 |
Во всем виноваты хромосомы 3 глава
|
|
|
|
Виски посмотрел на карты. Они были разложены аккуратно, но никакого порядка в них не просматривалось – ни чередования красных и черных мастей, ни последовательности по старшинству. Полная бессмыслица. Однако старушка была счастлива, и что тут можно было против этого возразить.
– Блестяще, – сказал он.
– Что вы говорите?
– Я говорю, блестяще.
– Спасибо.
– За что?
– А?
– Вот хрен, она глухая? – шепотом спросил Виски у Хелены, но та была занята выяснением отношений с Винсентом и не слышаяа его – или слышала, но не сочла нужным отвечать.
– Как твое имя, сынок? – спросила Мэгз.
– Джонни Уокер.
– Нет, благодарю. Вот чай я бы выпила.
– Это меня зовут так – Джонни Уокер.
– Да нет. Все знают, что я в жизни не взяла в рот ни капли. А раз чего-то не пробовал, то, значит, можешь без этого обойтись, согласен?
Виски начал подозревать, что старушка слушает его вполуха, а то, что с грехом пополам слышит, не понимает. Он подумал, что она вполне могла бы вести беседу сама с собой, если задать ей тему.
Нана Мэгз перетасовала колоду и стала раскладывать карты по кругу. Выложив двенадцать штук, она положила одну карту в центре, затем снова по кругу, и так всю колоду. Последнюю карту она положила в центре, рубашкой вниз.
– «Часы», – пояснила она.
– «…и каждый ехал на осле», – подхватил Виски, решив, что уж лучше разговаривать с ней, чем слушать свистящий шепот из угла, где Хелена разбиралась с Винсентом.
– Согласна, но не во всем. Немцам всегда не хватато чувства юмора. Французы еще хуже, с их лягушачьими лапками, улитками и революциями. Мерзость. Правда, женщинам в революцию жилось неплохо, а мужчины просто теряли головы. Буквально, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ага! Туз! – Мэгз подхватила туза вместе с бубновой пятеркой и отложила их в сторону.
|
|
|
– Пока тузили друг друга? – Виски начал входить во вкус.
– Да. дурачок. Нас всех ждет беспросветное будущее. Нужно осознать этот факт и смириться с ним. Это самое лучшее, так я считаю. Ловец душ доберется до всех и каждого. Дело в том, что он в сговоре с правительством. Тайные фракции, красные флаги. Совершенно секретно. Не говори ни одной живой душе. Иначе – пропал. Налоговая служба, перепись населения, трансляции по «ящику» – все работает на него. Там есть свой департамент по особым делам. Именно поэтому политики не говорят того, что думают. Хотят запудрить ему мозги. Никому из них нельзя доверять. Добравшись до власти, они уясняют, что все в его руках, пугаются и опускают руки, придурки.
– Так им и надо. Все равно от них никакого толку.
– Кому?
– Электорату.
– Сожалею, но я с ней не знакома. Новая служанка? Я знаю только Электру Чемберлен. Это ее родственница?… Хмм. Что же мне теперь делать? Так ты – родственник Электры Чемберлен? Странно. Совсем на нее не похож. Впрочем, она давно на том свете.
– Я, пожалуй, пойду побеседую с Альфредом.
– Салфетки? Конечно, есть. Спроси у Гудли.
Виски поднялся, принеся сидящим за столом свои извинения, однако никто не обратил на него ни малейшего внимания.
Он уже направился к Альфреду, когда дверь в дальнем конце гостиной отворилась и вошел сморщенный старичок, похожий на мятый клочок газеты. В руках у него был поднос, на котором дребезжали чашки и блюдца из тонкого фарфора, заварной чайник и сахарница, – все предметы сервиза были с трещинами и выщерблинами. Сутулая и скособоченная фигура с острыми выпирающими костями и черепом, обтянутым кожей, оказалась, несмотря на свою худобу, достаточно энергичной, чтобы проворно донести поднос до стола, где сидели Хелена, Мэгз и Винсент. Рассыпанные по плечам седые с желтизной волосы и бахрома мешковатого, обтрепанного черного костюма трепетали в такт шагам старичка.
|
|
|
– Чай подан! – провозгласил он раскатистым басом, который можно было бы, наверное, услышать даже в самом дальнем конце римского амфитеатра, заполненного вопящими кровожадными зрителями.
При этом звуке Хелена едва не упала со стула, но вовремя опомнилась и вернулась к перепалке с Винсентом.
Виски сделал глубокий вдох, чтобы прийти в се бя – у него заложило уши, – и заметил, что ни на кого из присутствующих трубный глас не произвел никакого впечатления. Очевидно, эго было в порядке вещей.
Мистер Гудли поставил поднос на столик рядом с разложенным пасьянсом Наны Мэгз. Взяв в руки чайник, он громко чихнул и, слегка отвернувшись, потер одной рукой нос, не переставая в то же время разливать чай. Закончив это занятие, он молча выплыл из комнаты, как кладбищенская тень.
Виски уселся на пол рядом с Альфредом, полный решимости поговорить хотя бы раз с кем-нибудь из обитателей дома, прежде чем верный «фольксваген» унесет его со всей возможной скоростью прочь от этого места.
– Добрый вечер, Альфред, – произнес он. – Как прошел день? У вас очаровательная жена – такие встречаются одна на миллион.
– Свет, – кивнул Альфред.
– Кто?
– Вот идиот. Слушай внимательно. Я никогда ничего не повторяю дважды, а это важно. – Альфред отхлебнул виски из своего стакана, икнул и продолжил: – Является ли свет самым быстрым, что есть во Вселенной? Нет. Да. Возможно, вероятно, допустимо. Кто знает? Все зависит от обстоятельств. Нам ничего не известно. Сто восемьдесят шесть тысяч миль в секунду. Правильно? Что-то около того. Во всяком случае, очень быстро. А есть скорость больше? Больше того, о чем ты спрашиваешь. Больше скорости света. Вот в чем дело. Обратите внимание, юноша, свет движется быстрее скорости света. Земля вращается, что несомненно, и одновременно перемещается в космическом пространстве вместе с Солнцем, всей Солнечной системой и всей Галактикой. Таким образом, если свет от нашего Солнца движется со скоростью сто восемьдесят шесть тысяч миль в секунду, то нам надо прибавить к этому скорость перемещения Солнечной системы и Галактики. Даже если бы они проделывали всего один фут в час, то солнечный свет двигался бы со скоростью света плюс один фут в час – то есть быстрее скорости света. Разумеется, Вселенная может перемещаться и со скоростью, равной скорости света, или даже быстрее, а это значит, что скорость света может быть какой угодно. Но заметь, если бы ты был частичкой света, то тебе казалось бы, что все в мире движется, кроме тебя, и тогда у тебя не возникало бы вопросов, почему планеты движутся так быстро. Дело в том, что все относительно. То, что кажется странным одному, может быть разумным с точки зрения другого. Уловил, в чем тут суть? Вот и хорошо.
|
|
|
С этими словами Альфред еще раз икнул и вновь уставился на пляшущие в камине огненные языки. Виски почувствовал, что в его голове воцаряется полный хаос, и встал, чтобы идти к своей машине.
– Черт ногу сломит в этом заколдованном лабиринте. Пора сматывать удочки, – бормотал Виски себе под нос, направляясь к дверям в дальнем конце комнаты, чтобы выскользнуть незаметно.
Двойняшки уткнулись в свой телевизор, Альфред задумчиво созерцал Вселенную, Мэгз с торжеством выигрывала у самой себя в карты, а Винсент с Хеленой продолжали шепотом орать друг на друга.
В дверях Виски обернулся, чтобы кинуть на всех прощальный взгляд, и наткнулся на сиделку Макмерфи. Глаза Виски были ослеплены белизной ее белого халата, голова закружилась, сознание отключилось, на лбу выступил холодный пот, ноги подкосились, и он рухнул на пол. Пока он лежал, уставившись с пола на Макмерфи, его охватил приступ неудержимого смеха. «В ней не меньше шести футов восьми дюймов, – подумал он, – точь-в-точь каланча».
– Как дела? – спросил он.
– Спасибо, хорошо. – Ее голос звучал как винил с дерибасом, с которого, сквозь скрипы, доносился писк придавленной дверью мыши. И весь ее облик соответствовал голосу: тело, от широкой задницы, сужающееся к плечам и увенчанное конусообразной головой с острым носом и утопленными возле него бусинками косых глаз под крохотным белым чепцом. – Рада знакомству с вами. Меня можно называть сиделка Макмерфи. Или просто сиделка. Или сестра Макмерфи. Или Мак. Вы к нам надолго? Друг семьи? Родственник? Гость? Места в доме сколько угодно. Я ухаживаю за Альфредом и Маргарет. Им пора ложиться спать. Они уже в преклонном возрасте. За ними нужно все время присматривать. Вы в порядке? Выглядите нормально. Не самый подходящий момент для знакомства, конечно. Я виновата. Всегда на все натыкаюсь. Уж такая я неловкая. Меня зовут сестра Макмерфи. Но это я уже говорила, да? Приятно познакомиться. Но прошу простить. Дела.
|
|
|
Она выбрасывала эти обрывки фраз таким пронзительным голосом, что все собаки в радиусе нескольких миль наверняка подняли бы вой, доведись им его услышать. И чем дольше она говорила, тем пронзительнее становился звук. Виски решил дождаться, пока ее голос не поднимется так высоко, что будет уже недоступен уху, но, достигнув порога слышимости, она оборвала себя и вернулась к своим обязанностям.
И тут он услышал смешок – тихий, чуть ли не потусторонний. Почесав голову, он сел, скрестив ноги. Смех повторился, на этот раз более отчетливо. Доносился он, без сомнения, откуда-то сверху. Поднявшись с полу, Виски подошел к подножию лестницы и всмотрелся в сумрак верхней площадки. Там, полускрытая балюстрадой, находилась какая-то фигура, сидевшая, как и он только что, скрестив ноги.
– Ты кто? – спросил он. – Еще один пациент этой психушки, скрывающийся от людских глаз?
– Не ругайся.
– Чего-чего?
– Это неприлично.
– Да хрен с ним, прошу прощения. Мне не до приличий.
– Ты тоже будешь здесь жить?
– Вряд ли. Меня как-то не тянет в ваш потусторонний мир.
– Ты привыкнешь. Здесь хорошо.
– Хм… хорошо. Возможно. Но у меня уже ум за разум заходит.
– Каждый живет, как хочет. Никому нет дела до других. Лишь бы Винсент не возникал. Он тут строит из себя большого босса.
– По-моему, он просто ублюдок. В некоторой степени.
– Почему ты все время ругаешься? Ты, наверное, на что-то рассердился. Или плохо себя чувствуешь. Или просто плохо воспитан. Я ведь сказала, что тут в действительности хорошо, – ты разве не слышал?
– О да, я плохо воспитан, сердит и не расположен выслушивать поучения от невидимок. Прошу прощения, конечно.
– Почему ты все время извиняешься?
– Чего-чего?
– «Чего-чего» говорить невежливо, надо говорить: «что-что». Если слишком часто извиняться, это становится ничего не значащим механическим повторением. Теряет всякий смысл.
– Ну ладно, мне пора. Тут неплохо, но только все это не имеет ничего общего с действительностью. Пока! – Виски отряхнул пыль со своих штанов и направился к выходу.
– Не уходи. Пожалуйста.
То, как она это сказала, заставило его остановиться. Он был уже по горло сыт общением с обитателями дома, у которых давно поехала крыша. Разговоров с привидениями, прячущимися по углам и поучающими тебя на каждом шагу, следовало, по его убеждению, всячески избегать. Это противоречило своду законов, выработанных им для себя самого, – маленькой черной книжечке, хранившейся у него в голове, на обложке которой было написано огненно-красными предупреждавшими об опасности буквами: «ПРАВИЛА НА ВСЕ СЛУЧАИ ЖИЗНИ».
|
|
|
– Чего ради мне тут оставаться? Приведи хоть один разумный довод.
– Ты нам нужен.
– Это еще зачем?
– Чтобы навести порядок в этом хаосе.
– Как, скажи на милость, я могу это сделать? Я тут совершенно посторонний и не вижу, как мое присутствие может что-нибудь изменить.
– Альфред считает, что может. А я верю ему. Он всегда прав.
– Да он же выжил из ума! И даже не подозревает о моем существовании.
– Он давно предсказал, что ты явишься. Мы ждали тебя.
– Это становится любопытным. Так и быть, ты уговорила меня. Но откуда он знал, что я «явлюсь»? Он что, ясновидящий?
– Может быть. Во всяком случае, он многое видит яснее, чем остальные.
– Например?
– Ну, например, когда Винсент впервые привез меня сюда, Альфред произнес фразу, которая тогда показалась мне бессмысленной, а сейчас, увидев, как ты тут валяешься на полу, я поняла, что он имел в виду. Он сказал: «Любовь такая же опасная штука, как и война. Одна убивает, другая разбивает сердце. Во всякой собачьей жизни и на всякой собачьей улице когда-нибудь наступает праздник, но даже твой лучший друг может укусить тебя за руку». Вот что он сказал.
– Чушь.
– Но ведь все сходится. Хелена поквиталась с Винсентом. А у тебя есть собака, твой лучший друг.
– А вы, значит, сидели тут и ждали, когда я явлюсь с Джаспером? Хелена отправилась искать кого-нибудь, чтобы поквитаться с Винсентом, и нашла меня. Ну и что же будет дальше, по-твоему? Есть какие-нибудь идеи?
– Да, есть. Хелена с Винсентом на самом деле любят друг друга, это все знают. Просто они бесятся со скуки. Слишком много денег – они могут делать, что хотят, но они не хотят ничего делать. Все, что могли, они уже сделали, увидели, пережили и всем пресытились, так что теперь они принялись за игру. Ты, я и все остальные – просто фигуры в их игре. Что-то вроде эротических шахмат. Ты для них – шахматный конь, способный на самые непредсказуемые ходы.
– Вот уж хрен.
– Не порти людям удовольствие. Останься хотя бы ненадолго.
– Не знаю…
Виски потер лицо обеими руками и попытался привести свои мысли в порядок. Наконец ему вроде бы удалось найти приемлемое решение, но прежде, чем он успел сообщить о нем незнакомке, он услышал, как она спускается, шлепая босыми ногами по мраморным ступеням. Виски поднял голову. Она была прекрасна. При виде таких женщин у людей останавливается сердце, челюсть отвисает, они влюбляются с первого взгляда и падают замертво. И при этом на ней ровным счетом ничего не было.
– Невежливо так пялиться.
– Ох… Да, конечно… Прошу прощения… Просто я… Вы… Ты всегда ходишь так? И не холодно? – спросил он, хлопая ресницами.
– Да нет. Я привыкла, и здесь никто не возражает. Ну разве что Макмерфи, но и та, по-моему, боится только, что я простужусь, а так она ничего не имеет против. А ты – против?
– Я? Нет, ни в коем случае. С какой стати?
Она была похожа на Хелену, ее можно было даже принять за младшую сестру, поменьше ростом, но красивее. И фигура у нее была лучше сложена.
– Ты все-таки пялишься. Мог бы для разнообразия посмотреть на мое лицо. Ты что, никогда голых женщин не видел?
– Да-да, конечно видел. Сотни голых женщин, всю жизнь только на них и смотрю. Я не гомик какой-нибудь.
– Никто и подозревает тебя в таких наклонностях. Разве что они таятся где-то очень глубоко.
– Нет у меня таких наклонностей. Мне, по крайней мере, о них ничего не известно. Никогда об этом даже не задумывался… А что, ты считаешь, что где-нибудь в глубине… неосознанно… они могут быть, да? Вот хрен. Ты считаешь, что это возможно? Я могу быть… одним из них?
– Как я могу что-нибудь считать? Я тебя не знаю. А может, ты лесби. А что? Подсознательная лесби, заключенная в теле мужчины. Твое женское начало слишком слабое, чтобы вырваться на свободу. Ты никогда не надевал женскую одежду? Или, может быть, хотя бы думал об этом? Никогда не воображал, как ходишь повсюду девять месяцев, нося внутри себя плод? Рожаешь его. В положенные сроки испытываешь боль. Спишь с мужчиной. Тебе не приходило подобное в голову, таинственный незнакомец? А? Никогда?
– Нет. Никогда… Хотя порой да, иногда. Но нечасто. Да нет! Нет-нет. Но и да.
– Я вижу, с тобой все в порядке.
– Уф-ф, мне определенно надо выпить.
– Тогда пошли со мной. Хочешь чаю?
– Откровенно говоря, я имел в виду что-нибудь покрепче. Как насчет виски?
– Посмотрим.
Виски последовал за покачивающей бедрами обнаженной фигурой через полутемную прихожую в глубины дома. «Симпатичная малышка, – думал он. – Попка что надо. Но будем держать себя в руках. Интересно, какова она в постели? Но что это я? Как же Хелена? А что – Хелена? Ты взрослый человек. Сколько можно жить по правилам? Это естественно, вот и все… Остынь, мальчик. Интересно, куда мы направляемся? Тьма кромешная. Почему она не включает свет? Успокойся. Так. Куда она исчезла? Сюда? Нет. Сюда? Черт побери! Не ругайся, это невежливо. Да что ты все о вежливости! Не будь тряпкой, Виски!.. Вот хрен. Лучше, наверное, повернуть обратно. Нет. Подождем. Она сама тебя найдет. Однако далековато им ходить на кухню. Надо найти выключатель».
– Эй, незнакомец! Ты здесь?
– Я-то здесь. Остается выяснить, где это. Куда ты исчезла? Ни черта не видно. Свет у вас где-нибудь зажигается?
– Ты что, нервничаешь?
– Нет, – ответил он нервно.
– Здесь практически никого не бывает. Я тут обычно прячусь. Я вывернула все лампочки в этой части дома, и этого даже не заметили, так что, по-видимому, сюда никто не ходит.
– А что тут такого особенного, в этой части дома?
– Да, в общем-то, ничего. Просто две пустые комнаты. Спальня и кладовка. Я здесь ночую иногда, если атмосфера в доме накалена. Эта парочка постоянно ругается. Лучше при этом держаться от них подальше. Ты согласен?
– Да, наверное.
За одним из поворотов коридора на стене с облупившейся краской Виски заметил едва заметное серое пятно напротив открытых дверей комнаты. В мягком, неизвестно откуда льющемся свете виднелось голое тело женщины. Протянув руку, она манила его. Он подошел, и она исчезла в комнате. Пустой бледный прямоугольник отбрасывал тень к его ногам. Он заглянул в комнату через щель между дверью и косяком.
Она стояла спиной к нему, вперив взгляд в ночную пустоту за высоким окном. Единственной мебелью, какую ему удалось разглядеть, были кровать с небрежно наброшенным одеялом, маленький столик и стул. Желтоватый свет лампы под мятым и выцветшим абажуром придавал комнате, будто нарисованной сепией, уютную теплоту и одновременно делал ее сумрачной и неприятной.
Виски вошел, отметив уголком глаза выцветшие обои в мелкий цветочек, местами отставшие и открывавшие взгляду сырую, всю в мелких пятнышках, штукатурку, старый покоробленный дощатый пол, скрипевший под ногами. При ходьбе с полу поднимались облачка пыли.
– Ты хороший человек? – спросила она чуть слышно.
– В каком смысле? – Он застыл посреди комнаты.
– Ну, не знаю. Просто скажи, хороший или нет?
– Об этом надо спросить кого-нибудь другого.
– Ты останешься?
– Может быть. Посмотрим.
– Я тебе нравлюсь?
– Я тебя слишком плохо знаю.
Ничего-то ты не знаешь.
– Может быть, и так. А может, и нет.
Подойдя к постели, девушка забралась на нее с ногами и завернулась в одеяло. Виски боком уселся на подоконник, подтянул ноги. Обняв руками колени, он положил на них голову и закрыл глаза. Его охватила усталость, проникавшая в каждую ноющую кость и в каждую мышцу. Он впустил ее, не сопротивляясь.
Спустя несколько минут его плеча коснулись ее теплые нежные руки. Она разбудила его и, доведя до постели, раздела и уложила. Он почувствовал, как она накрывает его одеялом. «Спи», – ласково выдохнула она ему в ухо, и он послушался.
В его ушах звучали ее шаги, манящие за собой. Он шел за ними, углубляясь в лабиринт темных закоулков, все дальше, пока не заблудился.
Октября 1969 года
Смерть
У-хромосома, четверка, ответственная за мою половую принадлежность, – еще один фрагмент головоломки, из которой складывается жизнь. Смерть бывает результатом определенного воздействия – человек может отравиться, утопиться, удушиться, заколоться, застрелиться, его могут избить, повесить, принести в жертву. Смерть может явиться в образе тираноубийцы, отцеубийцы, матереубийцы, женоубийцы, братоубийцы, детоубийцы, наступить в результате массовой резни или под действием естественных причин – возрастных и прочих. Иногда человек сам виноват в своей счерти, иногда другие. Смерть может быть случайной или заранее спланированной. Причиной ее могут явиться болезни, пуля, кирпич, бумеранг, камень, выпущенный из пращи или катапульты, отравленная стрела, крылатая ракета, мяч для гольфа, бейсбольная бита, гарпун, копье, томагавк, сабля, какой-нибудь тупой предмет, неисправные тормоза, алкоголь, наркотики или чистое невезение. В том или ином виде смерть настигнет каждого из нас. И когда она придет, то раскинет свой черный плащ, равнодушно накрыв своей мрачной тенью всех, кто так или иначе связан с покойником. Смерть человека может вызвать у его ближнего разнообразные психические нарушения, которые, в свою очередь, могут иметь серьезные последствия для окружающих.
На следующее утро после того, как Элизабет уложила Виски в постель, он стремительно умчался из родового замка де Марко в вихре осенних листьев и Дорожной пыли.
Он старался выкинуть всех де Марко из головы, Целиком погрузившись в работу и разъезжая вдоль и поперек по стране с фотоаппаратом – либо выполняя заказ агентства, либо по собственной инициативе, только чтобы быть как можно дальше от этого семейства. Но, увы, куда бы он ни поехал, он не мог отделаться от эротических фантазий, теперь уже накрепко связанных с Элизабет.
Неудивительно, что через несколько месяцев он вновь оказался в доме де Марко. Сначала он посещал их по выходным, специально приезжая в пятницу или субботним вечером в надежде, что его пригласят переночевать. Но ночевать его не приглашали. Правда, и не выставляли за порог.
Постепенно он стал бывать у них в доме все чаще, пытаясь найти общий язык с хозяевами. Под шипение телевизионного «снега» он рассказывал двойняшкам всевозможные небылицы; с понимающим видом поддакивал Альфреду, выслушивая его очередную тео рию; как истинный джентльмен, не моргнув глазом, проигрывал хихикавшей Нане Мэгз в карты, так и не поняв, в какую игру они играют. Он уверял Винсента, что не испытывает нежных чувств к его жене, но не слишком преуспел в этом. Винсент целыми днями писал на чердаке абстрактные этюды с обнаженной Элизабет под звуки самбы, льющиеся из радиолы. Боролся с притязаниями Хелены, уступая порой ее садомазохистским фантазиям, и наконец при любой возможности пытался убедить саму Элизабет в том, что является мужчиной ее мечты.
К концу лета он уже почти переселился к де Марко и проводил у них больше времени, чем в собственной квартире у Крысиной штольни. Когда он возвращался из очередной поездки, с головой, кружившейся от достигнутых успехов, то первым делом направлялся к де Марко, чтобы поделиться с ними своими впечатлениями. Он знал, что его прошлое воспринимается здешними обитателями как обычное дело, и потому чувствовал себя здесь спокойно и мог расслабиться.
Вне стен этого дома имелось не так уж много людей, с кем можно было бы по-дружески поделиться своими проблемами. Одним из друзей Виски был Уильям-с-Горы, тот самый ветеринар, который спас Джасперу жизнь, а впоследствии по просьбе Джонни сделал из него чучело. В пятницу 13 октября 1969 года, в тот самый день, когда Виски принял решение окончательно переселиться к де Марко, сердце его друга перестало биться.
За последний год они почти не виделись, и печальнее всего было то, что Виски не замечал, как их дружба постепенно угасает. Конечно, он горевал в связи со смертью Горца, но всего несколько месяцев назад это стало бы гораздо большим потрясением.
Неужели так легко увязнуть в собственных переживаниях и забыть, кем недавно был для тебя твой старый друг?
С покрасневшим лицом и сухими глазами он смотрел, как Уильяма опускают в землю. Горец ушел навсегда – и вместе с ним его жена Мэри. Хорошая была женщина, с ней всегда приятно было поболтать; она на дух не выносила вранья да и внешне была привлекательна. Ужасно жалко. Но теперь они по крайней мере навсегда были вместе, лежали бок о бок, разделенные только темными дубовыми стенками гробов, и не имели больше возможности ни видеть, ни слушать, ни нюхать, ни прикасаться к чему-либо.
Лайам, брат Горца, тоже был на похоронах, молчаливый и хмурый, в непрезентабельном обвислом черном костюме. Правда, он всегда был хмур и молчалив, так что трудно было сказать, насколько сильно смерть брата подействовала на него. Виски он никогда особенно не нравился – да он и не знал его толком, не считая того, что Уильям время от времени жаловался, какое дерьмо его брат. Ходили слухи, что он сделал ребенка своей девушке и лишь после этого женился на ней. Поговаривали, что Лайам теперь частенько распускает руки и что только брат умел обуздать его.
Когда Виски спросил о причине смерти своих друзей, ему ответили, что они погибли в автокатастрофе, столкнувшись с грузовиком с прицепом. Водитель был пьян, слишком быстро вел машину в тумане по скользкой проселочной дороге, нажал на тормоза слишком резко и слишком поздно. Прицеп развернуло поперек дороги, и автомобильчик Горца влетел прямо под него. Крышу снесло начисто.
Уильяма разорвало пополам, и он даже не успел понять, что произошло. Голову Мэри так и не нашли – она отлетела и затерялась где-то. Зато ноги, зажатые прицепом, не сгорели.
Всего, как писали газеты, в катастрофе погибли пятьдесят восемь человек – сразу за машиной Горца шел автобус, набитый футбольными фанатами. Сзади в них врезался грузовик со свиньями, и по всей дороге были разбросаны жирные тушки, обгоревшие до черноты.
Ничего подобного тут отродясь не видели, и несколько недель по всей округе в воздухе стоял запах бензина и горелого мяса. Подчас невозможно было установить, чьи это останки – свиньи или футбольного фаната. Санитары старались, как могли, собрать части человеческих тел в специальные мешки. Правда, мешков оказалось пятьдесят девять, в то время как погибших должно было быть на одного меньше.
Обе половинки Уильяма и безголовое тело Мэри сохранились. Конечно, кто его знает, в такой сумятице… Но об этом предпочитали не думать.
Священник произнес для группки людей, собравшихся вокруг могилы, те слова, которых они, по его мнению, ожидали. Последовали слабые потные рукопожатия, сопровождавшиеся банальными фразами и заверениями. После этого священник оставил их. Виски обменялся парой слов с Лайамом. попрощался с Уильямом, с Мэри и тоже отправился восвояси.
Но домой он не поехал. Он зашел в бар, где напился до потери сознания. Пил он до rex пор, пока его не вывернуло, после чего он продолжил пить. Была вызвана полиция, и он негромко и неотчетливо объяснил им, почему он проводит время таким образом. Они отпустили его, взяв обещание, что он отправится домой.
Однако через несколько часов; когда Виски успел посетить еще несколько пабов, полицейские были не столь снисходительны. Они обнаружили его в полуодетом виде на Сент-Стивен Грин, где он осыпал отборной бранью прохожих и грозился спрыгнуть с моста в озеро. Озеро оказалось мелким, но полицейские были отнюдь не в восторге от того, что им пришлось лезть в воду и выуживать его.
Они отвезли Виски в участок и заперли там.
Наутро он позвонил Хелене, но ее не было дома. Через три часа в полосатой голубой пижаме, халате и шлепанцах в участок прибыл Винсент, неодобрительно пыхтевший трубкой. Виски получил предупреждение и был передан на поруки Винсенту. Тот поблагодарил полицейских и дотащил Виски до машины.
Октября 1969 года
Гордость
Почему-то с помощью римской цифры V принято обозначать качество, которым каждый из нас должен в той или иной степени обладать, раз уж ему довелось участвовать в безжалостном повседневном естественном отборе, который зовется жизнью. К сожалению, проблема заключается а том, что, какова бы ни была гордость – оправданная самоуважением и высокой или завышенной самооценкой, чванливая, связанная с предубеждением, народная или национальная, злобная, надменная, заносчивая, высокопарная хвастливая, бесцеремонная, простодушная, святая или задирающая нос, выставляющая себя напоказ или скрытая и тайная, – мы, как правило, забываем, что она является одним из смертных грехов. Как ее ни назови, гордость – это магнит, притягивающий к себе все мировое дерьмо.
Винсент умудрился не обратить внимания на то, что Виски облевал его с ног до головы по дороге домой. Вид, в какой было приведено его любимое детище, "Ягуар-50», с кожаной обивкой, панелями из красного дерева и блестящей хромированной отделкой, он воспринял куда более болезненно. Виски оправдывал свое поведение тем, что Винсент превышал скорость при каждом удобном случае. Он утверждал, что ни один человек в его состоянии не способен контролировать три сфинктера одновременно.
Винсент ворчал, что об этом его надо было предупредить.
Виски отвечал, что он как раз собирался это сделать, но блеванул.
С этими словами он отключился.
Виски проснулся с ощущением пустоты, обложенного языка и мерцающим в сознании обещанием, что никогда, никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах… это не по-по-повторится. Рядом с ним на постели сидела Хелена. Она вытирала ему лоб какой-то мокрой тряпкой и смотрела на него круглыми испуганными глазами.
Он находился в комнате, в которой не бывал прежде, на верхнем этаже, судя по качавшимся в окне голым верхушкам деревьев. Тут стояли письменный стол со стулом, шкаф для посуды, гардероб, туалетный столик, в дальнем конце – диван, стол, телевизор и стеллаж с книгами. Стены, выкрашенные в темно-зеленый цвет, были увешаны картинами, исполненными в импрессионистической, кубистической, гиперреалистической, абстрактной или реалистической манере. Моделью на всех холстах была Элизабет, в чьей постели он проспал свою первую ночь в этом доме.
– Это работы Винсента? – сипло спросил он.
– Да. Он в постоянном поиске. Ищет стиль.
|
|
|
