Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Медицинская психология: психопатология




Бинсвангер видит главную услугу, которую Фрейд оказал науке, так же, как видел ее и сам Фрейд30:

Основное значение он придавал не "практической задаче" интерпретации символов, а скорее "теоретической" задаче объяснения предполагаемых "операций" отдельных форм функционирования психического аппарата31. (Курсив мой.)

Более того,

...доктрину Фрейда выделяет его попытка показать что следует в качестве механического детерминизма из данных особенностей естественной организации человека, и столкновения этих особенностей с факторами окружающей среды}-.

Согласно Бинсвангеру, после этого "разоблачения механизма" мы попадаем в сферу медицинской психологии и психотерапии.

Здесь детерминизм узурпирует место свободы, механистичность -— место рефлексии и принятия решения. И с этим мы оказываемся в сфере медицины. "Как плохо в действительности пришлось бы нашему здоровью — говорит Лотце в своем известном научном труде об инстинктах, — если бы его защитником была рефлексия, а не механика"33.

Что касается вышеизложенной дискуссии, то нам остается только подставить ценностную концепцию психического здоровья в меньший круг психоанализа, чтобы увидеть, как осуществляется переход от теоретической структуры к практической дисциплине. Инстинкт направлен на удовольствие. Неудача в достижении этой цели выливается в боль, беспокойство и т.д. Здоровье поэтому становится способностью удовлетворять цели инстинктов настолько, насколько это возможно в пределах цивилизации, чья сущность предполагает препятствия на пути удовлетворения34. Психологические факты становятся симптомами точно так же, как в соматической медицине симптомами становятся физиологические факты.

Искажение данных, о котором мы гневно говорили выше в связи с не-психоаналитической психологией, становится определяющим для

самой цели медицины. Мир, как он представляется пациенту должен быть изменен, ведь именно в отношении к этому миру, к значениям, переживаемым пациентом, и проявляется болезнь.

В соматической медицине понятия здоровья, симптома, заболевания можно выразить и во вне-ценностном контексте физиологии, анатомии, неврологии относительно жизни, боли, смерти, дисфункции организма. Это означает, что любой медицинский факт можно полностью трансформировать в факт биологии человека, при этом утрачивается отношение ученого или врача к фактам. В соматической медицине ценностные понятия здоровья и болезни — это руководство к действию, подобно регулятивным идеям, которые не конституируют данные, но только определяют акценты в их восприятии, понимании и группировке.

Но в медицинской психологии понятия (психического) здоровья, нормальности и т.п. не соотносятся с такими "объективно" недвусмысленными состояниями организма, как жизнь, смерть, органическая дисфункция. Допустить противоположное — значит впасть в ошибку, позволяющую меньшему кругу принять неинтенциональные акты в качестве первичной реальности — именно эту ошибку совершала не-психо-аналитическая психология. С другой стороны, объекты, на которые направлены инстинкты или влечения — это объекты ценные, желанные, нужные; иначе говоря, биологическая цель становится критерием для определения "нормальности" целей, желаний и ценностей, как они переживаются в своей феноменальности. Короче говоря, оцениваются сами ценности, тогда как в биологической медицине оцениваются неинтенциональные процессы.

Как теорию объяснения, психоанализ можно оправдать в том, он что редуцирует феномены психической жизни к влечениям и потребностям и таким способом структурирует эти явления как систему фактов. Будучи медициной и пытаясь влиять на течение психической жизни, психоанализ считает свою ценностную структуру подобной той, на которую он влияет. В не-психоаналитической психологии, как мы только что отмечали, проблема состояла в том, что метод исследования имеет одинаковую природу с объектом; в медицинской психологии или психотерапии основа метода влияния и контроля соответствует природе заболевания. Именно с этой точки зрения можно задать психоанализу вопросы: является ли страдание обязательно признаком ненормальности—и если нет, то когда? Всегда ли вина патологична? Является ли неумение приспособиться к социальным требованиям симптомом эмоционального расстройства?

Если возможно оправдание биологического стандарта оценивания самих ценностей, го оно будет скорее практическим, чем научно-теоретическим. Наука не может оправдать ценность так же, как оправдывает теорию. И хотя может показаться, что "искажение" мира пациента (то, что осуждается "чистыми" феноменологическими психиатрами, например, Ван ден Бергом)35, является сущностью психотерапии, а некоторые виды психотерапии (психоанализ) работают согласно стандартам психического здоровья, которые черпают из собственных объясняющих

систем, психологическая медицина не может, да, в общем-то, и не пытается оправдать свои ценностные предпосылки исключительно биологически. Безо всяких привилегий она должна выйти на общее поле сражений систем ценностей.

ПРИМЕЧАНИЯ

' Binswanger, Schizophrenie (Pfullingen, 1957), S. 464.

Ulrich Soniiemann, Existence and Therapy (New York, 1954), p. 344.

Husserl, Ideas, trans, by W.R.Boyce Gibson (London, 1952), p. 344. 4 Ibid., p. 262.

Soimemann, p. 33.

Ai'on Gurwitsch, "The Last Work of Edmund Husserl", Philosophy and Phemone-

nological Research, Vol. 16 (1956 1957), p. 391.

7 Ibid., p. 392.

8 Ibid., p.391.

9 Soimemann, p. 42.

10 Morris R. Cohen, Reason and Nature (Glencoe III., 1953), p. 81.

11 Sonnemann, p.15. j? Ibid., p. 15.

Binswanger, "The Case of Ilse", in: Rollo May, Einest Angel, and Henri F.Ellen-berger (eds.), Existence (New York, 1958), p. 229. 14 Ibid., p. 229.

Бинсвангер, "Фрейд и его концепция человека в свете антропологии", в этом

сборнике.

16 Freud, Beyong the Pleasure Principle, trans, by CJ.Hubback, in: The Major Works of Sigmund Freud (Vol. 54 of Great Books of the Western World [Encyclopaedia Britannica, 1955], p. 646.

17 Freud, "Repression", trans, by Cecil M. Baines, in: Collected Papers, Vol. IV, p. 88. Freud, "Instincts and Their Vicissitudes", trans, by Cecil M. Baines, in: Collected Papers, Vol. IV, p. 60.

Freud, "The Unconscious", p. 99. 20 Бинсвангер, "Фрейд и его концепция человека в свете антропологии", в этом

сборнике, с. 26. Там же, с. 26. Там же, с. 27.

23 Там же, с. 34-35.

24 Там же, с. 24. Там же, с. 25. Там же, с. 26.

27 Там же, с. 29.

28 Там же, с. 31. Там же, с. 34.

30 Там же, с. 35. " Там же.

32 Там же.

33 Там же.

34 Freud, Civilization and Its Discontents, trans, by Joan Riviere, in: The Major Works of Sigmund Freud (Vol. 54 of Great Books of the Western World [Encyclopaedia Britannica, 1955], p. 767-806.

35 J.H.Vanden Berg, The Phenomenological Approach to Psychiatry (Springfield, III,

1955).

III

Символ в психоанализе и Dasein- анализе

В следующих трех главах я предлагаю обратиться к понятию экзистенциального а priori через сопоставление Dasein-анализа и психоанализа в таком контексте: (1) природа и интерпретация символов, (2) статус "бессознательного", (3) психопатология. Следует подчеркнуть, что Dasein-анализ не противопоставляется в виде глубинной психологии фрейдовскому психоанализу, как это происходит в исследованиях, скажем, Юнга или Адлера. Необходимо иметь в виду, что Dasein-анализ Бинс-вангера, взятый без теории и техник психоанализа, как клиническая практика является практически бесполезным. В то же время психоанализ без Dasein-анализа может тенденциозно искажать внутренний мир пациента — даже в случаях полнейшего клинического успеха. В этом отношении имеет смысл запомнить следующее высказывание Бинсвангера:

"Мы ведем речь о роли психопатологии в общих рамках психиатрического медицинского исследования. Мы не отрицаем того факта, что в психоаналитическом исследовании, как и в любой "понимающей" психопатологии, можно всегда найти микроб экзистенциально-аналитических взглядов. Но они никак не определяют методическую научную процедуру, как и не указывают на то, каким образом и почему экзистенциальный анализ отличается от исследования жизненно-исторических связей или от "эмпатического" либо "интуитивного" внедрения в психическую жизнь пациента1.

Символ

Роберт Флисс определяет фрейдовскую концепцию символизации в целом как

"замену элемента сексуальной природы, включая детскую сексуальность и в некоторых случаях объект инцеста, элементом или объектом несексуального характера"2.

Существенной характеристикой также может послужить формулировка Шандора Ференци:

"В психоаналитическом смысле только те предметы [или идеи] являются символами, чье проявление в сознании невозможно объяснить или определить логическим путем, вследствие чего они приобретают силу воздействия за счет бессознательного отождествления с иным предметом [или идеей], к которому избыток такого воздействия действительно принадлежит. Таким образом, не все сходства [или аллего-

рии, метафоры, намеки и т.д.] являются символами, но лишь те, в которых один элемент сравнения вытесняется в бессознательное"3.

Обе цитаты, вместе взятые, представляют ядро фрейдовского понятия символизации. Первое, что нужно заметить — во внимание берется лишь горизонтальное измерение символизма — в его обычном понимании. Под горизонтальным измерением я подразумеваю соотношение, включающее два элемента одного рода, путь от конкретного к конкретному, от образа к образу. Такое символическое соотношение конкретного с конкретным должно иметь нечто общее между символом и символизируемым. Когда, к примеру, поэт уподобляет глаза своей возлюбленной двум жемчужинам, жемчужины способны символизировать глаза, поскольку и те и другие, кроме всего прочего, обладают яркостью, блеском и внутренним светом*.

Второй момент касается необратимости символического сопоставления. Эрнст Джонс пишет:

"Поскольку энергия исходит от них [первичных стремлений] и никогда не идет к ним, и поскольку они составляют наиболее подавляемую часть сознания, представляется очевидным, что символизм может иметь место лишь в одном направлении. Символизируется лишь то, что подавляется; лишь то, что подавляется, нуждается в символизации"4. Таким образом, речь не может идти о так называемой взаимной связи между символом и символизируемым. Нация, выбравшая своим символом орла, сообщает птице достоинство в той же мере, в которой и заимствует его. Король сопровождает свое появление фанфарами потому, что они звучат царственно, или они звучат так лишь поскольку возвещают о короле?

Третий момент тесно связан с предыдущим — в соответствии с редуцирующей, объясняющей природой психоаналитической науки, обусловленное в символизации необходимо является символом условия. Следующее высказывание, цитируемое Роландом Далбиезом, прекрасно иллюстрирует эту мысль:

"Река, омывающая и питающая водой Индию проистекает из волос Шивы. Это чисто литературный, мифический прием. С другой стороны, в Брюсселе находится всем известный фонтан "Писающий мальчик", где вода вполне естественным образом струится из характерной части тела мальчика. Оба случая порождены общим фундаментальным

* Безусловно, в психоаналитической литературе нет недостатка в отдельных примерах, где как бы представлено вертикальное измерение символизма.Известные гипнотические эксперименты Герберта Сильберера содержат множество подобных случаев -— где, к примеру, после размышления над идеей интерсубъективности, в состоянии усталости и полусна он видит перед собой образ огромного шара, заполненного множеством человеческих голов. Тем не менее, случаи, когда психоаналитическая литература исследует представление идеи через образ — это случаи, когда (1) символизированное не обязательно должно быть подавляемым, а является таковым лишь постольку, поскольку рациональное мышление, как считает Фрейд, во сне невозможно; либо (2) идея является лишь развитием или сублимацией того, что образ более адекватно символизирует.

явлением — выделение человеческим телом жидкости. Но в каком из них это явление выражено с наименьшим искажением? Где индийские художники или поэты видели поток воды, льющийся из головы? Нигде, конечно же. Ближайшее воплощение их мифа, которое они пережили сознательным или бессознательным образом, (и которое они позже изменили на свой манер, создавая произведение искусства) не может отстоять слишком далеко от того, что вдохновило создателя фонтана в Брюсселе.

...нам, добросовестным ученым, представляется вполне оправданным связывать символические выражения с их наиболее естественными и простыми значениями"5.

Или, используя парафразу Бинсвангера, nisi est in homine cultura, quod поп feurit in homine natiira. Затронутая проблема касается правомерности использования термина "символ" противопоставляя его "знаку". В приведенной цитате Теодор Флурней (Flournoy) находит источник символов в их физических причинах, подобно тому, как это делает Фрейд в "Толковании сновидений". В то же время Далбиез (Dalbiez) подчеркивает "обычный символ не имеет прямого отношения к тому, что он символизирует"6.

Юнг в своей известной критике Фрейда, используя термин "символ", утверждает то же самое:

"Факты сознания, являющиеся ключом к бессознательным предпосылкам, Фрейд ошибочно трактует как символы. По сути, они не являются настоящими символами, поскольку, согласно его учению, играют роль не более чем знаков или симптомов бессознательных процессов"7.

ОБЩИЕ УНИВЕРСАЛИИ/ Три вышеизложенных пункта, касающиеся фрейдовской концепции интрапсихических символов, являются тремя аспектами одной проблемы, а именно — что обозначают для пациента символы, которые необходимо интерпретировать или объяснять.

Возвращаясь к первому пункту, мы видим, что в психоанализе общее поле, призванное объединять составные символической связи, часто лишь подразумевается. Отто Фенихель — пример психоаналитика, делающего попытку говорить об этом вполне определенно (деньги как символ фекалий). Фенихель пишет, что эта символизация коренится в детском переживании запрета совать в рот ценную (для ребенка) часть своего тела — фекалии. Это приводит к переживанию обладания, тем самым обозначая "вещи, которые по сути не принадлежат это, но которые принадлежать должны; вещи, по сути внешние, но внутренне символические".

"Деньги и фекалии объединяет то, что они являются обезличенными предметами обладания. Обезличенные — значит неизбежно теряемые. Таким образом, деньги, так же как раньше фекалии, оцениваются и рассматриваются как предмет обладания, находящийся под постоянной угрозой утратить характер своего эго"8.

Таким образом, основа символизации создается вокруг наиболее ярких и сильных детских впечатлений. Общие универсалии, "обезличенное обладание" происходят из исходного опыта детского отношения к фекалиям.

 

Введение в экзистенциальный психоанализ Л. Бинсвангера 267

На сегодняшний день универсалии, определением которых занимаются как Dasein-анализ, так и психоанализ, не являются универсалиями в обычном смысле слова. Они также не подразумевают общих свойств предметов, рассматриваемых "отдельно от нашего переживания". Рассматриваемые "независимо" как объекты, то есть исключительно в соответствии, скажем, с Локковскими первичными и вторичными свойствами, деньги и фекалии имеют между собой общего не больше, чем любые два случайных объекта. Dasein-анализ, как и психоанализ, рассматривает свойства объектов в той степени, в которой они являются именно "субъективными" свойствами. Фрейд, утверждая, что такие свойства или универсалии рождаются из детских впечатлений, доказывает, что ощущения удовольствия в данном случае связаны с засовыванием в рот различных предметов или с приятными ощущениями, связанными с процессом испражнения.

Dasein-анализ, в свою очередь, утверждает, что такие впечатления не создаются в вакууме, а накладываются на своего рода изначальную матрицу значений. К примеру, для того, чтобы ребенок, играя с фекалиями получал от этого удовольствие, он изначально должен быть в некотором смысле "пустым" и воспринимать эту пустоту как удовольствие. Бинс-вангер пишет:

"Наполнение" — это априорная или трансцендентная связь, позволяющая объединить фекалии и деньги через общий знаменатель. Именно это дает психоанализу эмпирическую возможность вывести пристрастие к деньгам из задержки фекалий. Но ни в коем случае не задержку фекалий из жадности"9.

Психоаналитик, отрицающий, что чисто физиологические ощущения удовольствия в эрогенных зонах не требуют никакой предшествующей подготовки для восприятия их именно как удовольствия, также должен считаться с фактом, что различные впечатления удовольствия и неудовольствия, взятые вместе, формируют личность или характер мировосприятия — в нашем примере — анально-эротическое. В "Случае Эллен Вест" Бинсвангер делает следующее наблюдение:

"Экзистенциальный анализ не может отрицать, что приятные ощущения во время испражнения, являющиеся фиксацией анальной зоны как эрогенной, способны создать картину мира пустого, твердого или мягкого, лишь исходя из того, что никакой мир не может быть сконструирован из впечатлений и влечений. Это устаревшая, чисто позитивистсткая позиция. Экзистенциальный анализ, напротив, придерживается взгляда, что при наличии образа мира как мира-отверстия, в определенный период детства или в определенной форме "духовного (geistig) сочетания", состояния пустоты, наполненности, опорожненности будут переживаться как ощущения удовольствия. "Коперниканский переворот" лежит в основе всего экзистенциального анализа. Таким образом, анальность в психологическом смысле — это лишь часть общего образа мира-отверстия, часть, подчиненная разделению тела в Eigenwelt"10.

Универсалии "пустота — наполненность", таким образом, являются категориями в кантовском понимании. Они трансцендентны в том смысле, что без них опыт не ставится под вопрос. В свои работах Бинс-вангер, говоря о трансцендентных категориях или их результатах, подразумевает обращение к существующей у пациента матрице возможного опыта, которая формирует предмет восприятия, определяя его смысловую значимость. Явно проступает сходство с коперниканским переворотом Канта. Источник смысла, тем самым — источник удовольствия или неудовольствия, тревоги и осознания, находящийся в Dasein, определенным способом, который мы обсудим позже, "выбирает" что приятно, значимо, травматично и т.д. — все для чего Dasein (а не телесные физические ощущения, рефлексы и тому подобное) является контекстом, в котором и на основе которого появляются удовольствие, тревога, страх. Это не значит, что мы "философы раньше, чем дети", но:

Эта картина мира не проявляет себя до тех пор пока не случится травма, она проявляет себя лишь по случаю этого события. Так же, как а priori трансцендентальных форм человеческого сознания делают опыт лишь тем, чем сам опыт является, так и форма образа мира сначала должна создать условие возможности несчастного случая, чтобы он был пережит как травматический11.

Теоретики психоанализа решительно утверждают, что именно первичные ощущения являются в конечном счете предметом символизации. Общая универсалия, разделенная символом и символизируемым, таким образом, может рассматриваться, в терминах психоанализа, сама по себе как символ.

... если обычный символизм объединяет представленные объекты, то психоаналитический символизм объединяет сами представления... психоаналитик только рассматривает чистые, беспредметные продукты психики. Он рассматривает представления как извлеченные одно из другого в соответствии со строгой причинной связью. Он систематически будет определять представления как символ, а первичные представления как символизированные12.

Так, в примере Фенихеля "деиндивидуализированное обладание", которое он, возможно, принимал за источник символического уравнивания фекалий и денег, само по себе является не более чем психоаналитическим символом ощущений удовольствия и неудовольствия испытываемых в детстве. Экзистенциальное а priori (трансцендентальная категория), с другой стороныэто источник обеих сторон соотношения, а не дериват сублимации одной стороны. Общие универсалии, как предполагает психоаналитик, — не более чем теоретическое выражение ощущений, инстинктивная основа всего символизма. В самом деле, в той мере, в которой психоанализ стремится установить причинную связь между инстинктивными запросами и ощущениями, связанными с испражнением и образом денег, как это проявляется в снах или невротической симптоматике, мы не можем использовать общие универсалии так, как используем их в символическом соотношении между двумя объектами или представлениями. И все же, когда психоаналитики пытаются объяснить, почему появление во сне определенного образа вызвано, ска-

жем, детской травмой, они не довольствуются чисто индуктивными обобщениями. Они, скорее, ищут общую универсалию, как это делает Фенихель. Таким образом, психоаналитики считают, что существует четкий символический метод, в соответствии с которым образы имеют неизменное символическое значение. В таких случаях мы имеем психоаналитическую литературу, обращающуюся к "объективным" свойствам — таким как длинная форма трости, змеи или ножа, подобная форме фаллоса; пластичность, которой обладают мягкие материалы типа клея или грязи, напоминающая фекалии. Тем самым, чтобы оправдать свою интерпретацию символов, психоаналитик либо (1) принимает чисто индуктивный метод, который не уступает общей универсалии роли связующего звена между членами символического соотношения, сам по себе рассматривая не символы, а знаки эффекта, или (2) рассматривает определенные объективные качества, качества с первичным соотношением к общезначимому (объективному) как связующее звено или общую универсалию в символическом соотношении. В данный момент мы хотим рассмотреть первую альтернативу; особого внимания требует способ, которым экзистенциальное а priori служит в качестве универсалии.

Мы уже говорили об экзистенциальном а priori как матрице значений, в рамках которой воспринимаются события, и которая в этом смысле является условием возможности опыта, травматического или любого другого. В "Случае Эллен Вест" Бинсвангер пишет:

Экзистенциальный анализ показывает, что в данном случае перед нами не одностороннее значение или символическая взаимосвязь одной стороны соотношения с другой, но что обе стороны имеют общее значение, основываясь на общей значимости в отношении к миру13.

То, что психоанализ понимает как определяющие факторы — инстинкты, детские впечатления и так далее — для Dasein-анализа является уже представлениями изначального образа мира. Это не значит, что анализ хочет отодвинуть назад причинную цепь, скорее сама причинная цепь, как описано в научном глубинном анализе, должна рассматриваться как целое, которое в своей целостности не имеет привилегированной референтной точки, в терминах которой объясняется все остальное. Подобного рода объяснение через привилегированную референтную точку принимает форму теории, а теория принимает форму мировоззрения — в данном случае мировоззрения естественнонаучного. Тем самым Dasein-анализ не может использовать прошлое для объяснения настоящего; в самом деле, прошлое пациента представлено в настоящем в образе мира, внутри которого отдельное событие прошлого, "обусловившее" невроз в настоящем — это уже сам пациент. Тем самым, настоящее, или "сознательное" — проявленное содержание снов, вербальное выражение — указывают на определенную целостность или категорию, основную для мира пациента. Другими словами, поскольку личность не может пережить событие вне значения-контекста14, даже если это личность ребенка, Dasein-анализ пытается установить источник этого значения-контекста. Он не рассматривает конкретные значения, которыми ребе-

нок определяет явления, осознаваемые или нет; Dasein-анализ скорее ищет способ бытия-в-мире, управляющий этими значениями. Экзистенциальное а priori является кантовской категорией лишь как условие переживания значения, но не как прямое условие восприятия объектов.

Если экзистенциалы Мартина Хайдеггера представляют бытие человека, то экзистенциальное а priori, относящееся к бытию конкретного индивида в его отдельном мире, нельзя рассматривать как источник значения травматического события или конкретного опыта, ассоциируемого с получением удовольствия. Скорее, экзистенциальное а priori переводит "пустые" онтологические формулы Хайдеггера в формулы, способные приобрести содержание. Содержанием подобной формулы являются значения — "мама меня любит", "я ненавижу брата", "я боюсь отца" и так далее. Таким образом, мы определяем экзистенциальное а priori как матрицу значений. Наличествует ли подсознание или нет, вытесненное в это "подсознание" было пережито первым; и если оно было пережито вообще, оно сформировало и формирует часть мира пациента в его актуальном переживании этого мира.

Спешу добавить, что Бинсвангер говорит не о самости, а о Dasein. Термин Dasien относится к бытию, сущность которого — это бытие-в-мире. Значения и опыт, являющиеся предметом психоанализа, постигаются им как потребности и приказания, либо инстинктивные стремления в конфликте с внешними условиями. Но Dasein, о котором пишет Бинсвангер — это уже-в-мире Dasein. Это Dasein как фон, на котором "самость" фактически проявляется и проявляется всегда. Этот фон можно определить термином "гештальт", внутри которого выделяется индивидуальность, оставаясь в тоже время в мире. Как кантианские категории, которые определяют выраженное знание о мире и феноменальную индивидуальность, так и экзистенциальное а priori пациента является почвой тех значений и опыта, которые психоанализ связывает случайно.

Верный гуссерлианскому духу, Dasein-анализ ограничивает себя "анализом того, что существует фактически, то есть имманентно, в сознании"15. Как и Гуссерль, Бинсвангер четко разделяет феноменологический метод анализа и психологическое описание. По Гуссерлю, психологически ориентированный феноменолог, сколько он ни ограничивает себя имманентными сознательными актами, всегда рассматривает эти акты как фактические процессы, которые он не может постичь вне реального человеческого бытия (einem realen Naturgeschopf). С другой стороны, чистый феноменолог заключает в скобки любые оценки, как бы имплицитно они ни содержались в реальности или действиях индивидуальности. В этом случае Бинсвангер находится где-то посредине между чистой феноменологией и описательной психологией. Априорные структуры, которые ищет Dasein-анализ, служат в мире пациента трансцендентными (в кантовском смысле) условиями всего опыта, бытия-в-мире.

Каким образом Бинсвангер преодолевает разрыв между гуссерлевс-кими чистыми эйдетическими структурами сознания и "категориями", обуславливающие возможность опыта, экзистенциальным а priori, представленным как универсалия, наделенная силой! Бинсвангер не склонен

определять трансцендентальные категории пациента иначе, как обобщения, как бы безупречны они ни были по отношению к истории и опыту пациента. Бинсвангер пишет:

Все, что делает мир значимым, подчинено правилу той категории, которая одна поддерживает ее "мир" и бытие16. (Курсив мой.)

...так, форма этого образа мира сначала должна создать условие возможности (события)... чтобы оно воспринималось как травматическое17. (Курсив мой.)

Все, что относится к этому, — не случайные комбинации, а неизменные а priori экзистенциальные структуры18.

В "Истории болезни Лолы Восс":

Но почему в Полином случае настолько видную роль играют только предметы одежды — платья, нижнее белье, туфли, шляпы? Для ответа на этот вопрос нам следовало бы провести биографическое исследование. К сожалению, в нашем распоряжении нет никаких исторически отправных точек. Но вопрос: почему предметы одежды могут играть такую видную роль, — действительно представляет собой проблему экзистенциального анализа19.

Экзистенциальный анализ интересуется не просто фактами, относящимися к лингвистической науке, где, выражаясь метафорически "значение слова переносится из одной определенной части в другую", а экзистенциальными основаниями возможности такого перенесения20.

Этот пассаж четко указывает на то, что априорные экзистенциальные структуры (которые я называю экзистенциальные а priori) представляют собой не только универсалии, понимаемые феноменологически, но также действенные, обуславливающие, определяющие категории. Чтобы детальней разобраться, в каком смысле экзистенциальное а priori — это универсалия, наделенная силой, необходимо понять, как Dasein-анализ подходит к "вертикальному измерению" символического соотношения.

Нужно проявить особую осторожность, дабы избежать влияния принципа причинного воздействия на исследование взаимоотношений между экзистенциальным а priori и миром, каким его воспринимает пациент. Экзистенциальное а priori без соответствующего образа мира и, далее, без соответствующего мира, по Бинсвангеру, — немыслимо, противоречиво, как и самостоятельные трансцендентальные категории. Подобно тому, как не имеет смысла говорить о кантовских категориях понимания как "существующих" до приобретения знания о мире, бессмысленно говорить об экзистенциальном а priori Бинсвангера как "существующем" до опыта. Подобно кантовским категориям, определение экзистенциального а priori исчерпывается по отношению к функционированию, а функционирование лишь теоретически отделено от объектов его направленности. Бинсвангер, к примеру, описывает случай, в котором девочка в пять лет пережила приступ тревоги и обморок в момент, когда от ее туфли отлетел каблук, застрявший в коньке. Анализ этого случая открыл, что "именно категория непрерывности служит ключом к образу мира маленькой пациентки...Все, что делает мир значимым, подчинено

этой категории"21. Бинсвангер не имеет в виду, что категория непрерывности, "работая через нее", каким-то образом стала причиной страха и обморока, — что звучало бы практически бессмысленно в любом контексте. Я думаю, что Бинсвангер говорит о том, что бытие-в-мире пациентки настолько сжато, что все ее восприятия и переживания должны соответствовать определенному критерию. Критерий в данном случае у Бинсвангера выражается термином "непрерывность."

Сказать, что бытие-в-мире этого Dasein ограничивается категорией "непрерывность-прерывность" — значить сказать, что все восприятия и переживания личности определенным образом выборочны. Это также, причем более основательно, значит, что индивидуальный мир основывается на данной категории. Так, категория "непрерывность-прерывность" выражает самоопределение личности во времени и пространстве, Mitwelt и Eigenwelt.

Бинсвангер как феноменолог придерживается вместе с Гегелем того мнения, что

Личность — это ее мир, мир внутренний. Сама по себе личность — это круг ее собственных действий, в которых она реально представляет и утверждает себя, являясь простым единством изначально данного и созданного — единством, составляющие которого не распадаются, как это происходит в идее психологического закона в мире данном perse1-.

Как Dflse/и-аналитик, он вместе с Хайдеггером считает, что "мир" обозначает "целое значимости2-." И как "кантианец":

Задача состоит в том, чтобы выделить особенность априорной экзистенциальной структуры которая делает возможным все уникальные явления, которым мы ставим клинический диагноз: симптомы шизофрении и шизофренический психоз в целом24.

"Сила" экзистенциального a priori состоит в самом Dasein как явно существующем бытии. Структура экзистенциального а priori, которую Бинсвангер определяет в оадаш-анализе конкретного случая, такова: возможные формы бытия Dasein, экзистенциалы Хайдеггера, которые становятся действительными. Общая сумма действительных проявлений онтологических априорных характеристик Dasein — это экзистенциальное а priori конкретной личности. Dasein — это не личность; это фон, на котором проявляется личность. Тем самым, когда Бинсвангер утверждает, что, к примеру, непрерывность — это трансцендентальная категория конкретной личности, несмотря на то, что он мог прийти к такому открытию феноменологически, он открывает трансцендентное представление об этой конкретной личности. Поэтому каждый случай представляется в значении "трансцендентной дедукции", к чему бы ни относились возможности опыта конкретной личности. Так же верно будет сказать, что не только индивидуальный мир основан на трансцендентальном а priori, но и сама личность также основана на нем. Здесь мы возвращаемся к более строгой экзистенциальной доктрине, — позиции, которую мы рассмотрим позже. Пока лишь отметим, что мы столкнулись с действием Dasein, стоящим вне самой возможности личности и мира. Это можно

рассматривать как Кьеркегоровский выбор себя или невозможность такового, и можно сравнить с сартровским исходным Ha6pocKOM(original project). Указанные моменты оставим для следующей главы.

Пытаясь понять экзистенциальное a priori как "универсалию, наделенную силой", мы обнаружили, что эта сила находится в Dasein, а не в универсалии или самости. Выражаясь как конкретный вид общего, трансцендентальная категория, экзистенциальное а priori, указывает не на идею или правило, а на существование, которое трансцендентно первичному разделению в опыте на самость/не-самость. Представляя конкретные проявления Заботы, оно должно быть одинаково выражаемо в каждом возможном аспекте мира Dasein. Понятие непрерывности, к примеру, равно понимается и применяется в отношении времени (непрерывность событий, случайных и неожиданных), пространства (смежность), Mitwelt (связи, например, эдиповы связи, непрерывность отношений), Eigenwelt ("внутренняя" непрерывность, непрерывность чувств, привязанностей). Для лиц, фиксированных на анальной стадии, чье экзистенциальное а priori может состоять в наполненности-пустоте, существует понятие времени, наполненного или истраченного; заполненность рук или кошельков, наполненность тела пищей, как в случае Эллен Вест; в Mitwelt — открытость или ее недостача в отношении других людей; в Eigenwelt проблема опять в приеме пищи или принятии во внутрь.

Экзистенциальное а priori, таким образом, является настоящей "общей универсалией" — это матрица значений, в которой оба члена символического соотношения имеют исходное соответствие с личностью. Как в таком случае Dasein-анализ трактует символы или мечты? По сути, он не "трактует" символы, а, скорее, отмечает границы клинической научной интерпретации (редукции):

Из того, как рассматривает этот сон психоанализ, становится ясно, что интерпретация экзистенциального анализа может определить границу психоаналитической интерпретации. Психоаналитические интерпретации проявляют себя как специальные [фрейдистские] символы-интерпретации на основе фундаментального экзистенциально-аналитического понимания25.

Хорошо известно, что в сновидениях полет и падение часто проявляются в ощущениях своего собственного тела. Иногда такие совпадения связывают с физическим состоянием в частности с дыханием (в этом случае мы имеем дело со сновидениями, обусловленными телесными раздражителями), а иногда — с эротическими настроениями или чисто сексуальными желаниями. Возможно и то, и другое, и мы не хотим оспаривать ни одно из этих предположений, так как сейчас нас интересует вопрос выявления априорной структуры, для которой раздражители тела (и структура тела в целом) так же, как и эротико-сексуальная тема являются вторичным содержан<

Поделиться:





©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...