 |
Джозуэ Кардуччи тоже может оказаться полезным
|
|
|
|
В своих поисках фантастической темы мы обязаны сюрреалистам и техникой разбора стиха для анализа всех заключенных в нем звуковых ресурсов, ассоциаций, смысловых единиц.
Возьмем первую строку известного стихотворения Кардуччи:
Семь пар ботинок износил я
Попытаемся переписать ее, образно говоря, зажмурившись, с ошибками, неуважительно меняя силлабику, как если бы перед нами была просто мешанина из звуков, заготовка, ожидающая, чтобы ей придали окончательную форму.
Семь карпов в тине: ишь, засилье
Или:
Семь швабр один я не осилю
Минут через десять, подходя к каждой следующей строке, как к непочатому краю новых поэтических объектов, мы могли бы сочинить такой, например, несуразный стишок:
Семь пар ботинок износил я,
Извел семь швабр,
Съел торт из ила,
Форель, семь шарфов,
«Немую из Портичи» [6]
И штраф, семь штрафов…
Польза от этого упражнения в том, что воображение приучается соскальзывать со слишком накатанных рельсов обычного смысла, улавливать малейшие вспышки зарницы, которая может полыхнуть из каждого, даже самого заурядного слова в любом направлении. Пародийный эффект содействует ощущению игры. Стишок случайно может обрести собственный ритм и законченность.
То тут, то там, по воле случая, может возникнуть интересный персонаж. Возможно, я ошибаюсь, но в строке «и штраф, семь штрафов» вырисовывается некто, коллекционирующий штрафы. Человек хочет побить мировой рекорд по штрафам. Ездит по всему свету — собирает квитанции, подписанные на всех языках мира блюстителями порядка пяти континентов: за стоянку в недозволенном месте в Лондоне, за то, что создал пробку в Буэнос‑Айресе, за то, что швырял банановые корки на тротуар в Москве, и т.п. На мой взгляд, неплохая история.
|
|
|
Возьмем другое стихотворение Кардуччи:
Верден, конфетный город гадкий,
Город варенья, напитков сладких,
Конфекциона и конфитюра,
Город префектов и префектуры.
Здесь я сделаю остановку. «Конфитюр» и «префектура» подарили мне рифмованный «фантастический бином», который, на мой взгляд, подходит для того, чтобы из него получился такой стишок:
Синьор Конфета
Сидит в буфете
Весь в конфитюре.
С Вице‑Конфетой,
С мадам Конфетессой,
И с Главой кабинета.
(И так далее. Но мне пришла в голову еще другая идея: в конце стишок мог бы ополчиться против префектуры как института, который, согласно итальянской Конституции, давно должен был быть отменен; под занавес может появиться новый персонаж, который, присмотревшись к синьору Конфете, решит: «А ну‑ка я его съем».)
Третий пример — еще на одну знаменитую строку достопочтенного профессора Кардуччи:
А вот и зелень распушилась
Она с первого же взгляда дает нам замечательный вариант:
В субботу села, надушилась
Здесь тема не просто подсказана, она прямо‑таки напрашивается сама: «суббота» влечет за собой все другие дни недели, а глагол «надушилась» — целую гамму ароматов. Достаточно приплюсовать ароматы к дням недели, как получится новелла об элегантной даме, которая каждый день душится новыми духами… У нее есть духи для понедельника, духи для среды, для пятницы. Люди узнают, какой сегодня день, по запаху духов в универсаме, где синьора покупает полуфабрикаты. Жасмин? Значит, пятница. Покупается рыба. Пармская фиалка? Значит, суббота. Покупаются потроха.
Но случилось так, что в том же городке поселилась другая элегантная дама, с другим календарем духов. Пармской фиалкой она душится по пятницам, а не по субботам. Люди начинают путать дни и запахи. Возникают недоразумения, междоусобица, хаос. Нагромождается масса событий — вариант мифа о вавилонской башне. Впрочем, если вглядеться попристальней, может оказаться, что еще далеко не все возможности исчерпаны, что имеется много других смысловых линий.
|
|
|
Приведенные примеры, по‑моему, являются лишним доказательством непреходящей пользы наследия Джозуэ Кардуччи. Но должно быть ясно также и другое, что техника нонсенса прямо связана с игрой, которую любят все дети и которая состоит в обращении со словами, как с игрушками. Следовательно, у этой техники имеется психологическая мотивировка, выходящая за пределы грамматики фантазии.
СОЗДАНИЕ ЛИМЕРИКА
«Limerick» — это английский вариант организованного и узаконенного нонсенса, нелепицы. Знамениты лимерики Эдварда Лира. Вот один из них:
Жил да был старик болотный,
Вздорный дед и тягомотный,
На колоде он сидел,
Лягушонку песни пел,
Въедливый старик болотный.
С очень небольшим количеством авторизованных изменений лимерик испокон веков калькирует одну и ту же структуру, которая была с большой точностью проанализирована советскими семиотиками.
Первая строка содержит указание на героя — «старик болотный».
Во второй дана его характеристика — «вздорный дед и тягомотный».
В третьей и четвертой строках мы присутствуем при реализации сказуемого:
"На колоде он сидел,
Лягушонку песни пел".
Пятая строка предназначена для появления конечного, нарочито экстравагантного эпитета («Въедливый старик болотный»).
Некоторые варианты лимерика в действительности являются альтернативными формами структуры. Например, во второй строке характер персонажа может быть обозначен не просто определением, а принадлежащим ему предметом или совершаемым действием. Третья и четвертая строки могут быть предназначены не для реализации сказуемого, а для описания реакции окружающих. В пятой — герой может подвергнуться более суровым репрессиям, нежели простой эпитет.
Рассмотрим другой пример:
1) герой:
Старый дед в Граньери жил,
2) сказуемое:
Он на цыпочках ходил.
3) и 4) реакция присутствующих:
Все ему наперебой:
Обхохочешься с тобой!
|
|
|
5) конечный эпитет:
Да, чудной старик в Граньери жил.
Калькируя эту структуру, то есть используя ее как самое настоящее пособие по композиции и сохраняя сочетание рифм (первая, вторая и пятая строки рифмуются между собой; четвертая рифмуется с третьей), мы можем сами сочинить лимерик в манере Лира:
Первая операция — выбор героя:
Крохотный комский синьор
Вторая операция — указание на черту характера, выраженную действием:
Вскарабкался раз на собор,
Третья операция — реализация сказуемого:
Но, даже взобравшись на крышу,
Не стал он нисколечко выше,
Четвертая операция — выбор конечного эпитета:
Микрокрохотный комский синьор.
Еще один пример:
Раз в Ферраре некий доктор поутру
Удалить надумал гланды комару.
Насекомое взвилось
И куснуло прямо в нос
Гландодера из Феррары поутру.
В данном случае к третьей и четвертой строкам мы продвигались с учетом «реакции присутствующих». Кроме того, мы свободно оперировали метрической структурой, хоть и придерживались рифмы. (Последняя, как вы, наверное, заметили, попросту повторяет первую.) Мне кажется, когда речь идет о том, чтобы придумать нелепицу, излишний педантизм неуместен. Структуру лимерика несложно калькировать именно потому, что она легкая, многократно апробированная и результативная: это же не школьное задание.
Дети в два счета овладевают вышеописанной техникой. Особенно интересно подыскивать вместе с ними конечный эпитет — слово, наиболее емкое по смыслу, чаще всего какое‑нибудь только что придуманное прилагательное, лишь одной ногой стоящее в грамматике, другой же — в пародии. Многие лимерики обходятся и без него. Но дети настаивают, чтобы такое слово было.
Вот пример:
Синьора звали Филиберто,
В кафе он обожал концерты:
Под мелодичный чашек звон
Съедал кларнет, трубу, тромбон —
Музыколюб дон Филиберто.
Определение «музыколюб», то есть меломан, — обычное, в нем нет ничего особенного. Но один мальчик, услышав его, обратил мое внимание на то, что пожирателю музыкальных инструментов больше подошло бы слово «музыкоед». И он был прав.
|
|
|
Другой наблюдатель, не детского возраста, заметил, что лимерики моего производства, хотя и содержат довольно сносные абсурдные истории, подлинными «nonsenses» не являются. Он тоже был прав. Но как тут быть, я не знаю. Видимо, дело в различии языков, итальянского и английского. Или в нашей, вернее, моей тенденции все рационализировать. У детей, в их же интересах, тягу к абсурду ограничивать не следовало бы.
Не думаю, что она может нанести ущерб формированию их научного мышления. Тем более, что и в математике бывают доказательства «от противного».
|
|
|
