Часть четвертая. Возвращенный Смех
Кто смеется, с тем сам черт не сладит! Фрау Бебер
ГОД В ПОЛЕТЕ
Год кругосветного путешествия Тим провел в полете. Сначала маленькийдвухмоторный самолет перенес Тима и Треча в Стамбул. Тим снова смотрел свысоты на мужчин и женщин, гнавших своих ослов через горы. Но на этот разони уже не казались ему такими чудными, как тогда, когда он увидел ихвпервые. Их одежды напоминали костюм Селек Бая и некоторых слуг в замке. Ихотя он совсем не знал этих людей, проходивших там, внизу, они ему чем-тонравились. Он испытывал к ним невольную симпатию и сочувствие, вроде как кточильщикам в Афганистане. В Стамбуле они пробыли неделю. Тим сопровождал барона в мечетях икартинных галереях и, пожалуй, начинал даже находить удовольствие в этомпутешествии. Из-за последних событий в замке он совсем было пал духом иедва не потерял всякую надежду когда-нибудь вернуть свой смех. Но теперь он снова верил, что через год все будет по-другому. В теминуты, когда он думал о Селек Бае и о своих друзьях в Гамбурге, ончувствовал спокойную уверенность, что смех его по окончании этогопутешествия сам собой упадет ему в руки, как падает с дерева созревшееяблоко. Эта надежда таила в себе опасность, что Тим не станет ничегобольше предпринимать, чтобы изменить свое положение, и примирится со своейзлосчастной судьбой. Но в то же время внешнее спокойствие Тима имело свое преимущество:барон считал себя в безопасности. Треч думал, что Тим и вправду смирилсясо своей участью, и стал менее пристально следить за мальчиком. С каждойнеделей, с каждым месяцем росла его убежденность, что Тим Талер все большеи больше привыкает к роли богатого наследника и учится находить в нейудовольствие и что теперь он уже никогда не захочет променять образ жизнипутешествующего миллионера ни на что на свете, даже на свой смех. Тим и правда во время этого путешествия гораздо реже, чем раньше,вспоминал о своем потерянном смехе. В шикарных отелях к богатымпостояльцам относятся с большой предупредительностью, и, если директортакого отеля замечает, что постоялец высокого ранга не любит смеяться,весь персонал отеля, начиная с швейцара и кончая горничной, словно помановению директорской руки, перестает улыбаться в его присутствии. Но жизнь даже для очень богатых людей состоит не из одних шикарныхотелей. И когда Тим один или в сопровождении барона совершал прогулкипешком, он замечал - потому что не мог этого не заметить, - что мир полонсмеха. После Стамбула Тим во второй раз увидел Афины. За Афинами последовалРим, за Римом - Рио-де-Жанейро, за Рио-де-Жанейро - Гонолулу,Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Чикаго и Нью-Йорк. Затем они отправились вПариж, Амстердам, Копенгаген и Стокгольм, на Капри, в Неаполь, наКанарские острова, в Каир и на юг Африки. Потом полетели в Токио, Гонконг,Сингапур и Бомбей. Тим видел Кремль в Москве и мосты в Ленинграде, виделВаршаву и Прагу, Белград и Будапешт. И повсюду, где бы ни приземлялся ихсамолет, Тим слышал на улицах смех. Смех всего мира. Он слышал смехчистильщиков в Белграде и мальчишек-газетчиков в Рио-де-Жанейро; смеялисьпродавцы цветов в Гонолулу и цветочницы с корзинами тюльпанов вАмстердаме; паяльщик в Стамбуле улыбался так же, как водонос в Багдаде;люди шутили и хохотали на мостах Праги и на мостах Ленинграда, а в театрев Токио аплодировали и покатывались со смеху точно так же, как в театре наБродвее в Нью-Йорке. Человеку нужен смех, как цветку солнечный свет. Если бы случилось так,что смех вымер, человечество превратилось бы в зоосад или в обществоангелов - стало бы скучным, угрюмым и застыло в величественном равнодушии. И каким бы серьезным ни казался Тим барону и всем окружающим, в душеего жило страстное желание снова научиться смеяться. И каким бы он никазался довольным, он с радостью поменялся бы судьбой с любым нищим вНью-Йорке, если бы получил за это в придачу право смеяться вместе со всеммиром! Но его смехом распоряжался другой человек, находившийся всегда рядом сним, иногда на расстоянии всего лишь нескольких шагов, он без-раздельновладел его звонким, заливистым мальчишеским смехом. И Тим, как это нипечально, почти привык к этому. Его занимало теперь совсем другое. Онучился. Он учился всему, что должен знать и уметь так называемый "светскиймолодой человек". Он уже умел есть по всем правилам омаров, фазанов и черную икру; умелглотать устриц и выбивать пробку из бутылки с шампанским; умел говорить натринадцати языках все приличествующие случаю любезные фразы, начиная с"очень рад был с вами познакомиться" и кончая "спасибо за честь иудовольствие"; он знал, сколько полагается давать на чай во всехзнаменитых отелях мира; мог сказать экспромтом небольшую речь, обращаясь кграфам, герцогам и принцам, соблюсти при этом все правила этикета и неошибиться в титулах; он знал, какие носки и галстук подходят к костюму;знал, что после шести вечера не полагается надевать коричневые ботинки("After six no brown [после шести не надевай коричневого (англ.)]", -говорят англичане) и что нельзя отставлять мизинец, держа в руке чашку; онизучил немного французский, английский и итальянский - главным образом впути и не пользуясь словарем, он научился проявлять заинтересованность,когда ему было скучно; научился играть в теннис, управлять яхтой, водитьмашину и даже чинить ее в дороге. Он научился так хорошо притворяться, чтобарон был в полном восторге. Хотя Треч почти в каждом городе вел тайные переговоры о маргарине, Тимарешили на этот раз пощадить. Ему разрешили делать, что он хочет. Толькоиногда ему приходилось здороваться и прощаться, а в крайнем случае,обедать или ужинать с каким-нибудь господином - или очень знаменитым (итогда корреспонденты фотографировали их вместе), или таким, который могоказаться полезным акционерному обществу. Так Тим познакомился с одниманглийским герцогом, который выступал в защиту точильщиков Афганистана, ис аргентинским фабрикантом мясных консервов, защищавшим привилегиианглийской аристократии. Судя по календарю, Тим во время этого путешествия стал старше всего нагод. Скоро ему должно было исполниться шестнадцать. Но за эти месяцы он сбароном чуть ли не трижды облетел на самолете весь земной шар. А мальчиксо смекалкой мог за это время много чего узнать и обдумать. И Тим теперьзнал, что булочная-кондитерская фрау Бебер, где пахло хлебом и сдобой,была ему бесконечно милее и дороже, чем какой-нибудь отель "Пальмаро" илизамок в Месопотамии. Кстати сказать, барон со странным упорством избегал путей, проходившихчерез родной город Тима. Тим не раз выражал желание его посетить, но Треч,который никогда в жизни не говорил прямо "нет", либо пропускал его просьбумимо ушей, либо ссылался на неотложные дела в других городах. Год кругосветного путешествия подходил к концу, и Тим особенностарательно разыгрывал перед бароном роль спокойного и счастливогонаследника. Но чем ближе был день его рождения, тем больше он волновался.Когда барон начинал теперь смеяться в его присутствии, Тима охватываладрожь. Однажды ночью - это было в Брюсселе - Тиму приснился во снепрошлогодний разговор по телефону с господином Рикертом в замке барона.Когда он проснулся, разговор этот все еще звучал у него в ушах, и онотчетливо помнил, как господин Рикерт сказал: "Крешимир знает..." Что знает Крешимир? Путь к его потерянному смеху? Тим твердо держал свое обещание ни при каких обстоятельствах неустанавливать связи со своими гамбургскими друзьями. Но он мечтал о томвремени, когда кончится наконец этот год и его соглашение с барономпотеряет силу. За несколько дней до дня рождения Тима они прилетели в Лондон, гдемистер Пенни в присутствии барона вручил Тиму большой пакет с акциями. Этобыли акции гамбургского пароходства! Мистер Пенни был уже осведомлен о том, что Треч прочел на промокашкеего тайный договор с Тимом Талером, и, оправившись от первого потрясения,нашел эту новость очень приятной. Ведь барон так и так должен бытьпоставлен в известность о передаче акций. В самолете - наконец-то они летели в Гамбург! - Тим сказал барону: - Вы говорили с мистером Пенни так же вежливо и любезно, как обычно.Разве вы на него не сердитесь, что он потихоньку от вас купил у меня акциис решающим голосом, которые я наследую? Барон расхохотался: - Мой дорогой господин Талер, я бы на месте Пенни поступил точно также. За что же мне на него сердиться? У нас все время идет тайная борьба заакции с решающим голосом. Большей частью их на сегодняшний день владею я.Но не станем же мы выцарапывать из-за этого друг другу глаза. Мы словнольвиная семья: когда добыча велика, мы сначала немного погрыземся при еедележе, но старый лев всегда получит львиную долю. А старый лев - это я.Зато как только добыча поделена, мы снова дружная львиная семья, и никомунас не разъединить. - Даже Селек Баю? - тихо спросил Тим. - Селек Бай, - в раздумье ответил Треч, - пожалуй, представляет собойнекоторое исключение, господин Талер. Он воображает, будто очень хитер иоборотист, а на самом деле это вовсе не так. Иногда он доставляет намкое-какие неприятности. Но в большинстве случаев его происки нас толькозабавляют. Вообще-то у нас его любят. - А армия в Южной Америке?.. - не удержался Тим. - Эта "армия", господин Талер, состоит по большей части из наших людей.И оружие, которое Селек Бай покупает для солдат на свои личные деньги,поступает с наших военных складов. Так что деньги Селек Бая сновавозвращаются в нашу фирму. Это такой круговорот. Как вода в природе. И теденьги, которые Селек Бай тратит в Афганистане на борьбу против нашеговлияния, тоже текут главным образом в наш карман. - А как обстоят дела с сортовым маргарином? - спросил Тим без всякойвидимой связи. Но барон тут же уловил скрытую связь. Он сказал: - Попытка Селек Бая помешать нашим маргариновым планам - тоже одна изего дурацких затей. Сердце Тима забилось сильнее. Знает ли барон, что он подписал контрактвыцветающими чернилами Селек Бая? Тим не решался спросить его об этом. Нобарон сам ответил на его вопрос: - В той авторучке, которой вы подписали контракт, разумеется, былисамые обыкновенные чернила, господин Талер. Слуга в доме Селек Бая - измоих людей. Он своевременно накачал в ручку другие чернила. Но даже в томслучае, если бы ваша подпись на контракте исчезла, там осталась бы подписьвашего опекуна. Ведь я подписал каждый экземпляр дважды: один раз - зафирму, а другой - как ваш опекун. Тим ничего не ответил. Он глядел через маленькое окно самолета вниз наземлю. Он видел башни - кажется, это были башни Гамбурга. О, как хотелось сейчас Тиму быть самым обыкновенным, никому неизвестным мальчишкой и бегать где-нибудь там, внизу, по улицам! Этот миракций, контрактов, крупных торговых сделок был ему не по силам - он в немзадыхался. Он думал теперь о Джонни, Крешимире и господине Рикерте. Послезавтра,на следующий день после своего дня рождения, он сможет с ними увидеться. Конечно, если они в Гамбурге. И если они еще живы...
ВСТРЕЧА БЕЗ ПОЧЕСТЕЙ
Обычно, когда барон с Тимом выходили из самолета на каком нибудьаэродроме, Треч пропускал Тима вперед, так как в большинстве случаев ихуже ожидала внизу толпа фоторепортеров. Но здесь, на гамбургскомаэродроме, барон первым покинул самолет и спустился на землю. На этот разих никто не встречал: ни корреспонденты, ни фоторепортеры. Не было даже ниодного директора. Вместо "Добро пожаловать!" на стене таможни красоваласьгигантская реклама фирмы: ПАЛЬМАРО Лучший в мире сортовой маргарин! Вкусен, как масло, дешев, как маргарин! Годен для готовки, для пирогов, а также для бутербродов! Тим внимательно рассмотрел плакат, потом взглянул на барона. Тотулыбался. - Вас удивляет название маргарина, господин Талер? Видите ли, мы втечение этого года установили, что маргарин "Тим Талер" имеет свои минусыдля заграницы. Во многих странах это имя трудно читается. Кроме того, вАфрике предпочитают рекламы с улыбающимся черным мальчиком. Трогательнаяистория о маленьком бедняке из узкого переулка тоже, оказывается, невсегда уместна: ведь наш маргарин должны покупать не только бедные люди. Тем временем они прошли таможенный осмотр. Таможенники, не задав ниодного вопроса, поставили мелом кресты на ручном багаже Треча и Тима. Выйдя из таможни, барон поднял руку и остановил такси, что весьмаудивило Тима. Фирма на этот раз даже не выслала за ними машины. Но когдаони сели в такси, Тим увидел в зеркало, что один из сыщиков, знакомый емуеще по Генуе, оглядывается по сторонам в поисках другого такси, правдапока безуспешно. В машине Треч продолжил начатый разговор: - Так вот, мы решили назвать наш маргарин "Пальмаро". Это слово на всехязыках мира звучит примерно одинаково. Да и пальма хорошо известнакаждому. На севере по ней тоскуют, на юге она растет у каждого порога. - Значит, авторучка Селек Бая вообще не имела никакого смысла? - Разумеется, - ответил Треч. Потом он нагнулся к шоферу такси исказал: - Постарайтесь избегать центра, города, покуда это будет возможно. Шофер молча кивнул. Барон снова откинулся на спинку сиденья и спросил: - Что вы намерены предпринять с вашими акциями гамбургскогопароходства, господин Талер? - Я подарю гамбургское пароходство господину Рикерту, барон. - Стараясьговорить как можно спокойнее и равнодушнее, Тим пояснил: - Тогда, покрайней мере, моя совесть будет чиста. Ведь из-за меня он потерял место. Шофер, как видно, подъехал слишком близко к тротуару. Машинаподпрыгнула. - Да осторожней же, черт побери! - в бешенстве крикнул барон. - Прошу прощения, - пробормотал шофер. Тиму вдруг показалось, что он уже где-то когда-то слышал этот голос. Онпопробовал разглядеть в зеркало лицо шофера. Но борода, темные очки ифуражка, надвинутая на лоб, закрывали его почти целиком. Вдруг рядом с Тимом раздался веселый, заливистый смех. - Я вижу, у вас еще нет достаточно ясного представления о нашемакционерном обществе, - смеясь, сказал барон. - Вы не можете вот так, ни стого ни с сего, подарить наше гамбургское пароходство господину Рикерту,господин Талер. - Почему? - Получив этот пакет с акциями, вы стали всего лишь так называемымсовладельцем. Правда, чистая прибыль фирмы от этого предприятия идетглавным образом в ваш карман. Однако распоряжается пароходствомпо-прежнему правление акционерного общества, а в него входят владельцыакций с решающим голосом: я, мистер Пенни, синьор ван дер Толен и СелекБай. - Значит, если господин Рикерт снова станет директором пароходства, выможете в любой момент его уволить? - В любой момент! Шоферу такси пришлось теперь ехать медленнее, потому что он закашлялся.Как видно, он был простужен. Тим, задумавшись, глядел в окно. Машина свернула в тихую улицу ипоехала по берегу Альстера. Но Тим не заметил этого. - Барон! - Да, я вас слушаю! - Вы заинтересованы в этих акциях гамбургского пароходства? Тречиспытующе поглядел на Тима. Лицо мальчика оставалось спокойным. До них ужедоносился шум большой улицы, к которой они приближались. Наконец барон ответил с таким безразличным видом, что Тим сразу угадалего волнение. - Это пароходство - маленькая жемчужина, которой недостает в моейкороне владыки морей. Само по себе оно не представляет такой уж ценности,но, как я уже сказал, могло бы украсить мою корону. Когда барон так, как сейчас, вплетал в свою речь не идущие к делуцветистые обороты, это значило, что тема разговора ему не безразлична. Тимзнал это. Поэтому он ничего не ответил и стал ждать вопроса, которыйдолжен был тут же последовать. И вопрос не замедлил последовать: - Что вы хотите получить за эти акции, господин Талер? Тим давно ужеподготовил ответ. Несмотря на это, он сделал вид, будто только сейчас обэтом задумался. Наконец он сказал: - Дайте мне за них небольшое пароходство в Гамбурге, которое непринадлежит вашему акционерному обществу. - Надеюсь, вы не собираетесь стать моим конкурентом, господин Талер?Имейте в виду, что в таком случае вы попались бы в собственную ловушку. - Нет, я говорю о таком пароходстве, с которым наше акционерноеобщество не имеет никаких точек соприкосновения. Может быть, какое-нибудькаботажное пароходство? Барон наклонился к шоферу и спросил: - Скажите, какое из гамбургских каботажных пароходств, по вашемумнению, самое доходное? Шофер на секунду задумался, потом ответил: - "ГГП": "Гамбург - Гельголанд - Пассажирское". Шесть пароходов. Рейсызимой и летом. Находится во владении семьи Денкеров. - А как найти господина Денкера? Шофер взглянул на свои ручные часы и ответил: - Сейчас он в своей конторе, в гавани. Это на Шестом мосту. - Доставьте нас, пожалуйста, к Шестому мосту и подождите там. Яотблагодарю вас. - Не требуется, - буркнул шофер. И у Тима снова возникло чувство, что он уже когда-то слышал этот голос. Немного не доехав до гавани, машина остановилась у светофора. Тимсмотрел из окна на подъемные краны и высокие мачты, на узор, вычерченныйими на серо-голубом сентябрьском небе. Хотя стекло в такси было поднято,ему казалось, что он вдыхает запах гавани - запах соли, дегтя иводорослей. Этот запах, околдовавший его воображение еще прежде, чем он вдохнул егона самом деле, всколыхнул в нем множество воспоминаний. В этой гавани оннапал на след барона; здесь он начал погоню, и, хотя ему пришлосьпродираться сквозь дремучие заросли, эта погоня не принесла ему добычи. Теперь он вернулся к исходному пункту. Может быть, то, чего он не сумелдобыть один, он добудет с помощью друзей. Подъемный кран раскачивал в воздухе огромный ящик, на котором быланарисована пальма. Тим едва обратил на это внимание. Он рассматривалпрохожих. Он боялся пропустить Джонни, или Крешимира, или господинаРикерта. Они обязательно должны быть где-то здесь, среди этих кранов имачт, в этом лесу, где цветут вымпелы. Но никого из них он не видел. Ондаже не знал, удастся ли ему вообще разыскать их. Сердце его сдавилатоска. Только когда машина тронулась, ему стало немного легче от движения. Барон тоже молча рассматривал порт во время остановки у светофора. Ноон не мечтал: на огромный ящик с нарисованной на нем пальмой он гляделвполне трезвыми глазами. Он знал, что идет погрузка маргарина "Пальмаро". Во время дальнейшего пути мысли обоих пассажиров такси обратились кпароходству, которое они собирались сейчас купить: "Гамбург - Гельголанд -Пассажирское". Мысли Треча можно было бы выразить двумя словами: "выгоднаясделка". Мысли и чувства Тима были гораздо многообразнее. Тоска егосменялась надеждой, предчувствие счастливого исхода перебивалось тайнымиопасениями. Ему самому это пароходство было совсем не нужно; ему нужнобыло только одно на свете: его смех, его свобода. Но он должен былвыиграть эту игру в бумажки - игру, которая называется сделкой. Он сам невозьмет с собой ничего из своих богатств в новую жизнь, но пусть хоть егодрузьям эти богатства принесут какую-нибудь пользу. Это пароходствопоможет ему хоть немного выразить свою благодарность: все равно он никогдане сумеет по-настоящему отблагодарить их за то, что они для него сделали. Машина остановилась. Треч и Тим вышли и направились в Главную контору"ГГП", где, к своему удивлению, были встречены с распростертыми объятиямигосподином Денкером-старшим - владельцем пароходства. - Право же, удивительное совпадение, господа! - заявил он. - Я как разраздумываю над тем, что хорошо бы продать мое пароходство, и вдруг в моюконтору являетесь вы, чтобы его купить. Чудеса! Господин Денкер, очевидно, не считал бы это совпадение стольудивительным, если бы узнал шофера такси, ожидавшего барона и Тима. Но, ксчастью, он его даже не видел. А если бы и увидел, то наверняка не узналбы, как не узнал его Тим. Кстати сказать, шофер в эту минуту весьма озабоченно ощупывал своюбороду, время от времени украдкой поглядывая в зеркало. И вдруг он заметилв зеркале другое такси, остановившееся метрах в ста позади него, причемпассажир не вылез, а почему-то остался сидеть в машине. Не прошло и часа, как барон и Тим вышли из конторы господина Денкера стак называемым "проектом договора" в кармане. Они даже успели тут же, записьменным столом Денкера, отпраздновать втроем это событие, выпив по трирюмки вина. Завтра должен был быть оформлен окончательный контракт по всемправилам закона. Когда они подошли к такси, шофер не то спал, не то притворялся спящим.Треч, который был сейчас в прекрасном расположении духа, сам открылдверцу. Тим сел в машину с другой стороны. Шофер, казалось, только сейчас очнулся и плохо понимал, где оннаходится. Но когда барон приказал ему ехать в отель "Времена года", он несразу сообразил, что от него требуется, и это выглядело весьмаубедительно. - Скажите, - обратился к нему Треч, когда такси тронулось, - вы знали,что "Гамбург - Гельголанд - Пассажирское" собираются продавать? - Нет, - ответил шофер. - Но это меня не удивляет. Сам Денкер ужестароват для такого дела, а его дочери предпочли бы получить своенаследство наличными. Пароходство для них, надо думать, слишком грязнаяработа. А вас, если разрешите спросить, заинтересовало "ГГП"? Барон, все еще в отличном настроении, ответил: - Я уже почти что приобрел его в собственность. - Черт возьми, быстро это у вас получилось! Почти так же быстро, как всказочке "Гусь, гусь - приклеюсь, как возьмусь!", если вы изволите знатьэту забавную историю. Только прикоснись - и тут же приклеишься! Беглый взгляд шофера, брошенный в зеркало, скользнул по лицу Тима; приэтих словах оно дрогнуло, затем снова застыло, словно окаменело. Тим, какэто стало для него привычным за последнее время, овладел собой и сумелспрятать под маской равнодушия свое волнение. Волнение это было вполне понятно: наконец-то шофер помог ему намекомсебя узнать. Барону же этот намек должен был показаться вполне невинным."Гусь, гусь - приклеюсь, как возьмусь!" - сказка, в которой принцессанаучилась смеяться! Это был знак, которого Тим втайне ждал, - знак, чтоего друзья не дремлют. "Гусь, гусь - приклеюсь, как возьмусь!" - первый сигнал к началу новойпогони! Теперь Тим знал совершенно точно, кто он, этот шофер, который сидитвпереди, повернувшись к нему широкой спиной. Что-то поднялось откуда-то изсамой глубины его существа - нет, не смех, но что-то такое, что отнимаетдар речи. Кажется, это называют "комок подкатил к горлу". Тем временем такси свернуло к берегу Альстера и подъехало к отелю.Шофер вышел и растворил дверцу. Впервые он предстал перед ними во весьсвой огромный рост. У Тима больше не оставалось сомнений. Когда барон расплатился и повернулся лицом к отелю, Тим с трудомудержался, чтобы не обнять великана. Хриплым от волнения голосом оншепнул: - Джонни! Шофер на секунду снял огромные темные очки, в которых его почтиневозможно было узнать, взглянул на Тима и громко сказал: - До свидания, молодой человек! - и подал ему руку. Потом он снованадел очки, сел в машину и уехал. В руке Тима остался обрывочек бумаги, крошечная записочка, собственноговоря, почти ничего. И все же он чувствовал себя с этим клочком бумагибогаче, чем если бы в его руках оказались все акции концерна баронаТреча... Включая акции с решающим голосом! Почти счастливый, Тим вошел вслед за Тречем в отель, в вестибюлекоторого их встречал с распростертыми объятиями очередной директор. "Какая честь, господин барон!" - казалось, говорили его руки, словнопревратившиеся в чашу, полную восторга. Однако директор не успел выразитьсвое восхищение вслух, потому что барон приложил палец к губам. - Прошу вас, никакой шумихи! Мы здесь инкогнито. Мистер Браун и сын -коммерсанты из Лондона. Руки директора опустились. Он корректно поклонился: - Весьма рад, мистер Браун. Ваш багаж уже прибыл. Тиму все это показалось на редкость забавным. Он мог бы сейчас дажеобнять этого директора - так крохотная записочка в одно мгновениепреобразила в его глазах весь мир. Но Тим никого не обнял. Тим не рассмеялся. Да и как бы он мог этосделать? Он сказал серьезно и вежливо, как привык говорить за эти долгиегрустные годы: - Благодарю вас!
ЗАБЫТЫЕ ЛИЦА
Во время кругосветного путешествия Тим привык к тому, что за нимвсегда, словно тень, следовал один из сыщиков, а то и оба вместе. Онивыполняли свое задание незаметно и даже довольно тактично. Тим не разузнавал на улицах разных городов обоих этих господ, ведь их лицапримелькались ему еще в Генуе. И это уже его не волновало, потому что онприучился разыгрывать во время путешествия послушного спутника Треча. Теперь же, когда у него в кармане лежала драгоценная записочка, Тимумерещился сыщик за каждой складкой портьеры. Он не решался достать ипрочитать записку. Да и маскарадный костюм Джонни и его нарочитаясдержанность - все это заставляло Тима предполагать, что за его друзьямиследят точно так же, как за ним самим. Наконец - барон в это время прилег на часок отдохнуть - Тиму удалосьскрыться в ванной комнате своего номера. Он закрылся на задвижку, сел накрай ванны и вынул записку из кармана. Сложенная вчетверо бумажка была не больше почтовой марки. Когда Тим ееразвернул, одна ее сторона оказалась исписанной микроскопическим почерком.Крохотные буковки невозможно было разглядеть невооруженным глазом. Нужнабыла лупа. Но откуда было Тиму взять лупу? Складывая записочку снова вчетверо ипряча ее в карман, он напряженно думал. Попросить лупу у кого-нибудь изслужащих отеля? Об этом сейчас же узнают сыщики. Купить? Сыщики тут жеспросят в магазине, что сейчас купил этот мальчик. Как же достать лупу? Тим услышал, что кто-то постучал в дверь и, очевидно, вошел в егономер. Он подумал, что это Треч, и на всякий случай нарочно спустил воду вуборной. Потом тихонько отодвинул задвижку и вошел в гостиную. В гостиной стояли круглый стол и четыре кресла. В одном из них, прямонапротив Тима; сидела, вытянув шею, ярко накрашенная женщина, одетая досмешного пестро и броско. Ее волосы, похожие на солому, были завиты влокончики. В другом кресле, рядом с ней, сидел бледный юный верзила согромной цветной бабочкой вместо галстука. Тиму вдруг показалось, что вкомнате запахло перцем, тмином и анисом. С мачехой и Эрвином эти люди имели лишь самое отдаленное сходство. Ивсе-таки это были они. Тим остановился в дверях, не произнося ни слова. Он никак не ожидалтакого визита. Он не был подготовлен к тому, чтобы снова увидеть эти лица.Ему понадобилось всего лишь одно мгновение, чтобы узнать их. Но прошло ещенекоторое время, прежде чем он разглядел, как в этих изменившихся лицахпроступали прежние черты. И тут он впервые в жизни увидел, что это глупыелица. Он вспомнил, вернее, снова услышал слова отца: "Презирай глупость, еслиона не добра". И теперь он ясно понял то, что только глухо и смутночувствовал, когда был маленьким мальчиком. Он понял, что отец его ужетогда раскусил этих двоих, сидящих сейчас перед ним в креслах. Он понял,что ему удалось сохранить в детстве свой смех только потому, что с ним былотец. Глаза Тима наполнились слезами; не от растроганности, а оттого, что ондолго не сводил взгляда с тех, кто сидел напротив. Лицо мачехи расплылось;перед глазами его стояло другое лицо - лицо той, которая подарила ему егосмех: лицо матери. Черные волосы и блестящие черные глаза, смуглая кожа ивеселые полукруги возле уголков губ. Так вот почему ему так понравились портреты в палаццо Кандидо в Генуе!Это было узнавание, воспоминание. С картин итальянских художников, скаждого портрета, на него глядело лицо его матери. Это были портреты егопрошлого, целых поколений его предков. А может быть, и его будущего? Да,на это он надеялся. Мачеха при появлении Тима вскочила с кресла, засеменила, стуча высокимикаблуками, ему навстречу и, не долго думая, повисла у него на шее. Тим, накоторого нахлынули воспоминания о матери, в смятении обнял мачеху. Нотеперь он уже не был больше бедным маленьким мальчиком из переулка. Оннаучился владеть и своим смятением, и своими порывами. Уже в следующуюминуту он молча, мягко отстранил мачеху. И она покорилась. Всхлипнувразок-другой, она засеменила назад к столу, где лежала ее сумочка,торопливо достала из нее носовой платочек и несколько раз прижала его кглазам, опушенным наклеенными ресницами. Теперь и Эрвин поднялся со своего кресла. Расхлябанной походкойдвинулся он к сводному брату, подал ему мягкую, расслабленную руку исказал: - Здорово, Тим! - Здорово, Эрвин! Больше они ничего не успели сказать друг другу, потому что дверьраспахнулась, и в комнату, запыхавшись, влетел барон. - Кто это такие? Конечно, барон догадывался, кто перед ним; и Тим прекрасно знал это.Тем не менее он вежливо представил ему своих непрошеных гостей. - Разрешите познакомить вас с моей мачехой, фрау Талер, господин барон.А вот мой сводный брат Эрвин. Затем он подчеркнуто официально, с хорошо заученным галантным движениемруки представил им своего опекуна: - Барон Треч. Мачеха, подняв правую руку чуть ли не до подбородка Треча - очевидно, врасчете на поцелуй, - прощебетала: - Очень приятно, господин барон! Треч не обратил на ее руку никакого внимания. - Не будем разыгрывать здесь спектакль, фрау Талер! Театр ваш, какговорят злые языки, все равно погорел. Мачеха, открывшая было рот, чтобы запальчиво возразить барону, вдругизменила тактику. Она обернулась к Тиму и, изобразив на своем кислом лицесладкое восхищение, отступила на шаг назад и сказала: - Ты выглядишь как настоящий светский молодой человек, мой мальчик! Яочень горжусь тобою. Мы все прочитали о тебе в газетах. Правда, Эрвин? Ее сын раздраженно пробормотал что-то вроде "м-да". Судя по всему, егоотношение к матери ничуть не изменилось. Избалованный и зависимый от нееиз-за своей беспомощности и неумения самостоятельно удовлетворять своипретензии к жизни, он в то же время стыдился ее в присутствии других. Ониспользовал ее животную любовь с большой выгодой для себя, но выносил этулюбовь с трудом. Тим был теперь рад, что эта любовь в свое время не распространилась нанего. Она сломила бы его волю и сделала бы его неспособным ксопротивлению; он не выдержал бы того ада, каким была для него жизнь всеэти последние годы. Эта встреча оказалась для Тима не просто полезной, онабыла ему необходима. Он снова увидел, что круг пройден, что он словнодвижется по спирали и сейчас находится как бы вновь у истока своего пути,только на несколько витков выше. Если начало пути - его старый дом впереулке, то он, крутыми тропинками взобравшись в гору, теперь глядит нанего оттуда сверху вниз - вон он, в глубокой долине. Тим видел, что егомачеха и Эрвин все еще стоят там, где он их оставил, что они непродвинулись ни на шаг. И хотя сейчас, в номере отеля "Времена года", онистояли с ним рядом, они были на самом деле так далеко от него, что он едваразличал их голоса. Как раз в эту минуту мачеха сказала: - Мы теперь навсегда останемся с тобой и будем о тебе заботиться, Тим.Ведь ты законный наследник всего состояния, и завтра тебе исполняетсяшестнадцать лет. А это значит... -...это вовсе не значит, что он становится совершеннолетним! -поучительно заметил барон. Фрау Талер резко повернулась в его сторону. Глаза ее блеснули темфальшивым блеском, который Тим так хорошо помнил с детства. Теперь онпоказался ему довольно тусклым и вполне безопасным. "О, как глупо страдатьпод гнетом глупости!" - подумал Тим. Тем временем Треч с веселой улыбкой объяснял, почему Тим с наступлениемшестнадцати лет еще не становится совершеннолетним. - В этой стране, госпожа Талер, совершеннолетие наступает, когдачеловеку исполняется двадцать один год. И только тогда он может вступить взаконное владение наследством. Вы, как видно, разузнали, что я являюсьподданным страны, где человек становится совершеннолетним в шестнадцатьлет. Но это не имеет никакого отношения к вашему пасынку Тиму. Онподчиняется, как и прежде, законам не той страны, а этой. И только поисполнении двадцати одного года вступает во владение наследством. Мачеха не перебивала барона. Пока он говорил, она не произнесла нислова. Она только хлопала глазами и нервно теребила в руках свой платочек.Теперь она снова обернулась к своему пасынку и спросила, с трудом подавляяволнение: - А разве у тебя не такое подданство, как у барона? Тим, глядевший нанее без всякого сочувствия, не расслышал вопроса, потому что был погруженв свои мысли. Он заметил только, что она что-то спросила. Чтобы не бытьневежливым, он указал на кресла: - Давайте сядем. Нам будет удобнее разговаривать. Все молча занялиместа вокруг стола. Тим положил ногу на ногу и сказал: - Я никогда еще не задумывался над тем, кто сейчас мой опекун. Когдабарон... - он запнулся, - умер, было объявлено, что теперь мой опекунновый барон. Только сейчас мне пришло в голову, что ведь моя мачеха должнабыла дать на это согласие. Было это? Или... Фрау Талер вдруг растерялась. Она беспомощно пробормотала: - Знаешь, Тим, нам ведь пришлось так туго, когда ты ушел. Нам так невезло, и тогда... -...и тогда фрау Талер передала мне опекунство по всем правиламзакона, - договорил за нее Треч, - причем за приличное вознаграждение,которое она впоследствии употребила на покупку театра-варьете. А театр-товзял да и погорел. - Но ведь в этом виновата не я, а обстоятельства... - всхлипнула фрауТалер, и тут она принялась, как в прежние времена, трещать без умолку: -Да, конечно, я знаю, что по закону все в порядке, но ведь это мой ребенок,а мы теперь выброшены на улицу, я и мой сын, и вот... На этот раз ее перебил Тим. Он сказал: - Раз ты продала опекунство, теперь уже ничего нельзя изменить. - "Продала... Продала..."! Не будь таким жестоким, Тим! Мы остались безденег, Тим! - А сколько денег вам нужно теперь? - Да кто говорит о деньгах? Мы теперь никогда не расстанемся, Тим! - Нет, - ответил Тим. - Мы расстанемся. Я надеюсь, что мы видимся впоследний раз. Но если я могу помочь вам деньгами, я охотно это сделаю.Сколько вам требуется? - Заранее выражаю свое согласие, - сказал барон. Но Тим сделал вид, что не расслышал его слов. - Ах, Тим! - Снова это притворное всхлипывание. - Ведь ты теперь такбезмерно богат! А мы, как твои родные, не можем вести полуголодную жизнь. Барон разразился было смехом, но тут же прикрыл ладонью рот, прежде чемпредательский смешок успел его выдать. Он хотел как следует посмеяться надними, но вовремя сообразил, что смех его им хорошо знаком. А значит,необходимо срочно от них избавиться. И позаботиться о том, чтобы ониникогда больше не встречались на его пути. Следовательно, надо платить.Поэтому он тут же сделал предложение: - На Ямайке, фрау Талер, в моем владении находится процветающий морскойкурорт. Его посещают главным образом американские туристы. Шестьдесяттысяч долларов годового дохода. Как известно, Ямайка - остров вечнойвесны. Ваше бунгало стоит под пальмами на берегу моря. "Прямо как путеводитель для туристов! - с удивлением подумал Тим. -Значит, и это он умеет!" Впрочем, он сразу понял, почему Треч решил услатьих так далеко: от него не ускользнуло, как резко оборвал барон свой смех.Он не удивился даже тогда, когда барон подарил им два билета на пароход вкаюте первого класса. Мачеха, снова всхлипнув или, вернее, продолжая всхлипывать, сказала: - О, вы слишком добры, господин барон! У Эрвина от одной только мысли оЯмайке раскраснелись щеки. Он то и дело хлопал глазами - в точности какего мать. - Прошу вас пройти со мной в мой номер, чтобы тут же подписатьконтракт, - сказал барон. Он поднялся со своего кресла, подошел к двери и распахнул ее передмачехой с иронической вежливостью. Фрау Талер, стуча каблуками, засеменила вслед за ним, но, вовремявспомнив про Тима, обернулась в дверях и спросила: - Ты ведь нас не забудешь, Тим? - Кажется, я вас уже забыл, - сказал Тим, но не слишком громко. Потомон подал ей руку и серьезно проговорил: - Желаю удачи на Ямайке! - Спасибо, спасибо, мой мальчик. Рот ее начал было растягиваться в улыбку, но, не успев улыбнуться, онаоказалась уже за дверью. Эрвин, пожав Тиму руку, хотел последовать заматерью, но Тим задержал его, шепнув: - Достань мне лупу и положи ее под красную скамейку на берегу Альстера,напротив входа в отель. Вот, держи! - Он выгреб из кармана все, что в нембыло, и протянул деньги Эрвину. Эрвин, рассматривая купюры, удивленно спросил: - А это что за записочка? - Ой! Она мне еще нужна! - чуть не вскрикнул Тим, но, к счастью, онсказал это шепотом. Записочка снова перекочевала в карман Тима, а Эрвин двинулся к двери. - Все будет в норме! - шепнул он с порога. - Молчу как могила. Тимкивнул и запер дверь за своим сводным братом и за своим далеким прошлым.На английский замок.
БУМАГИ
Удивительно, с какой быстротой богатые и влиятельные люди улаживают теформальности в учреждениях, на которые так называемый "простой человек"нередко
Воспользуйтесь поиском по сайту:
