 |
Воскресенье, 3 сентября 1939 года.
|
|
|
|
Джасперу Уокеру очень нравилось стоять на самом краю обрывающихся к морю скал Мохера и глядеть на море. Наплевать, что ветер сорвал с него шляпу и швырнул ее вниз, прямо туда, где волны с грохотом разбивались об отвесную каменную стену.
Все это больше не имело значения. Он был уже мертв. Почти.
Он посмотрел на висящего перед ним вверх ногами сына. Хорошо б, если бы он смог продержать его в таком положении до тех пор, пока не скажет все, что он хотел сказать.
– Там, внизу, на самом краю земли, живет морское чудовище, – начал он. – Оно схватит тебя, шарахнет о скалу, а потом утащит на середину моря и отдаст на съедение рыбам и птицам. Они будут клевать и щипать тебя, и никто никогда не сможет тебя найти. А когда от тебя не останется ничего, кроме костей, чудовище возьмет твою душу и будет держать ее в шкатулке на дне моря. Ты ведь не хочешь, чтобы это случилось с тобой, Джонни? Ну конечно, не хочешь. Никто не захотел бы. Но иногда оно станет звать тебя по имени, шептать где-то у тебя в голове, и никто, кроме тебя, этого не услышит. И так снова и снова, и снова, днем и ночью. Даже когда ты будешь его слышать. И ты никому не можешь об этом сказать, иначе остальные чудовища, что прячутся под кроватью, вылезут и набросятся на тебя. Что тебе остается? Только попросить его, чтобы оно перестало это делать, верно? Нужно сказать ему, чтобы оно замолчало.
Поставив сына на землю рядом с собой, Джаспер Уокер заплакал.
Джонни Уокер был напуган так, как не пугался больше никогда в жизни. Он понимал, что это было всего лишь очередное жестокое развлечение отца – подержать его вверх ногами над обрывом. Он понимал, что отец не даст ему упасть, – только не сейчас, когда они решили стать счастливой семьей, какой Джонни так не хватало и какие были у других детей на их улице.
|
|
|
Пятница – это был потрясающий день, и он знал: то, из-за чего мама с папой постоянно ссорились, больше не повторится. А вчера по пути из Дублина они все время пели, шутили, шрали в разные игры, и было так весело, как не бывало уже целую вечность. А сегодня было еще лучше, а завтра будет еще лучше, а послезавтра – даже лучше этого. Так оно и пойдет – все лучше и лучше, пока у него не будет самая счастливая семья во всем свете.
И что с того, если отцу нравится так жестоко разыгрывать Джонни и пугать его'? Он изо всех сил старается, чтобы все было как можно лучше, и Джонни не станет мешать ему, плача и капризничая, как маленький ребенок. Он смотрел на отца, задрав голову, и широкая улыбка дрожала у него на губах.
И тут он увидел, что отец плачет.
И гут он понял – что-то не так, и испугался. Он не хотел, чтобы что-нибудь случилось с отцом, – только не с ним, только не сейчас. Он хотел, чтобы отец не расстраивался, чтобы он был счастлив, и поэтому он крепко обнял отца за ноги и прижался к ним.
Подняв голову, Джонни увидел, что отец улыбается ему. Все снова стало хорошо, решил он. Он все исправил, он успокоил отца. Единственное, что было нужно отцу, – чтобы ею обняли. Надо только обнять человека, и все будет в порядке. Он был счастлив оттого, что заставил отца улыбнуться.
Джаспер подхватил Джонни и посадил к себе на плечи. Он спросил сына, удобно ли ему. «Просто замечательно, в жизни не было лучше», – ответил Джонни, и отец засмеялся, потому что всякий раз, когда Джонни спрашивали, хорошо ли ему, он отвечал именно так: «Просто замечательно, в жизни не было лучше».
Джаспер повернулся к морю, и они стали смотреть, как садится солнце. Даже закрыв глаза, Джонни ощущал его тепло, доходившее издалека. Солнце светило так ярко, что он видел внутреннюю поверхность век. Это было здорово, ему всегда становилось хорошо от каких-нибудь пустяковых вещей вроде этой. Иногда он тер и тер глаза целую вечность, пока веки изнутри не начинали сиять всеми цветами радуги Джонни рассказал об этом отцу, добавив, что это секрет.
|
|
|
Джаспер велел сыну никогда больше не делать этого, потому что это вредно для глаз. Он объяснил, какие они чувствительные и что будет с Джонни, если он их лишится. И вообще, сказал он, секреты – это плохо. Ничто не остается в секрете надолго. Даже твой лучший друг может проболтаться, а то и ты сам. Рано или поздно ты все равно раскроешь секрет кому-нибудь, и он уже не будет секретом. А если кто-нибудь узнает его, то очень скоро узнают и все остальные. Держать что-нибудь в секрете, сказал Джаспер, это все равно что лгать. Секреты всегда приносят одни неприятности, и ничего больше. Уже по одному голосу отца было ясно, что тот опять загрустил.
Отец поставил Джонни на землю рядом с собой.
Джонни сидел, пытаясь понять то, что отец сказал ему. Ему не понравился рассказ о морском чудовище, он не понял, почему секреты – это плохо, и его пугал этот печальный голос, который был не похож на голос отца. Джонни хотелось, чтобы ему рассказали какую-нибудь хорошую историю. Он не любил страшных историй, никогда не любил, и отец знал об этом. Джонни открыл рот, чтобы задать отцу вопрос.
Джаспер Уокер посмотрел на сына и, увидев, что тот хочет что-то произнести, приложил палец к губам, призывая к молчанию. Джонни нахмурился, но ничего не сказал, и Джаспер Уокер улыбнулся. Протянув руку, он на миг взял мальчика за подбородок.
– Я люблю тебя, Джонни, люблю всем сердцем, – сказал он.
Джонни Уокер смотрел, как отец отошел от него на шаг и, встав у самого обрыва, широко развел руки в стороны и полетел за край земли.
После похорон ветеринар пришел к ним домой и принес свои соболезнования, а также белого щенка с черными пятнами. Лишь увидев этого щенка, Джонни с мамой поняли, что значит быть по-настоящему печальным, заброшенным и несчастным. То ли он грустил оттого, что потерял свою маму, то ли каким-то образом чувствовал гнетущую атмосферу дома, но только морда щенка с плачущими глазами заполнила пустоту в сердце маленького Джонни Уокера. Вечером он решил назвать щенка Джаспером, в честь отца. Мама отреагировала на это решение потоком слез.
|
|
|
Время то тянулось, то неслось, пока вдруг не подкрался день, когда мама родила ребенка, второго сына Джаспера. Мальчик был очень красив и очень похож на отца – такой же мертвый. Опять слезы и священники, еще одна месса, еще одна могила, еще один черный день.
Прошло несколько месяцев, не принеся с собой ничего неожиданного, – те же слезы, сожаления, священники и соседи, а также все прочие, кто не мог не совать повсюду свой нос. Когда все успокоилось, Джонни Уокер с мамой вновь были предоставлены самим себе и попытались, как могли, разобраться в своей жизни, понять, что им нужно друг от друга.
И еще долгие годы Джаспер озадаченно следил своими желтыми глазами за тем, как они стараются решить эту проблему.
Со временем мать все больше мрачнела, худела и бледнела, превращаясь в скелет, обтянутый бледной, как у призрака, кожей. Каждый день приходили озабоченные люди, друзья и старачись вдохнуть в нее жизнь, заставить ее что-нибудь съесть, сказать или сделать, чтобы было видно, что она еще не умерла.
Джонни Уокер был ребенком и не понимал толком всего этого. Он, конечно, сочувствовал матери, потому что она потеряла мужа и сына, но ведь и он потерял отца и брата. Когда он подрос, то стал заботиться о матери, а она заботилась о Джаспере. Они с собакой подходили друг другу, а когда Джонни еще подрос, то думал порой, что они и похожи друг на друга.
В день, когда ему исполнилось восемнадцать, Джонни, проснувшись, оделся и поспешил на кухню, где мама наверняка пекла все утро праздничный пирог. На кухне, как обычно, горела свеча, мигая в косых лучах утреннего света.
Но мама сидела в своем любимом кресле в гостиной.
Она не дышала.
Джаспер лежал у ее ног с обеспокоенным выражением на морде и вопросительно поднял голову, когда вошел Джонни. Но что Джонни мог ему сказать? Он лишь прижал к себе мамину голову руками.
Похоронив мать, Джонни решил продать дом и уехать в Америку, чтобы начать новую жизнь. С собой он хотел взять только рюкзак и Джаспера.
|
|
|
Но Джаспер тоже умер.
Джонни подождал, пока будет готово чучело Джаспера, и полетел за край земли, в другую землю, прозванную обетованной.
Он ничего не оставлял позади и потому с легким сердцем поклялся, что не вернется в Ирландию никогда. В Америке он стал известным фотографом. Он повсюду возил с собой чучело пса, и забыть такого человека и пса с таким обеспокоенным выражением на морде было нелегко. Все шло хорошо, пока десять лет спустя он не вернулся в Ирландию и не отправился на съемку на Аранские острова.
Джонни Уокер стоял на самом краю земли и высматривал среди волн с белыми гребешками морское чудовище. Он глядел на море, пока заходящее солнце не окрасило темную облачную небесную подкладку в красный цвет.
Начал накрапывать дождь, и Джонни шепотом обратился к Джасперу, повсюду сопровождавшему его. Он сказал ему, что они наконец вернулись домой, что закончились годы бродяжничества в поисках смысла, которого, возможно, и нет.
Джонни сел, свесив ноги с обрыва, и наблюдал за тем, как исчезает солнце, пока единственными огоньками, светившими в темноте, не стали пламя старой медной зажигалки и тлеющий кончик сигареты.
Рядом с ним стоял пес Джаспер.
Он был чем-то обеспокоен – это было видно по его морде.
Часть 1
|
|
|
