Призыв к сочувствию со стороны христианской публики от имени жертв каннибализма на островах Фиджи

Люди, братья! С этим призывом мы обращаемся к вам за сочувствием и помощью от имени самобытной, но удивительно развращенной и растленной народности, жителей группы островов, получивших название островов Фиджи. О них почти ничего не известно цивилизованному миру, кроме той ужасной опасности, которой постоянно подвергаются команды пристающих к ним кораблей из-за непреодолимой склонности местных жителей к убийству и чудовищному каннибализму, в чем они даже по своей свирепости превосходят новозеландцев!

На островах Фиджи каннибализм — это не отдельные случаи, увы, это постоянная широкомасштабная практика, и объясняется она отнюдь не мотивами племенной мести или еще чем-нибудь, а лишь тем явным предпочтением, которое островитяне отдают человеческому мясу по сравнению с любой другой пищей...

От расы каннибалов мы обращаемся к вам. Когда вы будете читать наш призыв, то ни на секунду не забывайте о творимых здесь ужасах. Мы обращаемся к вам от имени фиджийских вдов, которых насильственно душат, когда умирает их муж, от всех фиджийцев, попавших в тиски таких чудовищных пороков, что руки опускаются при попытке точно их описать. Пожалейте этих несчастных каннибалов, соотечественники, и сделайте это как можно скорее. Приезжайте сюда, христиане, научите этих несчастных, бедных идолопоклонников, обожающих войну, пожирающих у своих соплеменников лучшие, по их мнению, части тела...

Не станем приводить детали каннибальских праздников, рассказывать о предшествующих им убийствах, о способе приготовления людской плоти, о разноликой толпе обоих полов, с чудовищным ликованием ожидающей начала такого пиршества, — тут можно увидеть всех: и вождей, и простых воинов, мужчин, женщин, стариков и старух, детей всех возрастов. Это для них настоящее торжество! Кругом соплеменников поедаются вареные человеческие тела, — не одно, не два, не десяток, а двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, и все это предназначается для одного-единственного праздника! Мы слышали, что на одном из таких великих пиршеств было съедено за раз более двухсот трупов. Авторы этого призыва сами неоднократно имели возможность поговорить с участниками подобных пиров, которые признавались, что на их глазах съедалось за раз по сорок, а то и пятьдесят трупов, причем без всякого отвращения — напротив, с большим удовольствием и аппетитом!

Для того чтобы поддерживать свое пристрастие к человеческому мясу и все время удовлетворять его, они ведут войны, убивают, захватывают пленников и даже вырывают трупы из могил.

Мы сами видели фиджийцев, виновных в совершении подобного рода преступлений. Они обладают таким ненасытным аппетитом к человеческой плоти, что некоторые из них пожирают даже своих заболевших детей...

Полное отсутствие родительских чувств, любви, пусть даже примитивной, в семье фиджийцев отмечал и американский антрополог Л.П. Райе, который в своем научном докладе, прочитанном перед американской антропологической ассоциацией, привел такие сведения:

«В группе островов Фиджи каннибализм — это вполне установившийся институт, один из элементов социальной структуры фиджийцев, он считается утонченностью, которой обязан овладеть любой представитель их племени, чтобы таким образом стать истинным «джентльменом». Потребление человеческой плоти — это вполне определенная часть фиджийской религии, но они к тому же получают удовольствие от этого и ради самого удовольствия. Например, мы располагаем сведениями, что один из фиджийцев в Руваи убил жену, с которой прожил несколько лет. И хотя она еще до брака ничем не уступала ему в своем социальном положении, он все равно ее съел. Свой проступок он объяснил непреодолимым пристрастием к человеческому мясу».

Этот призыв к помощи со стороны миссионеров на островах Фиджи не остался без ответа, и в последовавших за этим томах научных записок методистского общества можно столкнуться с описанием множества примеров удивительного мужества и бесстрашия, проявленных миссионерами, несмотря на риск. Среди них можно назвать таких выдающихся христиан-проповедников, как Кросс, Д. Каргилл и Джон Хант, в чьих письмах, присланных в Лондон, приводятся впечатляющие картины повседневной жизни на островах Фиджи, хотя, конечно, это чтение явно не для слабонервных.

«Некоторые обстоятельства, связанные с убийством человеческих жертв, — писал преподобный Дэвид Каргилл в 1838 году, — наиболее отвратительны и просто дьявольские по своему характеру. Страсти, разгоравшиеся среди присутствующих на таких чудовищных обрядах людей, скорее всего, воспламенялись их вселяющей в души леденящей страх свирепостью, затмевающей собой все, что было прежде известно о человеческой порочности и разнузданности в истории человечества.

Когда требовалась человеческая жертва, то ее обычно выбирали среди жителей отдаленных мест или получали в результате переговоров с племенем, которое не практикует человеческих жертвоприношений. Жертву выдерживали некоторое время в изоляции, не жалея для нее пищи, чтобы она обросла посильнее жирком.

Перед убийством человека, посадив на землю, крепко-накрепко связывали, так что он не мог пошевелить ни одним суставом. В таком положении его клали на раскаленные (иногда докрасна) камни в печь, накрывая листьями и землей. Таким образом, они его зажаривали заживо. После того как процесс поджаривания завершался, его вынимали из печи и раскрашивали черной краской его лицо и другие части тела, чтобы этот несчастный был похож на живого человека, готового в таком украшенном виде отправиться хоть сейчас в бой или на праздник. Потом несли в храм своим богам, где жертву все в том же сидячем положении, крепко связанного, предлагали божествам в виде очистительной жертвы.

После завершения ритуальной церемонии тело относили за ограду священной земли, где его расчленяли на куски, которые раздавали всем присутствовавшим. И эти люди, которые только что были участниками жестокого жертвоприношения, жадно, как голодные звери, набрасывались на предложенную им человеческую плоть.

Каннибализм принимает среди фиджийцев порой самые дикие формы. Они поедают человеческое мясо, отнюдь не руководствуясь принципом мести или насущной необходимостью, они поступают так сознательно, по собственному выбору. Очень часто они съедают захваченных в бою пленников-чужаков. Туземцы племени такандров ловят мужчин, женщин и детей, чтобы удовлетворить свой ненасытный аппетит, требующий все больше и больше людской плоти. Говорят, что они, подобно гиене, вырывают из могил мертвые тела, даже если они пробыли там уже два-три дня, потом, обмыв трупы в морской воде, они жарят их и съедают. Предпочтение отдается женскому, а не мужскому мясу, а если у них его достаточно, то они оставляют обычно голову впрок. В некоторых случаях сердце жертвы хранится несколько месяцев. Они никогда не зарывают в землю костей съеденных жертв, а из мелких косточек делают иголки. Недавно команда корабля «Активный» подверглась нападению со стороны туземцев, рассчитывавших там разжиться одеждой и прочими необходимыми им предметами. Им удалось захватить четырех матросов, которых они изжарили и съели, а из их косточек сделали иглы для шитья парусов».

Одно из самых известных имен среди сотрудников миссии методистов на островах Фиджи — имя преподобного Джона Ханта. Он основал свою миссию в Рева и некоторое время спустя прислал следующий доклад в Лондон:

«Рассказав вам подробно о наших удобствах (хотя такое слово в подобных условиях жизни звучит по крайней мере весьма странно и явно не к месту), теперь я намерен поделиться с вами теми трудностями, с которыми нам приходится здесь сталкиваться в работе, которая нам поручена. Мы прибыли сюда, чтобы христианизировать фиджийцев, и мне хотелось указать на некоторые черты их характера, которые существенно затормаживают весь этот процесс.

Прежде всего в глаза бросается их жестокость, самое естественное чувство у фиджийцев, если так можно говорить о людях, которые начисто лишены каких-либо благородных человеческих чувств. Я очень мало знаю об их религиозности. Нам до конца не известно, совершаются ли те многочисленные убийства в хижинах на каноэ или в их языческих храмах во имя религии или же по политическим соображениям. Но, какими бы ни были мотивы, все эти чудовищные акты варварства и каннибализма способны вызвать глубочайший шок у любого представителя рода человеческого, и, по сути дела, им трудно найти параллели в истории. Рим явил миру своих уникальных чудовищ: Калигулу, Домициана, Нерона и Коммода; греческая история обогатила нас примерами жестокости богов Олимпа, а британская — незабываемыми образами Генриха и кровавой Марии. Но любое проявление невероятной жестокости в Греции, Риме и Англии имеет свое название, и каждый человек на свете с презрением отвергает ее. Если тот человек монстр, то он достоин ненависти, как и те, которые придерживаются подобных принципов.

Но на островах Фиджи именно такие люди пользуются наибольшим уважением, и все повинуются диктату такого монстра. Не только вожди, но и простые люди с восторгом предаются предательским убийствам, после чего пируют, пожирая тела как своих соседей, так и своих врагов. Там нам приходилось слышать просто ужасные, поразительные вещи о вожде Ревы Намуси Матуа, который принял христианство. Если рассказывать все о его преступлениях, то ничего подобного не найти в истории человеческой развращенности.

Говорят, что когда он соорудил для себя каноэ, то убивал по человеку за каждую ее доску. Иногда он принимал решение не мелочиться и убивал всех жителей деревни или поселка только ради того, чтобы ублажить строителей своей лодки. Став большим мастером в этом кровавом деле, он предложил свои услуги вождю племени таноа, который был рад ими воспользоваться. Трудно даже предположить, сколько людей это чудовище отослало на тот свет только для того, чтобы удовлетворить свои постоянно растущие аппетиты неисправимого каннибала...»

Джон Хант не довольствовался, как его коллега Дэвид Каргилл, лишь бесстрастным описанием того, что видел. Он старается, насколько это позволяют его способности, дать самый детальный анализ событий. Он заканчивает свое сообщение с островов Фиджи на довольно обнадеживающей ноте:

«Все оказалось бы гораздо сложнее, если бы подобные варварские акты они совершали в силу религиозных мотивов или своих религиозных убеждений. Но мне кажется, не в этом причина их человеческих жертвоприношений. Когда я попытался это выяснить, то получил от одного из туземцев исчерпывающий ответ: «Таков наш обычай!», который исчезает, когда начинает сиять свет Евангелия, когда чувствуется его влияние, пусть даже в очень незначительной мере. Нам неизвестно ни об одном случае людоедства в Реве с тех пор, как сюда принесли Евангелие».

Это письмо преподобного Джона Ханта, написанное 29 июня 1839 года, заканчивается, как видим, весьма оптимистически. Обратив в христианство туземцев, он считал, что это сделано раз и навсегда. Но, увы, он был, конечно, слишком большой оптимист. Может, в отношении какого-то одного вождя обращение достигло своей цели. Но, как явствует из письма Дэвида Каргилла, такое обращение далеко не было повсеместным.

Приведем несколько записей из его дневника. Он вел его долгое время, несмотря на те ужасные условия, в которых ему приходилось жить. Его записи похожи на записи журналистов, ставших очевидцами душераздирающих сцен в разрываемой на части войной Европе. Его рассказ — это правдивый пересказ «ужасов», которые мало с чем могут сравниться по своей жестокости.

31 октября 1839 года. Сегодня утром мы стали свидетелями шокирующего спектакля. В Реве привезли двадцать мертвых тел мужчин, женщин и детей в качестве подарка от вождя ганоа. Все они были распределены среди местных жителей, которые их сварили и съели. Но предварительно их таскали по воде и пляжу. Дети развлекались с ними, особенно им нравилось увечить труп маленькой девочки. Толпа людей издевалась над телами седовласого мужчины и молодой женщины. Человеческие внутренности медленно плыли по реке мимо дома миссии. Обезображенные части тела, головы, туловища плавали повсюду, и подобные тошнотворные сцены представали перед нами почти в каждом направлении, куда ни кинь взгляд. Однажды ночью к нам в сад закинули отрубленную голову, чтобы наверняка напугать нас и испортить настроение.

Этих несчастных жертв доставили из Вераты, их убили туземцы племени бау. Победители убили 260 врагов, которые были затем зажарены и съедены. Многие из них были превращены в рабов, в том числе и дети. Около 30 живых детишек были подняты на мачты в качестве своеобразных символов победы. Эти беспомощные создания вскоре все умерли. Кроме них было доставлено еще немало детей, чтобы служить мишенями для воинов-фиджийцев, которые стреляли по ним из стрел и колотили по головам тяжелыми дубинками. Целых четыре дня они рвали острыми зубами человеческую плоть, словно волки или голодные гиены.

2 февраля 1840 года. После того как мы закончили свой английский урок, нас тут же позвали, чтобы мы стали очевидцами одной из самых чудовищных сцен, которые мы когда-либо видели собственными глазами на этой земле. К дому старого вождя притащили одиннадцать трупов — их доставили сюда с соседнего острова Лаутала. Всех их вместе с остальными жителями деревни зарезали в субботу утром по приказу молодого вождя Туиилайлы. Это было сделано потому, что они якобы убили одного туземца из племени бау.

Кровавая расправа была поручена жителям ближайшей к острову Лаутала деревни. Они напали на спящих утром на рассвете и не щадили ни женщин, ни мужчин, ни детей. Убийцы истребили около сорока человек. Их разрубленные на куски тела в присутствии двух верховных вождей были розданы всем желающим, и те, обрадовавшись, потащили их на веревке, как дрова по земле, к своим хижинам».

Хладнокровная жестокость фиджийцев только усиливала повсеместно ледяной страх от их каннибальской практики. Одно дело — убить врага на поле боя, вернуться с победой домой с трофеем, зажарить его и съесть в компании своих боевых товарищей. Абсолютно другое — вести себя так, как ведут жители островов Фиджи, которые проявляют поразительную жестокость и убивают просто так всех подряд, только чтобы полакомиться вкусной едой. Вот что сообщал пару лет спустя другой миссионер по имени Джаггар: «Несколько месяцев назад от вождя убежала служанка. Вскоре, однако, ее вернули домой и по просьбе ее супруга несчастной отрубили руку по локоть и сварили ее для вождя, который и съел ее в присутствии беглянки. Он также приказал отрезать и сжечь отдельные части ее тела. Эта женщина все же сумела выжить.

Во время войны в Виве были захвачены два пленника и привезены в Камбу. Вождь племени бау рассказал своему брату, который был обращен нашей миссией, о том, каким способом он собирается их убить. Нет, возразил брат, это слишком жестоко. Если ты не убьешь этих людей, а подаришь им жизнь, я отдам тебе свою лучшую лодку. На что вождь ответил: «Оставь каноэ себе. Я хочу съесть эту парочку». Тогда его брат ушел из деревни, чтобы не быть свидетелем душераздирающей сцены.

И вот началась жестокая расправа. Пленников заставили рыть в земле большую яму для печи, а потом велели собирать хворост для огня, на котором им предстояло зажариться живьем. Им приказали пойти и как следует вымыться и соорудить что-то вроде чашки из банановых листьев. Каждый такой сосуд был потом наполнен до краев их кровью из вскрываемых одна за другой вен.

Эту кровь в присутствии страдальцев выпили туземцы племени камба.

Вождь племени бау Серу распорядился отрубить пленникам руки и ноги, сварить их и съесть. Немного такой еды даже предложили жертвам. Потом он приказал, зацепив языки несчастных рыболовными крючками, вытянуть их как можно дальше, а затем отрезать. Их тоже зажарили и съели, подразнивая все еще живых несчастных: «Ну-ка, поглядите, как мы уплетаем ваши языки!». Потом в боку у каждого была проделана дырка, через которую извлекли кишки. Эта последняя пытка завершила их страдания в этом мире.

Отец нынешнего вождя считался одним из величайших каннибалов, когда-либо известных людям. Когда перед ним ставили тарелку в овощами, он обычно спрашивал: «Что нужно есть с ними?». И если ему отвечали, что свинину, он возражал: «Нет, так не пойдет». Если ему предлагали рыбу, он тоже недовольно вертел головой. «А нет ли у вас икалеву?» — спрашивал вождь. Это фиджийское слово, обозначающее «большую рыбину», то есть «мертвое тело человека».

Вариант такого устрашающего эвфемизма приводится не только миссионером, но и знаменитым бесстрашным путешественником Альфредом Сент-Джонстоном, которому, видимо, нравилось временно проживать среди самых свирепых и кровожадных туземцев. Судя по всему, ему удалось удачно выкарабкаться из всех передряг, так как в конце XIX — начале XX вв. он опубликовал свои мемуары под названием «Лагерная жизнь с каннибалами». В своей книге он писал: «Выражение «длинная свинья» — фраза, изобретенная не европейцами, но ее очень часто употребляют фиджийцы, которые смотрят на мертвое тело как на обычное мясо, пригодное для ножа мясника. Они называют труп «паука балава» — «длинная свинья» в отличие от «паука дина» — «обычная свинья».

Вот каким образом миссионер Джаггар завершает свое сообщение о каннибализме туземцев племени бау:

«Вождь племени бау любил собственноручно ощупывать свои жертвы. Если они были достаточно упитаны, он говорил: «Да, у тебя есть жирок. Я сам тебя съем». Если они были худы и сухопары, он отправлял их во двор на откорм. Он предпочитал завтракать по утрам только человечиной, а если его сыновья отказывались разделить утреннюю трапезу с отцом, он их жестоко избивал.

Однажды во время боя вождь, испугавшись ее исхода, бежал. Его поймали, когда он, скрываясь от погони, влез на дерево, и привели к вождю Таноа, его близкому родственнику. Пленнику связали руки и усадили напротив Таноа, который, крепко поцеловав его, сам отрубил ему руку. Выпив немного льющейся из раны крови, он бросил отрубленную руку в огонь, поджарил ее и съел в присутствии ее владельца.

Пленник заметил ему: «Не делай этого. Я тоже, как и ты, вождь». Но Таноа и ухом не повел, он отрубил ему вторую руку, потом обе ноги, а также язык. Расчленив туловище на части, он оставил их сушиться на солнце».

Два года спустя преподобный Джон Уотсфорд писал из Оно, что, по-видимому, война между племенами бау и рева наконец подошла к концу. Он не говорит, почему война завершилась, во всяком случае не из-за влияния, оказываемого на племена со стороны христианской миссии. Ведь довольно часто рядом с домом миссии проходили не только ожесточенные стычки, но и каннибальские пиршества.

Вот что писал Д.Уотсфорд 6 ноября 1846 года:

«Трудно сказать, сколько людей было убито. Сотни человеческих трупов валялись не захороненными на земле со всеми их не замоленными грехами. В Бау было слишком много трупов, их просто невозможно было съесть. Их выбрасывали в море, и они плыли по волнам до Вевы, где их выносило на берег. В Бау буквально некуда было деться от сотен и сотен трупов. Их жарили и варили в каждой хижине, их кишки валялись у всех домов, брошенные на съедение свиньям, но и те не могли всего слопать, и внутренности разлагались на жарком солнце.

Здесь, в Бау, даже туземцы племени сомо-сомо, которые пришли в гости, наелись человеческого мяса досыта. Некоторые вожди других племен приносили с собой и пищу: на одном плече — уже готовый к употреблению труп человека, а на другом — тушу свиньи. Но туземцы всегда отдавали предпочтение «длинной свинье», как они называли хорошо приготовленное тело мертвого человека.

Мы не можем, просто не в силах, рассказать вам всего, что знаем о чудовищной жестокости фиджийцев. Каждый новый акт варварства, кажется, вытекает из предыдущего. Так, у вождя племени ракераки есть специальный сундук, в котором он хранит людскую плоть. Для этой цели человеческие руки и ноги обычно засаливаются. Если ему на глаза попадался человек пожирнее других, будь тот даже один из его друзей, он немедленно отдавал приказ убить его, разрезать на части, несколько кусков зажарить немедленно, а несколько отложить про запас. Его соплеменники утверждали, что он ест человеческую плоть каждый день.

В Бау туземцы долгое время хранят человеческое мясо, а потом жуют его, как жуют табак. Они носят с собой жеванное мясо и иногда используют его вместо табака. На днях мне довелось услыхать рассказ о невиданной жестокости — ничего подобного прежде мне не приходилось слышать. Неподалеку от Натавара разбилось каноэ, и все те, кто в нем плыл, сумели без особых препятствий добраться до берега. Но там их сразу же схватили туземцы племени натавар. Их притащили к печам, чтобы зажарить. Крепко-накрепко связав жертвы, чтобы те не убежали, их рассадили вокруг печей, которые стали готовиться к предстоящей процедуре. Они даже не били пленников дубинами по голове, чтобы не потерять даром ни капли драгоценной крови. Некоторые из туземцев были ужасно нетерпеливы и не хотели ждать, пока печи как следует накалятся. Изнывая от нетерпения, они отрезали уши у несчастных жертв и проглотили их сырыми.

Когда наконец печки накалились как надо, хозяева расчленили жертвы на части очень осторожно, подставляя под каждый отрубаемый кусок посудину для сбора крови. Если только хотя бы капля падала на землю, они жадно слизывали ее языком. Когда несчастных пленников живьем разрезали на части, те умоляли сохранить им жизнь, но мольбы не доходили до слуха мучителей. Всех их они сожрали без остатка».

Читая этот рассказ, нельзя скрыть своего искреннего удивления — как порой одна лишь деталь, скажем, жевание плоти, отрывание ушей у жертвы и поглощение их в сыром виде, производит куда более сильное впечатление, чем подробный репортаж о длительном процессе поедания человеческой плоти.

Альфред Сент-Джонстон был не миссионером, а простым путешественником, и поэтому у него абсолютно другое отношение ко всему, что он видел собственными глазами. Он проявлял поразительную наблюдательность, умел схватывать на лету противоречивые замечания как капитанов торговых судов, так и других очевидцев, с которыми ему приходилось встречаться, и, таким образом, собирать самый различный по характеру материал для составления целостной картины.

«Фиджийцы — писал он в 1883 году, — любили человеческое мясо только из-за его вкуса и убивали врага не только из-за жажды мести. Может, отсутствие поблизости достаточного количества животных привело к возникновению такого странного обычая».

Его теория поддерживается американским антропологом А.П.Райсом, который писал по этому поводу:

«На островах Фиджи нет местных животных (свинья была завезена сюда лишь в XVIII веке), за исключением крыс. Поэтому каннибализм здесь более понятен и, возможно, даже «вполне оправдан».

«Членов команды лодок, разбивавшихся на этих берегах, — продолжает Сент-Джонстон, — убивали, а потом съедали. Иногда по просьбе какого-нибудь туземца палкой забивали его соплеменника, вполне пригодного в пищу. Такая «просьба» могла объясняться тем, что у него «болит черный зуб» и только человеческая плоть способна снять ужасную боль. Мужчина в племени обладал такой абсолютной властью над своей женой, что запросто мог ее убить и съесть, если только такое взбредало ему в голову. А это случалось довольно часто.

Необычные обжоры встречались и среди вождей, для которых обычно заготавливался «баколо» целиком, то есть все тело предназначалось только для потребления вождя и больше никого. Время от времени он поджаривал на огне «запасы», чтобы они окончательно не разложились. Как правило, фиджийцы не трогали начинающее разлагаться мясо, но они ни за что не желали расставаться с уже однажды зажаренным и ели даже тогда, когда плоть от времени распадалась на отдельные ткани.

Настолько велико было их пристрастие к этой странной человеческой плоти, что, когда убивали кого-нибудь в стычке или в ссоре, а родственники убитого предавали тело земле, фиджийцы довольно часто, превращаясь в вурдалаков, вырывали тело из могилы, варили или жарили его, а затем съедали. Эта привычка настолько глубоко укоренилась, что родственники человека, умершего в силу естественных причин, имели обыкновение подолгу бдеть у него на могиле, покуда его плоть не превращалась в нечто неудобоваримое даже для такого «луженого» желудка, как у фиджийцев.

Тело жертвы жарилось или тушилось в печах или разрезалось на куски, и из него готовилась мясная похлебка в больших глиняных горшках, специально предназначенных для приготовления пищи. С мясом варились и некоторые целебные травы либо для того, чтобы избежать несварения желудка, либо в качестве вкусной приправы — точно мне не известно. Повара, помещавшие тело в печь, клали также раскаленные камни внутрь его, чтобы таким образом оно как следует все протушилось.

После победоносной битвы воины обычно готовили для себя и ели убитых врагов сразу же, но несколько тел доставлялись в родную деревню, куда их волочили на веревках, привязанных за шею жертв. С городской площади их доставляли потом к храму. Там их предлагали в жертву богам, после чего соответствующим образом готовили и делили между соплеменниками, причем жрецам доставлялись лакомые куски. Возле храмов обычно возвышались большие кучи из человеческих костей, белевших на ярком солнце, — наглядное доказательство, как много человеческих жертвоприношений получили их божества. Женщинам, однако, не разрешалось принимать участия в подобных жутких «банкетах».

Но женские трупы считались куда более пригодными для готовки, чем мужские, а их бедра и руки считались особым деликатесом. Настолько восхитительной казалась фиджийцам человеческая плоть, что у них даже появилась особая фраза для оценки качества другой пищи: «Она так же вкусна, как яблоко».

Некоторые из наиболее знаменитых каннибалов сожрали за свою жизнь несметное количество людей, иногда до нескольких сотен...»

А. П. Райс своим авторитетом ученого подтверждает слова путешественника. Он приводит в качестве примера одного фиджийского вождя, который хвастал, что сумел дожить до столь преклонного возраста только потому, что всегда съедал самые вкусные, самые питательные куски от более чем девятисот человеческих тел. Те, кто хорошо его знал, совсем не считали этого человека настолько «кровожадным», хотя такое определение в данном случае носит несколько зловещий оттенок. На самом деле для многих он был вполне дружелюбно настроенным туземцем, который отличался особым гостеприимством ко всем иностранцам, посещавшим его остров. Может, такое «гостеприимство» было сродни легендарному Прокрусту в Афинах, кто знает? Он тоже, насколько известно, гостеприимно предлагал ночлег путникам. Но у него была отнюдь не гостеприимная привычка отсекать ноги у тех из них, которые были слишком велики для его кроватей, у тех, кто оказывался для них мал, он старательно растягивал ноги. Боже, помилуй нас и убереги от подобных гостеприимных обычаев среди таких «радушных» хозяев!

Как мы уже говорили, самые знаменитые каннибалы на островах Фиджи съедали по нескольку сот человек. Во времена, когда Фиджи были открыты европейцами, для такой цели использовались большие железные горшки, в которых обычно местные торговцы доставляли морских слизняков — этот ценный деликатес — на китайские рынки. Горшки были настолько большие, что в них могли поместиться сразу два человека в сидячем положении. Нужно признать, что последствия такого обжорства не всегда были благоприятными. Когда в 1850-х годах на острова отправился Бертольд Симен, он обнаружил, что двоюродный брат тамошнего царя Курундуадуа только что умер и весь двор его горько оплакивал. Первая жена проводила путешественника на его могилу, причитая по дороге, что если бы не его пристрастие к «баколо» (труп, поедаемый целиком), то он мог бы еще долго прожить. Напрасно все его друзья в один голос убеждали его отказаться от такой пагубной привычки. Сами фиджийцы считали, что «баколо» слишком тверд и неудобоварим. Все они признавались, что после такого пиршества, как правило, страдали от запоров. Но тем не менее практика продолжалась.

Так, А. П. Райс рассказывает нам о Чичиа, одном фиджийском вожде, который захватил несколько пленников из племени бау:

«На следующий день он приказал своим соплеменникам исполнять «большой воинственный танец», чтобы ознаменовать победу, а также начать подготовку к последующему за этим празднику. Вскоре на указанном месте показались танцоры с отвратительно размалеванными краской лицами и телом, с дубинками и копьями в руках. Танец их, который длился несколько часов кряду, состоял из многих серий повторяемых воинственных телодвижений и угрожающих, вызывающих поз. После окончания танца принесли хмельные напитки, и праздник начался.

Боже, какой это был праздник! Для пира по этому случаю было приготовлено 200 мертвецов, 200 свиных туш и 200 корзин с ямом. Процесс приготовления человеческой плоти и свинины был идентичен, и поэтому каждый член племени мог отведать два главных блюда, причем ему не позволялось останавливать свой выбор на чем-то одном. Это делалось для того, чтобы соплеменники не обжирались только человеческим мясом, захватывая все лучшие куски и не оставляя остальным, менее расторопным, ничего другого, кроме постылой свинины.

Некоторые из туземцев на самом деле старались во всю поднасесть на человеческую плоть, но если такой проступок обнаруживался, то виновника насильно заставляли оторваться от любимого яства и перейти на другое, менее вкусное, чтобы дать возможность полакомиться человечиной и другим. Хотя, казалось, особой нехватки ни того, ни другого не наблюдалось, но когда праздник подошел к концу, на месте пиршества не оставалось ни одного кусочка мяса — одни кости!»

Путешественник Сент-Джонстон продолжает сообщать о своих впечатлениях:

«Ни одного сколько-нибудь важного дела обычно в племени не начинали без предварительного убийства одного-двух человек для должной «затравки». Если закладывалось новое каноэ, то в честь этого убивали человека. Если человек, для которого строилась новая лодка, был очень богатым, к тому же еще и вождем, то тогда убивали по человеку за каждое бревно. Но еще больше жертв использовалось при спуске каноэ на воду. Их кровью мыли палубу, а мясо съедали на празднике. Даже после спуска каноэ на воду требовались еще людские жертвы для успешного первого ее плавания.

В Бау, например, для подобных кровавых расправ существовало специальное место — что-то вроде арены, вокруг которой устраивались специальные высокие места для зрителей. На этом месте находился большой «камень для мозгов», который использовался следующим образом: два крепко сбитых туземца, схватив с двух сторон жертву за руку и за ногу, устремлялись сломя голову вместе с ней к большому камню, неся ее вперед головой. Приходя в соприкосновение с камнем на такой скорости, череп несчастного раскалывался на части и из него выпадал мозг. Это считалось наиболее популярным спортивным зрелищем...»

Если вы заметили, то Сент-Джонстон, по-видимому, получает нездоровое удовольствие от таких подробностей. Большинство же свидетелей испытывают панический страх.

Здесь следует упомянуть еще об одном путешественнике, побывавшем на островах Фиджи в конце XIX века. Его зовут Феликс Мейнар. Он был хирургом, французом по национальности, поступил на работу на китобойную флотилию, которая вела промысел в водах южной части Тихого океана. После он написал на эту тему в сотрудничестве с Александром Дюма роман «Китобой». Он обладал свойственной всем врачам склонностью к наблюдению и тонкому анализу и, само собой, далеко не был столь хладнокровным в своих описаниях, чем иногда грешат другие путешественники. В одном его предложении куда больше сострадания к жертве, чем во всей книжке Сент-Джонстона.

«Капитан американского торгового судна Морелл, — пишет он, —- чуть было не попал в засаду, устроенную туземцами на островах Фиджи. Сам он уцелел, но четырнадцать членов его экипажа оказались в плену. Все они там погибли. Возвратившись на борт, он рассказал, как у него на глазах дикари расчленили тела еще живых матросов и многие из них видели, как у туземцев в глотках пропадали проглоченные отрезанные руки и ноги их товарищей. Они все это отчетливо видели перед смертью».

На островах Фиджи в бухте Наклер капитан Диллон чуть не лишился жизни. Он отправился со своим отрядом из восемнадцати человек на поиски сандалового дерева, но стоило ему на несколько секунд отдалиться от своих товарищей, как его со всех сторон окружили туземцы. Теперь путь назад к морю был отрезан, и ему с четырьмя матросами удалось найти убежище на отвесной, неприступной скале. «Мы сидели на самом верху впятером, — рассказывал Диллон, — а внизу на земле кишело несколько тысяч туземцев. Там внизу, у подножия скалы, они раскаливали свои печи, чтобы зажарить на них моих несчастных спутников. Их тела, как и тела двух вождей с соседнего острова, Туземцы принесли к печам таким образом: соорудив что-то наподобие носилок, водрузили их себе на плечи. Поперек них они уложили трупы так, что с одной стороны свешивались их головы, а с другой — ноги. Потом они с ликованием потащили трупы к печам, где их разместили вокруг в сидячем положении.

Дикари пели, танцевали, веселились, всячески проявляя охватившую их свирепую радость. Они несколько раз выстрелили по трупам из захваченных ружей. Когда торжественная церемония завершилась, жрецы приступили к разрезанию трупов. Куски укладывали в печи. Мы не могли сдвинуться с места, ибо были плотно окружены дикарями со всех сторон, кроме одной, где нас отделяла от морского берега густая роща».

«Двое из спутников Диллона, — продолжает Ф. Мейнар, — один по кличке Дикарь, а второй Китаец, решили бросить на произвол судьбы своего капитана, глупо положившись на обещания варваров не причинить им в случае добровольной сдачи вреда».

«Вскоре мы увидели Дикаря среди них, — рассказывает Диллон. — Они, окружив его, дружески похлопывая по плечам, поздравляли с обретением свободы. Вдруг, издав пронзительный вопль, туземцы схватили его за ноги. Шестеро человек понесли Дикаря вниз головой к источнику, куда его и погрузили. Через несколько минут тот задохнулся. А тем временем туземец, подкравшись сзади к Китайцу, обрушил ему на голову тяжелую дубинку. Только мозги брызнули по сторонам. После этого обоих несчастных парней разрезали на куски и отправили в печи вместе с их товарищами с корабля...»

К счастью для Диллона, вопли дикарей услыхали на другом судне. Его команда приняла смелое решение немедленно предпринять атаку на туземцев с моря. В результате их успешного нападения капитана Диллона и его двух спутников удалось спасти буквально в последнюю минуту.

Рассказы миссионеров, путешественников... Все эти люди либо по собственному желанию, либо в силу сложившихся обстоятельств часто неожиданно оказывались перед лицом такого уклада жизни, который не мог не вселять в их души тревоги, заставлял испытывать леденящий душу страх.

Они не были антропологами, хотя, может, чисто подсознательно приобрели кое-какие поверхностные знания в этой области, что является необходимым условием для любого исследователя. За исключением одного-двух любопытных замечаний, брошенных между прочим, вскользь, они, как правило, не дают ни объяснений, ни интерпретации того, что видели.

Американский антрополог А. П. Райс в своем ученом труде объединил все острова южной части Тихого океана, независимо от того, где они расположены. В обширном исследовании он пишет о жителях Маркизских и Гавайских островов, таитянцах, тонганцах, папуасах, новых календонцах, новых гибридцах, самоанцах и майори в Новой Зеландии. Не оставляет он без внимания, как мы уже заметили, и фиджийцев.

«Каннибализм, — пишет он, — это обычай, который не ограничен исключительно какой-то особой частью мира. Уже греческие классики говорили о нем в своих сочинениях. Древние ирландцы съедали своих мертвецов. У саксов было специальное слово, обозначавшее каннибализм и все то ужасное, что было с ним связано. В Мексик

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: