 |
Полемика между феминистками
|
|
|
|
Вопросы, которые ставит Ирина Аристархова оказывается под двойным ударом со стороны критики и со стороны апологетики эктогенеза, и ей приходится полемизировать с диаметрально противоположными позициями ради защиты третьего, еще не вполне определившегося пути. Я кратко воспроизведу крайние позиции феминисткого анализа эктогенеза и сурогатного материнства, с которыми полемизирует книга «Гостеприимство матрицы».
С одной стороны, предлагаемый Ириной Аристарховой анализ новых репродуктивных технологий возвращает женщине идентификацию через материнское, чего так опасался феминизм радикального равенства, но одновременно возвращает телесность и дискурсивность в табуированное женское. Да, признает Ирина, в некотором роде это отступление от политик гендерного равенства, но в сторону деконструкции фаллогоцентрической метафизики. Мы знаем, что равенство, понятое в парадигме мужского мира, без деконструкции самого этого мира приводит, например, к опыту советского государственного феминизма, отрицающего гендерное различие и тем способствующее двойной эксплуатации женщин.
С другой стороны, феминистская критика радикального различия понимает эктогенез как вторжение в область женского и как борьбу за контроль над женским телом. Но эта позиция невольно воспроизводит «естественную женскую миссию» и «природное предназначение». Таким образом, она опирается на некритическое признание женской сущности, и не принимает во внимание тех женщин, которые работают в области этих технологий. Кроме того, написаны многочисленные исследования связи эктокорпоральной беременности с классом и расой, когда неимущие женщины эксплуатируются как утробы. Эксплуатация долгое время была невидима, поскольку перекрывалась идеологией сохранения недоношенных детей и помощью семьям с бесплодием.
|
|
|
С третьей стороны, эктогенетическое желание представлено в современной теории киборгианских тел. Наиболее ангажированная технологическими перспективами Сара Франклин, опираясь на концепции Харауэй, пишет, что эмбрион в любом случае уже оказывается киборгом, т.е. он производится как естественным, так и технологическим способом. Если мир мыслится как сети, коды и контексты, то и проблема эктогенеза может быть переописана тем же способом в отношениях матери и эмбриона. Это желание развивается из позиции признания эктогенеза как новой формы равенства: для женщин - это право выбирать способ рождения, который их освобождает от традиционной работы, для мужчин - способ уравнивания в репродуктивных правах.
Ирина Аристархова не присоединяется ни к одной из этих позиций, а предлагает продвигать те области исследований, в которых женская репродуктивная функция рассматривается как усложняющаяся технология, как биомедицинская, но и как влияющая на изменение эпистемологической модели в целом. Фокус на гостеприимстве, сознательном и телесном принятии другого сдвигает рамку традиционных эпистемологических подходов и позволят объединить позиции киборгианских исследований, обвиняемых в политическом и технологическом оппортунизме, и радикального антипатриархатного феминизма.
Матрица
Я предполагаю, что книга может вызывать конфликты интерпретаций, поэтому позволю себе в порядке дискуссии кратко изложить ее основополагающие концепты. Ирина Аристархова исследует базовые философские понятия матрица, гостеприимство и применяет их как инструменты для анализа эпистемологических оснований наук эмбриологии, иммунологии, биотехнологии. Она показывает, что матрица -место не абстрактно ни в своем именовани, ни в своей продуктивной работе. Это концептуальная трансформация все того же понятия матрицы, которое в течение веков было именем самки, пока не стало местом откуда все исходит, парадоксальной пустотой откуда все появляется. Значит есть задача реабилитации матрицы, не как абстрактного принудительного, а как конкретного гостеприимного пространства, которое позволяет и обеспечивает становление. Ирина Аристархова предлагает развернутый анализ понятия матрицы в истории метафизики. Так матрица-матка от Платона до Деррида мыслилась как место-вместилище, предпринимались постоянные усилия этически и этимологически отделить понятие матрицы от связей с материнским. Эта операция имеет свою цену в исключении реальных матерей (матрицид/матереубийство) и замещения их роли гипертрофированым отцом, т.е. "отцовской схемой" антропо-теологической космологии. Согласно феминистской критике Люс Иригарей, если материнское становится местом, то оно не может быть замечено, и тогда бытие принадлежит отцу согласно его желанию и закону, и происходит политическая подмена материнского - властным, конкретного — абстрактным. За матрицей остается только возможность становления из бесформенного. Эта бесформенность приобретает политический смысл в гетеросексуально понятой метафизике, выводящей женское\материнское за пределы политического права. Но при этом неявно сохраняются дополнительные значения матрицы как пластичность, гостеприимство (что признается Деррида), род и дом. Ирина Аристархова видит в этой серии абстракций (феминность, гостериимство, место, матрица) выхолащивание материнской практики и политическое вытеснение матерей. Если эти понятия вновь обретают их конкретный смысл и происхождение, то матрица должна пониматься не как пустота или хаос, но как производство заботы, гостеприимства для других, коммуникации. Тогда материнское понимается не как природная сущность, а как политическая и теоретическая сфера. И это прерывает ту неопределенную бездонность (пустоту), которую европейская метафизика определила для женского\материнского. Задачу прервать бездонность и пустотность женского поставила Люс Иригарей, начав разрабатывать символизацию женского.
|
|
|
|
|
|
Ирина Аристархова отказывается видеть в матрице «уже данное» пространство и возвращает утерянный аспект порождения-кормления. Это позволяет перевести материнское из предмыслительной сферы в дискурсивное и политическое. Пространство и порождение производятся вместе, и мать неотделима от формы, вопреки метафизическому разделению материи и формы. "Материнское надо мыслить в отношении к пространству и материи, а не как пространство и материю",- говорит И. Аристархова, наделяя материнское техническим и процессуальным, и тем отрицая материнское, понятое как природное «уже всегда готовое к порождению место» без индивидуации и соответственно без политических прав. Порождение происходит не из "ничто", не в пустом месте натурализованного женского тела, а работой конкретных матерей-субъектов. Женщина является уже готовым местом для эмбриона не более, чем мужчина или инкубатор. Вопрос должен ставиться о готовности к гостеприимству и принятию эмбриона, о выборе - взять на себя эту работу принятия конкретного другого. Беременность для женщин, мужчин, машин - это вопрос гостеприимства и ответственности за принятие решений.
Проблема возникает парадоксальным образом и с другой стороны, не смотря на то, что абстрагирование матрицы как места имеет следствием исключение матерей, никуда не исчезает идентификация женщины как матери. И это отнимает субъективность у конкретной женщины, назойливо погружая ее в темную тайну материнского. Таким образом комплекс метафизических диспозиций со всех сторон направлен на исключение женского как политического, т.е. имеющего право на собственное высказывание. И эта ситуация запускает метафору «женщина - это место» и таким образом натурализует материнство с последующим некритическим запуском эктогенетических машин (искусственной матки) и мужской беременности только как предоставление места.
Возвращение матрицы в ее конкретной материнской функции является прибавочным захватом смысла, болезненным и иррациональным для прежней модели. Возвращение конкретности материнского полемизирует с абстрактным толкования матрицы как пространства, соотносимого с понятием ничто. Матрица это не символическая разметка по типу большого Другого как отцовского языка, это этическое \ политическое решение о принятии заботы и кормления. Т.е. матрица не враждебна, не избавляется от эмбриона, не угрожает хаосом, не действует как дикая неуправляемая стихия, она входит в культуру как материнское означающее, обещая сохранение и поддержку, приглашая к отношениям. Но такое основание для современной культуры вытеснено метафизикой нового времени вместе с прежним понятием матрицы как беременной матки, т.е. вместе с конкретным материнским смыслом, который постепенно был нейтрализован в абстрактном родительстве, а затем локализован в рациональном понимании культуры как запретов и долженствований согласно закону Отца. Таким образом этические основания новоевропейского субъекта уже были предопределены рядом патриархальных метафизических установок, которые Люс Иригарей определила как фаллогоцентризм. Для феминисткой критики матрица становится альтернативой отцовскому символическому пространству. При этом этический смысл матрицы как враждебной переопределяется как гостеприимный.
|
|
|
Гостеприимство
Ирина Аристархова исследует понятие гостеприимства в европейской философии. Эта идея присутствует в теории Канта, как основополагающая для этики, но в ней гостеприимство устанавливается только в том случае, когда гость ведет себя по правилам дома, т.е. подобающим образом. Критика Левинаса и Деррида этой позиции замечает, что в этом случае закрепляется властная роль хозяина-собственника дома, гость остается в положении зависимости. Но И. Аристархова делает еще один шаг: дом - это не собственность в смысле вещи, это место, где сам хозяин уже пользуется гостеприимством. Характерно, что это место обоими авторами рассматривается как создаваемое некой "феминностью". Непроизвольно Деррида и Левинас переоткрывают гостеприимство через метафизику сексуального различия. При этом у этих авторов, по мнению Ирины, "феминное" сводится к абстрактному женскому, где нет реальных матерей, но есть отец-хозяин. Таким образом женское становится метафизическим пределом, дающим место символическим фигурам отцовства. Главное в этой диспозиции то, что место не может и не должно себя знать. А в случае, если оно попадает в видимость, то тонет в вязкой эмпиричности в виду нехватки языка, и потому вновь принуждается к молчанию. Это гостеприимство феминности без признания и выгоды дает символическое основание фаллогоцентризму. Сила метафизического вытеснения такова, что женское исчезло даже из науки о рождении. В лучшем случае оно представлено пассивной уступчивой феминностью, у которой нет ни языка, ни мыслей, ни притязаний, ни собственного, ни собственности. И если в культуре, которая измеряется через собственность, ты не имеешь собственности, то ты не можешь ничего отдать, а тогда феминность и не может быть гостеприимной. По мнению Ирины такая интерпретация отражает матрицид и некритически повторяется в научных концептах вражды матери и эмбриона, иммунного отвержения плода, бешенства матки и т.д.
|
|
|
Через феминистское перепрочтение абстрактному понятию матрицы удается вернуться к конкретным матерям. Вместе с этим появляется возможность переинтерпретации матрицы как враждебной и сулящей страдание и насилие к практикам заботы, кормления и гостеприимства.
|
|
|
