Призвание – партийная работа»

ОПЕРАЦИЯ «РАМЗАЙ»

 

Чиновники немецкого посольства в Токио переживали трудные дни: всего несколько месяцев назад президент Германии Гинденбург назначил рейхсканцлером Гитле­ра – «богемского ефрейтора», «маляра из Браунау», чело­века с весьма сомнительным прошлым, который до весны 1932 года не был даже немецким гражданином. Веймар­ская республика пала, к власти пришли наци.

В затхлый мирок посольства и всей немецкой колонии ворвалось что-то тревожащее, грозное. Вести приходили чудовищные: поджог рейхстага; в тюрьмы и концентраци­онные лагеря брошено почти семьдесят тысяч граждан; Гитлер наделен чрезвычайными полномочиями; все пар­тии, кроме национал-социалистской, запрещены; на пло­щади Оперы в Берлине сожжены сотни тысяч книг...

Отсюда, из Японии, казалось, что там, в Берлине, все сошли с ума. События развивались с ужасающей стреми­тельностью. На приеме, организованном для аккредито­ванных в Германии американских и английских журнали­стов, Гитлер открыто заявил, что между коммунизмом и Германией не может быть компромисса и что Германия будет целиком занята поисками «жизненного простран­ства» на востоке Европы. Розенберг помчался в Лондон и на интимном обеде, устроенном в его честь консерватора­ми, изложил план «уничтожения большевиков с полного одобрения и по поручению Европы».

Но больше всего сотрудников посольства встревожили слова Геринга, заявившего не так давно в прусском ланд­таге: «Кто завоевал должности, тот и будет ими владеть!» Сказано прямолинейно. Распространяется ли заявление на чиновников министерства иностранных дел? Каждый беспокоился лично за себя, за свое местечко. Над Токио дрожит синее-синее небо, курортный сезон в разгаре; в воскресные дни почти вся немецкая колония выезжает на фешенебельный морской курорт Камакуру. И даже как-то не верится, что там, в фатерланде... Напрасно посол доктор Герберт фон Дирксен старался успокоить приунывших чиновников. Никто не чувствовал твердой почвы под нога­ми. Даже сам фон Дирксен.

Немецкая колония в Токио насчитывала около двух тысяч человек. Кроме посольских сюда входили предста­вители различных германских фирм, например служащие фирмы «Иллиенс и К°», владельцы ресторанов и кабаре, дельцы, коммивояжеры, врачи, семьи офицеров, стажиру­ющихся в японских войсках, работники торгпредства, со­трудники Германского информационного агентства – ДНБ.

Вся эта разношерстная публика разделилась на три ла­геря: на скептиков и хулителей нового режима, на нейт­ральных и на откровенно фашиствующих. Последние пре­вратили ранее безобидный немецкий клуб, какие создают­ся в любом иностранном государстве, где оказываются вместе хотя бы три немца, в центр идеологической обра­ботки членов колонии, стали устраивать здесь собрания, вечера. Прежний уют в клубе, когда можно было, не за­думываясь о политике, пить пиво, есть сосиски и нетороп­ливо играть в скат, растворился в истерических выкриках наци, в шумных партийных сборищах.

Иногда из Нагои приезжал в Токио проведать жену стажер германской армии в японских войсках некто под­полковник Эйген Отт. Для всех он был загадочной фигу­рой. Говорили, якобы Отта прочат в помощники военного атташе, что было маловероятно, так как армейский офи­цер есть армейский офицер, и дипломат из него, разумеет­ся, не получится. В Японию Эйген Отт приехал не так давно. Оставил молодую жену под присмотром посольских дам, а сам помчался в Нагою в артиллерийский полк ис­полнять воинский долг. Когда в воскресные дни Отт делал набеги на Токио, то сильно напивался, поносил «богем­ского ефрейтора» и старался вызвать на откровенность других. Его сторонились, не без основания считая абверовцем – военным разведчиком. Да и кем еще мог быть стажер в иностранных войсках? Он сам распустил о себе слух, что будто бы высокопоставленные покровители из генерального штаба постарались отправить его подальше от третьего рейха, спасая от возможных неприятностей. Но в это мало кто верил. Каждый держал язык за зубами, не зная, как повернутся события. Информации англий­ских, французских и американских газет и верили и не верили. Газеты третьего рейха изображали все события в радужных тонах. Всех приезжающих из Германии в по­сольстве встречали с болезненным интересом. Хотелось получить новости из первых рук, расспросить очевидца.

Вот почему, когда 6 сентября 1033 года в строгих за­лах посольского особняка появился прибывший «оттуда» аккредитованный в Японии корреспондент германских га­зет «Франкфуртер цейтунг», «Берзен курир» и голланд­ской «Амстердам хандельсблад» Рихард Зорге, доктор го­сударственно-правовых наук, все потеряли дипломатиче­скую сдержанность. Всего несколько часов назад коррес­пондент сошел с океанского лайнера в Иокогамском порту, а очутившись в Токио, конечно же, первым делом напра­вился в германское посольство, чтобы официально зареги­стрироваться. Он вовсе и не ожидал, что к его скромной особе будет проявлен столь бурный интерес. Впрочем, он скоро сообразил, что сотрудников интересует не его особа, а события на родине. Посыпались вопросы. Некоторые но­сили явно провокационный характер. Зорге отвечал спо­койно, обстоятельно. В фатерланде ничего особенного не произошло, все остается по-прежнему. Стоит ли придавать значение мелким беспорядкам, которые неизбежны в по­добной ситуации?..

Он был высок, строен, красив, одет со вкусом, этот док­тор Зорге. Все изобличало в нем человека утонченного, воспитанного. Он не старался произвести эффект, оглу­шить сенсацией. Но каждое слово его звучало весомо, угадывалась широкая осведомленность; даже неискушен­ный мог догадаться, что послан он сюда не случайно и, возможно, с особыми полномочиями. Не навязчиво, не прямолинейно, а своим рассудительным тоном, рассказами о пустячках из быта третьего рейха, мягким юмором, ко­торым была окрашена его речь, он сумел внести успокое­ние в массу посольских чиновников.

Зорге сразу разгадал этих людей: они придавлены страхом. И теперь, после расспросов, каждый решил, что в Токио приехал очень обаятельный, милый человек. Го­лубые глаза его с прищуром смотрят весело, уверенно, дви­жения неторопливы, скупы. Так может вести себя в не­знакомой обстановке только сильный человек, хозяин по­ложения. Да он и был хозяином положения, так как знал, с кем имеет дело: все те же немецкие чиновники, зара­женные великогерманской амбицией, реакционные, агрес­сивные, трусливые и аполитичные приспособленцы, соглашатели. А беспринципность, соглашательство, приспособ­ленчество, как известно, синонимы слова «оппортунизм». Позже бывший германский дипломат В. Путлиц охарактеризует этих людей так: «Среди всего чиновничества Веймарской республики не было группы более далекой по своим взглядам от общественного развития и потому более подверженной оппортунизму, чем высшее чиновничество министерства иностранных дел».

Приглашенный послом Дирксеном в кабинет, коррес­пондент Зорге заговорил более откровенно. Он извлек из кармана рекомендательные письма в министерство ино­странных дел Японии, визированные крупными чиновни­ками японского посольства в США. Среди документов бы­ли рекомендации к высокопоставленным японским дипло­матам Тосио Сиратори и Кацудзи Дебути. Дирксену этого было больше чем достаточно. Зорге коротко изложил цель своего приезда в Японию: ему как журналисту надлежит установить самый тесный контакт с японским МИДом. Германскому правительству нужна обстоятельная инфор­мация о политических настроениях в Японии по всем каналам, и тут газетчикам принадлежит не последнее слово. Очень тонко, почти иносказательно, Зорге намекнул на возможность в ближайшее время более тесных отноше­ний между третьим рейхом и страной восходящего солнца.

Когда посол стал расспрашивать о Берлине, Зорге по­пытался придать объективность своему рассказу, объясняя действия нацистов необходимостью. Потом показал еще один документ: справку, подтверждающую чистокровное арийское происхождение гражданина третьего рейха Ри­харда Зорге. Вскользь заметил: готовится закон, устанав­ливающий, что заниматься журналистикой и вообще ли­тературной деятельностью могут лишь лица арийского происхождения, имеющие немецкое гражданство. Да, об этом он слышал от начальника прессы имперского пра­вительства Функа. Случилось так, что перед отъездом Зорге в Японию нацистский пресс-клуб в Берлине дал в честь его обед, на котором присутствовали Функ, Геббельс и начальник иностранного отдела нацистской партии Боле.

Нет, доктор Зорге не хвастал высокими знакомствами. Он упомянул о них лишь для того, чтобы лучше передать атмосферу в Берлине, и посол это понял. Он знал, что глава министерства пропаганды Геббельс благоволит к «Франкфуртер цейтунг», а Зорге был представителем этой газеты и тем самым как бы возвышался над другими немецкими борзописцами, входящими в ДНБ. Фон Дирксен понял, что имеет дело не с рядовым журналистом, а с человеком, которого считают своим в правительственных кругах, с человеком широко информированным. Как о чем-то общеизвестном, Зорге говорил о поездке Розенберга в Лондон, о встрече Гитлера с американскими банкирами Олдричем и Манком, состоявшейся месяц назад.

На Дирксена Зорге произвел выгодное впечатление. Посол посоветовал ему наведываться иногда в посольство и к нему лично. Для начала Зорге получил приглашение на обед.

А впереди были визиты руководителю ДНБ, предста­вителям служб информации различных министерств, зна­комства с иностранными пресс-атташе, пресс-конферен­ции...

Вернувшись в номер гостиницы «Мегуро», Зорге глу­боко задумался. На размышления навел маленький обры­вок газеты: в номере кто-то побывал, кто-то рылся в че­моданах немецкого журналиста. Старались не оставить следов. Но они, по-видимому, не догадывались, что име­ют дело с человеком обостренной наблюдательности. До­рожный транк-чемодан вскрывали. Оторвался маленький кусочек газеты, которой были прикрыты вещи. Кто-то интересовался содержимым транка. Кто?..

За годы разведывательной службы Рихард привык на­блюдать за собой как бы со стороны. Так было в Шанхае, так было в нацистской Германии. Теперь, стоя у откры­того окна, он анализировал каждый свой шаг за сегод­няшний день. Достаточно ли естественно вел он себя? Естественность и простоту Зорге считал нормой поведе­ния разведчика. Он ненавидел всякую таинственность. Его можно было бы уподобить ученому-натуралисту, ко­торый во всеоружии современных знаний отправляется в дикие джунгли, где на каждом шагу подстерегает опас­ность. Он с полным правом мог сказать о себе: «Во мне проснулась страсть исследователя, страсть, которая уже больше никогда не покидала меня». Да он и был ученым, исследователем. Только ему всегда приходилось проби­раться через самые опасные джунгли – через джунгли за­путанных человеческих отношений. Здесь каждый невер­ный шаг может привести к катастрофе. Нужна особая бдительность, мозг должен бодрствовать беспрестанно.

Да, сегодня корреспондент Зорге вел себя весьма есте­ственно. С фон Дирксеном проявлял холодную, сдержан­ную откровенность. Он понял этого чопорного, суховатого чиновника. С таким следует вести себя осмотрительно, не­навязчиво. Доктор Дирксен и доктор Зорге уже почти нашли общий язык, но до их сближения еще далеко. Инициатива должна всегда исходить от доктора Дирксена, доктору Зорге остается терпеливо ждать. Доктор Дирк­сен неизбежно придет к Рихарду Зорге, в противном слу­чае советскому военному разведчику нечего делать в не­мецком посольстве. Но путь к черствому сердцу посла очень извилист, полон препятствий. Старый оппортунист не имеет прочных политических убеждений. Во имя карьеры и обеспеченной жизни он готов служить кому угодно, будь то Гинденбург или же наци. Наци оказались силь­нее – и Дирксен целиком на их стороне. Япония ему на­доела, он мечтает о Европе. Но час его еще не настал.

До приезда Рихарда Зорге в Японию Дирксен не имел о нем ни малейшего представления – и в этом была сла­бость посла. Советский разведчик заблаговременно изучил досье на Дирксена, знал, с кем придется иметь дело, – и в этом была сила Зорге. Он изучал посла, как изучают ин­фузорию под микроскопом.

Начало как будто неплохое. И все же ощущение не­благополучия, тайной опасности не покидало Рихарда. Час назад он пережил сильное нервное потрясение: по­встречался с женой стажера Отта. Лицо показалось знако­мым. «Рихард Зорге! – воскликнула она. – Какими судьбами? Вы нисколько не изменились...» Эту даму он, в са­мом деле, встречал раньше в Германии. Тогда она строи­ла из себя «красную», а теперь вышла замуж за абверовца. «Вы ошиблись, фрау Отт, я все-таки сильно изменил­ся, – сказал Рихард сурово. – Мои старые добрые друзья Геббельс и Функ наконец-то нашли достойное применение моим способностям: я аккредитован здесь от «Франкфуртер цейтунг»!» Она побледнела. По-видимому, решила, что раньше, в те смутные годы, Зорге был провокатором в ра­бочей организации. Теперь, очутившись здесь, он может припомнить все, что она тщательно скрывала даже от му­жа. Наконец она справилась с минутной растерянностью, протянула руку и произнесла кокетливо: «Надеюсь, мы останемся приятелями. Пусть прошлое останется про­шлым. Стоит ли его ворошить?..» Он пожал эту маленькую холодную руку, улыбнулся, пообещал: «На меня можете положиться. Жизнь – сложная штука».

С фрау Отт все как будто улажено. Намечается еще одно знакомство. Как к нему отнестись?

Сегодня секретарь посольства фрейлейн Гааз что-то пристально вглядывалась в лицо Рихарда. Уж не встре­чались ли они раньше? Он посмотрел на нее открыто, без улыбки, и фрейлейн смутилась. Рихард тоже застеснялся, рассмеялся и уже доверительным тоном сказал, что но­вичку в этом азиатском городе на первых порах придется туго без хорошего гида. Неожиданно фрейлейн пожало­валась на скуку здешней жизни. Тогда он все понял и успокоился. Этот вариант следует обдумать. Легкий флирт не помешает. Нужно иметь своих людей в посольстве, где пузатые сейфы до отказа набиты государственными тай­нами... Его жизнь была подчинена одной идее, и то, мимо чего в другой раз он прошел бы без внимания, приходи­лось брать на вооружение, использовать с максимальной пользой для этой идеи.

Ему припомнилась японская пословица: «Принимаясь за большое дело, помни о мелочах». О мелочах нужно за­ботиться беспрестанно: например, отдать белье в стирку, привести в порядок костюмы. Прежде всего – респекта­бельный вид... Шкатулка набита визитными карточками, отпечатанными еще в Германии. Дипломаты любят лоск. У каждого общественного круга своя обрядность, и если вы хотите казаться своим, то должны быть посвящены во все тонкости ритуала, знать заповеди элегантности, дабы своим видом не шокировать окружающих. От человека с дурными манерами сразу же отворачиваются, и тогда все его планы обречены на провал. Безукоризненный вкус – вот чем можно покорить этих пустых, самовлюбленных людей, считающих себя «особой породой». Необходимо сразу же вступить в токийскую ассоциацию иностранных корреспондентов... Проникновение в общество – наука хоть и пустая, но сложная. Здесь Зорге был в своей сти­хии. Он обладал личным обаянием, чувством юмора, умел читать мысли других.

Однако Зорге понимал, что всего этого мало, чтобы держаться на поверхности. У каждого разведчика есть своя «легенда». Сюда включается и его прошлое. С точ­ки зрения властей, прошлое должно быть «безупречным». Прошлое – та ниточка, дернув за которую можно легко разрушить с великими усилиями возводимое здание. Это как в пьесах Ибсена. Прошлое неумолимо стоит за вашей спиной. Достаточно какому-нибудь дотошному гестапов­цу заинтересоваться прошлым Рихарда Зорге, извлечь из пыльных архивов его полицейское «Дело» –и все полетит к черту! Прошлое Рихарда Зорге там, в Германии.

И не только в Германии...

...Зорге стоял у раскрытого окна. Город утопал в ве­чернем золотистом мареве. Громоздились дома безликой архитектуры и дома в стиле «Азия над Европой» – ка­менные коробки с колоннами, увенчанные прогнутыми крышами; под сенью гигантских криптомерии угадыва­лись силуэты храмов и кумирен. Улицы были запружены пешеходами, дженерикшами, автомобилями. Сновали про­давцы всякой снедью, доносились их резкие выкрики и звуки трещоток. Мужчины в пиджачных парах и котел­ках о чем-то оживленно разговаривали; постукивали по тротуару сандалиями-дзори женщины с высокими затей­ливыми прическами, одетые в кимоно с широким поя­сом – оби; сухощавый старик в грибовидной шляпе пе­реносил в корзинах на коромысле весь свой домашний скарб и... детей.

Это была Япония – страна давней мечты Рихарда. Он знал ее не только по романам Пьера Лоти и по справоч­никам. Несколько лет посвятил он изучению ее экономи­ки, истории, культуры, владел японским языком, разби­рался в структуре хозяйства, мог рассуждать о концен­трации производства; не были для него тайной и взаимо­отношения монополий, а также все нюансы политики, про­водимой правящими кругами. Важнейшими органами японской абсолютной монархии являлись совет старей­шин – Генро, тайный совет и кабинет министров, со­стоящий из премьер-министра и тринадцати министров. Военного разведчика Зорге интересовала не экзотика, а политика. Так же хорошо знал он и Китай, владел не­сколькими диалектами китайского языка. В Японию при­ехал крупный востоковед. «Уровень моих познаний, необ­ходимых для работы в Японии, – писал позднее Зорге, – был нисколько не ниже того, что давали германские университеты. Я разбирался в экономике, истории, поли­тике европейских стран; в течение трех лет пребывания в Китае я изучил его древнюю и новую историю, его эконо­мику и культуру, провел широкие исследования политики этого государства. Еще будучи в Китае, я взялся за напи­сание нескольких статей о Японии, с тем чтобы составить о ней общее представление. Следует заметить, что, зани­маясь этим предварительным изучением Японии, я рас­сматривал все вопросы с марксистской точки зрения. Мо­жет быть, мои читатели не согласятся со мной, но лично я убежден, что марксистский подход к изучению страны со всей необходимостью требует анализа ее основных проблем в области экономики, истории, социальных проблем, политики, идеологии и культуры...»

Он мог бы с успехом вести несколько курсов на кафедре, стать почтенным ученым, обрасти ученика­ми и последователями. Мог бы... Если бы его активная натура не требовала немедленного действия на благо людей. А высшим благом были мир и безопасность социалистического государства. Ради этого стоило отка­заться от кабинетной жизни ученого, рисковать соб­ственной головой. «Если бы мне довелось жить в условиях мирного общества и в мирном политическом окружении, то я бы, по всей вероятности, стал ученым. По крайней мере, я знаю определенно – профессию разведчика я не избрал бы».

Он горячо любил и глубоко ненавидел.

Где-то среди шести миллионов токийцев затеряны его радисты Эрна и Бернгард, журналист Бранко Вукелич. С Вукеличем они встретятся на первой же пресс-конфе­ренции. Бранко приехал в Токио еще в феврале. Приехал с женой датчанкой Эдит и пятилетним сыном.

От сознания, что Бранко, Эрна, Бернгард где-то ря­дом, Рихард не испытывал больше гнетущего одиночест­ва. Когда будет создано ядро организации, от него потя­нутся нити во все концы Японии, на континент, в Китай, в Маньчжурию. А пока нужно взрыхлять, готовить поч­ву, легализоваться...

«Поспешайте не торопясь...» – так любит говорить «старик», Ян Карлович Берзин. Именно он советовал спер­ва прочно врасти в японскую почву, а уж потом развер­нуть широкую деятельность.

И сейчас, находясь среди незнакомого и враждебного мира, Зорге унесся мыслями в далекую Москву. Сказы­валась привычка к методическому мышлению: очутившись на японской земле, он должен был еще раз уяснить все детали задания. В своих заданиях Берзин никогда не был категоричным. Он определял лишь общее направление работы, своего рода магистральную линию. «Ну а что ка­сается остального, то действуй сообразно обстоятельствам».

Это была их последняя встреча перед поездкой Зорге сюда, в Японию.

Руководитель советской разведки не спешил говорить о главном. Рихард совсем недавно вернулся из Китая, и ему не терпелось узнать, почему его в срочном порядке отозвали в Москву. А Берзин прохаживался по кабинету, бросал лукавые взгляды на Зорге и говорил о вещах, дале­ких от работы.

Их связывала давняя сердечная дружба. Оба испыты­вали радость оттого, что снова встретились и могут про­сто так обменяться мнениями о прочитанных книгах, вспомнить прошлое. «Старик» был всего на пять лет стар­ше Рихарда.

«Я часто вспоминаю афоризм какого-то древнеримско­го философа, кажется Сенеки: «Судьбы ведут того, кто хочет, и тащат того, кто не хочет», – проговорил Берзин с улыбкой. – У нас с тобой получается что-то вроде этого. Помню, когда я был слесарем, то мечтал стать инжене­ром. Вот и засело в голову. Попал в учительскую семи­нарию, а мечтал удрать в техническое училище. Но чело­век, наверное, вынужден поступать по обстоятельствам, а мечта продолжает жить сама по себе. В двадцать втором занимал большую должность в армии, а в анкете написал: «Хочу получить техническое образование», В статистиче­ском отделе ЦК за голову схватились: Берзин хочет стать инженером! Зачем ему это?..»

Рихард тогда слушал молча. Он-то знал Яна Карловича: обычный обходной маневр!

Легкое лукавство было в характере Берзина. И многие обманывались, принимая эту черту характера за простоту. Нет, перед Рихардом был очень сложный человек, человек незаурядной судьбы и высокой культуры.

Сын батрака-латыша Ян Берзин с пятнадцати лет стал подпольщиком-революционером. В шестнадцать лет воен­ный суд в Ревеле приговорил его к смертной казни. Казнь заменили тюрьмой. Потом – ссылка в Сибирь, участие в революции, в гражданской войне. Был заместителем на­родного комиссара внутренних дел Латвии, командиром боевого отряда, работал с Дзержинским. Посещал пролетарский университет и академию общественных наук. Великолепно владеет немецким языком...

Зорге всегда поражала проницательность Берзина в вопросах международной обстановки. Из вороха событий больших и малых Ян Карлович умел отобрать самое суще­ственное. У него было чему поучиться. И Зорге учился.

Он знал, что разговор в конечном итоге перейдет в об­ласть международных отношений, ждал этого и не ошиб­ся. Ведь оба жили не бытовыми мелочами, а событиями мировой значимости, подчиняли им всю свою жизнь. В та­ких маленьких диспутах они оттачивали мысль, трениро­вали политическое чутье. Тут скрещивались два сверкаю­щих ума, а в результате этого рождалась холодная, отто­ченная истина, так необходимая обоим для ориентировки, для работы.

О чем говорил тогда Берзин Рихарду?

О том, что с приходом Гитлера к власти Германия пре­вращается в потенциального противника номер один. На третий день после прихода к власти новоиспеченный рейхсканцлер призвал к восстановлению политической и военной мощи Германии, с тем чтобы использовать эту мощь для завоевания Советского государства. Правящие круги США, Англии и Франции почти открыто поддержа­ли гитлеровцев, надеясь их руками расправиться с Советским Союзом и стабилизовать положение мировой ка­питалистической системы. Над возрождением немецкой военной машины трудились шестьдесят американских предприятий, расположенных на территории Германии. В опасную игру включились финансово-промышленные группы Моргана, Рокфеллера, Дюпона, Форда, банк Анг­лии. Не так давно примчавшийся в Берлин вице-прези­дент американского концерна «Дюпон де Немур» договорился с руководителями «ИГ Фарбениндустри» о предо­ставлении рейху новейшей научно-исследовательской и военно-технической информации.

Рихард знал, что правящие круги США, Англии, Фран­ции толкали и Японию на выступление против Советского Союза. Обстановка на Дальнем Востоке обострилась до крайности. Япония отказалась подписать с Советским Союзом пакт о ненападении. Она превращалась в наибо­лее вероятного союзника третьего рейха.

Неожиданно Берзин спросил: «Тебе известно, что такое операция «Рамзай»?» Зорге промолчал. Вопрос не тре­бовал ответа.

«Необходимо выяснить, каковы планы Германии и Японии, откуда Советскому Союзу грозит главная опасность, – проговорил Берзин. – Это и будет операция «Рамзай». Ее цель – защита Советского Союза!»

Рихард насторожился. Даже лучшим друзьям Берзин никогда не раскрывал свои замыслы.

«Операцию провести успешно возможно лишь на тер­ритории самой Японии, – продолжал Берзин. – Если нам удастся создать разведывательную организацию в Японии, а мы обязаны сейчас ее создать, то отпадет необходимость добывать информацию окольными путями».

Зорге поднялся. «Почему у операции такое странное название – «Рамзай»? – спросил он.

Берзин взглянул на него в упор: «Рамзай» – значит «Р. 3.», а «Р. 3.» – это Рихард Зорге!»

Рихард вздрогнул.

«Такое важное дело, как создание организации в очень тяжелых условиях Японии, – сказал Берзин, – мы можем доверить человеку исключительных личных качеств. Я не хочу делать тебе комплиментов. В Китае ты успешно спра­вился с заданием. Если хочешь, рассматривай это как ста­жировку. А теперь тебя ждут дела большого мас­штаба».

Рихард мог бы сказать, что продолжительная работа в Китае измучила его вконец, что он мечтал всерьез за­няться научными исследованиями и что он только что же­нился на Кате Максимовой. Имеет человек право на лич­ное счастье, на спокойную работу?.. Ведь он только-толь­ко вернулся.

Но он ничего не сказал, даже не нахмурился. Берзин и сам знал все это хорошо. Мягкий в обыденной жизни, он становился непреклонным, когда дело касалось интере­сов Советского государства. Тут все личное отодвигалось на второй план. Он требовал героических дел во имя Советского Союза. Это знал Зорге. Он сам был таким.

Берзин строил разведку на принципе добровольности, особенно если речь шла о выполнении таких замыслов, как операция «Рамзай». Если бы он уловил хотя бы тень сомнения на лице Зорге, то немедленно отстранил бы его от этого дела. Но он с самого начала не сомневался в Ри­харде.

Рихард принял вызов. Это было его дело, его «опера­ция»! Грандиозный замысел, который сравнить ни с чем нельзя... Оба понимали это. Взглянули друг на друга и рассмеялись.

«Вот и прекрасно! – сказал Ян Карлович. – Что ка­сается остального, то действуй сообразно обстоятельствам. А вот «дела» и фотографии твоих помощников...»

Каждая деталь операции была строго продумана. Же­лезная мысль Берзина уверенно вела Рихарда по опасным тропам разведчика.

О намерениях третьего рейха можно узнавать через германское посольство в Японии. Следовательно, необходи­мо утвердиться в посольстве.

Путь в Токио лежит через Германию.

И Рихард отправился в Германию.

Он шел на большой риск, но риск оправданный. Наци­стам, занятым интригами и дележом власти, некогда было выяснять личность какого-то газетчика Зорге. Третий рейх еще только рождался из кровавого хаоса. А кроме того, Рихарда путали с довольно известным немецким жур­налистом Вольфгангом Зорге, который тоже бывал в Ки­тае. И главное, в одно время с Рихардом.

Почти четыре года прошло с тех пор, как Рихард последний раз был в Берлине. Мать и сестры обрадова­лись возвращению Ики. Старший брат испугался. Он-то догадывался, откуда приехал Ика. Испугался главным об­разом за себя: успел разбогатеть, а тут такой сюрприз... Рихард успокоил: приехал ненадолго, мечтаю уехать ку­да-нибудь подальше, в Америку или Японию. Но старший брат должен помочь, ввести в деловые круги, познакомить с влиятельными людьми. Ведь он, Рихард, давно отказал­ся от всякой революционной деятельности, стал журнали­стом, побродил по Востоку, снова надумал вернуться туда...

Старший брат с рвением принялся за работу: только бы спровадить побыстрее куда-нибудь, хоть на край света...

Рихард легко вошел в деловые круги, заручился реко­мендациями. 3 июля он уже мог сообщить Берзину: «Ин­терес к моей личности становится чересчур интенсивным». Он жил, держался на нервах. Но успех ему сопутствовал. В журналистских кругах его сразу признали. Он не жалел денег на кутежи, цитировал наизусть тупые афоризмы из «Майн кампф» и прослыл ярым приверженцем нацистов.

Был резерв. На крайний случай: разыскать старых подпольщиков и через них устроиться в какую-нибудь влиятельную газету, от которой можно получить загра­ничную командировку. Но в Германии многое изменилось за десять лет. Этот путь Зорге сразу же отверг. Лучше действовать напрямик.

Газета «Франкфуртер цейтунг», узнав о намерении Зорге отправиться в Японию, охотно заключила с ним до­говор. Это была победа, так как к газете благоволил Геб­бельс. Удалось заключить соглашения и с другими перио­дическими изданиями.

Дерзкая вылазка в стан врага завершилась полной победой.

И вот он в Токио... «Старик» будет доволен. Операция «Рамзай» началась.

...Кто же все-таки рылся в его вещах? Это могли быть агенты токко кэйсацу – особой полиции министерства внутренних дел – или же агенты кемпетай – тайной по­лицейской организации с широкими полномочиями по охране японского образа жизни от влияния Запада. Япон­ская гражданская полиция, жандармерия или же специ­альная тайная полиция – гадать было бессмысленно. За каждым иностранцем здесь установлен тщательный над­зор с первого же часа его пребывания на японской земле. Зорге припомнил, с каким подозрением оглядывали его та­моженные чиновники в Иокогамском порту.

Зорге редко улыбался, оставшись один на один со сво­ими тревожными мыслями, но сейчас он криво усмех­нулся: работа японской полиции, обыск «на всякий случай». Что ж, хорошее предупреждение, мина-сан (гос­пода)! В будущем придется перебраться в отдельный особняк.

Как всякий сильный человек, Рихард Зорге не боялся за свою жизнь – она была подчинена высокой цели. Он страшился за дело. Он опасался, что тщательно продуман­ная и разработанная операция «Рамзай», на которую Берзин возлагал так много надежд, может провалиться из-за какого-нибудь упущения, недосмотра, досадной мелочи.

Прошлое, прошлое... Оно как нацеленный револьвер: может выстрелить в любую минуту.

 

«ПРОФЕССИЯ - ИНТЕЛЛИГЕНТ.

ПРИЗВАНИЕ – ПАРТИЙНАЯ РАБОТА»

 

Я сам себя обрек

На вечные скитанья.

Не нужен страннику покой...

(Из юношеских стихов Р. Зорге)

 

Он часто размышлял о своем прошлом, так как все его прошлое, по сути, было лишь отправной точкой для того, что надлежало совершить теперь. Операция «Рамзай» под­ведет какой-то большой итог всей его жизни.

На подвиг не дается права свободного выбора. Это пра­во вначале нужно завоевать, взять с боем примерами сво­ей биографии. На подвиг посылают того, кто достоин по­двига, ибо подвиг совершается во имя большой и благо­родной цели. Но способен ли Рихард Зорге на подвиги?..

...Его прошлое начинается на юге России, в Азербай­джане, на Апшеронском полуострове.

Полоска земли, напоминающая по очертаниям клюв горного орла. Промысловые поселки, пропахшие нефтью, – Сабунчи, Балаханы, Сураханы. Тяжелый зной, который не смягчается даже ветром хазри. Ленивые, мутно-зеле­ные волны Каспия. Край нефти... Она сочится из-под ног, пропитала казармы и катухи – убогие жилища рабочих. Здесь много туберкулезных – нефтяные газы разъедают легкие. Руки людей покрыты незаживающими язвами. Черные вышки – как памятники тысячам загубленных жизней рабочих-нефтяников.

На одной из вышек трудится некто Адольф Зорге, ря­довой техник по бурению скважин. Это крупный, благо­образный немец лет сорока. Он немногословен, дело свое знает, аккуратен даже в мелочах. Адольф никогда не кри­чит на рабочих, не грозит штрафами, охотно принимает приглашения на свадьбы, крестины, не чурается черного люда, и за это его уважают. Больше всего на свете он ценит покой. Но жизнь беспокойна...

Проклятая нефть всех свела с ума. Особенно не любит Адольф так называемые шайтан-базары. Стоит забить фонтану, как вокруг него начинается шайтан-базар: жадные предприниматели за баснословные деньги скупают со­седние участки, бросают сюда партии буровых рабочих. Скорей, быстрей, без передышки!.. Тут мелкий предпри­ниматель за несколько месяцев может превратиться в мил­лионера. Предприниматель сам, выпучив безумные глаза, день и ночь просиживает на вышке, поторапливает, под­стегивает, сулит награды. Жадность отвратительна.

Адольф скуп, но не жаден. Рисковать, вкладывать ка­питал в сомнительные участки – не его занятие. Он чест­ным трудом зарабатывает свои деньги. Одевается скром­но, кроме пива, ничего не пьет, живет по пословице: «Рубль сэкономленный – все равно что рубль заработанный».

В Россию Адольф Зорге приехал в 1885 году. Сперва обосновался в Аджикенде, в немецкой колонии, а потом перебрался в Баку.

Вести о несметных нефтяных богатствах Ашперонского полуострова давно доходили в Германию. Все началось с небезызвестного Нобеля. Заручившись поддержкой немец­ких банкиров, он с чемоданами денег примчался в Баку, начал строить заводы для переработки нефти, выписал специалистов из Берлина. И вот за короткое время пред­ставители иностранных фирм сотнями устремились на Апшерон, оттеснив всяких там Мирзоевых, Монташевых, Тарумовых. Французский банкир Ротшильд завладел всей торговлей бакинской нефтью на международном рынке, основал «Каспийско-Черноморское товарищество».

Адольф Зорге тоже решил попытать счастья в России. У него была мечта: обеспечить старость. Ему всегда ка­залось, что люди, не сумевшие обеспечить собственную старость и благополучие своей семьи, зря прожили жизнь.

Отец Адольфа, а также два брата отца не сумели обес­печить себе старость, и это наглядный урок. Все трое бы­ли активными революционерами до и после революции 1848 года. Революционная работа была смыслом их жиз­ни. Особую известность на этом поприще завоевал дядя Фридрих. Участник Баденского восстания 1849 года, близ­кий друг Маркса и Энгельса, он после подавления восста­ния вынужден был эмигрировать сначала в Швейцарию, а затем в Америку. Фридрих Зорге стал организатором американской секции Первого Интернационала, а на Гааг­ском конгрессе I Интернационала в 1872 году его избрали секретарем Генерального совета. Слава дяди, видного деятеля международного рабочего движения, ученика Маркса и Энгельса, автора многих социологических и политиче­ских трудов, страшила и угнетала обывателя Адольфа Зорге. Он вздрагивал, когда спрашивали: «Уж не родст­венник ли вы того самого Зорге?!» – «Нет, нет», – спе­шил заверить Адольф. Он не хотел иметь ничего общего со своими «красными» отцом и дядями. Он стремился обеспечить свою старость и ради этого трудился не по­кладая рук. Ему революция не нужна. Он доволен суще­ствующими порядками.

Иногда в воскресные дни Адольф надевал свой лучший костюм и отправлялся в Баку. Здесь, возле старинного дворца Ширван-шахов, фланировала избранная публика. Адольф смешивался с публикой и так бродил до вечера, снедаемый своими мечтами. Он представлял себе, как чин­но идет под руку с фрау Зорге, все на них оглядывают­ся, завидуют тихому, обеспеченному счастью. А рядом – дети... много детей. Это его дети, Адольфа Зорге! Мальчи­ки, девочки – все равно. Много детей. И он придумывал имена этим воображаемым детям. Но не было фрау Зорге, не было детей...

Адольф старел, и за все три года жизни в России фрау Зорге так и не появилась. А ведь он был красив, обеспе­чен, мог считаться хорошей партией. Его сердце было от­крыто для любви.

И он наконец-то влюбился... И любовь оказалась силь­нее классовых и расовых предрассудков.

Нине Кобелевой исполнилось двадцать два года, но она и не помышляла о замужестве. Были заботы поваж­нее, они иссушали душу. Сперва умерла мать, потом – отец, Семен Кобелев, подрядный рабочий на железной до­роге. На руках Нины остались шестеро сирот мал мала меньше. Всех нужно накормить, одеть, обуть. Беспро­светная нужда... Какие уж тут женихи!..

Но он появился. Рослый красавец немец, техник с бу­ровой вышки неподалеку от п

12	Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: