 |
И вот с такими «активами» и топ-менеджерами Российская империя вступила в Первую мировую войну...
|
|
|
|
В начале её производимых в Империи артиллерийских снарядов не хватало, чтобы достичь даже среднемирового (уж и не говоря о германском) уровня обеспечения артиллерии. Недостаток винтовок к ноябрю 1914-го достигал 870 тысяч, а ежемесячно производить планировалось лишь 60 тысяч штук. Кроме того, почти половина солдат были элементарно неграмотны (помните проблему российского образования?) Исследование, проведённое в 1911-м, показало: в русской армии на каждую тысячу новобранцев свыше семисот были неграмотны, в германской армии — один…
Из воспоминаний знаменитого генерала А.А. Брусилова:
«...Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герец-перц с женой были убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы — не знал почти никто, что такое славяне — было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать, было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя».
Техническое преимущество германских войск в артиллерии, особенно тяжелой, оборачивалось для русской армии огромными потерями в живой силе. Так, из каждой тысячи солдат английская армия потеряла в войну 6, французская — 59, а русская — 85 человек. К началу 1917 года Россия потеряла убитыми 2 млн., ранеными — около 5 млн., пленными около 2 млн. человек.
Соответственно в стране не могли не нарастать и нарастали антивоенные и антимонархические настроения. Причем не среди рабочих и крестьян, а в первую очередь – среди элиты.
|
|
|
Осенью 1915 года в измене обвинили бывшего военного министра Владимира Александровича Сухомлинова. После этого уже кого угодно можно было заподозрить в предательстве. И через год обвинение в измене предъявили царской семье, правительству и генералитету в целом. 1 ноября 1916 года в Государственной думе депутат от партии кадетов Павел Николаевич Милюков заявил, что недееспособное правительство намерено заключить сепаратный мир с Германией. Исчисляя провалы «придворной партии», каждый пункт обвинений Милюков заканчивал вопросом: «Что это — глупость или измена?»
А в 1915м официальный лидер московских деловых кругов П.П. Рябушинский, председатель Московского биржевого комитета и председатель Московского Военно-промышленного комитета — призывал деловые круги «вступить на путь полного захвата в свои руки исполнительной и законодательной власти». Также летом 1915 года оформился Думский прогрессивный блок, имевший целью ограничение власти самодержавия. Позднее лидеры буржуазных партий пытались организовать дворцовый переворот, рассчитывая избавиться от Николая II и предотвратить нараставший революционный взрыв.
Самым ярким симптомом грядущего полного расстройства хозяйственной жизни стал продовольственный кризис. Съестные запасы в стране имелись в достаточном количестве: в 1914-1916 было собрано 216 млн. тонн продовольственных и кормовых хлебов, и этого вполне хватило бы и для удовлетворения нужд фронта, и для обеспечения городского населения. Однако деградация железнодорожного транспорта (Привет Вам, Самуил Соломонович Поляков) сделала проблему снабжения городов неразрешимой. В то время как на Дону, Урале и в Сибири скопились значительные запасы продовольствия, центр России голодал; Донбасс был завален не вывезенным углём, а столицы мёрзли из-за нехватки топлива.
Директор департамента полиции сообщал 30 октября 1916 года в МВД: «Сравнение настроения населения Петрограда и Москвы и отношения его к центральному правительству в данное время и в период 1905-1906 гг. устанавливает, что теперь оппозиционность настроений достигла таких исключительных размеров, до которых она далеко не доходила в широких массах в упомянутый смутный период. Вся тяжесть ответственности за переживаемые родиной невзгоды возлагается ныне уже не только на правительство, в лице совета министров, но даже и на верховную власть…»
|
|
|
Однако при этом МВД не находило ситуацию революционной. И не только МВД.
Большевики-радикалы вели себя тоже на удивление осторожно, они фактически сдерживали стачки, стараясь не растратить революционный «порыв» рабочих на отдельные выступления. Большевики явно склонялись к мысли, что во время войны поднять революцию не удастся. Известно публичное заявление В. Ленина в январе 1917 года в Швейцарии, что он не рассчитывает дожить до революции, что её увидит только молодежь, а не мы, старики. Поразительно невпопад!
А события развивались по своим, объективным законам, никак не зависящим ни от трепыханий гучковской фракции и заговоров промышленников, ни от работы ленинской «Искры», ни от Германского генштаба, что-то там финансирующего и подстрекающего:
1. Начинаются перебои с хлебом, очереди за ним всё длиннее. И хотя хлеба пока достаточно, проходит слух (а потом подтверждается официально) о подготовке к введению хлебных карточек. Мы слышим, что запасов немного, подвоз слабый, и понимаем, что через месяц – в апреле – подвоз почти прекратится из-за весенней распутицы. Впервые во время войны мы действительно пугаемся голода.
2. Перебои с топливом. Даже если зерно и подвезут – его надо перемолоть и выпечь хлеб. А топлива не хватает. В Москве температура в квартирах обывателей не превышает 9–12 градусов, а в учебных заведениях – 6–8. Газовое освещение отключено, по ночам темно. Ожидается полная остановка городского трамвая, вечером он уже не ходит. Многие заводы в Питере и Москве останавливаются из-за отсутствия топлива или электроэнергии (из-за отсутствия топлива на электростанциях).
3. Остановки заводов всё чаще, не только из-за топлива, но и из-за неподвоза сырья и комплектующих, так как паровозы заняты перевозкой зерна и топлива... Остановки заводов означают потерю зарплаты и, возможно, работы. А это означает потерю брони от фронта.
|
|
|
4. А на фронте – огромные потери, иначе не надо было бы призывать в армию массу необученных крестьян и рабочих (необоронных заводов). Лазареты в Питере полны. Дикие рассказы о травле газами. А необученных новобранцев в Питере скопилось почти 150 тысяч. На фронт идти никому не хочется...
«Фейсбук» и его роль в революции 1917 года:
Нервозность населения резко возрастает. Слух о хлебных карточках сметает хлеб из булочных; мало хлеба – длиннее очереди. А в очередях чего только не наслушаешься! Вот реальные каналы распространения революции – социальная сеть очередей в булочных (для женского пола) и делегации рабочих заводов (для мужского). И отовсюду идут крайне беспокоящие сигналы об отсутствии хлеба, топлива, локаутах и т.д. А тут выходные. Дома сидеть холодно, да и тревожно, люди кучкуются и идут на демонстрации, в первую очередь с требованием «Хлеба!». Ширятся погромы булочных и мелких лавок.
Против демонстрантов выводят солдат, но те не хотят в них стрелять. В понедельник 27 февраля начинается бунт войсковых частей – именно из-за нежелания стрелять в демонстрантов. Солдаты сочувствуют рабочим и не хотят на фронт, под вражеские снаряды, пули и газы. Они присоединяются к рабочим и обращают свое оружие против полиции. Через два дня бастует почти весь питерский гарнизон, захватывается Арсенал и оружие раздается всем желающим. Ситуация окончательно выходит из-под контроля.
7 февраля 1917 года Петроградское охранное отделение донесло, что рабочая секция комитета, председательствуемого Гучковым, готовит на 14 февраля серьезные беспорядки в столице. Они приурочивались к плану группы Родзянко и должны были явиться той манифестацией, которая открыла бы Думе возможность взять власть в свои руки. Ещё раз – прочтите внимательно — не Ленин, не Сталин и не Троцкий, а именно – Александр Иванович Гучков дворянин, лидер партии «Союз 17 октября», председатель III Государственной думы, член Государственного совета Российской империи лезет на броневичок с красным бантом и лозунгом «Долой царя!»
|
|
|
Тотчас же министр внутренних Дел Протопопов принял решительные меры безопасности — рабочая секция была арестована и привлечена к ответственности. Вместе с тем столица была изъята из ведения ген. Рузскаго, главнокомандующего Северным фронтом, и подчинена особо назначенному генералу Хабалову. Эти решения всполошили революционный муравейник: если Государь решился на борьбу, нельзя было больше медлить.
М.В. Родзянко направляет телеграмму главнокомандующему ближайшего к Петрограду Северного фронта с таким текстом:
«Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно беспомощна восстановить нарушенный порядок. России грозит унижение и позор, ибо война при таких условиях не может быть победоносно окончена. Считаю единственным и необходимым выходом из создавшегося положения безотлагательное призвание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения... Медлить больше нельзя, промедление смерти подобно».
Командующих фронтами запросили по телеграфу: что они думают об отречении императора? Командующие поддержали идею отречения от престола. Все как один!
"Окажись рядом рота пулеметчиков, по-настоящему преданных царю, — вспоминал глава Временного правительства Александр Федорович Керенский, — она могла бы уничтожить всю Революцию вместе с левыми и правыми. Единственная причина, по которой это не случилось, заключалась в том, что в целой Российской империи не нашлось такой роты». Войска и казаки не желали защищать императора. Даже юнкерские училища не поднялись…
Генералитет благосклонно принял план переворота, и, рассчитывая на поддержку армии, думские заговорщики перешли к активным действиям. П. Милюков вспоминал: «Никто из руководителей Думы не думал отрицать большой доли её участия в подготовке переворота. Вывод отсюда был тем более ясен, что... кружок руководителей уже заранее обсудил меры, которые должны были быть приняты на случай переворота. Намечен был даже и состав будущего правительства. Личный состав министров старого порядка был ликвидирован арестом их, по мере обнаружения их местонахождения. Собранные в министерском павильоне Государственной думы, они были в следующие дни перевезены в Петропавловскую крепость».
Февральский переворот в России в 1917 году явился результатом заговора, который начался в сентябре 1915 года. Об этом впервые заявил печатно Деникин в Париже в 1921 году. Монархисты хотели силой вырвать у своего государя отречение, а в случае отказа — убить царя (большевики, когда убили государя в 1918-м году, лишь окончили замысел монархистов от 1916 года). Потом появились в эмигрантской печати свидетельства о масонском заговоре. В действительности, там был сложный клубок четырёх заговоров: дворцовый (великие князья), генеральский (армия), заговор разведок Англии и Франции, и масонский заговор («центр» депутатов Думы, эсеры и меньшевики).
|
|
|
Никто из высших чинов государственного аппарата не рискнул своей жизнью. Первыми предали царя, как водится, кто больше всех драл глотку в славословиях — монархисты и националисты — Пуришкевич и Шульгин. Революцию приветствовали даже некоторые члены императорской семьи.
Православная церковь, и та не поддержала помазанного на царство самодержца всероссийского. После отречения императора, в марте 1917-го, епископ Енисейский и Красноярский Никон (Бессонов) уверенно говорил: «Монарх и его супруга изменяли своему же народу. Большего, ужаснейшего позора ни одна страна никогда не переживала. Нет-нет — не надо нам больше никакого монарха».
«В первом часу дня пошел «куда все идут», то есть к Думе, — вспоминал московский обыватель Николай Окунев. — И начиная еще от Лубянской площади увидел незабываемую картину. По направлению к Театральной и Воскресенской площадям спешили тысячи народа, а в особенности много студентов и учащихся. Лица у всех взволнованные, радостные — чувствовался истинный праздник, всех охватило какое-то умиление. Вот когда сказалось братство и общность настроения. А я стар уж что ли стал, чуть не плакал, сам не зная от чего… Необычайные картины: у солдат в одной руке ружье или шашка, а в другой красный флаг; или так: солдат и студент идут обнявшись, и у солдата флаг, а у студента ружье…»
Но как всегда, после праздника начинались революционные будни:
«Полиция все же следила за внешним порядком... — записывал Окунев, — и... заставляла дворников и домовладельцев очищать от тающего снега крыши, дворы, тротуары и улицы. А теперь, при свободе, всякий поступает, как хочет. На улицах кучи навоза и громадные лужи тающего снега… Хвосты увеличиваются, трамвайные вагоны ломаются от пассажиров-висельников на буферах, подножках и сетках. Солдаты шляются без всякой надобности и в крайнем непорядке, большинство из них не отдают офицерам чести и демонстративно курят им в лицо. Мы целый месяц все парили в облаках и теперь начинаем спускаться на землю и с грустью соглашаемся, что полная свобода русскому человеку дана еще несколько преждевременно. И ленив он, и недалек, и не совсем еще нравственен».
«Толпы серых солдат, — вспоминал прибывший с фронта боевой офицер, — явно чуждых величию совершившегося дела, в распоясанных гимнастерках и шинелях внакидку праздно шатались по грандиозным площадям и широким улицам великолепного города. Изредка куда-то с грохотом проносились тупорылые броневики и набитые солдатами и рабочими грузовики: ружья наперевес, трепаные вихры, шальные, злые глаза… Мозги набекрень... стихийное «нраву моему не препятствуй»... хмельная радость — «наша взяла», гуляем и никому ни в чём отчёта не даём…»
Отречение царя питерцев уже не интересует. Они живут уже в новой реальности, где они взяли власть, город полностью под их контролем. Царь пишет отречение от престола не из-за бунта в столице, а из-за предательства генералов армии и великих князей, единогласно ему это советующих.
|
|
|
