II. 1. Интерес романтиков к народному творчеству. Обращение к фольклорным источникам.

 

Первоначально, в XV в., существовали рукописные записи отдельных, вероятно, наиболее популярных баллад. Например, в рукописи Слоуна, хранящейся в Британском музее и датируемой около 1450 г., содержится запись баллады «Робин и Генделин». Примерно тогда же – между 1450-1500 годами – были записаны еще две баллады о Робин Гуде: «Робин Гуд и монах» и «Робин Гуд и горшечник». Эти три записи, а также запись «Баллады о загадках» (около 1445 г.) представляют собой наиболее ранние из обнаруженных рукописных балладных текстов. Несколько позднее, в XVI в. были записаны баллады «Охота у Чевиотских холмов», «Битва при Оттерберне». Затем стали появляться и рукописные сборники, среди которых особенно выделяется рукопись Джорджа Бэннатайна, торговца из Эдинбурга. Рукопись Бэннатайна – более 800 листов – хранится теперь в Адвокатской библиотеке в Эдинбурге, составляя одну из наиболее почитаемых ее реликвий.

Следующим этапом было появление печатных текстов, при этом долгое время баллады издавались по одной или две.

Собственно собирание баллад начинается с XVIII в. У его истоков стоят шотландский поэт Аллан Рэмзей, а также священник, поэт и любитель старины Томас Перси, в чей сборник «Памятники старинной английской поэзии» (1765 г.) вошли не только старинные народные баллады, но и ряд подражаний. Не стремясь к точному воспроизведению найденной им рукописи, Перси переделывает, дополняет или сокращает старинные тексты.

Хотя современники и последующие исследователи обвинили поэта в искажении народных текстов, свободном обращении со старинными оригиналами, его заслуга очевидна. Он не столько фиксировал балладу, сколько стремился сколько представить на суд читателей нечто новое и необычное, скрывающее в себе древнюю простоту и наивность, открывая своеобразный источник эстетического наслаждения. Собиратели и издатели их придерживались различных взглядов на принципы издания. В большинстве случаев задача была не фольклористическая, а литературно-художественная. Нужно было не столько зафиксировать бытовавшую в народе балладу, сколько предложить читателю благоухающей древней наивностью поэму. Точность казалась необходима в той мере, в какой она гарантировала художественное качество публикации. Открыв необычный источник эстетического наслаждения, восхитившись стилем этих поэм, казалось, даже более древним, чем стиль Гомера, первые издатели создали особую эстетику жанра. Баллада, не удовлетворявшая нормам этого жанра, казалась несовершенным его образцом, испорченным в позднейшем исполнении, либо отрывком некогда существовавшие более полной и последовательной поэмы. Поэтому задача издателя заключалась в том, чтобы при помощи собственного воображения восстановить подлинный, когда-то существовавший текст. Из нескольких известных вариантов он выбирал тот, который оказался наиболее подходящим для искусственно созданного образчика жанра, переносил строфы из одного варианта в другой, дописывал, вставлял недостающие слова, чтобы дополнить ритм, объяснить действие или просто украсить балладу. Перси, который присочинял целые строфы к старым балладам и заменял старые грубые слова новыми, более изящными, выполнил, как ему казалось, свой долг. Джозеф Ритсон, публикуя баллады, выбирал, по словам Скотта, самый несовершенный и нелепый вариант и утверждал, что это и есть самый древний и подлинный. Не исправь Перси свои оригиналы и не создай он из них поэм, более близких вкусу его современников, сборник его не сыграл бы ни какой роли в истории литературы. Вот почему Скотт, нисколько не отрицал произвола Перси в обращении с текстами, считал, что ученый епископ вписывал новую страницу в историю современной английской литературы.

Для английской поэзии XIX в., в особенности для ее романтических течений, сборник Перси имел огромное значение. «Я не думаю, - писал Вордсворт, - что существует хотя бы один современный поэт, который не гордился бы тем, что и он многим обязан сборнику Перси». В.Скотт вспоминает о своем первом знакомстве с балладами Перси как о самом сильном поэтическом впечатлении своих детских лет. Возрождение старинной народной баллады надолго определило развитие английской поэзии: баллады Саути и В.Скотта, Кольриджа и Китса, значительная часть творчества Теннисона и прерафаэлитов непосредственно связаны с этим возрождением, начало которому положило собрание Перси.

 

Поэты романтики, оттолкнувшись от опыта Т.Перси, обратились к богатой традиции народного поэтического творчества. Самый замечательный английский литературный памятник 90-х годов XVIII в.– сборник «Лирических баллад», впервые вышедший в свет в 1798 году, – опирался на фольклор и, по словам Вордсворта, был написан «для всех, языком, доступным каждому». В первом издании «Лирических баллад» из 23 произведений только четыре были написаны Кольриджем: «The Rime of the Ancient Mariner», «The Nightingale», «The Foster – Mother’s Tale» и «The Dungeon». Перу Вордсворта принадлежали самые разные баллады и тексты, например «Goody Blake and Garry Gill», «The Idiot Boy», «The Thorn», «Simon Lee», «The Mad Mother», а также другие лирические стихотворения «The Tables Turned», «Lines Composed a Few Moles above Tintern Abbey». Выбор источника и стиля позднее приветствовал А.С.Пушкин и видел в нем признак меняющихся литературных вкусов: «В зрелой словесности приходит время, когда умы, наскуча однообразными произведениями искусства, ограниченным кругом языка условного, избранного, обращаются к свежим вымыслам народным и к старинному просторечию, сначала презренному. Так некогда во Франции светские люди восхищались музой Ваде, как нынче Вордсворт и Кольридж увлекли за собой мнения других. Но Ваде не имел ни воображения, ни поэтического чувства, его остроумные произведения дышат одной веселостью, выраженной площадным языком торговок и носильщиков. Произведения английских поэтов, напротив, исполнены глубоких чувств и поэтических мыслей, выраженных языком честного простолюдина».

Произведения вошедшие в сборник «Лирических баллад», должны были познакомить широкий круг читателей с красотами окружающей природы, ввести их в круг добрых и искренних чувств. Они говорили простым и естественным языком о самом задушевном и понятном, нарушая границы между традиционной эпической формой баллады и лирическим жанром.

Конечно, Вордсворт и Кольридж были не единственными поэтами, обратившимися к балладам. Сборники народной поэзии, разбавленной различными подражаниями, появлялись в течении всего XVIII века. Поэтому романтики имели в своем распоряжении десятки томов старых и новых, английских и шотландских, подлинных и поддельных баллад.

Однако задачи Вордсворта были в некотором отношении сложнее, чем у большинства его предшественников. Он искал в балладах источник духовного богатства, которое могло оказать самое широкое влияние на его современников. При этом он, по сути дела, создал новый жанр – литературную лирическую балладу, в которой главное место занимали лирика, непосредственность чувства и этические темы, тогда как эпические и драматические элементы по сравнению с народной балладой имели гораздо меньшее значение.

Обращение к народному творчеству обогатило поэзию новыми образами и поставило перед английскими писателями и поэтами новые задачи. При этом рациональный момент, столь существенный для классицистической поэзии предыдущего столетия, был в известной степени отодвинут на задний план, а вместе с ним и прежние методы изображения человека. Современник Скотта и друг Байрона, поклонник классицизма Вильям Гиффорд считал, например, что героям не нужно придавать черты национального характера, так как это мешает «смотреть на человеческие души с высшей точки зрения» и, следовательно, «изображать человека вообще». Подобная отвлеченность не удовлетворяла большинство новых авторов. Они убеждались, что в народном творчестве бережно хранятся традиции, которые передаются из поколения в поколение. Учитывая эти традиции, можно ярче выявить национальные черты художественной литературы и поставить героев на твердую почву, типичную для времени и для тех мест, где они жили. Естественно, что в английской литературе возросло число поэтических образов, прототипы которых были взяты из народной среды. Это стало признаком известной демократизации литературного творчества. Однако недостаточно было воспроизвести язык, мысли, образ жизни и поведение простолюдинов: приходилось задумываться и над тем, чтобы новые произведения стали доступнее для более широких, чем прежде, читательских кругов, другими словами, чтобы писатели не только говорили о простых людях, но и обращались к ним как к своим читателям.

 

Шотландская народная баллада не только вдохновляла В.Скотта на первые поэтические эксперименты, обогатив его стих выразительностью и поэтическими интонациями. Как мироощущение, как конденсация человеческого переживания в его остро ощутимой исторической конкретности народная баллада постоянно интересовала В.Скотта, давая пищу его уму и сердцу, доставляя писателю эстетическое наслаждение.

Определяя истоки творчества В.Скотта, исследователи единодушны в том, что оно носит следы его первых фольклорных увлечений. «Шотландская история и шотландский фольклор были той первичной почвой, на которую легло все, что он затем почерпнул из иных источников» (Клименко Е.И., 1961, 56). «Все романтисты, поэты, философы, его современники и предшественники что-то оставили в его сознании и чему-то его научили, но уроки, которые он у них почерпнул, были для него чем-то второстепенным. Их влияние легло на осн. пласт. впечатлений, определенный народной балладой» (Реизов Б.Г., 1965, 83).

Влияние на творчество В.Скотта народной баллады было многогранным и удивительным. Исторические картины, быт и нравы эпохи, мир глубоких человеческих переживаний – все это нашло отражение в балладе, первым знакомством с которой В.Скотт был обязан именно сборнику Т.Перси и которое состоялось еще в детские годы, оставив неизгладимый след на всю жизнь, усилив остроту ощущений исторических событий.

Балладная поэзия воскрешала не только бурные страницы истории, но и традиции народа и его стремления, свидетельствовала об отношении людей того времени к окружавшему их миру, к различным событиям, предоставляя богатый материал для авторских раздумий.

Баллада даже при отсутствии в ней исторических событий, поражает своим историзмом в силу отражения в ней особенностей общественных связей и нравов эпохи.

Для В.Скотта баллада была живой историей народа, которая воспринималась как нечто реальное и вполне достоверное, и он советовал читать эти «вымыслы» вместе с сочинениями профессиональных историков, чтобы составить представление о «старой истории» своей страны (Реизов Б.Г., 1965, 88).

Исследователи отмечают и восходящую к балладной традиции топографическую точность творений В.Скотта. Британские острова – арена постоянной смены племен и народов первого тысячелетия, бурных перемен и грандиозных потрясений последующих столетий. Они оседали в памяти народа не только во временном, но прежде всего в пространственном представлении (место, расстояние, направление).

В шотландской балладе не только исторический факт, но и вымысел почти всегда привязаны к месту, овеянному преданиями старины, волнующими сердце шотландца.

 

 

В 1802-1803 гг. В.Скотт выпустил трехтомный сборник старинных баллад «Песни шотландских пограничников» («Minstrelsy of the Scottish Border»), он рассматривал баллады как своеобразные исторические документы, вместе с тем ставил себе задачей отобрать и обработать их так, чтобы они стали понятными и доступными читателю и возбудили в его воображении представление о том, «как мыслили предки», какие побуждения заставляли их поступать так, а не иначе, и «на каком языке они говорили». По Скотту, это должно было помочь понять исторические факты. Баллады повествуют о том, какими были люди, жившие в прошлые времена. Эти люди зачастую изображались в балладах на фоне исторических событий, пусть слабо или неточно очерченных, а кроме того, были связаны с обычаями своей страны и с характерным для нее пейзажем. Иногда эти действующие лица баллады носили исторические имена, но чаще в них встречались простые люди.

Фактическая достоверность баллад сомнительна. В памяти первых создателей (Ballad-makers) события отражались неточно и неверно, многие детали исчезали в позднейшей рецитации. Но для В.Скотта важнее было отношение певца к событию. Здесь-то и ощущалось биение жизни, давно ушедших поколений, которую трудно угадать сквозь сухое изложение хроник. Независимо от приключений, о которых она рассказывала, и от фактов, которые в ней были погребены, баллада интересовала В.Скотта как мироощущение, как конденсация человеческого переживания в его остро ощутимой исторической конкретности. Обнаружились и ее живые связи с психологией шотландца и пограничника, с укладом жизни и судьбой народа (Реизов Б.Г., 1965, 93).

Довольно убедительной кажется мысль Б.Т.Реизова о восхождении к балладе традиции метода «вершинного» рассказа или метода «картин» в произведениях В.Скотта, когда факты того или иного события, лежащие в основе одной баллады, часто как бы не связаны между собой; для сюжетной линии характерны фрагментарность и отсутствие деталей, соединяющих эти события, что подчас затрудняет понимание причин моментов, отдельных «картин» обусловлено тем, что народ автор коллективный и безымянный, сам был участником или свидетелем этих событий, и наиболее важные, наиболее волнующие из них становились предметов их «вымысла», детали же и факты менее значительные, но известные всем, жившие в памяти народной, опускались. Пользуясь методом «вершинного» рассказа, восходящим к балладной традиции, В.Скотт был вынужден предпослать сюжетной линии романов дополнительные факты и комментарии к ним, касающиеся чаще предыстории изображаемых событий. Он выносит их за предел непосредственной сюжетной линии произведения, следуя примеру сборника Т.Перси.

Народные баллады, хлынувшие в литературу широким потоком, вызвали многочисленные подражания и особый лирико-эпический жанр, имевший свои особенности и свои законы. Сам Скотт отдал ему обильную дань, а в «Опыте о подражании старой балладе» (апрель 1830 г.) попытался написать его историю и характеризовать его.

В.Скотт говорил о лирических достоинствах баллады, отвечавших его сердечным интересам. Он интересовался не столько историческими, сколько «романтическими» балладами, рассказывавшими о «вымышленных и чудесных приключениях».

Среди подражателей, пишет Скотт, можно различить два направления: одни воспроизводят язык, нравы и чувства древних поэм, другие идут своей дорогой и создают баллады, которые нельзя с полной точностью назвать ни древними, ни новыми.

Исчезновение поэтов-исполнителей Скотт объясняет многими причинами: дурными нравами певцов, законами, преследовавшими их за распущенность, и главным образом распространением книгопечатания. Распространение книгопечатания позволило исправлять тексты и улучшать их. Развитие культуры в эпоху Возрождения, знакомство с греческой и латинской литературой оказали свое влияние на художественное творчество и вкусы. Народная поэзия также приобщилась к письменности и культуре, стала совершенствовать свой язык и разрабатывать поэтическую речь.

В тоже время Скотт постоянно говорит о «грубости» языка и даже содержания баллад. Но иногда он видит в этом своеобразное очарование, и «грубые» баллады кажутся ему более привлекательными, чем отшлифованные и потому искусственные произведения цивилизованных эпох. Прелесть эта исчезла по мере развития цивилизации и мастерства: рецитации, продолжавшиеся в течение нескольких веков, модернизировали, и потому и вульгаризировали высокую, грубую и прекрасную поэзию. «Изменения в стиле народной поэзии… не обошлись без потерь, которые оказались как бы оборотной стороной совершенства техники и тонкости воображения, характерных для нового времени.

По мысли Скотта, «улучшать» старые баллады можно только в том же стиле, в каком они были сложены. Их нельзя украшать эпитетами, сравнениями, метафорами, которые, может быть, и улучшат ритмику стиха, но затемнят его смысл и только по мешают читателю почувствовать трагизм сюжета.

При всем своем интересе к шотландской старине, к старинным формам речи и мысли, Скотт понимал свою задачу как литературную, а не как научную. Он исправлял плохо сохранившиеся баллады, дописывал слова, стихи и целые строфы.

Можно критиковать В.Скотта за недостатки метода, но своей цели он достиг: из темных, изношенных десятками исполнителей баллад он создал произведения, блещущие художественными достоинствами. Неотчетливые «подлинники», интересные для узкого круга специалистов, превратились под его пером в шедевры старого балладного стиля. Он словно снял с них покровы, мешавшие воспринимать их подлинное достоинство.

 

 

1234	Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: