Мне кажется, что это лучше, чем Малу. «Век». Это красиво. Она задует свои сто свечей, её зовут «Век»! (Они с трудом передвигают коробку.)
НИНА: Она не «ВЕК», она просто столетняя женщина, одна из тех, кто пересёк границы этого века, одна галлограмма века,.. и, к тому же, «Век» – мужского рода, а к ней это уж никак не подходит.
ФОСТИН: Почему? В таком возрасте пол не имеет значения: он, или она – неважно. Она - гермафродит!
НИНА: Ты хочешь сказать, бесполая, гермафродит – это совсем другое. Собака Стефани – гермафродит.
ФОСТИН: Да что ты? С каких пор?
НИНА: С тех пор, как она это обнаружила. Помоги мне с коробкой…. С этой! Мы задрапируем её сверху, и будет чудесная тумба… Она догадывалась, что у неё аномалия, - она не хотела случаться с кобелём-чемпионом.
ФОСТИН: О ком ты?
НИНА: О собаке Стефани, конечно… Нет, иди-ка лучше сюда… Ты знаешь, она взяла эту собаку, чтобы случить её с чемпионом и продавать щенят, но из этого ничего не получилось. Тогда ветеринар посоветовал ей проверить, всё ли там в порядке. По-моему, он это сказал, чтобы избавиться от неё, он не думал, что она последует совету, но надо знать Стефани!.. Подвинь немного ещё… Она натянула резиновую перчатку, и… недолго думая, обследовала вагиналии своей собачки, и что она почувствовала на кончике пальца? Небольшой странный хрящик, выпирающий из края матки и…
ФОСТИН: Ладно, хватит о матке Стефани,… пардон, её собаки. Не будем же мы обсуждать это на протяжении часа!
НИНА: Но это же ты спрашивала…
ФОСТИН: Вовсе нет, мы говорили о «Веке»! Мне наплевать на собаку Стефани! Смотри-ка, что мне дала напрокат моя подружка. (Достаёт из своей сумки видеокамеру.) Я смогу теперь увековечить наш «Век» с её свечами! Я думаю, она будет в восторге! Нет?
НИНА: Ты ведь знаешь, Малу трудно удивить. Я думаю, что с годами орган восторга усыхает.
ФОСТИН: Только не у Малу! Мне иногда кажется, что она моложе, чем Марель и ты.
НИНА: Ну что ж, спасибо! Ты можешь закончить с коробками? Мне надо позвонить.
(Фостин награждает мать двусмысленной улыбкой, понимающе. Нина набирает номер, в то время, как Фостин уносит коробку в соседнюю комнату.)
НИНА: (Довольно тихо.) Алло? Алло… Фабрис? (Вздыхает, ждёт.) Ты опять поставил эту ловушку – автоответчик!.. Я это ненавижу!… Тебя нет?… Да, как всегда… Фа-брис!.. Надеюсь, ты не забыл, что мы договорились встретиться сегодня вечером после столетия Малу? (Фостин ходит туда – сюда, пытаясь услышать, о чём разговор.) …Это продлится недолго. Оставь мне сообщение на своём автоответчике. (Ещё тише.) Я тебя крепко целую,.. крепко. Я люблю тебя. (Вешает трубку.)
ФОСТИН: Ну что, звонила своему жиголо?
НИНА: Я не настолько стара и не настолько богата, чтобы иметь жиголо!
ФОСТИН: На сколько он младше тебя, лет на пятнадцать-двадцать, да? Нет?
НИНА: Тебе-то что? Я же не собираюсь устраивать с ним семейную жизнь. Я живу настоящим, и при этом прекрасно себя чувствую.
ФОСТИН: Если тебе так хорошо, зачем ты себе делаешь силиконовые уколы, эти маски, диеты, и всю эту белиберду, которую ты вычитываешь из журналов. Он любит только твою оболочку, красавчик Фабрис!
НИНА: Ты завидуешь?
ФОСТИН: (Смеясь.) Кому? Тебе? Фабрису?
НИНА: Почему бы нет?
ФОСТИН: Твой Казанова не в моём вкусе. Слишком слащавый… Готовый к употреблению.
НИНА: У тебя хорошо подвешен язык, и, что удивительно, ни тени вульгарности! Ценю!.. Правда, я думала, что ты уже давно пережила свой «Эдипов комплекс».
ФОСТИН: А если бы я тебе сообщила, что ты станешь бабушкой, какой бы комплекс у тебя стал развиваться?
НИНА: (Поворачивается и рассматривает её слегка обеспокоено.) Ты беременна? От Жюльена?
ФОСТИН: Может быть… а может, от Жерома…
НИНА: Как это «может быть»?
(МАРЕЛЬ ТОРОПЛИВО ВХОДИТ С СЕРЕБРЯННЫМИ ПОДНОСАМИ, НА КОТОРЫХ СТОЯТ АПЕРИТИВЫ.)
МАРЕЛЬ: Я уже не знаю, за что хвататься, в общем, я почти закончила. (К Фостин.) А, вот и ты, наконец-то! Стой! Найди-ка мне место, куда это всё поставить. На кухне уже не повернуться.
ФОСТИН: Привет, Марель!
МАРЕЛЬ: Не называй меня так!
ФОСТИН: Извини, бабуля… Вечно занята?…Похоже, что ты нам готовишь сногсшибательную жрачку!
МАРЕЛЬ: Я не знаю, будет ли, как ты говоришь «жрачка» сногсшибательной, но я очень старалась, чтобы этот праздник был приятным. Надеюсь, что вы тоже будете на высоте в такой исключительный день. Где Малу?
НИНА: В своей комнате, готовится. Она боялась, что это гости пришли раньше времени.
МАРЕЛЬ: Боже мой, который час?
ФОСТИН: (Кинув взор на бристоли перед бокалами.) Это кто - Саша? Жорж, Кристобаль?..
МАРЕЛЬ: (Оставив свои подносы, подходит к столу.) Откуда это?
НИНА: Малу велела мне расставить. Ты их знаешь?
МАРЕЛЬ: Откуда мне знать? Здесь только имена!
НИНА: Разыгрывает тайны Мадридского Двора, но по-моему, она на самом деле «поехала». Она уже не в своём уме!.. В каком-то смысле, оно, может, и к лучшему.
ФОСТИН: Ты думаешь? Я уверена, что она прекрасно всё сечёт, она ещё далека от маразма. К тому же, мне не терпится познакомиться с дружками «Века». Чувствую, с ними не соскучишься!
НИНА: А тебе было бы лучше сегодня съехать на «бемоль». Ты понимаешь, что я хочу сказать?
МАРЕЛЬ: Лично я ничего не понимаю из того, что вы говорите. Какой-то закодированный язык. (Увидев в комнате граммофон.) Зачем ты откопала это старьё? (Прежде чем Марель получила ответ, дверь ведущая в коридор, открылась, и на пороге предстаёт преображённая Малу.)
МАЛУ: Кто говорит о старье?
(Все три женщины заворожено смотрят на Малу, которая стоит против света, опираясь на палку. Прямая, в шляпе с вуалью, одетая в великолепное платье из чёрного шёлка двадцатых годов, перчатки кружевные, кольца, браслеты, броши, бархатная накидка. Весь этот ансамбль не остаётся незамеченным, но тем не менее, он очень элегантен.)
МАЛУ: Не стойте, как бараны! Марель, пойди за моим креслом… Где мои гости?!
НИНА: Ещё не явились, это была ложная тревога.
ФОСТИН: (Присвистнув.) Ты супер, Малу!!! Но как же ты стоишь без коляски?!
МАЛУ: Как все!.. Ну… С чуть большим желанием. (Слегка покачнулась.) Надеюсь, вы меня не оставите так стоять до 107-и лет! Моё кресло!! Господи, где же моё кресло?!
(МАРЕЛЬ БРОСАЕТСЯ К МАЛУ С КРЕСЛОМ-КАТАЛКОЙ. МАЛУ ТЯЖЕЛОВАТО В НЕГО ОПУСКАЕТСЯ, НО СНОВА НЕМЕДЛЕННО ПРИНИМАЕТ ДОСТОЙНУЮ БЛАГОРОДНУЮ ПОЗУ.)
МАЛУ: Ладно, ладно, хватит!!! На что вы так уставились? На мои украшения? Не стройте иллюзий, они фальшивые!! (Нине.) Давай, ты бы пошла лучше одеваться. (Она хлопает её палкой по ногам, когда та проходит мимо.) У тебя помятый вид! Где шампанское? Марель, сбегай за шампанским!
МАРЕЛЬ: Но ещё слишком рано! Гостей пока нет…
МАЛУ: У меня жажда!! (Марель выходит что-то бормоча и снимая фартук. Малу смотрит улыбаясь, как та выходит, потом оборачивается к Фостин.) Без меня в этом доме всё развалилось бы!! Наверняка, твоя мать тебе уже сказала, что я того-с. (Жест.) Не беспокойся, я не буйная. Так что, малышка, всё хорошо? Подойди-ка к свету, я посмотрю на тебя. (Фостин подходит к Малу и опускается перед ней на колени.)
ФОСТИН: Ну и как?
МАЛУ: Ничего, ты не дурнушка!.. Тебе не хватает немножко мясца, но это у нас семейное… С твоим чувственным ртом и кошачьими глазами ты могла бы натворить такого!.. Если бы немножко постаралась.
ФОСТИН: Я и так много чего вытворяю, спасибо!
МАЛУ: Вот как? Весёлое время!!
ФОСТИН: В твоё время было то же самое!.. Так называемая «роковая женщина»…
МАЛУ: Может быть, я теперь уже не помню. Во всяком случае, я не принадлежала к какому-нибудь одному времени, это были эпохи… как у Пикассо: у меня был свой «голубой» период, «розовый»… и несколько чёрных!..
ФОСТИН: (Закуривая сигарету.) Ну и как оно, чувствовать себя «Веком»?
МАЛУ: Скучно. Особенно последняя четверть. Но когда идёшь к результату, нужно решиться на подвиг. Это возбуждает… И вот тут открывается второе дыхание! Дай-ка мне сигарету!
ФОСТИН: (Протягивает ей сигарету, затем отдёргивает руку.) Ни к чему, Малу, это может быть даже опасно.
МАЛУ: У меня такое впечатление, что со мной говорит твоя бабушка, давай!… Я всегда рисковала в жизни. (Берёт сигарету, смотрит на неё, потом жестом отвергает зажигалку, протянутую Фостин.) Нет. Ты, должно быть, права. Я сначала задую свечи… было бы слишком обидно… быть так близко к цели… (Малу погружается в свои мысли на какое-то время.) Ну, девчонка, чего ты хочешь от своей жизни?
ФОСТИН: В какой области?
МАЛУ: Что это значит?! Это не ответ!
ФОСТИН: Гм... почему? Тебя интересует работа или чувства?
МАЛУ: О-О! Так далеко не уедешь!
ФОСТИН: Я едва только учусь ходить самостоятельно, а ты мне говоришь о продвижении… Как могу – так и живу. Подрабатываю… Записалась в университет на психологический, потом бросила: мне это ничего не давало. Время от времени нахожу себе различные курсы…
МАЛУ: (Пожав плечами.) Курсы!.. Я только это и слышу… Чудно, но в моё время этого не существовало! Мы работали слишком много, и ни на какие курсы времени не было!
ФОСТИН: Вот именно, Малу, это из-за…
МАЛУ: Да знаю, знаю… А любовь?
ФОСТИН: Ну …это зависит…
МАЛУ: От дней?
ФОСТИН: Да, и от встреч. Я не зацикливаюсь, я переменчива.
МАЛУ: Это тоже семейное. Женщины в нашей семье, исключая Марель, скорей натуры авантюрные… Тем не менее, мне бы хотелось, чтобы ты меня познакомила с пятым поколением… Может это будет мальчик!
ФОСТИН: Забавно, что ты говоришь об этом!..
МАЛУ: Почему? Ты беременна?
ФОСТИН: Может быть… Вообще-то нет, не думаю. Знаешь, Малу, в наше время не- легко «залететь»: из-за СПИДа мужики пользуются «предохранителями».
МАЛУ: Гм, гм, гм…
ФОСТИН: В конечном счёте, тебе крупно повезло, что твоя молодость прошла во времена корсетов и накладных задниц, тогда не было СПИДа, безработицы никто не знал.
МАЛУ: Да, ты права, было столько работы, что мы не имели права ни присесть, ни пописать, ни заболеть…Что касается болезней, то и здесь мы были избалованы, подумаешь сифилис, туберкулёз, дифтерит, тиф, «испанка»… К счастью, скучать нам было некогда, это было доброе старое время -«La Belle époque»…
(ВХОДИТ МАРЕЛЬ С ВЕДЁРКОМ ДЛЯ ШАМПАНСКОГО. НА НЕЙ ВСЁ ТА ЖЕ ЧЁРНАЯ ЮБКА,, СЕРАЯ БЛУЗКА. ОНА ТОЛЬКО СНЯЛА ФАРТУК И СМЕНИЛА СВОИ ТАПОЧКИ НА ТУФЛИ С НЕБОЛЬШИМ КАБЛУКОМ.)
МАРЕЛЬ: (Ставя ведёрко на стол.) Боже мой, как воняет сигаретами! Фостин, ты могла бы воздержаться от курения, а если уж у тебя такая потребность в интоксикации,
кури около открытого окна. (Направляется к окну, чтобы проветрить.)
МАЛУ: Она здесь не причем… это я!
МАРЕЛЬ: (Ошарашенная.) Ты?! Ты хочешь сказать, что…
МАЛУ: Да, сейчас ещё одну закурю! (Фостин.) Что я тебе говорила?.. (Марель.) Да оставь ты это окно в покое, я не хочу слышать шума машин. Налей-ка нам лучше!
МАРЕЛЬ: Но…
МАЛУ: Сегодня мой юбилей. Я так хочу! Я не для того прожила целый век, чтобы меня доставала моя семидесятилетняя дочь! (Поворачивается с сигаретой к Фостин, чтобы та дала ей огня.)
ФОСТИН: Спокойствие! Сегодня праздник! Марель, ты хочешь, чтобы я разлила шампанское? (Даёт прикурить Малу, которая слегка приподнимает свою вуалетку, откинув голову назад. Затягивается, покашливает.)
МАЛУ: Крепкие!
ФОСТИН: Ты шутишь? Это ультралайт! (Фостин встаёт, чтобы взять бокалы, которые только что нехотя наполнила Марель.)
МАЛУ: Правда, никакого вкуса. Вот когда я курила свои египетские, они приятно опьяняли и от них не кашлялось.
МАРЕЛЬ: Но тебе и было на несколько десятков лет меньше.
МАЛУ: Какая связь между моим возрастом и качеством сигарет!..
ФОСТИН: Ладно, чокнемся? (Соответствующим тоном.) Дорогая Малу, в этот исключительный день…
МАЛУ: Нет! Тосты – потом, когда все соберутся! Пока просто несколько пузыриков, чтобы скоротать время. Марель, ты нас не поддержишь?
МАРЕЛЬ: Нет, спасибо, не сейчас. Фостин, ты не хочешь переодеться?
ФОСТИН: Да, да… сейчас допью шампанское и иду. Мне понадобится три минуты, я
не мама…Не знаю, что уж она там мудрит, только вот уже час, как она ушла… Наверное у неё подтяжка разъехалась и она ищет иголку с ниткой!
МАРЕЛЬ: (Вне себя.) Фостин!!!
ФОСТИН: Я пошутила, Марель! Это была шутка! Ладно, я пошла.
МАЛУ: Только сначала поставь-ка мне музыку!
ФОСТИН: О’кей! (Бросает взгляд на старые пластинки, лежащие рядом с граммофоном, берёт первую попавшуюся, бережно протирает и ставит. Это Берт Сильва.) Да, вот уж кич, так кич!! /Выходит /
(МАРЕЛЬ САДИТСЯ НАПРОТИВ МАТЕРИ И НЕЖНО НА НЕЁ СМОТРИТ, В ТО ВРЕМЯ, КАК МАЛУ С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ ПОТЯГИВАЕТ ШАМПАНСКОЕ И СЛУШАЕТ МУЗЫКУ.)
МАРЕЛЬ: Я помню эту шляпку, я не думала, что ты её сохранила.
МАЛУ: Ты не можешь её помнить, тебя тогда ещё не было на свете.
МАРЕЛЬ: Но…
МАЛУ: Нет. Ты путаешь. Эта принадлежала моей матери, я обнаружила её в глубине шкафа. Мне она показалась забавной. Она была немножко «кич», как говорит Фостин. Я убрала с неё фрукты и птиц и переделала. Я носила её вместе с костюмом из старых замшевых золочёных занавесок. Это был отпад! Была война – первая, конечно, и я делала свои первые шаги в мире Моды!
МАРЕЛЬ: Я помню... в твоей комнате висела фотография, где ты в этом костюме и в этой шляпке, ты на ней великолепна… С собачкой на руках … и с элегантным мужчиной около авто.
МАЛУ: Испано – Сюиза бежевого цвета, роскошная, я тогда только-только получила права. В то время таких было немного! У меня был номер 0086! Я слыла большой оригиналкой…
МАРЕЛЬ: Это мой отец на фотографии?
МАЛУ: О, нет! Твой отец был без гроша, поэт, у него никогда не было средств, чтобы иметь такую ма
|
|
|
