 |
С любопытством, наслаждением и улыбкой
|
|
|
|
КАК НАУЧИТЬСЯ ЖИТЬ, НЕ РАЗОЧАРОВЫВАЯСЬ?
Литературное расследование жизни и творчества Ирины Одоевцевой, писательницы Серебряного века (1895-1990) к 27 июня - 120 - летию со дня ее рождения
Не первый год листаю я страницы прошлого, пишу о судьбах и любви великих писателей и художников - соотечественников и зарубежных авторов. И уже прозвучал читательский вопрос: отчего столько покореженных судеб и романов с изломом?
Николай Гоголь и Василий Пушкин, Сергей Рахманинов и Геннадий Заволокин, Павел Бажов и Василий Поленов, Валентин Серов и Владимир Набоков, Никколо Паганини и Вольф Мессинг, Диего Веласкес и Орест Кипренский, Альберт Эйнштейн и Сомерсет Моэм, Патрик Зюскинд и Франц Легар…
Неужели тот же Серебряный век не был благосклонен ни к одной из своих легендарных дам? Вот уж кто умел находить общий язык с мистиками, так это жители Серебряного века…
Сегодня в ходе небольшого литературного расследования жизни и творчества Ирины Одоевцевой я попробую определить «слагаемые удачи» и найти те «кирпичики счастья», из которых складываются или не складываются хорошие биографии. Заодно проверить одно любопытное высказывание.
Творец чудесного мира - «Хроник Нарнии», удивительно рационально мысливший британский богослов Клайв Льюис, относился к чудесам в реальной жизни настороженно. Но о чувстве любви, не менее волшебном, чем его сказки, он писал так: «Одно из чудес, творимых любовью: она дает очарованному ей человеку силы смотреть на мир, не разочаровываясь».
Впрочем, Ирина Одоевцева всегда полагалось только на себя. Может быть, поэтому в жестокое время она сама сумела выстроить удачную судьбу, в том числе 37 лет счастливого брака?
|
|
|
Давайте вместе с читателями библиотеки «Фолиант» и активистами ее Литературного клуба «Прикосновение» в год 120-летия со дня рождения Ирины Одоевцевой почитаем о поэтессе немного больше, прикоснемся к мелодии ее стихов, послушаем в записи в исполнении Анны Дубровской стихотворение: «Он сказал: - «Прощайте, дорогая!»»; посмотрим короткометражный документальный фильм «Женщины в русской истории. Ирина Одоевцева» и попробуем ответить на некоторые вопросы.
Итак…
Для начала начну с энциклопедических сведений, которые многим читателям известны, хорошо показывают основные жизненные вехи и литературные достижения, но очень мало раскрывают суть характер человека.
Одоевцева Ирина Владимировна - псевдоним, настоящие имя и фамилия - Гейнике Ираида Густавовна; с 1921 года - Иванова, русская писательница. В разных источниках упоминаются разные даты рождения: 25.06.1895; 27.07.1895; 23.11.1895; 2.11.1895 и другие. Дата смерти – 15.10.1990.
Отец ее был присяжным поверенным, практиковал в Риге. В 1914 переехал в Петербург.
Стихи Ирина писала с детства. Первое выступление в печати состоялось в петроградской газете «Эхо» в 1918. Одоевцева называла себя ученицей Н. Гумилева. О встречах с Гумилевым со многими подробностями рассказывала в мемуарной книге «На берегах Невы».
В сентябре 1921 вышла замуж за Г. Иванова. В 1922 году был издан в Петрограде ее первый сборник ее лирических стихов «Двор чудес». В 1922 эмигрировала через Ригу в Берлин. С 1923 по 1987 годы жила во Франции.
Со стихами в довоенной печати выступала редко. В 1920-30-е Одоевцева обратила на себя внимание критики и читателей печатавшимися в «Звене», «Новом доме», «Числах», «Иллюстрированной России», «Сегодня» рассказами и в еще большей степени тремя романами: «Ангел смерти» (1927), «Изольда» (1931), «Зеркало» (1939).
Еще два романа Одоевцева написала после войны: «Оставь надежду навсегда» (1954) - о жизни в СССР в 30-х годах и «Год жизни», печатавшийся на протяжении 1957 в журнале «Возрождение».
|
|
|
Две книги воспоминаний Одоевцевой «На берегах Невы» (1967) и «На берегах Сены» (1978-1981), каждая в свой черед, стали приметными событиями даже на фоне богатейшей эмигрантской мемуаристики. В конце жизни Одоевцева собиралась написать третий том «На берегах Леты».
Стихи, статьи, рецензии, очерки Одоевцевой в послевоенные годы стали появляться во всех важнейших периодических изданиях зарубежья. Сборники ее стихотворений, написанных в эмиграции, опубликованы в 1950-70-е годы: «Контрапункт» (1950), «Стихи, написанные во время болезни», «Десять лет», «Одиночество», «Златая цепь» (1975), «Портрет в рифмованной раме». В критике стали встречаться фразы: «Автор способен «превращать в музыку и делать неповторимым самое обыденное» (В. Завалишин)
В апреле 1987 Одоевцева вернулась в Ленинград.
Вот, пожалуй, и все.
Поставить точку?
Но вопросов много. Например, почему «розовый туман», в котором Ирина Одоевцева предпочитала жить, казался ей единственно верным обрамлением жизни?
Что помогало ей, зная дурное о людях, тем не менее, никогда не скупиться ни на хорошие поступки, ни на добрые слова?
Приведу только факты.
Когда Николай Гумилев хотел свой «Лес» посвятить ей, «женщине с кошачьей головой и зеленоватыми глазами», она упросила поэта посвящение снять: его нынешней жене могло быть неприятно
Ей очень хотелось утешить Анну Ахматову, вдову расстрелянного Гумилева, и сказать ей, что он любил только ее, Анну, ее одну, до самой смерти.
А ведь еще при жизни Гумилева Анна Ахматова, бывшая его жена, вслух так оценивала отношения поэта с Одоевцевой: «Одоевцева? Ни на грош дара», а в любовницы взята лишь для того, чтобы уязвленный экс-муж не чувствовал себя проигравшим».
Когда в Петербурге все литературное окружение ополчилось на Александра Блока, одобрившего революцию поэмой «Двенадцать», только Ирина не скрывала своего мнения: «Не понимаю, как можно его судить. Что он мог сделать, если так услышал?»
Когда их близкий друг Георгий Адамович забрал у нее все выигранные ею в казино деньги, она не стала требовать своего, а сказала: «Я не сержусь на Вас. Все мы так слабы».
|
|
|
Всеми покинутому и пережившему свою славу Константину Бальмонту она дала самое нужное лекарство: позвала в гости и целый вечер слушала его стихи, возвращая минувшее счастье.
Только ей удавалось в эмиграции развеять мрачное настроение Ивана Бунина, не опустить руки даже тогда, когда сгорел ее дом, а муж, поэт Георгий Иванов, совсем растерялся и сломался.
Что же позволило ей, всю жизнь стремившейся к «превосходству над бытом», написать в своих мемуарах фразу: «В доме престарелых жилось хорошо, и даже празднично»?
Какие такие законы бытия знала эта светлая и мудрая женщина, прожившая 95 лет и сумевшая выразить свою долгую жизнь в необыкновенно трогательных строчках?
Хоть бесспорно жизнь прошла,
Песня до конца допета,
Я всё та же, что была,
И во сне, и наяву
С восхищением живу.
Вас можно ставить в угол вместо елки…
Послушайте строки из книги И. Одоевцевой «На берегах Невы»: «От луны было совсем светло. Я села на подоконник. Мне казалось, что захлестывающее чувство радости сейчас унесет меня в открытое окно, и я распадусь на куски... От счастья... Я добежала до кровати, забралась в нее и натянула одеяло на голову, спасаясь от непомерного чувства счастья...».
Спрятаться, укрыться тогда хотелось многим. Но не от счастья: лето 1919 года к нему не располагало, все летело вверх тормашками. Но и опасные темные улицы, и куски мокрого хлеба, и ее тарелка пшенной каши, съеденная Мандельштамом в столовой Дома литераторов, - все это мелочи.
Главное, чего хотела Ирина Одоевцева, чтобы голодный поэт не увидел ее слез и не догадался, что она отчаянно голодна тоже. Ей, начинающей поэтессе, было тогда бесконечно интересно жить: что голод, холод и страх в сравнении с этим?
Она поступила в литературную студию. Уже сам Николай Гумилев представляет ее: «Одоевцева, моя ученица» - и даже позволяет быть его «пажом». Нередко он провожает домой изящную ученицу.
Несмотря на революцию, она никогда не выходила из дома без перчаток и шляпы. А летом и весной обязательно несла в руках цветы: покупала их за копейки у уличных мальчишек. И цветы, и всегдашний большой черный бант в волосах, и легкая походка в придачу к неплохим стихам, конечно, имели для эстета Гумилева значение, но не меньше привлекало ее умение заинтересованно слушать. Редкий, прямо скажем, дар и поныне.
|
|
|
И еще нравилось молодое бесстрашие ученицы - способность одной шагать ночью по неспокойному Петербургу; любовь к жизни, которая сильнее страхов. «Вы так сияете, - говорил он ей, - что вас можно ставить в угол вместо елки».
С любопытством, наслаждением и улыбкой
Да, времена не выбирают. Вопрос, как живут в них. Одоевцева жила с улыбкой, что заставляло отвечать ей тем же, даже людям, в те годы от улыбок отвыкшим. Гены ли, интуиция ли или ум подсказали ей, что для счастья надо чуть легче относиться к жизни и без зла видеть мир. Так легче тебе. И с тобой - тоже.
Ученица и учитель устраивались на медвежьей шкуре перед камином, пили морковный чай и говорили часами. Одоевцева была «ненасытно любознательна», хотела знать о поэзии все, Гумилев охотно отвечал на бесчисленные вопросы. Она преклонялась перед ним и писала лирические стихи.
Я помню только всего
Вечер дождливого дня,
Я провожала его,
Поцеловал он меня.
Дрожало пламя свечи,
Я плакала от любви.
- На лестнице не стучи,
Горничной не зови!
Прощай... Для тебя, о тебе,
До гроба, везде и всегда...
По водосточной трубе
Шумно бежала вода.
Ему я глядела вслед,
На низком сидя окне...
...Мне было пятнадцать лет,
И это приснилось мне...
Гумилев был увлечен ею целых два года, хотя долгими отношениями не славился. Анна Ахматова, бывшая его жена, вслух оценивала их отношения так: «Одоевцева? Ни на грош дара», а в любовницы взята лишь для того, чтобы уязвленный экс-муж не чувствовал себя проигравшим».
Не исключено...
В моем сюжете важна реакция самой Одоевцевой. Она не переоценивала своего места ни в поэзии, ни в сердце Николая Гумилева.
Нет, я не буду знаменита.
Меня не увенчает слава.
Я - как на сан архимандрита
На это не имею права.
Ни Гумилёв, ни злая пресса
Не назовут меня талантом.
Я - маленькая поэтесса
С огромным бантом.
1918
В тот единственный раз, когда ей довелось говорить с Ахматовой, уже после расстрела Гумилева, Ирина хотела сказать, что он любил ее, Анну, до самой смерти. Сказать не посмела: кто она, чтобы утешать Ахматову?
А насчет особого дара... его и не надо, если для этого жить так трудно, как великая Анна. Ее жизнь и поэзия, по мнению Одоевцевой, «мазохизм какой-то». Ирина страданий не любила и старалась не доставлять их никому.
Гумилев, например, хотел свой «Лес» посвятить ей, «женщине с кошачьей головой и зеленоватыми глазами». Она упросила поэта посвящение снять: его нынешней жене будет неприятно. А касаемо литературного успеха, так «маленькой поэтессе с огромным бантом» хватало и своего.
|
|
|
По набережной ночью мы идём.
Как хорошо - идём, молчим вдвоём.
И видим Сену, дерево, собор
И облака... А этот разговор
На завтра мы отложим, на потом,
На после-завтра... На когда умрем.
Она была единственной женщиной в Цехе поэтов, и сам Блок записал ее фамилию отдельной строкой в дневнике. Но вообще-то открыл ее Георгий Иванов, чье одобрение дорогого стоило. Знаменитый, насмешливый, элегантный, он обратил внимание не только на ее слог. Совсем скоро Одоевцева стала его невестой.
|
|
|
