Пересоздание матери как эпистемологическая проблема и научная цель

Когда медицинская техника пытается пересоздать мать, обнаруживается вся сложность ее гостеприимства по отношению к эмбриону. Первые инкубаторы, как проясняет исторический экскурс в книге, понимали матку и эмбриона по модели куриного инкубатора, живорождение понималось как яйцеродность. Поэтому первые инкубаторы XIX века мало были способны к поддержанию жизни. Но тем не менее утроба стала пониматься как инкубатор. И это составило основание веры в "научное материнство", в понятиях которого эмбрион должен быть надежно защищен от стихийности природы, от дурных привычек и инфекций матери. Понимая мать как стихийную враждебную природу хаоса, которую возделывает отец и доктор, именно он защищает форму от неразумной разрушающей стихийности, мы легко переходим к законам о запрещении абортов и курения для женщин. В признанных культурных метафорах и образах по-прежнему доминирует яйцеродность и враждебность матки, фильм Матрица дает яркий пример. Метафора яйцевого рождения еще более ставит под подозрение сотрудничество матери и эмбриона, множественность поддерживающих связей и саму возможность гостеприимства матрицы. Гостеприимство связано с постоянным принятием, уходом, кормлением, что в моделях инкубатора не способно быть распознанным. А связь между яйцом и инкубатором принимается как самоочевидная и не ставится под вопрос. Она приравнивает мать к излишнему техническому устройству или понимает ее как упрощенное устройство контейнера. Успешное разведение кур в инкубаторах, своего рода эктогенетической протомодели, стало основанием для медицинских теорий эктогенеза. Вопросы о том, является ли матка внешним по отношению к эмбриону из этой перспективы не может быть поставлен. Вопрос аналогии был бы возможен в случае появления машин порождающих сами яйца, поскольку человеческий эмбрион не имеет однозначной сепарации от матери, подобно скорлупе. Вопросы живорождения оказываются сверхсложными, а их описание в современных теориях - это смесь чудес и случайностей, интимности и темной интенсивности взаимодействий.

Современные технологии постепенно сталкиваются с необходимостью моделировать маточную среду, плацентарный обмен\плацентарный барьер, и это заставляет их отказываться от модели инкубатора. Возрождение эктогенетических исследований[6] в 1980е годы японским ученым Йошинори Кувабари изменило характер исследований, теперь они ориентированы на эктогенез коз, овец, мышей, т.е. живорожденных эмбрионов. Использовалась вентиляция легких, фильтр для отходов, но большинство зародышей погибали от обездвиженности и множества неизвестных причин, при том, что они извлекались путем кесарева сечения не на самых ранних стадиях развития. Новая медицинская технология пытается "растянуть" возраст выживания эмбриона в искусственной среде. Другое направление пытается "затянуть" пребывание зародышевой ткани в пробирке до имплантации в матку. Но в любом случае здесь в первую очередь встают проблемы не вместилища, а ухода, сопровождения, гостеприимства.

Мужская беременность

Ирина Аристархова задается вопросом: является ли мужская беременность следствием эктогенетического желания или это другое желание, является ли оно новым и зависимым от биотехнологий или оно имеет антропологические истоки. В этом смысле интересен пересмотр, сделанный в книге, обычая кувад или, в других терминах, "симпатической беременности" или "фантомной беременность" мужчин, характеризующихся ростом живота, грудными молочными выделениями. Первые описания кувад, обычая, когда мужчина проживает беременность вместе с женщиной, испытывая дискомфорт и боли роженицы, характеризуют этот обычай как архаическую патологию примитивных обществ и неустойчивую сексуальную идентификацию в противовес нормальному европейскому культурному мужчине. В психоаналитических исследованиях, начиная с 70х годов, кувады рассматриваются как бессознательное желание контроля репродуктивной власти женщин, смешанное со страхом кастрации. Таким образом феминистские и психоаналитические исследования перестали вытеснять "ненормальность" обычая в архаические общества и показали, что кувады связаны также и с современной культурой. Но Ирина Аристархова настаивает на том, что последняя интерпретация по-прежнему сохраняет понятие "нормальности" европейской мужской идентичности, рассматривая мужскую идентификацию с материнством как пограничную и бессознательную. А что, если это и есть "антропологическая норма", а не индивидуальная психосоматическая патология современного мужчины?

Если нет нормативного разделения на дикаря и современного западного отца, то ничто не мешает интерпретировать кувады как метафору мужской беременности. Но, здесь новая опасность, если это становится метафорой рождения, то женский вклад опять вытесняется. Но может ли новое рассмотрение кувад как ответственного отцовства привнести потенциал понимания материнства через гостеприимство как ожидание, приглашение? Кувады иначе высвечивают этические практики материнства, и это сказывается на постепенном изменении норм маскулинности и отцовства. В последней главе И. Аристархова анализирует перформанс и медиа исследование мнений о мужской беременности, сделанные нью-йорскими художниками Ли Мингвеем и Вирджилом Вонгом в 2006 году. Выбранный ими стиль "медицинского реализма" убедил и подготовил людей в достоверности такой перспективы. Но художникам пришлось столкнуться с традиционной юмористической интерпретацией мужской беременности и с пониманием мужского тела как временного места-инкубатора. При этом Ли продолжал настаивать, что проект изменил его представление о жизни, он стал способен ощущать эмпатию к матери и сестре. Во всех своих работах Ли развивает именно практику гостеприимства, в известном проекте он бесстрашно приглашал любого провести у него вечер и ночь на условиях гостя. Художник говорил, что чаще всего приходили поговорить, иногда с бутылкой вина, иногда приходили просто поужинать и выспаться. Ли Мингвей определяет свое творчество как "социальный концептуализм" и считает, что так понятое творчество может изменять отношения между людьми.

Итак, остается ли возможность в современной полемике позиций вернуть в понимание беременности конкретных матерей и переосмыслить практику материнства? Это возможно не иначе как через изменение понимания беременности как «пустого места» к беременности как конкретного принятия заботы и множественных сложных связей между эмбрионом и тем, кто (не что) дает рождение, какими практиками труда и риска это рождение обеспечивается. Тогда материнство из «натурализованной» обязанности женщин может стать доступной для мужчин, технологий. Гостеприимство не принудительное свойство феминности, без которого остальным позволено обходиться, это вопрос этики, политики и личной позиции. Но такое понимание гостеприимства изменяет и метафизическую диспозицию, которая теперь вынуждена принять конкретную личность и согласие тех, которые ранее вытеснялись как фон и неразличимость. Возвращение матерей меняет этические и метафизические доминанты (правила игры), оно помогает принимать, не считаясь с риском, тех, кто еще не идентифицирован (другого). В вопросе о мужской беременности важно отойти от фаллогоцентрического понимания беременности как места-контейнера. Тогда мужская беременность не должна пониматься как поиск места, куда мужчина может положить эмбрион. Важно вернуть утраченные компоненты: заботу и кормление. В любом случае место найдется, если оно будет следствием практики заботы или гостеприимства.

В Петербурге книгу «Гостеприимство матрицы» Ирина Аристархова представляла на семинаре "феминистской среды" на выставке «Линзы гендера» в 2013 году[7]. Книга обсуждалась по ходу перевода в разных сообществах и, наконец, обрела иллюстратора Анну Терешкину. Для Анны эта работа походила на выращивание образов из текста, личного опыта и разных видов художественных техник и приемов. Иллюстрации получились личными и интеллектуальными, в них соединены самоирония и феминистский активизм. Первоначально они готовились как заставки к главам, но затем переросли в две отдельные серии, которые Ирина Аристархова предложила включить в книгу, и создать таким образом диалог внутри книги между текстом и образами.

[1] Эктогенез (от греческих слов ecto -вовне и genesis — происхождение) выращивание зародыша в искусственной среде вне материнского тела. Термин был предложен Дж. Холдейном в 1924г., он предположил, что к 2074 году 70% людей будут рождены эктогенетически.

[2] http://www-personal.umich.edu/~airina/texts_subpages/2002_undercurrents.html) Материалы дискуссии по ссылке.

[3] Количество философских работ в сфере феминистской критической и альтернативной эпистемологии растет с каждым днем, составляет обширный раздел современной философии и истории науки, как минимум, по версии энциклопедии Стенфордского университета.

[4] О политическом значении предложенного Деррида понятия деконструкции написано много статей и книг, достаточно сослаться на на сборник текстов под ред. Джудит Батлер «Feminists Theorize the Political» 2013.

[5] Понятие «гендерная паника» было введено Ив Кософски Сэджвик в ее исследовании «Эпистемология чулана» (1990, рус. пер. Ольги Леповской и Завена Баблояна, 2002, СПб.)

[6] В 1970х гг. в ленинградскои институте им. Отто ученый Белоруков О.Г. разработал и запатентовал искусственную матку «Божену». Эти опыты, по его свидетельству, повлияли на работу японских ученых, с которыми он встречался в своем институте.

[7] Выставка «Линзы гендера» 2013 г. Спб. Кураторы Ирина Костерина и Ася Шевелева, Аня Ветрова, Евгений Шторн.