Приключения Макса Клаузена

 

Простившись с Рихардом, Макс Клаузен вернулся в Красный Кут, чтобы уволиться и забрать Анну.

Анна запротестовала: она никуда не хочет уезжать! Ей нравится в степном краю. Спокойствие, тишина. Заве­лось кое-какое хозяйство: овцы, куры, которых дали от МТС. Чего еще? В годы неустроенной шанхайской жизни именно так рисовалась ей семейная идиллия. И теперь не верилось, что нужно снова возвращаться в мир, полный опасностей, где все держится на каких-то случайностях, где само существование представляется непрочным, зыбким. Когда людям под сорок, они должны позаботиться о тихом пристанище, осесть на одном месте. Ее долго пре­следовали кошмарные сны: пустынные, словно вымершие, улицы Шанхая, Мукдена, Кантона; воронье, а на деревь­ях висят обезглавленные люди... Она заново переживала ужасы прежней жизни, просыпалась в ознобе, а потом до утра лежала с открытыми глазами. Мирное блеяние овец успокаивало ее, постепенно все становилось на свое место, обретало устойчивость, реальность. Прочь, прочь, тяжелые видения! Пусть прошлое не вернется никогда...

И сколько Макс ни доказывал, что долг есть долг и что он как коммунист обязан... она не могла так легко бросить все, с чем уже успела сродниться, и сломя голову ринуться в опасное приключение.

В конце концов договорились, что в Токио она приедет несколько позже, когда Макс там устроится. Перед рас­ставанием три недели провели в доме отдыха под Москвой.

В сентябре Макс уехал. Стремясь запутать иностран­ную контрразведку, он отправляется сначала во Францию, затем – в Англию, Австрию, снова возвращается во Фран­цию. Из Гавра на пассажирском пароходе покидает Евро­пу. Впереди – Америка!

Макс очень волновался. Морская полиция могла задер­жать и на пароходе, и при таможенном осмотре в Нью-Йорке. Больше всего пугал предстоящий визит в герман­ское генеральное консульство на американской земле: там сидят дотошные немецкие чиновники. Станут наводить справки, делать запросы, уточнять. Почему уехал из Гер­мании, где пропадал все последние годы? Не служил ли Макс Клаузен на трехмачтовой шхуне, которая в 1927 году совершила рейс в Мурманск?.. У фашистов цепкая па­мять. Макс Клаузен боролся тогда за улучшение социаль­ного положения моряков и был хорошо известен на флоте, в каждом порту его встречали добрые друзья.

Теперь ему нужно без всяких злоключений пересечь два океана. Два океана!.. Следует только вдуматься в эти слова... Два океана и целый материк – Америка... Из Нью-Йорка до Сан-Франциско придется добираться на поезде. Но об этом пока рано думать. Главное – не выз­вать подозрений у морской полиции.

Бесконечные океанские мили. Клаузен старался отси­живаться в каюте, ссылаясь на то, что плохо переносит качку. Нашлись сочувствующие, докучали за обедом, предлагали испытанные средства от морской болезни. Макс злился, нервничал.

«Я очень боялся, что меня задержат в Нью-Йорке. Но там мне повезло. Американский чиновник посмотрел мой паспорт, проштамповал его и вернул». Ему всегда везло, Максу Клаузену. У него была располагающая внешность. Доверчивый взгляд, ласковая улыбка, естественность во всем.

В германском генеральном консульстве осоловевшие от безделья чиновники обрадовались земляку-коммерсанту, без всякой канители оформили документы. Мало ли ски­тается по белому свету таких вот предприимчивых нем­цев, как этот добродушный толстяк Клаузен! Немцы – в Америке, в Африке, на Яве, в Китае и Японии. Некото­рые обосновались на территории иностранных государств навсегда. Для таких наци даже придумали специальное название – «фольксдойче».

И наконец – Сан-Франциско, борт парохода «Тацуте мару». Великий, или Тихий... Испытанный моряк Клаузен с наслаждением дышал океанскими ветрами. Он повесе­лел, охотно заводил знакомства и даже в самую свирепую качку не уходил с палубы. Знакомства пригодятся в То­кио. У коммерсантов своя солидарность, степенный Клау­зен им импонировал: сразу видно – деловой человек, знает цены, разбирается в тарифах! Давно ли Макс по ука­занию директора МТС налаживал радиотелефонную связь между МТС и тракторными бригадами?.. Фотография Макса красовалась на Доске ударников. Степной городок Красный Кут, села Гусенбах, Рекорд, Ильинка, Воскресенка, ерики, заросшие молочаем, бескрайняя ширь, запах спелой пшеницы... А перед глазами встает вздыбленный тайфунами океан. Гонолулу, остров Оаху и еще какие-то острова и атоллы, над которыми качаются кокосовые пальмы. Немыслимые расстояния отделяют его от Анни, от тракторных бригад, от тихого городка на самом берегу Волги – Энгельса, от всей той жизни, которая ему, так же как и Анни, пришлась по вкусу... Но как-то получается так, что всюду, куда бы ни занесла его судьба, он оказы­вается в своей стихии и не тужит о прошлом. А вообще-то они с Анни рождены для мирной тихой жизни.

В Иокогаме на таможне к нему никто не придирался. Вскоре он уже был в Токио, в отеле «Сано», а вечером, как и положено добропорядочному немцу, отправился в немецкий клуб поиграть в скат, выпить кружку пива, за­кусить сосисками.

Ему не терпелось встретиться с Рихардом. Но до ус­ловленного дня – вторника – было еще далеко, а где на­ходится бар «Гейдельберг» – место их свидания, Клаузен не знал.

Немецкий клуб располагался неподалеку от гостиницы. От портье Клаузен узнал, что сегодня там будет большой вечер берлинцев.

Каково же было изумление Макса, когда первым, кого он встретил в коридоре клуба, был Рихард Зорге! Рихард, во фраке и цилиндре, изящный, с ослепительной улыбкой, бойко торговал сосисками, зазывал почтенных гостей. Заметив Макса, он не переменился в лице, а только рас­кланялся с ним, как и со всеми, пожал руку, а потом не­громко сказал: «Тебя представит мне третье лицо. Жди». Вскоре президент клуба действительно представил их друг другу. Улучив минуту, они договорились, что встречаться будут в ресторане «Фледермаус», принадлежавшем немцу Бирке. Этот ресторанчик посещала только избранная пуб­лика, немецкий бомонд.

Рихард свел Макса с Вукеличем. На электричке Макс и Бранко отправились в тот район, где проживали Вукеличи. Двухэтажный типичный японский дом стоял на горе, и Макс сразу оценил это обстоятельство с точки зре­ния радиоспециалиста: наружную антенну можно не устраивать! Эдит, по обыкновению, встретила гостя не очень дружелюбно. Радиостанция была развернута на вто­ром этаже. Здесь Клаузен, удивляясь и радуясь, нашел свой старый передатчик, который монтировал еще в Ки­тае. Значит, техника действует!

Но был еще один передатчик – громоздкое сооружение ватт на сто, как догадался Макс – произведение рук не­задачливого конструктора Бернгарда. Этот передатчик следовало немедленно уничтожить! Если такую махину обнаружит полиция...

Так как Бранко собирался в воскресный день побывать наконец у священной горы Фудзи и пригласил на экскур­сию Макса, то решили передатчик разобрать, погрузить в два рюкзака, а потом выбросить в озеро Кавагутиго.

И вот, оставив машину, «туристы», сгибаясь под тяже­стью набитых до отказа рюкзаков, пробирались к озеру. Все шло хорошо. Но дежурному полицейскому два ино­странца показались подозрительными. Он решил их за­держать. «Что в рюкзаках?» Все было кончено... Так, во всяком случае, думал Макс. Вукелич не потерял хладно­кровия. Он уже освоился в Японии и знал местные по­рядки. В частности, полицейским строго воспрещалось распивать спиртное с иностранцами. Вукелич широко улыбнулся и ответил: «Сакэ, биру...» Он схватил полицейского за рукав и пытался усадить на траву, как бы для того чтобы распить с ним бутылочку. Перепуганный полицейский замотал головой и поспешно ушел. Пере­датчик бросили в озеро Кавагутиго, близ горы Фудзи. Там он лежит на дне до сих пор. Рихарду сначала не хотели ничего рассказывать, боясь его гнева. Но не удержались и рассказали. Зорге рассердился не на шутку.

Решили смонтировать несколько портативных передат­чиков и приемников, так как сеансы связи в целях безо­пасности следовало проводить из разных мест. Такими пунктами для начала должны были стать квартиры Вукелича, Зорге и самого Клаузена.

Но поскольку Рихард и Макс жили в отелях, то воз­никла необходимость перебраться в отдельные домики. Детали для радиоаппаратуры Макс с большими предо­сторожностями приобретал в разных районах Токио и Иокогамы.

Макс приехал в Японию 28 ноября 1935 года. Офици­ально он зарегистрировался в посольстве как представи­тель немецких деловых кругов. Его солидная фигура вну­шала доверие, он весь был на виду, аккуратно посещал немецкий клуб и платил взносы. Типичный бюргер вре­мен Веймарской республики! Каждый, глядя на него, на­верное, думал: вот она, здоровая основа великой немецкой нации! Такой, конечно же, кроме библии и газет, ничего не читает.

Но пора было подумать о прикрытии, так как всякий праздношатающийся иностранец вызывает подозрение у японских властей.

В Токио немец Хельмут Кетель держал ресторан, куда Макс иногда заглядывал. Кетель общался с неким Фёрстером, который на полпути между Токио и Иокогамой обо­сновал маленькую мастерскую по производству гаечных ключей. Фёрстер был накануне финансового краха, так как английские ключи, по-видимому, плохо подходили к японским гайкам. Тут-то владелец ресторана и познако­мил его с Максом. Клаузен согласился стать компаньоном Фёрстера, внес свой пай. По старой памяти Макс решил также заняться продажей мотоциклов «Цюндап». Чтобы поддержать «Инженерную компанию Ф. и К.», Зорге ку­пил первый мотоцикл. Он любил быструю езду, и мото­цикл был кстати. Как мы узнаем позже, это для Рихарда было роковое приобретение: лучше уж обходился бы он без мотоцикла! Вскоре фирма стала процветать: каждый из немецкой колонии по примеру Зорге счел долгом поддержать земляков Клаузена и Фёрстера, обзавелся но­веньким мотоциклом. Иностранные журналисты также сделались клиентами «Инженерной компании».

После долгих поисков Рихарду удалось подыскать не­большой двухэтажный дом в районе Адзабуку по улице Нагасакимаси, 30. Дом был довольно-таки невзрачным, каким-то заброшенным. Раздвижные стены – фусумы, балкончик, на полу – циновки (татами). Это был как раз такой дом, который соответствовал положению корреспон­дента. Пробираться сюда приходилось вдоль высокой гли­нобитной стены по переулочку шириной в два метра. Дома Рихард бывал редко, приходил сюда спать. Внизу находи­лась столовая, ванна и кухня. Наверх вела крутая дере­вянная лестница. Тут находился рабочий кабинет. В ка­бинете с левой стороны стоял большой письменный стол. Посреди кабинета – стол поменьше. У стены – диван. Ци­новки были покрыты ковром.

Рано утром приходила работница, женщина лет пяти­десяти, маленькая японка, которую Рихард называл Онна-сан; она готовила ванну, наводила порядок. Вечером ухо­дила домой. Иногда она готовила обед. Но обычно Зорге обедал в ресторане или у друзей.

Максу у Зорге нравилось: «У Рихарда была настоя­щая холостяцкая квартира, в которой царил беспорядок. Но Рихард хорошо знал, где что лежит. Я должен сказать, что у него было очень уютно. Было видно, что он много работал. Он всегда был занят и любил работу. У него был простой книжный стеллаж, на котором стояли книги. Дверь из рабочего кабинета вела в его спальню. У него не было кровати, он спал на японский манер на разостлан­ном на полу матраце».

Сам Рихард в письмах к жене описывал свое жилище так: «Я живу в небольшом домике, построенном по здеш­нему типу, совсем легком, состоящем главным образом из раздвигаемых окон, на полу плетеные коврики. Дом сов­сем новый и даже современнее, чем старые дома, и до­вольно уютен.

Одна пожилая женщина готовит мне по утрам все нужное; варит обед, если я обедаю дома.

У меня, конечно, снова накопилась куча книг, и ты с удовольствием, вероятно, порылась бы в них. Надеюсь, что наступит время, когда это будет возможно... Если я печатаю на своей машинке, то это слышат почти все соседи. Если это происходит ночью, то собаки начинают лаять, а детишки – плакать. Поэтому я достал себе бесшумную машинку, чтобы не тревожить все увеличивающееся с каждым месяцем детское население по соседству».

Клаузен также снял двухэтажный дом на Синрюдо-тё № 12, в Адзабуку. Стены на метр в вышину были обли­цованы панелями, за которыми Макс устроил тайник для передатчика. Над тайником повесил большой портрет Гитлера, чтобы выглядеть благонадежным в глазах япон­ской полиции. «У меня в жилой комнате висел портрет Гитлера, на который Рихард плевал каждый раз, как только входил туда...»

Друзья могли поздравить себя: они обзавелись жили­щем, изолированным от внешнего мира! Но скоро насту­пило разочарование. «Не выбирай дом, а выбирай соседей», – говорят японцы. Максу, как всегда, «везло»: он снял квартиру, сам того не подозревая, возле казарм гвар­дейского полка! Рихард его утешил: оказывается, дом Зор­ге находится под самым боком у районной инспекции по­лиции! Вид с балкона открывался как раз на это учреж­дение. Глинобитная стена, мимо которой Рихард вынуж­ден был проходить всякий раз, принадлежала, по всей вероятности, полицейскому участку. Полицейские призна­ли германского корреспондента и при встрече всегда его приветствовали.

Передатчик и приемник, смонтированные Максом, уме­щались в обычном портфеле. Передатчик легко и быстро можно было разобрать на детали. Для большей конспира­ции Макс некоторые детали размещал в разных кварти­рах, колебательный контур носил в кармане.

Связь с Центром удалось установить в феврале 1936 года. Зорге разрешили для шифровальной работы ис­пользовать менее загруженного Клаузена. Ничего нельзя было записывать, все приходилось держать в голове. Пере­дачи велись в зависимости от срочности и главным обра­зом ночью, так как в ночное время короткие волны про­ходят лучше. Иногда начало радиограммы Макс переда­вал с чьей-нибудь квартиры, а конец – с автомашины, отъехав подальше от Токио. Или же радиограмма переда­валась с одного места, но в два разновременных сеанса. Иногда приходилось работать всю ночь напролет. Макс трудился, не щадя себя. У него был настолько обострен­ный слух, что даже при самых сильных атмосферных по­мехах он находил позывные Центра. Само собой, и позыв­ные, и волны менялись каждый сеанс. Все это затрудняло работу японских радиопеленгаторных станций. Случалось, Зорге говорил: «Будь осторожен, особо важной и срочной информации нет. Это может полежать дня три с тем, что­бы мы были абсолютно уверены, что нас не засекли, и чтобы усыпить службу пеленгации». Однажды, расшифро­вав очередную радиограмму из Центра, Макс смутился. В ней говорилось: «Ты наш лучший радист. Благодарим! Желаем тебе больших успехов».

Благодарность товарищей, таких же радистов, как он сам, растрогала его. Будучи предельно скромным, он всег­да расстраивался, когда к нему проявляли внимание, – ведь он работал не ради похвалы и меньше всего думал о наградах. Да он и не получал их.

В радиограммах никогда не указывались подлинные фамилии членов организации. Кстати, Клаузен за все время работы ни разу не слышал от Зорге фамилий Одзаки и Мияги. Информацию давали некие «Отто» и «Джо». О том, как добывается информация, он также не имел ни малейшего представления. Даже Одзаки долгое время не знал фамилии Рихарда, а когда узнал, то решил, что это псевдоним, так как в Шанхае Рихард действовал совсем под другой фамилией. Кто такой Клаузен и имеет ли он какое-либо отношение к организации, японские товарищи не могли бы сказать. Для Центра Зорге был «Рамзай», Клаузен – «Фриц», Вукелич – «Жиголо», Одзаки – «Отто», Мияги – «Джо». Да и в разговорах между собой фигурировали только псевдонимы. Такова была дисципли­на организации, и нарушать ее никто не имел права. Лишь Зорге находился в курсе всего и никогда не брал на веру информацию, полученную от своих помощников, много­кратно не проверив ее по другим каналам. Не то чтобы он не доверял, нет, просто он считал, что даже самого добро­совестного работника могут ввести в заблуждение, дезин­формировать. Все они имели дело с коварным случаем, а на случай полагаться нельзя. В Центр должны поступать сведения самого высокого качества, не вызывающие ни малейших сомнений. Добросовестность считалась девизом организации.

Макс с нетерпением ждал приезда Анны. Он скупал по ней чисто по-человечески, и ему казалось, что жизнь станет полнокровней, интересней, если рядом будет его Анни. И вдруг ему сообщили радиограммой, что Анна вы­ехала в Шанхай. Это было в мае 1936 года. Захватив пленки с информацией для передачи курьеру, Макс из Нагасаки выехал в Шанхай.

И все-таки Анна опередила его: она уже несколько недель жила в Шанхае у своей старой знакомой эстонской эмигрантки Скретур – вдовы с тремя детьми.

Макс и Анна много лет состояли в гражданском бра­ке. Но чтобы Анна могла попасть в Японию, она должна была официально стать женой Клаузена. И вот «молодые» (каждому из них по тридцать семь лет) направляются в германское консульство в Шанхае, чтобы зарегистриро­вать брак. Но нужны свидетели, знающие Макса и Анну. Со стороны Анны свидетель есть – вдова Скретур. А кто знает Макса в Шанхае? Клаузен колесит по городу в поисках свидетеля. И наконец встречает немца Колле, ра­ботавшего в магазине грампластинок. Колле не прочь был погулять на чужой свадьбе и согласился. Нашелся и третий свидетель. Возникло новое осложнение: в германском кон­сульстве не хотели выдавать Анне отдельный паспорт до установления ее личности. Фашисты даже в посольствах активизировались и с подозрением относились к каждо­му. В лучшем случае Анну могли вписать в паспорт му­жа. Но это ничего не давало, так как ее без паспорта все равно не пустили бы в Японию. Снова возникла неразре­шимая проблема. Макс нашел выход: пригласил кое-кого из сотрудников консульства на свою свадьбу. Это возыме­ло действие. Анна сразу же получила отдельный вид на жительство.

Свадьбу пышно отпраздновали в одном из лучших ре­сторанов.

Очутившись в Токио, Анна с иронией оглядела холо­стяцкое жилье Макса, выбросила старую мебель, купила новую, навела порядок, заставила Макса ходить дома в тапочках. Он был счастлив и беспрекословно подчинялся.

Рихарда она встретила как старого друга, накормила вкусным обедом, и они сразу же пустились в воспомина­ния. Не без лукавства она припомнила, как они танцевали в тот памятный вечер, после которого Зорге одобрил вы­бор Макса. Они были добрыми приятелями, и Клаузен ра­довался, глядя на них.

 

ОРГАНИЗАЦИЯ ЗА РАБОТОЙ

 

Организация Зорге носила ин­тернациональный характер. Кто составлял ее ядро? Рихард – по материнской линии русский, по отцу – немец; Макс Клаузен – немец; Бранко Вукелич – югослав; Одзаки Ходзуми и Мияги Ётоку – японцы. Все они имели опыт подпольной работы. Четыре коммуниста и один, Одзаки, убежденный марксист, не состоявший формально в партии. Зорге и Одзаки были не только талантливыми журналистами, но и крупными уче­ными – социологами и востоковедами, авторами ряда исследований. Великолепный лингвист и журналист Ву­келич; художник-искусствовед Мияги; моряк торгового флота, одаренный инженер-самоучка Клаузен. Сплав исключительной идейной прочности... Это были люди убежденные, преданные общему делу, бескорыстные, са­моотверженные. Вся организация располагала только теми средствами, какие мог заработать каждый из ее членов, занимаясь то ли журналистикой, то ли рисованием пор­третов или же коммерцией. От помощи Центра они созна­тельно отказались. Они трудились не ради денег, не ради наград и благодарностей; их сжигали более высокие стра­сти: ненависть к фашизму, стремление защитить первое в мире социалистическое государство от происков врага. Одзаки и Мияги, беззаветно преданные своей родине Япо­нии, служили своему народу, действовали во имя его интересов, во имя его будущего. Ради этого они не щадили своих жизней, шли навстречу опасностям.

Впоследствии, оценивая деятельность организации, Зорге, как ее руководитель, отметит: «Главная цель за­ключалась в том, чтобы поддержать социалистическое го­сударство – СССР. Она заключалась также в том, чтобы защитить СССР путем отведения от него различного рода антисоветских политических махинаций, а также военного нападения... Советский Союз не желает иметь с другими странами, в том числе и с Японией, политических конфликтов или военного столкновения. Нет у него также на­мерения выступать с агрессией против Японии. Я и моя группа прибыли в Японию вовсе не как враги ее. Мы со­вершенно отличаемся от того значения, которое обычно приписывается слову «шпион». Лица, ставшие шпионами таких стран, как Англия или Соединенные Штаты Аме­рики, выискивают слабые места Японии с точки зрения политики, экономики или военных дел и направляют про­тив них удары. Мы же, собирая информацию в Японии, исходили отнюдь не из таких замыслов...»

Их молчаливый подвиг, окруженный тайной, мог во­обще остаться никому не известным, ибо это был подвиг не ради личной славы. Каждый из них, являясь яркой индивидуальностью, заслуживает отдельной книги, спе­циального исследования.

За девять лет деятельность организации не замирала ни на один день, и в этом огромная заслуга Зорге – ру­ководителя, умелого организатора и вдохновителя. Имен­но благодаря его организаторским способностям, его твор­ческой энергии группа могла в условиях беспрестанной слежки, под носом у японской контрразведки в течение долгого времени не только функционировать, но и доби­ваться поразительных эффектов в работе.

О Рихарде Зорге сохранились письменные воспомина­ния людей, знавших его лично. Немалый интерес пред­ставляют характеристики, которые давали своему руко­водителю члены организации. Теперь мы можем как бы их глазами взглянуть на Зорге, разгадать секрет его обая­ния, воздействия на соратников. Бранко Вукелич отзы­вается о своем друге так: «Мы всегда встречались как по­литические товарищи, свободные от каких бы то ни было дисциплинарных формальностей. Зорге никогда не прика­зывал. Он просто убеждал нас в том, что нужно сделать в первую очередь, что во вторую, или рекомендовал тому или иному из нас наилучший путь решения поставленной задачи, или спрашивал наше мнение, как поступать в том или ином случае. В действительности Клаузен и я были лишь сознательными сотрудниками, и мы часто действо­вали по своему усмотрению. Тем не менее в течение по­следних девяти лет, за исключением одного или двух случаев, когда Зорге выходил из равновесия, он, как пра­вило, никогда не был формалистом, и даже тогда, когда был расстроен и сердит, он просто обращался к нашей политической сознательности и чувствам дружбы к нему, не прибегая к каким-либо другим формам давления на нас. Он никогда не запугивал других и никогда не посту­пал так, чтобы его действия можно было истолковать как угрозу или как обращение к формальным дисциплинар­ным положениям. Это красноречиво говорит о том, что наша группа носила добровольный характер. На протяже­нии всего периода нашей совместной работы среди нас царила такая же атмосфера, какая была в марксистском клубе. Частично это объясняется личными качествами Зорге, но я припоминаю, что отношения между товарища­ми в Париже были в основном такими же».

Макс Клаузен чаще других видел Зорге в быту. «Ри­хард был умерен во всем. Если ему и приходилось в силу необходимости бывать в компаниях, то пил он не больше других, но вообще-то был не охотник до вина. Когда мы оставались вдвоем, то вели себя как коммунисты, никогда к вину не притрагивались. У нас находилось более важ­ное дело...

То, что Рихард был связан со многими женщинами, как говорят на Западе, не соответствует действительности. Женщины, с которыми общался Рихард, в том числе с женой посла Отта, подчас, сами того не ведая, помогали нам в работе. Рихард рассказывал мне, что Отт без помо­щи Рихарда едва ли мог послать разумное сообщение гит­леровскому правительству, так как он едва ли мог полу­чить такую информацию, которую давал ему Рихард, по­скольку у него, конечно, не было таких связей, какие были у Рихарда. Образованный, энергичный, строгий, очень требовательный в работе, внимательный и чут­кий товарищ. Настоящий коммунист – вот каким был Рихард. Зорге был одним из величайших работников в разведке».

Одзаки и Мияги преклонялись перед умом Зорге, его эрудицией, умением легко разбираться в самых запутан­ных вопросах внешней и внутренней политики госу­дарств, перед его бесстрашием и убежденностью; они счи­тали Зорге образцом коммуниста. По их мнению, перед непреклонной логикой Зорге был бессилен самый изощ­ренный ум; Зорге умел воспитывать ненавязчиво, без ри­торики и громких фраз; он заставлял думать и неизбежно приходить к тем выводам, к каким раньше пришел сам, анализируя обстановку.

Таков был Рихард Зорге, руководитель организации, человек чистый, убежденный, посвятивший свою жизнь бескорыстному служению социалистической Родине. «Грязь не пристает к алмазу» – гласит восточная посло­вица. Он был таким алмазом.

Созданная им организация подобно чуткому сейсмо­графу мгновенно реагировала на все подземные толчки международной политики. Если 1933–1935 годы являлись в основном периодом создания организации, ее развер­тывания и упрочения, а информация, добытая группой, представляла собой исходный, оценочный материал, то теперь в унисон с мировыми событиями деятельность организации оживилась, информация приобрела значи­мость.

Одзаки укрепился в Обществе исследования проблем Восточной Азии при концерне «Асахи». Эта солидная ор­ганизация занималась сбором новостей. Как специалист по Китаю, Одзаки то и дело получал запросы из разных кругов, в частности и от правительства. «Так как я часто получал приглашения читать лекции в разных местах Японии, я имел превосходные возможности изучать об­щественное мнение на местах». Он возобновил дружбу с товарищами по колледжу Усиба и Киси, которые нахо­дились в близких отношениях с принцем Коноэ. Иногда они собирались где-нибудь в ресторанчике или же на квартире Усиба и вели разговор на политические темы, обсуждали китайскую проблему. Блестящего оратора Одзаки любопытно было послушать. Друзей поражала его способность анализировать самые запутанные вопросы японо-китайских отношений. К этой тройке вскоре при­соединился некто Кадзами, личный друг принца Коноэ. Кадзами прямо-таки влюбился в Одзаки – ведь он тоже считал себя знатоком Китая, а сейчас встретил человека недюжинного, обладающего необыкновенной глубиной и ясностью мысли. И вот друзья однажды подготовили зна­току Китая сюрприз: на квартире Усиба Одзаки встретил принца Коноэ. Они познакомились. Завязалась непринуж­денная беседа, появились маленькие чашечки с подогретым сакэ. Принц Коноэ также по достоинству оценил ост­рый ум Одзаки. Такой знаток Китая мог пригодиться в любое время. Председатель палаты пэров, представитель высшей придворной аристократии, принц Коноэ метил в премьеры, ему требовались умные помощники, неофициальные советники, которые откровенно высказывали бы свои взгляды на положение вещей. Принц любил смотреть истине в лицо, а истину можно узнать лишь от неофи­циальных советников. Принц считал, что спасение Япо­нии – в войне с Китаем. Одзаки резко возражал: он ут­верждал, что вторжение в Китай кончится гибелью Япо­нии. Подобная откровенность нравилась Коноэ. Он решил со временем привлечь эксперта к тесному сотрудничест­ву. А пока они пили сакэ и обменивались мнениями. Коноэ, как государственный человек, принадлежащий к высшим слоям общества, хотел всегда быть в курсе всех событий, а потому надумал создать своеобразное информационно-дискуссионное общество. Усиба и Киси сочли полезным пригласить в такое общество писате­лей, журналистов, профессоров и других компетент­ных лиц.

Близкое общение с осведомленными людьми из пра­вительственных кругов в свою очередь очень много дава­ло Одзаки, он всегда знал, как развиваются германо-япон­ские отношения, какие тут существуют подводные кам­ни, и мог реально оценивать складывающуюся обста­новку.

Мияги так же не сидел без дела. Жил Мияги на свои сбережения: он привез из Америки три тысячи долларов. А также бойко торговал картинами, получал деньги за лекции на различных выставках. В целях конспирации Одзаки связывался с Зорге чаще всего через Мияги, с ко­торым успел подружиться. Госпожа Одзаки представления не имела, чем занимаются ее муж и молодой художник. Но Мияги ей нравился: он был очень обходителен, вни­мателен, изыскан. Госпожа Одзаки хотела, чтобы ее дочь брала уроки рисования у Мияги. Муж не возражал. Ха­рактеризуя Мияги, Зорге докладывал Центру: «Прекрас­ный парень, самоотверженный коммунист, не задумается отдать жизнь, если потребуется. Болен чахоткой. Посланный мной на месяц лечиться, удрал с курорта, вернулся в Токио работать».

Если Зорге добывал сведения в основном через гер­манское посольство, то информация из посольств других стран служила чрезвычайно хорошей проверкой этих све­дений. Ведь каждое посольство – своеобразный центр, где сосредоточивается вся политическая и иная информация. Сотрудники посольств все время соприкасались со взглядами своих правительств, а также со взглядами прави­тельства Японии, были в курсе того, как развиваются от­ношения между Германией и Японией. А именно этот во­прос больше всего интересовал Зорге.

Здесь для Бранко Вукелпча был неистощимый родник ценной информации. Он все расширял и расширял внеш­ние связи. Свежими новостями его щедро снабжали глава прессы агентства Гавас Роберт Гильян, а также предста­витель агентства Рейтер Джемс М. Кокс. Каждому из них хотелось в глазах талантливого собрата по перу Вукелича казаться чуть ли не вершителем мировой политики, близ­ко причастным к государственным тайнам, и они не заду­мываясь выбалтывали эти тайны. «Наиболее важной была политическая, дипломатическая и военная информация. Мы всегда собирали эту информацию, имея в виду воз­можность возникновения военного конфликта между Япо­нией и Советским Союзом. Я могу добавить, что при этом мы всегда считались с возможностью нападения или втор­жения по тем или иным причинам в Советский Союз и никогда не исходили из предположения о возможности нападения на Японию Советского Союза. Таким образом, наша информация всегда состояла из материалов, кото­рые позволяли Сталину избежать опасности. Такое толко­вание может показаться довольно элементарной интерпре­тацией действительного положения, но таково было мое впечатление об общем направлении и целях нашей ра­боты, полученное мной в процессе бесед и сотрудничества с Зорге. Все это подтверждало мое первоначальное представление и убеждение в том, что мы работаем в целях защиты Советского Союза, который в свою очередь дол­жен был построить социализм в своей стране».

Обогащенный сведениями из самых разных источни­ков, Бранко смог снабжать интересными материалами и те газеты и журналы, с которыми был связан. Престиж его как корреспондента, журналиста поднялся высоко. Появи­лись деньги, и семья Вукеличей не испытывала больше экономических затруднений. Эдит могла даже совершать с сыном поездки в Австралию. В Австралии жила сестра Эдит. На ее-то попечение и решили оставить подросшего сына, чтобы не подвергать его опасности.

Мозгом всей организации был Зорге. Всю многообраз­ную информацию он тщательно просеивал, отбрасывая все случайное, несущественное, оценивал взгляды противных сторон, сопоставлял, анализировал, подвергал все допол­нительной проверке. Эта работа требовала колоссального напряжения умственных сил.

Происходит ли сближение Германии и Японии? Каков тайный курс Японии в отношении Советского Союза? Как уже знал Зорге от военного атташе и посла, переговоры Риббентропа и генерала Осимы не дали никаких конкрет­ных результатов. Но значило ли это, что переговоры не возобновятся на более высоком уровне?

Что касается Европы, то здесь настораживала активи­зация фашистских элементов. А как поведет себя фашист­вующая военщина в Японии?

9 октября 1934 года гитлеровская агентура во главе с помощником немецкого военного атташе во Франции Шпейделем убила в Марселе министра иностранных дел Франции Луи Барту, ратовавшего за включение в Локарнский пакт Советского Союза, Польши и Чехослова­кии. В этом же году в Австрии фашисты устроили путч, убили канцлера Дольфуса.

Зорге, только что вернувшийся из Советского Союза, почувствовал, что Япония находится на пороге политиче­ского кризиса. Здесь издавна велась борьба между раз­ными партиями. В военных кругах с каждым годом все большее влияние приобретало так называемое «молодое офицерство» во главе с генералами Араки и Мадзаки, от­крыто выражавшее агрессивные устремления японского империализма. «Молодое офицерство» постоянно натыкалось на сопротивление представителей «старых» концер­нов, которые имели решающий голос в правительстве и противились вмешательству военщины в дела концернов. «Молодое офицерство» требовало контроля над производ­ством, финансами, всей экономической и политической жизнью, стремясь поставить все ресурсы Японии на воен­ные рельсы; оно проповедовало немедленную войну с Со­ветским Союзом. Это была фашистская организация, самая реакционная, наиболее шовинистическая, не брезгую­щая террором.

Приход «молодого офицерства» к власти означал бы подготовку к войне с Советским Союзом. Лидер агрессив­ной военщины генерал Мадзаки призывал: «Надо смот­реть на Запад и искать там друзей для большой войны. Японии одной будет трудно». Воинственный генерал имел в виду фашистскую Германию.

Вот почему Зорге с самого начала очень бдительно наблюдал за действиями этой организации, взял ее под неусыпный контроль. Из обширной информации, посту­пившей от Одзаки, Мияги, советский разведчик, тщатель­но всё проанализировав, мог сделать вывод: «молодое офицерство» подготавливает путч. Все зависит от резуль­татов выборов в парламент, которые должны состояться 20 февраля 1936 года. Как он узнал от военного атташе и от посла фон Дирксена, Германия не прочь установить тесный контакт с новым правительством из среды «моло­дого офицерства», если таковое будет вести с ним пере­говоры о заключении пакта о взаимной военной помощи. Но о готовящемся путче в посольстве ничего не знали.

На очередной встрече Зорге и Одзаки подвергли обсто­ятельному анализу складывающуюся ситуацию. И пришли к заключению: у «молодого офицерства» мало шансов на успех; в самом военном министерстве сильна так называе­мая «группа контроля», противостоящая «молодому офи­церству». Эта группа генералитета, стремящаяся еще бо­лее укрепить роль военных кругов в политической и эко­номической жизни Японии, сама рассчитывает взять власть, а потому на первых порах поддержит законное правительство, чтобы впоследствии превратить его в ма­рионетку. «Группа контроля» делала ставку на генерала Тераути, создателя программы полного овладения Китаем.

Лишь накануне выступления офицеров Зорге счел нужным поставить обо всем в известность посла Дирксе­на, военно-морского атташе Венеккера и военного атташе Эйгена Отта. Все трое не верили в возможность воору­женного выступления и не придали особого значения сло­вам Зорге. Поэтому последующие события застали немец­кое посольство врасплох. Явились они неожиданностью и для английского, французского и американского посольств.

Путч начался рано утром 26 февраля 1936 года, через несколько дней после выборов в парламент. Как и пред­полагал Зорге, партия сейюкай, связанная с группой «мо­лодого офицерства», потерпела поражение. Путчисты уби­ли бывшего премьера Сайто, министра финансов Такахаси и других противников «молодого офицерства». Три дня гремели выстрелы на улицах Токио. Путчисты вывели из казарм полторы тысячи солдат. Никем не поддержанные, на четвертый день они стали складывать оружие. В то же время японо-маньчжурские войска совершили нападение на МНР, но были выброшены с ее территории. Зорге мог торжествовать. Ему пришлось даже разъяснять Дирксену, Венеккеру и Отту закулисную сторону этого события. Ав­торитет корреспондента после «февральского инцидента» поднялся на небывалую высоту. В донесении в Берлин по­сол со<

12	Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: