 |
Глава 40. Маленькая часть большого мира. 34 глава
|
|
|
|
Джинни, мило улыбаясь, повернулась к нему спиной.
— Твоя спина! — воскликнул Рон.
— Что с ней? — деланно испугалась Джинни.
— Она голая!
— Правда? Гермиона, неужели?
Гермиона прыснула.
— А ты что смеешься? — возмутился Рон и тут же потребовал: — Гермиона, повернись спиной!
Девушка послушно повернулась.
— Джинни, вот видишь — нормальное платье. Со спиной все в порядке.
— На самом деле, милый Рон, у Гермионы очень хитрое платье. На спине около тридцати крючков, так что для любителя творческого поиска такой фронт работ...
Рон потерял дар речи. Гермиона покосилась на подругу с укором. В такие моменты ей было жаль Рона. Он так ревностно оберегал честь сестры, а Джинни так любила над этим подшучивать…
— Гермиона, она же пошутила? — Рон умоляюще посмотрел на девушку.
— Про крючки — нет, — сдерживая смех, ответила Гермиона. — А про любителей поиска — не знаю.
Рон развернулся к выходу, добрел до двери, что-то пробормотал, вернулся, бросил сверток на кровать Гермионы и обернулся к сестре.
— Я требую, чтобы ты надела что-то сверху!
— Как скажешь, милый братик. Любой твой каприз. Тем более Фред и Джордж подарили к этому платью накидку.
— Ну слава Мерлину, у них не совсем мозги атрофировались.
— Правда, она прозрачная.
С этими словами Джинни выпорхнула из комнаты, Рон что-то простонал, а Гермиона расхохоталась. Милая и привычная сцена отвлекла от грустных мыслей.
* * *
Рождественский бал. Всего два слова. Но сколько смысла в этих словах! Маленькая жизнь. Триумфы, поражения, счастье, слезы.
Из года в год. Из века в век. Помолвки в чистокровных семьях проходили приблизительно через полгода после семнадцатилетия жениха. Помолвки всех летних и части весенних именинников приурочивались к Рождеству или же просто к любому дню рождественских каникул. Почему так? Вряд ли кто-то сейчас мог ответить с точностью. Эта традиция уходила корнями в века. Там же и терялась, как это часто происходит.
|
|
|
Именно поэтому вечер, предшествующий Рождеству, очень часто был последней возможностью встречи для влюбленных — для тех, кого долг обязывал сделать выбор не в пользу чувств, а подчиняясь решению родителей, произнести слова клятвы верности наречённому и вступить во взрослый мир. Ведь из века в век веление сердец шло вразрез с догмами и предписаниями. И из века в век люди забывали о велении сердца, потому что честь семьи ставилась в их мире превыше всего.
И этот праздничный вечер был похож на сотни таких же праздничных вечеров, которые были до него. Переплетенные руки, а в улыбках смесь нежности и отчаяния. Взгляды, взгляды... В них можно утонуть, а в вихре эмоций закружиться и исчезнуть.
Северус Снейп поджал губы. Пожалуй, меньше этого вечера он любил лишь день святого Валентина. Необузданность юношеских эмоций и надуманных страстей вызывала в нем желание заблокировать разум и умчаться куда глаза глядят, чтобы не видеть глупости этих детей, не знать о поступках, которые они совершат. Давным-давно у него с Дамблдором возник уговор: оставить этот вечер детям. Во всяком случае, некоторым из них. Директор до сих пор верил в то, что чьи-то души могут спастись, поверить, что-то изменить... Снейп был скептиком. Кроме депрессий, дуэлей и злости этот вечер не приносил ничего. Он не брал в расчет щенячьи восторги от первых поцелуев или робких взглядов. Он говорил как раз о горстке тех самых избранных и о несчастных, связанных с ними глупыми узами юношеской привязанности.
Почему Северус не называл вещи своими именами? Почему первую любовь упорно нарекал юношеской привязанностью, а возможность последней встречи — глупой попыткой надышаться напоследок? Потому что часто вспоминал Рождественский бал на своем шестом курсе. То, как передавал Лили записку Нарциссы. Удивление в зеленых глазах, «Северус» ее звонким голосом и то, как она танцевала с Поттером, и то, как поправляла воротник мантии Блэка… Им тогда было весело и радостно, а Северус готов был головой стучаться о стену, потому что у него не было этой самой попытки надышаться. Была болезненная любовь, надрывная, горькая. И не было возможности сказать, прикоснуться. А еще была Нарцисса, у которой хватило духу на тот дурацкий шаг. И как бы Северус ни возмущался, что бы ей ни говорил, он восхищался безрассудной смелостью этой девочки. Да, он ненавидел человека, к чьим ногам Нарцисса бросила свою жизнь в тот вечер, не желал признавать его достойным. Но сам втайне знал, что ради подобного стоит жить. Чтобы кто-то вот так… А уж если этот кто-то самый нужный, самый любимый…
|
|
|
Северус Снейп скользнул взглядом по смеющейся Пэнси Паркинсон, кружащейся в танце с шестикурсником Когтеврана. На лице улыбка, а в глазах... И ведь еще только начало вечера.
Северус отпил из своего кубка. Среди радости и веселья, наполнявшего души десятков людей, под этими сводами, будто темно-серые вихри, кружились боль и отчаяние. Отчаявшихся было гораздо меньше, чем счастливых, но почему-то их Северус чувствовал ярче остальных. Словно густые грязные мазки на разноцветном холсте. Их мало, но именно за них невольно цепляешься взглядом.
Северус Снейп определенно не любил предрождественский вечер.
* * *
Гарри чуть пожал плечами на какой-то вопрос Кэти, улыбнулся, помог застегнуть ей браслет. Браслет, который подарил сам.
Вспомнился их единственный в этом году совместный с Гермионой поход в Хогсмит. Он тогда выбирал Кэти рождественский подарок, и Гермиона отыскала среди горы блестящих украшений этот браслет. Простой и очень симпатичный. Гарри помнил ее звонкий окрик:
— Гарри, посмотри вот на этот.
И улыбку, когда он решил браслет купить. С каким энтузиазмом и искренностью она выбирала подарки для их с Роном девушек. И ее открытая улыбка говорила о естественности и правильности. Вот только Гарри хотелось, чтобы все было иначе.
|
|
|
Он подарил ей редкое издание пособия по колдомедицине «Древние и простые заклинания от большинства недугов». Еще в прошлом году она пожаловалась Рону, что нигде не может найти эту книгу, а Гарри отыскал. Блеск в карих глазах, ее крепкие объятия и горячий шепот у самого уха:
— Спасибо… спасибо, я так давно ее искала. Как ты догадался?
— Я же волшебник.
И прядь ее волос щекочет щеку, от этого хочется смеяться. А еще хочется быть всесильным, чтобы заставить замереть время.
А вот сейчас она с Невиллом. Здравый смысл подсказывал, что это просто пара на вечер. Ведь он знал Гермиону и Невилла. Ревновать было абсурдно. Но почему-то, глядя на руку Невилла на ее талии, Гарри ревновал. Она была поразительно красива в этот вечер. И не столько из-за платья непривычного для нее ярко-синего цвета, сколько из-за чего-то нового, неуловимо преобразившего облик девушки. Платье, наверное, ей шло — Гарри не слишком разбирался в волшебной моде, к тому же видеть Гермиону в таком наряде было непривычно. Он привык к ее школьной форме, к потертым джинсам и вязаным кофточкам. Эта же Гермиона была незнакомой, и юноша немножко терялся. А еще в ее взгляде было что-то странное. Какой-то необычный блеск. Возможно это чары, которыми девчонки пользуются в такие вечера. Он не знал наверняка, он просто смотрел поверх головы Кэти на танцующую Гермиону. Невилл осторожно держал ее за талию и что-то говорил, а она звонко смеялась в ответ. Гарри бы не удивился, если бы узнал, что они обсуждают зелья, например. Да разве важна тема? Важен лишь ее лучистый взгляд и звонкий смех.
Кэти легонько коснулась губами его подбородка. Он улыбнулся и прижал ее к себе. Это было странно, но Гарри вдруг понял, что уже привык к этой неправильности.
* * *
Блез Забини отпила коктейль из высокого стакана. Они с Грегори Гойлом сидели за одним из столиков и негромко переговаривались.
Грег заметно нервничал. Его пальцы то и дело принимались отбивать дробь на крышке стола, а Блез старалась не думать ни о чем, кроме чуть горьковатого привкуса грейпфрутового коктейля.
|
|
|
За часы, минувшие после утреннего разговора, она успела накричать на Пэнси, пытавшуюся дать совет насчет приглашения Гойла, порвать свое праздничное платье (удобная вещь волшебство, пара заклинаний — и платье, как новое), написать письмо отцу, порвать его, испортить вечер Милисенте и не менее двадцати раз дать себе обещание не думать о Драко Малфое.
Ах да. Почти каждое обещание она давала, после того, как открывала альбом с колдографиями.
Так странно. Порвать нарядное платье за кучу галеонов она смогла, а обычную колдографию — нет. А всего-то делов — разорвать на мелкие клочки, чтобы с этим простым действием разбилась и исчезла боль в груди. Но стоило увидеть его насмешливый взгляд, чуть приподнятую бровь, полуулыбку, злость куда-то улетучивалась, а в горле начинало щипать. И она отшвыривала альбом и давала себе заведомо невыполнимое обещание. За эти несколько часов она прожила целую жизнь, как ей показалось. Целую жизнь без него. Наряжаться на бал, зная, что не для него. Волшебные духи — не для него. Прическа не для него. Взгляд в зеркало и желание закричать. Ведь это ложь! Все для него! И платье, и прическа, и духи, и улыбка, и слезы. Все для него. Всегда. Дойти до знакомой двери. Постоять в ожидании, надеясь, что та вдруг откроется, и человек, вышедший оттуда, обнимет, и все окажется сном. И одновременно бояться, что он действительно выйдет и снова причинит боль…
И ждать, верить непонятно во что, а потом все-таки пойти на бал с Грегом. Потому что не дождалась. И вспомнить совет Пэнси, увидев, как Грег нервно передергивает плечами на любой вопрос и отчаянно пытается завести нейтральный разговор. И сидеть за этим чертовым столиком, глотая горький коктейль, и неловко беседовать ни о чем, и не сводить глаз с двери. И не понимать, радоваться ли тому, что проклятая гриффиндорка с Лонгботтомом, или же этого увальня тоже можно пожалеть. А еще не понимать, что делать завтра. Предчувствовать растерянность во взгляде отца и сочувствие во взгляде матери… и бояться этого завтра. Ведь именно ей придется объясняться с родственниками. Хотя… зная его, он наверняка напишет. Возможно, и гостей не будет, и она просто окажется в своей комнате. И не будет вспоминать, как однажды проснулась в собственной постели от его поцелуя. Он приехал с отцом и тайком пробрался в ее спальню. Тогда она сердилась оттого, что ее разбудили. А сейчас отдала бы все на свете за то, чтобы вернуться в то прохладное летнее утро и почувствовать его холодную щеку, увидеть чуть покрасневший нос. Какой же глупой она была!
— Мы можем потанцевать, — в никуда предложил Грег.
|
|
|
Блез оторвала взгляд от дверей и посмотрела на напряженного юношу. Он ведь не виноват в их проблемах. Для него это просто Рождественский бал.
— С удовольствием, — Блез постаралась улыбнуться.
Рука Грега была теплой и чуть подрагивала. Он неплохо танцевал, но не было в нем… А чего, собственно говоря, в нем не было? Он просто был не тем парнем. В этом все дело.
Блез старалась не смотреть на дверь, поэтому пропустила момент, когда он появился в зале. Танец закончился, они с Грегом даже о чем-то поговорили. Ну кто же знал, что когда они решат вернуться к своему столику, там уже будут Пэнси, Винсент и… он. В первый миг Блез даже остановилась. Грег, державший ее под локоть, тоже замер. Они быстро переглянулись.
— Блез, если вдруг ты передумаешь показывать Драко характер, ты можешь…
— Грег, я пошла с тобой не для…
— Слушай, я все понимаю. Вы поссорились, ты сгоряча пригласила меня, у меня не было пары…
Блез положила руки ему на плечи и практически заставила продолжить танцевать.
— Грег, просто забудь о Драко.
Как ей самой хотелось последовать своему совету.
— Не могу. Он мой друг. Ты его девушка. Я вообще не пойму, как он может спокойно смотреть в нашу сторону.
— Он смотрит?
— Угу.
— Злится?
— Блез, пойди и спроси его сама! — в голосе Грегори появилось раздражение.
— Прости.
Блез уткнулась лбом в его плечо. Грег не заслуживает того, чтобы с ним просто играли. Ведь он не виноват, что Драко такой… подлец? «Блез, он ведь ничего не обещал. Он не клялся в любви. И его слова логичны. И действия тоже».
Блез ненавидела логику, как и свой внутренний голос. Какого черта, когда ей плохо, здравый смысл всегда подкидывает умные ответы?
Танец закончился. Под следующую мелодию продолжать было невозможно. Радостно прыгать и вопить у нее не было настроения, а медленным этот танец назвать не получалось.
— Пойдем к нашим? — Грег заглянул ей в глаза.
Она кивнула.
— Только… побудь рядом. Ладно? — негромко попросила она.
— Блез, что происходит? Завтра…
— Грег, я говорю о сегодня!
— Ладно. Не переживай так.
Они двинулись в сторону однокурсников. Пэнси сидела на стуле Блез. Винсент и Драко стояли. Стоило Блез и Грегори приблизиться, как вся компания оглянулась. Наступила неловкая пауза. Драко оглядел Блез с ног до головы, однако ничего не сказал. Блез захотелось провалиться сквозь землю от этого взгляда. В нем был… укор. И все. Укор? От него? Девушка едва не расхохоталась. Грег подхватил свой коктейль и залпом выпил.
— Почему у вас так невесело? — бодро поинтересовалась Блез.
— Весело, — откликнулся Винсент Крэбб.
— Тогда пошли танцевать, — Блез подхватила неуклюжего Крэбба под локоть и потащила в гущу танцующих.
Слегка обескураженный парень попытался высказать несколько доводов в пользу сидения в углу, но Блез не слушала. Она решила развлекаться. И плевать, что спину жжет взгляд серых глаз. Ее это больше не волнует. Не должно волновать.
Драко смотрел на танцующую Блез, и в очередной раз совесть напомнила о себе неприятным ощущением в области желудка. За это время произошла масса вещей. Так много нового, что все просто не вмещалось в рамки обычного сознания. После разговора с Блез он долго сидел за своим письменным столом, стараясь понять, как действовать дальше. Именно в тот самый миг он понял, что ему остро, до боли в груди, не хватает Марисы. Рассказать о своих страхах, услышать что-то язвительное в ответ и по блеску серых глаз понять, что она беспокоится, просто не умеет это показывать по-другому. И вдруг понять, что все хорошо, что в этом мире можно выжить почти после всего. Но реальность заключалась в длинном листе пергамента, исписанном материнским почерком. Целая повесть о том, как, вопреки законам Министерства, запрещающим выдавать тела Пожирателей их родственникам, Нарциссе удалось добиться похорон Марисы на семейном кладбище Делоре. Церемония была закрытой и тихой, потому что официально власти не признали своей ошибки. Но Нарцисса была рада и такой маленькой победе. Сначала Драко почувствовал жгучую злость от этой почти подачки и оттого, что Мариса была похоронена в одном из поместий Делоре, а не на семейном кладбище Малфоев. Но потом вдруг понял, что в этом сумасшедшем мире нужно пытаться жить по его законам, и Нарцисса показала, что все же чего-то можно добиться. Одному Мерлину известно, что ей пришлось проделать для этого. А еще он с поражающей ясностью понял, что нужно делать ему.
Два часа. Ни капли сна в глазу, несмотря на то, что он не помнил, когда нормально спал последний раз. Только редкие глотки крепкого кофе, который успел остыть и отдавал неприятным привкусом в пересохшем рту. Два часа. И два письма. Одно — Фреду Забини. Второе — Люциусу Малфою.
Они почти одинаковые. Одно и то же, только разными словами, в разной последовательности. И одна цель: дать понять, что это — лишь его решение, и ничье больше. Он и так подписал себе приговор, закрывая тот злосчастный проход. Причиной больше, причиной меньше. Однако каждая строчка была продумана до мелочей. Наверное, пиши подобное письмо гриффиндорец, то можно было бы тут же восстановить картину по частям. Здесь были бы и Блез, и Пэнси, и Грейнджер, и Поттер, и даже чертов Уизли. В его же свитках каждая строчка, каждое слово были продуманы и тщательно взвешены. Не оправдания, нет. Скорее взгляд со стороны. Не явные попытки отвлечь внимание от Блез, а попытки объяснить и показать себя в этой ситуации. Размышления на тему Метки, на тему помолвки и принятия решения. И даже просьба об отсрочке. И извинения. Причем в письме, адресованном мистеру Забини, они куда более искренние, да и само письмо написано человеку, способному понять, возможно, принять. Фред — разумный. Не слепо верящий, не прагматично изворотливый. Он просто человек, наделенный здравым смыслом и логическим мышлением, не замутненными слепой гордыней. Это оставляло надежду, что, когда пройдет первая злость от оскорбления, нанесенного семейству Забини, Фред поймет. Он не может не понять, что это — один из лучших выходов. Это — отсрочка с Меткой хотя бы для Блез, ибо женщины не всегда получали ее. Например, у Нарциссы не было этого знака, да и у матери Блез тоже. Во всяком случае, Драко помнил Алин в легком летнем платье с короткими рукавами, в то время, как на матери Пэнси были надеты длинные перчатки. Это — шанс. Фред не может не понять. Ведь уже много лет для Фреда семья — это его гордость, его религия, его вера. Он что-нибудь придумает. И письмо мистеру Забини было написано скорее не как оскорбленному несостоявшемуся тестю, а как здравомыслящему партнеру.
Письмо Люциусу было… другим. Более осторожным, более обтекаемым. Наверное, потому что Драко знал наверняка — смысл сказанного не достигнет сознания отца. Или же будет истолкован неверно. Для Люциуса результат всегда был важнее мотивов. А подобный результат ставил жирный крест на всех его планах и на планах Темного Лорда заодно.
Но почему-то строчки, ложившиеся на пергамент одна за другой, приносили спокойствие душе, заставляя вспомнить, что есть сегодня. Для завтра он уже сделал все, что мог. Осталось разобраться с сегодня. Он все сделал правильно и логично. Блез поймет. Когда-нибудь.
Драко поднял взгляд на Грегори, стоявшего у столика и вертевшего в руках пустой бокал.
— Хорошо проводишь время? — перехватил Гойл его взгляд.
— А ты?
— Нет уж, давай поговорим о тебе, Драко! Хоть раз. Раз уж ты втравил меня в этот бред, так и скажи сам, какого черта здесь происходит?
В голосе Грегори Гойла звучала неприкрытая злость. Он редко позволял себе так разговаривать с Драко. Почему? Наверное, привык следовать за ним во всем. С раннего детства их, чистокровных волшебников, воспитывали некими «придатками» Драко Малфоя. Сейчас Грег понял это отчетливо. С раннего детства они делали то, что хотел Драко. Всегда. Шли, куда тот хотел, смеялись его шуткам, становились врагами его врагов. Грег не помнил, когда это началось. Помнил лишь то, что это явно одобрялось родителями. Например, о Поттере всегда говорили, как о Мальчике-Который-Выжил. Его день рожденья было положено отмечать в семьях, но по едва уловимому настроению родителей всегда чувствовалось, что это — ненастоящее. Словно спектакль для кого-то другого. В детстве Грег не мог понять, для кого, а потом просто привык. С Драко все было по-другому. Когда Грегори рассказывал отцу или матери, куда они ходили с Драко, что делали, он всегда видел их одобрение. Его родители что-то знали о Драко Малфое. И, насколько мог судить Грег, с остальными его сверстниками происходило нечто похожее. Они так же следовали за Драко. И при этом вряд ли хоть один из них мог назвать себя его другом. Скорее «соратником». Слово пришло на ум неожиданно. Именно здесь, посреди банкетного зала, среди свечей и огней, терпкого запаха ели и шоколада. Пришло на ум, стоило увидеть стальной блеск серых глаз. Никогда — друзья. Всегда — соратники. Забывая собственное «я», уступая все, даже самое дорогое, милостиво принимая его подачки. Нет, Грег очень хорошо относился к Драко, был искренне привязан, как к чему-то привычному и давно принятому в свой мир, но порой вдруг возникало непереносимо-острое желание дать ему по морде. Вот как сейчас.
— Грег, — в голосе предупреждение.
А плевать.
— Объяснись, Малфой. Потешь мою душу!
— Так, я, пожалуй, пойду проветрюсь, — Пэнси, о которой успели благополучно позабыть, встала со стула, поправила мантию, проходя мимо коснулась плеча Драко, потом Грега, негромко проговорила: — Не ссорьтесь, мальчики.
И растворилась в яркой толпе. Оба юноши проследили за ней взглядами, пока она не исчезла из виду, и повернулись друг к другу. В который раз Драко подумал, что неприятности почему-то не любят ходить поодиночке. Они бродят исключительно толпой, и все норовят заглянуть к нему в гости.
— Грег, если я просто попрошу поверить, тебя это устроит?
Гойл прыснул. Видимо, от наглости заявления. Драко и сам знал, что объяснение слабовато.
— А сам ты как думаешь?
— Думаю, что если ударюсь в объяснения, все-таки получу по голове. Ты же так мечтаешь это сделать — по глазам вижу.
— Почему ты никогда не ценишь то, что имеешь? Ни черта не ценишь!
— Я ценю Блез. Очень ценю, просто…
Ну как можно объяснить то, что вдруг решил пойти наперекор всему и вся. Грег не поймет. При его непоколебимой вере в правильность действий их семей, в непререкаемый авторитет отца… Он сочтет Драко сумасшедшим в лучшем случае. В худшем… В худшем — Люциусу и Фреду не понадобится ждать писем.
— Нет, я передумала, — невесть откуда появилась Пэнси. — Я решила потанцевать.
Она схватила Грега за запястье и потянула прочь от стола.
— Пэнси, мы не закончили! — сердито буркнул парень.
— Судя по вашей упертости, я могла вернуться и через пару часов, а вы бы и тогда не закончили. Ну же! Удели внимание девушке — Рождество ведь. Почти.
Драко смотрел на Пэнси со смесью благодарности и грусти. Вот ведь бедная. Не может спокойно свой последний вечер с этим, как его… провести. Возится с ними, как с детьми малыми. Пэнси улыбнулась в ответ на его взгляд. Улыбка получилась ободряющей и немного грустной. Драко вздохнул и перевел взгляд на Блез, танцующую с Винсентом Крэббом чуть в стороне. На миг их взгляды встретились. Драко ожидал злости, ярости, обиды, но Блез снова его удивила.
Блез Забини подняла взгляд от пола и посмотрела в сторону оставленного ими столика. В опустевшем уголке стоял Драко Малфой. Один. Пэнси и Грег куда-то делись. В первый миг, встретившись с его взглядом, Блез едва не закусила губу от горечи и боли. Она могла доказывать себе что угодно и сколько угодно. Пытаться заставить себя ненавидеть. Но разве это возможно? Разве возможно ненавидеть его, когда он стоит вот так — один, рядом с нелепым столиком, заставленным пустыми стаканами и недопитыми коктейлями. Словно история незавершенной любви. Или так и не родившейся любви. Убогость пустого уголка резко контрастировала с болезненно-родной красотой Драко, его силуэта, его небрежной челки, его… глаз. За взгляд этих глаз можно было пойти на плаху, на костер. Куда угодно… Он ведь правда спасает ее. Пусть не до конца честен в своих мотивах, пусть есть что-то еще, но он спасает ее от себя. Это же так очевидно. В серых глазах — грусть и вина. И внезапно Блез поняла, что не хочет, чтобы этот последний предрождественский вечер был пропитан грустью и виной. Она хочет видеть его улыбку. Или же просто знать о ней. А ненависть… Ненависть она оставит для той, другой.
Вихрь мыслей пронесся в голове за долю секунды. После чего Блез внезапно подмигнула. Его лицо дрогнуло. Удивление? «Конечно, милый. Я могу быть непредсказуемой». Она вновь подмигнула и улыбнулась. А потом показала знаком, что все хорошо. Она понимает. Она верит в него. И его улыбка, в которой сквозили облегчение и благодарность, украсила этот потерянный и полупустой угол главного зала. Он тоже подмигнул и двинулся прочь от их столика куда-то к выходу. Блез зажмурилась, не желая видеть, как он уходит. Просто запоминая и впитывая его улыбку.
Она мазохистка? Она просто любит.
* * *
Драко Малфой осторожно лавировал между парами. Блез. Милая, славная Блез снова удивила. Он ожидал продолжения выяснения отношений до утра, как минимум. Но ее подмигивание и улыбка разбили его опасения вдребезги. Драко в благодарность захотелось ее расцеловать. Что бы он себе ни говорил, для него было важно, чтобы Блез все поняла, приняла. И вот сейчас он чувствовал необычайную легкость. Он обязательно встретится с ней до отъезда. Расскажет о письмах, которые собирался отправить ночью. О том, что гостей не будет, и ей не придется ни с кем объясняться.
А еще он вдруг вспомнил основную причину своего решения. Юноша резко замер. Основную? Мерлин, неужели это и есть основная причина? Когда Драко увидел ее чуть в стороне, кружащуюся в танце с Лонгботтомом, понял: основная. Ярко-синее платье, блеск глаз и солнечный свет, который волнами излучала ее улыбка. Драко перехватил ладонь какой-то пятикурсницы из Слизерина. Девушка взволнованно зарделась в ответ на его рассеянное предложение. Он чуть касался талии партнерши и полностью игнорировал ее взгляды на свою персону. Он следил за кудрявым ангелом в синем платье.
Гермиона улыбнулась Невиллу. Его забавная болтовня не позволяла начать паниковать. Она была рада, что рядом именно Невилл. Смешливый, добрый. Гермиона даже перестала смотреть в сторону входа, потому что все равно за головами студентов ничего не было видно, а расстраивать Невилла ей не хотелось. Вдруг она почувствовала легкое прикосновение к своему локтю. Девушка удивленно оглянулась, и кровь прилила к щекам. Да, она ждала этого вечера. Вот только не успела подготовиться к встрече. Никак не ожидала увидеть его так скоро и так близко. А еще боялась того, что может затаиться в серых глазах. И вот сейчас страх прошел, сменившись чудовищным смущением. Он танцевал с незнакомой девочкой совсем рядом, и в его глазах заплясали чертики, когда одними губами он произнес: «Ты обещала…».
Гермиона почувствовала, что краснеет пуще прежнего. На что он намекает? Что она обещала?
Танец развел их в разные стороны. Гермиона бессвязно пробормотала что-то в ответ Невиллу и постаралась унять бешено колотящееся сердце. Что он имел в виду? И вдруг едва не расхохоталась. Она обещала подмигнуть или улыбнуться. Точно не помнила, но ведь сама сказала, что если они окажутся рядом в танце... Девушка закусила губу, чтобы сдержать смех. Мерлин! О чем она только подумала?!
Очередной виток, и их взгляды снова встретились. В серых глазах были выжидание и все то же озорство. В карих — плескался смех. Гермиона попыталась сделать серьезное лицо, а потом не выдержала: улыбнулась и подмигнула одновременно. Он чуть склонил голову, в знак того, что она свою часть уговора выполнила. А Гермиона вдруг поняла, что сделала правильный выбор. Все так и должно быть. И если с началом торжественной части бала девушку не покидала стойкая убежденность в собственном сумасшествии, то теперь она всем сердцем поверила в правильность происходящего. Она это сделает. И будь что будет.
Если бы летом кто-то сказал, что она так скоро решится на очень важный для себя шаг, и что ее избранником станет он… Так это было в прошлой жизни.
Танец закончился. Гермиона краем глаза проследила за тем, куда направился Драко. Тот галантно проводил девочку к стайке сокурсниц. Гермиона повернулась к Невиллу. Прочь сомнения!
— Невилл, прости меня, пожалуйста, мне нужно уйти.
— Что случилось? — забеспокоился Невилл.
— Ничего! Правда. Я просто… устала.
— Жаль… Но… давай я провожу тебя, — огорчился юноша.
— Нет! Правда. Я сама. Ты... веселись, пожалуйста. Не обращай на меня внимания. И… не сердись, ладно?
— Ну что ты. Я не могу на тебя сердиться. Ты же все-таки пошла со мной на бал.
Он улыбнулся.
— Ну вот, одно из твоих сокровенных желаний сбылось, — пошутила Гермиона.
— Точно, — рассмеялся Невилл. — Ну хоть до двери тебя можно проводить?
— Хорошо. Только пойдем тем путем, — Гермиона взмахнула рукой.
— Хочешь обойти зал напоследок? — если Невилл и удивился, то виду не подал.
Гермиона молча кивнула. Они не торопясь пошли по периметру, кивая знакомым и малознакомым студентам. Ну, вот и все. Дело за малым. Бешеный стук сердца, и уши будто ватой заложило. А ведь всего-то делов: незаметно направить записку в его ладонь. Он стоял чуть в стороне с шестикурсником из Слизерина. Одна его рука едва касалась мочки уха, вторая была опущена.
Как славно уметь колдовать, мысленно отдавая приказы палочке. Как славно, что Гермиона Грейнджер одна из лучших студенток Хогвартса. Как славно, что взмаха палочки не видно из-за широкого подола праздничной мантии.
Краем глаза она увидела, как его пальцы сжали кусочек пергамента, будто он заранее знал, как она поступит. А может, правда знал?
Вот и все. Обратного пути нет.
* * *
Гермиона стояла у статуи Властимилы Верной. Она выбрала это место не случайно. Здесь мало кто появлялся. А как когда-то выразился Малфой о «Приюте Кочевника»: «В нашей ситуации у него один большой плюс. Там редко бывает кто-то из студентов».
Вот и сейчас Гермиона стояла у каменной фигуры и старалась не думать о том, что делает. Какие мысли посетили его? О чем он думал? Что скажет? Почему Забини с Гойлом? Что все это значит? И готова ли она к завтрашнему дню с ним, ведь придется рассказать Гарри и Рону? А тогда…
Несмотря на то, что она ожидала этого вечера, казалось, всю жизнь, знакомая фигура появилась неожиданно. Юноша возник в противоположном конце коридора и направился к ней. Гермиона сглотнула. Его силуэт в свете факелов приближался, а ей казалось, что это происходит мучительно медленно, потому что хотелось скорее увидеть его глаза и унять беспокойство. И одновременно все происходило головокружительно быстро, и она даже не успела толком придумать, что сказать и…
|
|
|
