Три системы истины: идеациональная, идеалистическая и чувственная

Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал:...Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от ис­тины, слушает гласа Моего. Пи­лат сказал Ему: что есть ис­тина?[37]

Вопрос Пилата — вечный. Он еще ожидает достойного ответа, приемлемого для всех культур и для любого разума. Ответ этот предполагает всесведущий, сверхчеловеческий разум. Для ограничен­ного человеческого ума возможен только сугубо относительный ответ. Хотя таких относительных решений было немало, все они распадаются на три класса. Каждый имеет свою собственную систему истины, свои источники и критерии. Эти три главные системы истины соответствуют нашим трем сверхсистемам культуры, а именно: идеациональной, идеалистической и чувственной системам истины и знания. Идеаци­ональная истина — это истина, открываемая милостью Божией через глашатаев (пророки, мистики, "отцы церкви"), обнаруживаемая сверхчувственным способом посредством мистического опыта, прямого откровения, божественной интуицией и вдохновением. Такая истина может быть названа истиной веры. Она непогрешима и дает адекватное знание о подлинно реальных ценностях. Чувственная истина суть истина чувств, постигаемая органами чувственного восприятия. Если наши органы ощущений свидетельствуют, что "снег белый и холод­ный", то утверждение истинно; если же наши органы ощущений показывают, что снег не белый и не холодный, то утверждение становится ложным.

Идеалистическая истина есть синтез двух других истин, то есть синтез, созданный нашим разумом. В отношении чувственных явлений она признает роль органов чувств как источника и критерия достоверности или недостоверности любого утверждения. По отноше­нию к сверхчувственным явлениям она заявляет, что их познание невозможно посредством чувственного опыта; напротив, постижение ее возможно, лишь обращаясь к прямому откровению Бога. Наконец, наш разум логически или диалектически может прийти к ряду веских утверждений, например, в силлогистических или математических доказательствах. Большинство математических или силлогистических утверждений нельзя получить ни через чувственный опыт, ни посредством божественного откровения, а только благодаря логике человеческого разума. Человеческий разум "возбуждает" ощущения и восприятие нашими органами чувств и трансформирует их в достоверный опыт и знание. Человеческий разум таким образом соединяет в единое целое истину чувств, истину веры и истину разума. Это основное, что касается идеалистической системы истины и познания.

Таковы вкратце три основные системы истины, которые охватыва­ют практически все ответы на извечный вопрос "Что есть истина?", стоявший перед великими мыслителями человечества. За их пределом остаются только чисто негативные и скептические ответы. В соответст­вии с одной из формул негативистского решения, мы не можем ничего знать; даже если бы мы что-либо знали, то не могли бы адекватно это выразить; если бы мы все же смогли бы это выразить, то не в силах были бы передать это знание другим. Такой предельный скептицизм вспыхи­вал изредка в истории человеческой мысли; но он всегда был ограничен сравнительно небольшим кругом мыслителей и функционировал как крайне неустойчивое течение. Человечество не может жить и действовать в условиях такого скептицизма.

Предварительно предложенная схема трех систем истины пока­зывает, что каждый из них вытекает из основной посылки наших трех сверхсистем культуры. Если преобладает идеациональная культура, ее когнитивная система всегда выступает разновидностью обнаруженной истины веры; в чувственной культуре будет преобладать истина чувств; в идеалистической культуре человеческими умами будет руководить истина разума. С изменением доминирующей сверхсистемы культуры система истины подвергается соответствующим изменениям. Позднее мы убедимся в действительной точности вышеизложенных утверждений.

Необходимо предельно ясно понять существенную разницу между идеациональной истиной веры и чувственной истиной чувств. Если каждую из них рассматривать как "правду, всю правду и ничего, кроме правды", то тем самым они становятся взаимонесовместимыми. Что является истинным с точки зрения идеационального знания, является полным невежеством или предрассудком с точки зрения чувственной истины и, соответственно, наоборот. Многие постулаты религии аб­солютно ложные с точки зрения монистичной истины чувств. Это объясняет острый конфликт между системами истины, который особо резко проявляется в периоды заката одной и подъема другой культуры. Прекрасный пример этому — конфликт между зарождающейся богооткровенной истиной христианства и чувственной истиной греко-римского общества первых столетий нашей эры. Языческим греко-римским мыслителям, носителям чувственной системы истины, христианская богоявленная истина того времени казалась не более чем заблуждением или неведением. Выдающиеся интеллектуалы того времени, как, напри­мер, Тацит, называли ее "опасным предрассудком", "постыдной и от­вратительной". Плиний характеризовал ее как "унижающее заблужде­ние, доведенное до крайности". Для Марка Аврелия она была неразум­ным и невоздержанным духом противоречия; для Светония она была "новым и пагубным предрассудком". Цельзий считал христиан "алогич­ным народом''... Они сами не рассуждают и не слушают рассуждений других о своей вере, а только придерживаются своего: "Не задавай вопросов, а веруй ", или: "Вера да спасет вас ", или: "Мудрость мира плоха да глупа". Для Цельзия, как и для других приверженцев чувственной истины, христиане со своей истиной веры были всего лишь шар­латанами, невеждами, фокусниками и им подобными. Даже Христос и апостолы были невежественными и "отъявленными бездельниками"; дева Мария — женщиной с незаконнорожденным ребенком и т. д. С точки зрения чувственной истины христианская истина веры, откровение и Бог - а по сути, вся христианская вера и все христианское движение — не могли представать в их сознании, кроме как абсурдными и безрассудными.

С другой стороны, с точки зрения богооткровенной истины хри­стианства, знание и истина чувств не могут быть не чем иным, кроме как глупостью. Св. Павел так формулирует этот принцип: "Немудрое Божие премудрее человеков"[38]. Другие "отцы церкви" характеризуют чувственное знание как "сомнительное, неопределенное и скорее предположительное, чем истинное" (Муниций Феликс); как всего лишь "тщеславие" (Василий Великий); как "обман и трюкачество", "болтовня", "ложь", "ошибки" и тому подобное (св. Августин); как определенно ложное и противопоставленное истине знание (Тертуллиан, Оригена и другие). Известное высказывание Тертуллиана красноречиво обобщает все эти мысли: "Cruxifixus est Dei Filius; non pudet, quia pudendum est. Et mortuus est Dei Filius; prorsus credibile est, quia ineptum est. Et sepultus resurrexit; certum est, quia impossibile"[39].

В этом высказывании мастерски сформулирован конфликт. Что не­мыслимо или неверно с чувственной точки зрения, может быть возмож­ным и совершенно истинным с точки зрения христианской истины веры, и наоборот.

Конфликт этих двух систем истины был очень острым и продолжал­ся веками, по крайней мере до VI века, когда почти повсеместно в запад­ном мире победило христианство. Новая система уже не была связана с эмпирическим познанием, которое считалось второстепенной истиной. Его допускали как "служанку", но до тех пор, пока оно не проти­воречило сверхчувственной, сверхлогичной и сверхразумной истине хри­стианства. Его объективация была великолепно дана св. Августином. Христианство ограничивалось исключительно познанием Бога и Души. "Deum et animam scire cupio. Nihil ne plus? Nihil omnino"[40] — таков категорический постулат этой системы мышления.

Если мы теперь обратимся к эпохе Ренессанса, когда забытая истина чувств вновь возрождается и начинает быстро вытеснять богооткровенную истину христианства, то заметим, что конфликт был столь же острым, как и в период подъема христианской истины, однако сейчас богооткровенной истине приходится защищаться, а чу­вственной — наступать.

Должно быть предельно ясно, что все умонастроения человеческого общества — особенно в отношении того, что считать истинным или ложным, знанием или невежеством, а отсюда образование и все школь­ные программы — все это различается в соответствии с доминирующей истиной, принятой данной культурой и обществом. Взглянем присталь­нее на характерные черты, смысл и последствия чувственной системы и кратко остановимся на других системах истины.

Чувственная система истины и познания. Так как в соответствии с основной посылкой чувственной культуры реальная ценность чу­вственна, то и познание, естественно, осуществимо только через наши органы чувств. Чувственная истина — это истина чувств. Высказывание Джона Локка — "Nihil est in intellects, quod non fuerit prius in sensu"[41] — есть абсолютно адекватная формулировка этого принципа.

В этой системе истины органы чувств становятся основным источником по­знания эмпирической реальности; их показания решают, что истинно, а что нет; они становятся верховными судьями достоверности опыта. Другое название этой системы истины — эмпиризм. От основной посылки чувственной истины происходят все ее характерные черты.

А). Любая система чувственной истины и реальности предполагает отрицание или, по крайней мере, совершенно равнодушное отношение к любой сверхчувственной реальности или ценности. По определению, сверхчувственная реальность или не существует, или, если допустить, что она все же есть, неизвестна нам, эквивалентна несуществующей. Будучи неизвестной, она тем самым несущественна и не заслуживает к себе интереса (вспомним, к примеру, критицизм Канта, агностицизм, позитивизм и т. п.). Отсюда следует, что чувственные культуры считают исследование природы Бога и сверхчувственных явлений заблуждением или бесплодными размышлениями. Как всякое другое хобби, религия и теология, воплощающие богооткровенную истину, в лучшем случае допускаются; или о них просто не упоминают; или они трансфор­мируются в своего рода научную теологию, а чувственная религия сводится до уровня эмпирической дисциплины, лишенной богооткровенной истины.

Б). Если чувственная система не поощряет какого-либо интереса к сверхчувственным аспектам действительности, то она оказывает явное предпочтение изучению чувственного мира со всеми его физичес­кими, химическими и биологическими качествами и связями. Весь когнитивный интерес сосредоточен на изучении этих чувственных явлений, их материальности, поддающихся наблюдениям взаимосвя­зям, а также на технологических изобретениях, служащих нашим чувственным потребностям. Познание становится эквивалентом эм­пирического знания, представленного естественными науками. Таким образом, в чувственном обществе естественные науки вытесняют рели­гию, теологию и даже философию. Это обобщение подтверждается статистическими данными по научным открытиям и технологическим изобретениям. Следующая таблица обобщает этот процесс в течение изучаемых нами столетий.

 

В течение идеациональных веков греческой культуры (VIII—VI вв. до н. э.) число открытий и изобретений незначительно. Начиная со второй половины VI века до нашей эры число открытий резко возрастает и остается на высоком для античного мира уровне до IV века нашей эры — период чувственной культуры и истины. Начиная с V века нашей эры достигнутый уровень снова падает, оставаясь почти неизменным вплоть до XIII века -— периода господства идеациональной культуры и истины. Начиная с XIII века он вновь начинает неуклонно возрастать, достигая в XIX—XX столетиях беспрецедентного уровня. Лишь только один XIX век принес открытий и изобретений больше, чем все предшествующие столетия, вместе взятые.

В). Чувственная истина или эмпиризм отрицает, как мы видели, любую богоявленную сверхчувственную истину. Она также подвергает сомнению до определенного предела разум и логику, если их выводы не подтверждаются показаниями органов ощущений. Если дедуктивная логика противоречит показаниям органов чувств, то ее выводы признаются ложными Поэтому в чувственных культурах и обществах эм­пирические системы философии набирают силу, а философия, основанная на идеалистической и идеациональной истинах, приходит в упадок Это хорошо подтверждается соответствующими историческими фактами. Например, сравнительное соотношение эмпиризма на фоне других фи­лософских систем по векам было следующим: 0% с VII века по X век включительно; 7.7% в XI веке; 14.3% в XII веке; 12.8% в XIII веке; 17.2% в XIV веке; 7.2% в XV веке; 15.8% в XVI веке; 29.6 '/„ в XVII веке; 37.5% в XVIII веке; 42.6% в XIX веке; 53% в период 1900-1920 годов. Если мы

добавим к эмпиризму другие родственные ему системы, такие, как критицизм и скептицизм, то в целом эмпирическая система достигнет общей цифры 47,5% в XVIII веке; 55,7% в XIX веке; 72% в период 1900—1920 годов. Таким образом, в течение большей части средних веков эмпиризм оставался на уровне, близком к нулю. Мы видели ранее, что эти же столетия были Blutezeit[42] идеациональных изобразительных искусств; они же дают самый низкий процент научных открытий и изоб­ретений. Диаграмма № 2 иллюстрирует развитие эмпиризма на фоне других систем с 600 года до нашей эры по 1900 год.

Когда мы переходим к столетиям, отмеченным возрождением чувст­венного искусства и культуры, мы наблюдаем, как с самыми незначи­тельными отклонениями эмпиризм начинает идти параллельно со все возрастающим потоком открытий и изобретений. За последние два столетия оба процесса достигают самого высокого уровня. С другой стороны, системы философии, основанные на идеациональной и иде­алистической истинах, движутся в обратном направлении; они состав­ляли от 80% до 100% в период с VII по X век и доходят приблизительно до 30% и 12% в XIX и XX веках соответственно.

Короче говоря, чувственная форма искусства, эмпирическая система философии, чувственная истина, научные открытия и технологические изобретения двигаются параллельно, поднимаясь и падая в строгом соответствии со взлетами и падениями чувственной сверхсистемы культу­ры. Точно так же двигаются в одном направлении идеациональное и идеалистическое искусство и неэмпирические философские теории, основанные на идеациональной и идеалистической истинах. Их движение противоположно движению чувственного искусства, технологии и эм­пирической философии.

Г). Всесторонне развитая чувственная система истины и знания, рассматривающая все, будь то открыто или завуалировано, в материалистическом ракурсе неизбежно материалистична. В то время как ум, связанный с истиной веры, одухотворяет все и рассматривает даже материю как чистое проявление сверхчувственной реальности, то ум, находящийся под влиянием истины чувств, материализует все, даже самые духовные явления и рассматривает их как чистое проявление или побочный продукт материальных явлений. Отсюда общая тенденция чувственного мышления рассматривать мир — даже человека, его культуру и сознание — материалистично, механистично и бихевиористично. Человек становится, в чувственной научной дефиниции, "комплексом электронов и протонов", животным организмом, рефлек­торным механизмом, многообразием отношений типа стимул — реак­ция, психоаналитическим "мешком", наполненным физиологическими стремлениями. "Сознание" объявляется неточным и субъективным понятием, обозначающим физиологические реакции и открытые дейст­вия заданного типа. Все концепции и теории, основанные на духовной, сверхчувственной, нематериальной реальности, отклоняются как заблу­ждения, как невежественные или как результат злоупотребления слова­ми. Эта тенденция проявляется во всех отношениях. Наши статистичес­кие данные показывают, что периоды, отмеченные возрастающим влиянием чувственной истины, идут параллельно с усилением матери­алистического миропонимания и с соответствующим упадком идеациональной и идеалистической философии. Таким образом, в течение столетий раннего и развитого средневековья процент материалистичес­кой философии среди всех других философий с VI по XIV век был равен нулю, а процент идеалистической философии и Weltanschauung[43] равнял­ся 100%. В XIX—XX веках материализм возрос соответственно до 12.7% и 23.3%, а идеализм пошел на убыль соответственно до 55.9% и 40.9%; остальной процент выпадает на философию, синтезирующую идеализм и материализм.

Научные теории, основанные на истине чувств, имеют тенденцию стать материалистическими, механическими и количественными, даже в трактовке человека, культуры и духовных явлений. Социальные и пси­хологические науки имитируют естественные науки, пытаясь подходить к проблеме человека так же, как физики и химики анализируют неор­ганические явления. В области общественных наук все духовные и куль­турные явления начинают трактоваться с позиций бихевиоризма, физио­логии, рефлексологии, эндокринологии и психоаналитики. Общество становится практически мыслящим, а "экономическая интерпретация истории" получает бесспорный перевес. Широкое распространение в био­графиях, истории, антропологии, социологии и физиологии приобретает "полупорнографическая" концепция человеческой культуры. Все духо­вное, сверхчувственное или идеалистическое высмеивается, заменяется унижающими интерпретациями. Все это аналогично негативным, извра­щенным, субсоциальным и психопатологическим пристрастиям, проде­монстрированным изящными искусствами в пору декаданса чувственной культуры.

Если реальность сенсорна и чувства есть единственный источник познания, то описанная тенденция вполне объяснима, ибо что может быть более чувственным, с этой точки зрения, чем материя, и что может быть реальнее рефлексов, пищеварительных функций, секса и т. п. Изли­шне говорить, что такое отношение является следствием основной по­сылки чувственной системы.

Д). В такой культуре материальные ценности естественно становятся определяющими, начиная со всемогущего богатства и кончая всеми ценностями, которые удовлетворяют физиологические потребности че­ловека и обеспечивают его обыденный комфорт. Чувственные потреб­ности и удовольствие, как мы видим, становятся единственным критери­ем того, что такое хорошо и что такое плохо.

Е). Следующим следствием такой системы истины является развитие темпорального, релятивистского и нигилистического склада ума. Чувст­венный мир находится в состоянии постоянного течения и становления. В нем нет ничего неизменного — даже вечное высшее бытие. Разум, находящийся во власти истины чувств, просто не воспринимает какого-либо постоянства, а постигает все ценности в условиях изменения и пе­рехода. Чувственный склад ума рассматривает все с точки зрения эволю­ции и прогресса. Это приводит к возрастающему отрицанию вечных ценностей, которые вытесняются временными или быстротечными соображениями. Чувственное общество живет в настоящем и ценит только настоящее. Так как прошлое необратимо и уже более не существует, а будущее еще не наступило, тем более что оно всегда неясно, то только настоящий момент реален и желанен.

Отсюда — чувственный Сагре diem[44], завтрашнее призрачно; ухвати сегодняшний поцелуй; быстро обогащайся; захвати власть; цени по­пулярность, славу и возможности текущего момента, так как осознаются только ценности настоящего. Но поскольку темп изменений все время ускоряется, то это "настоящее" становится все короче и все более преходящим. А оттого громадная роль времени в жизни и деятельности такого общества. "Tempus fugit, tempora mutantur et nos mutamur in illis"[45] и "tempus edax rerum"[46] становятся лозунгами чувственного мен­талитета.

В той же самой системе истины и ценностей возникает доктрина релятивизма. Так как все подвержено постоянному изменению и так как чувственное восприятие нетождественно у разных индивидов и групп, то, следовательно, не существует ничего абсолютного. Все становится от­носительным — истина и ошибка, этические и эстетические каноны и многое другое. Что-то может быть добродетельным сегодня и поте­рять свой смысл назавтра; при неких заданных условиях одно утвержде­ние может оказаться истинным, при других — ложным. Чувственное наблюдение показывает, что научные, философские, религиозные, мо­ральные, эстетические и другие ценности и нормы меняются в зависимо­сти от личности, группы и времени. Таким образом, суждение "все в мире относительно" становится девизом чувственной истины. Отсюда ее негативное отношение к любому постулируемому абсолюту. Но релятивизм, единожды принятый, неизбежно становится все более и бо­лее бескомпромиссным до тех пор, пока наконец все относительные истины и ценности не "релятивизированы" и не разобьются вдребезги.Рано или поздно релятивизм уступает место скептицизму, цинизму, нигилизму. Сама граница между истинным и ложным, правильным и неправильным исчезает, а общество погружается в состояние настоящего морального, умственного и культурного хаоса. Ни одно общество не может существовать при таких условиях. Оно или гибнет, или выра­батывает новую систему истины — более надежную и подходящую его запросам.

Ж). Все это означает, что чувственная истина, когда ее делают Исключительной, неизбежно развивается в своего рода иллюзионизм, в котором она сама себя разрушает. Вместо действенного познания объективной реальности и ценностей она все больше и больше дает нам относительных и условных намеков, узаконивающих мимолетные оттенки постоянно изменяющихся чувственных впечатлений, которые разнятся в зависимости от людей, групп и внешних обстоятельств. Вместо того чтобы вскрывать истину как adaequatio intellectus et rei[47], она дает всего лишь впечатление и искусственные конструкции, от­носящиеся к чему-то, по существу, неизвестному. Декадентская чувственная наука даже открещивается от того, что она имеет дело с объективной реальностью. Она предлагает только лишь допущения и утверждения, основанные на чувственном наблюдении, которое ока­зывается удобным и поэтому правдоподобным. Данная формулировка задач чувственной науки эквивалентна закапыванию истины, дейст­вительности и самой науки. Ситуация в целом становится довольно странной: никто не знает, в чем заключается чувственное утверждение, с чем оно связано и на что претендует. И если она не связана с реальностью и не предоставляет заключений постигающего разума об этой реальности, тогда что же это? Так чувственная истина в конечном счете роет свою собственную могилу.

З). Та же система истины порождает номиналистские и сингуляристские умонастроения, характеризующие чувственное общество. Чувствен­ные впечатления всегда индивидуальны. Например, мы не воспринимаем род лошади или род человека, то есть сущности, категории, универса­лии. Мы воспринимаем только отдельную лошадь или другие предметы в их чувственном проявлении. Отсюда — популярность номинализма с его аксиомой "Universalia sunt nomina"[48]: все универсалии, категории, концепции суть всего лишь слова, употребленные ненаучно и не от­носящиеся к объективной реальности. Они всего лишь результат власти слов над ненаучными умами. Отсюда же происходит нежелание призна­вать реальность универсалий и сущностей. Человек предпочитает и рад иметь дело с конкретными явлениями. Чувственный образ мысли рас­сматривает общество как сумму взаимодействующих индивидов. Он не видит леса за деревьями. Все это напоминает нам ситуацию с чувствен­ной живописью, воспринимающей только чувственные поверхностные проявления предметов. Научные теории постепенно становятся все более бессодержательными и поверхностными, полностью растворенными в вымышленных, надуманных утверждениях или чисто утилитарных и условных придумках, пустых и безответственных.

И). Рассмотрим теперь утилитаристский, гедонистический, прагма­тический, практический и инструментальный характер науки, псевдоре­лигии и этики чувственной культуры. Поскольку чувственное познание не ищет ничего абсолютного (включая действенную истину, независимуюот чувственных заключений) и рассматривает любую "истину" как инст­румент приспособления к чувственному миру, сотворенному для того, чтобы сделать жизнь более приятной и менее тягостной, то утверждения и теории, которые оказываются полезными, доставляющими удовольст­вие и удобными, становятся истинными, а те, которые оказываются бесполезными, неудобными и неэкономичными, считаются ложными. Savoir pour prevoir, prevoir pour pouvoir[49] — девиз этой науки.

I. Наука и философия, как мы видели, становятся пропитанными утилитарными целями. Только те дисциплины, которые, как физика, химия, биология и медицина, география, технология, политика, эконо­мика, практичные и полезные, интенсивно культивируются. Отсюда вышеупомянутый прогресс естественных и технологических знаний. Дру­гие дисциплины, будь то метафизическая или "непрагматичная" филосо­фия, трансцендентальная религия и абсолютная этика, фактически иг­норируются. Пока они сохраняются, они приобретают все тот же утили­тарный, чувственный, прагматический или инструментальный характер. Физиология, как наука о человеческой душе, оказывается физиологией нервной системы и рефлексов. Религия, как откровение Бога, опускается до уровня вторичного "социального убеждения" своего рода полити­ческого кредо. Философия, как познание сущностей и объективной ре­альности с ее допускаемым знанием, становится неопределенной иде­ологией, посвященной оправданию или порицанию той или иной систе­мы чувственных ценностей и проявлений, или всего лишь обобщением, основанным на заключениях утилитарных наук, или перегруженным деталями, формальным и пустым семантическим исследованием "логи­ческого синтаксиса языка" с его подражательной псевдоматематикой и псевдосимволической логикой и бэконовской верой в возможность чисто механической техники конструирования "чувственно достоверных утверждений". Философия же становится выражением несуществования всего, кроме чувственной действительности, системой негативного кри­тицизма, агностицизма (мы не можем познать любую объективную реальность; если же и сможем, то никак не в силах ее выразить; если бы нам удалось это сделать, то мы не можем передать это знание другим). Короче говоря, философия оказывается второстепенной чувственной утилитарной наукой, состоящей из эмпиризма, критицизма, агностициз­ма, скептицизма, инструментализма и операционализма, отмеченных теми же утилитарными и прагматическими чертами.

И так обстоят дела с другими дисциплинами. Savoir pour pouvoir[50] становится одним из высших критериев. Все, что не поддается прак­тической проверке, отрицается; все, что допускает ее, приобретает досто­инство научного или достоверного знания.

II. Тот же характер носит система образования (прежде всего школа), дающая "полезные знания" и навыки. Ее главная забота подготовить удачливых бизнесменов, ремесленников, инженеров, политиков, юри­стов, докторов, учителей, священников и т. д. В таких искусствах, как умение сколачивать состояние, вести фермерское хозяйство, готовить, стричь, изобретать машины, вести исследовательскую работу, учить и проповедовать, стараются добиваться мастерства. Начальное, среднее и высшее образование — все они сориентированы в одном направлении и уделяют мало внимания, если вообще уделяют, на забытую цель реального знания и мудрости — природу объективной реальности и истинных ценностей. Так как считается, что оно лишено кратковременной утилитарности, о нем лишь изредка вспоминают, его же роль в школьных программах чувственного общества крайне незначительна.

Таковы вкратце некоторые черты чувственной истины и общества, в котором она процветает.

Идеациональная и идеалистическая системы истины и знания. Идеациональная система истины — полная противоположность чувственной системе. Она сосредоточена в основном на сверхчувственной реальности и ценностях. Она основана на откровения, божественном вдохновении и мистическом опыте, который считается истинным и абсолютным Главный интерес идеационального познания — Бог и его царство, которые принимаются за объективную реальность. Поэтому богооткровенная религия и теология становятся повелительницами истинной мудрости и науки, а эмпирические познания всего лишь обслуживают их. Ум, над которым властвует истина веры, направлен на вечные истины, в противопоставление преходящим истинам чувств. Она идеалистична, так как реальность рассматривается как духовная и нематериальная. Она абсолютистская, неутилитарная, непрагматичная.

Наконец, идеалистическая система истины занимает промежуточное звено между чувственной и идеациональной системами и объединяет в своем тигле три отличительных элемента чувственной, религиозной и рационалистической истины. Системы Платона и Аристотеля, Альберта Великого и Фомы Аквинского — лучшие примеры попыток синтезировать в одном целом божественную, чувственную и диалектическую истину.

 

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: