4. ПУТЬ К ОТЧЕМУ ДОМУ

" Зло либерального XIX века, - писал прежде всего применительно к горькому опыту России философ Федор Степун, - было, в конце концов, лишь неудачей добра. Сменивший же его XX век начался с невероятной по своим размерам удачи зла. Удача эта ничем необъяснима, кроме как качественным перерождением самого понятия зла. Зло XIX века было злом, еще знавшим о своей противоположности добру. Зло XX века этой противоположности не знает. Типичные люди XX века мнят себя, по Ницше, " по ту сторону добра и зла". Это совсем особые люди, бесскорбные и не способные к раскаянию. Думается, что их " великие дела", даже если бы они и породили какие-нибудь поло­жительные результаты, никогда не преобразятся в памяти " благодар­ного" потомства в светлые подвиги. А впрочем, как знать? Еще неизвестно, какими людьми будут наши потомки" [4, с. 361].

Осознаем, что мы и есть те потомки, о которых с тревогой, но и тайной надеждой писал Степун. И нам, а не кому-нибудь иному, пред­стоит твердо внять, какими людьми мы стали и чего хотим в будущем. Одно ясно - психология, как и история, при всей кажущейся раз­мытости, случайности событий и их оцеплений обладает на самом деле весьма жесткой внутренней логикой развития. XX век - это урок и развернутая предметная демонстрация этой логики. Страшно получить, пережить такой урок, но еще страшнее его забыть, не извлечь из него выводов, а потому остаться беззащитным перед новым и уже окон­чательным поражением. И если XX век начал свое падение с того, что стер грань, черту между добром и злом, то мы должны начать с ее восстановления. Это восстановление не отменит, не уничтожит зла, но зло будет названо и займет свое место - место исключения, откло­нения, упадка, а не образца и правила, принимаемого большинством.

Итак, первый шаг ясен, но что он должен означать и в чем кон­кретно выражаться для нашей профессиональной области - психологии, ее будущего?

Думаю, что ответ на этот вопрос - общий, единый не только для психологии, но и для всей нашей жизни, не только для рассматриваемой нами проблемы человека, но и для каждого конкретного человека. Вспомним, наконец, что мы пребываем в христианской культуре, центром которой является вера, поклонение, подражание Иисусу Христу, духовная связь с Ним. Вспомним так же, что целые великие народы гибли тогда, когда угасал огонь веры, религии, их питающей. Цивилизация, как отмечалось, - связь вещей, технологий, производств, предметов, тогда как культура - связь людей. Гибель культуры, т. е. осмысленной и возвышенной связи людей, с неизбежностью ведет и к гибели цивилизации, от которой остается только груда черепков, обрывков преданий, мертвый язык, на котором уже никто не говорит, -место римлянина заступает итальянец, жителя Эллады - современный грек. Люди же в культуре связаны, спаяны не просто непосредственной симпатией или антипатией, но через Бога, которому поклоняются. История XX века - это история отпадения от христианского Бога и наглядная иллюстрация того, что происходит вследствие этого отпадения. Часть этих следствий, отраженных в маленьком зеркальце нашей науки - психологии - мы и пытались показать в этой и предыдущей главах. И будущее мира, как и психологии, в частности, зависит от того, вернется ли мир и психология, в частности, к Свету Христову или будет по-прежнему бродить в лабиринтах тьмы. Задача христианской культуры и христианской психологии как крохотной части ее - обнаруживать, являть, указывать этот Свет, оборонять, обере­гать от ложных ходов и гибельных путей, помогать человеку в нелег­ком, но единственно благом пути следования Ему.

" Не мир Я принес, но меч", - сказал Христос, меч истины, разде­ляющий добро и зло. Наш век оказался веком размывания этих границ, веком развенчания человека и потакания злу, веком отстранения, " умывания рук". Восстановление границ - это не просто вспоминание прежних заповедей, которые мы давно преступили, это - в применении к психологии - взгляд, исследование, испытание возникающих вопросов с позиций христианских. Такой взгляд вовсе не отменяет прежних достижений психологии, весь добытый учеными трудами массив фактов и знаний, но определит их значение и роль в нашей культуре, в общем замысле человеческого существования.

Когда-то на заре отечественной психологии, на торжестве офи­циального открытия (23 марта 1914 г. по старому стилю) первого в России Психологического института при Московском университете, Преосвященный Анастасий, Епископ Серпуховской после молебна обратился к присутствующим со словами, которые ввиду их важности приведем достаточно полно: " Душа, созданная по образу Божию, - это поистине венец творения. Разумная, она отражает в себе и познает весь мир; свободная - она способна к нравственному действию. Неуди­вительно поэтому, что она всегда привлекала к себе испытующие взоры мудрецов и ученых. До последнего времени изучение душевной жизни производилось лишь при помощи самонаблюдений; но несколько десятилетий тому назад, человек, измеривший моря и земли, исчис­ливший движение планет небесных, подошел и к душе с мерою и числом. В Старом и Новом Свете люди при помощи хитрых аппаратов уже пытаются путем воздействия на тело, заставлять душу давать нужные им ответы, стремятся с точностью установить законы ду­шевной жизни. И конечно, возможно точное изучение душевных явлений, вообще говоря, можно только приветствовать. Но, стремясь расширить круг психологических знаний, нельзя забывать о естест­венных границах познания души вообще и при помощи эксперимен­тального метода, в частности. Точному определению и измерению может поддаваться лишь, так сказать, внешняя сторона души, та ее часть, которая обращена к материальному миру, с которым душа сообщается через тело. Но можно ли исследовать путем эксперимента внутреннюю сущность души, можно ли измерить ее высшие прояв­ления?.. Не к положительным, но к самым превратным результатам привели бы подобные попытки" [5. С. 2].

Психологи, по сути, ни тогда - до революции, ни тем более после нее не вняли этому пастырскому предостережению. Разумеется, они не смогли исследовать душу экспериментально и измерить ее числом просто потому, что душа не поддается такому насилию. Но они пошли другим, еще более опасным путем - вовсе исключили душу из своего рассмотрения. Психология началась с потери души, о чем подробно говорилось в начале прошлой главы. И потеря эта не могла не привести к самым пагубным результатам и следствиям, одним из которых стала утрата единства самой психологической науки.

В тот же торжественный день, выступая вслед за Епископом Анастасием, об угрозе этому единству говорил уже основатель и пер­вый директор Института профессор Г. И. Челпанов: " Психология распадается на такие части, которые совершенно друг с другом не связаны. Вследствие этого психология начинает утрачивать свое единство. Ей грозит распад... Нужно принять меры к сохранению единства психологии. Такому объединению может способствовать Инс­титут, если в нем первенствующее место отводится общей психологии. Тогда общая психология и ее основные принципы будут иметь руко­водящее значение для всех возможных видов психологического иссле­дования: для психологии детского возраста, зоопсихологии и др. Бла­годаря общей психологии они будут объединены" [5. С. 4].

Г. И. Челпанов считал таким образом, что психологию соберет воедино особый ее раздел - общая психология. Спустя 15 лет о важ­ности общей теории психологии как скрепляющем моменте говорил Л. С. Выготский, наконец, спустя 60 лет, в 70-х годах третий выдаю­щийся русский психолог - А. Н. Леонтьев - говорил, по сути, о том же самом: психология рассыпается, расползается, переполнена отдельными фактами, но нет единого скрепляющего начала, пути созидания которого он видел опять же в общей теории психологии.

Разделим две стороны: диагноз (распад психологии) и лечение - создание " скрепляющей" общей психологии. Диагноз очевиден: сегодня, как и во времена Челпанова, Выготского или Леонтьева, психология представляет собой конгломерат фактов, школ, направлений и иссле­дований, чаще почти никак друг с другом не связанных. Предлагаемое корифеями лечение несомненно полезно, значимо, даже необходимо, но отнюдь недостаточно — перманентный его провал, постоянное возвра­щение к одному и тому же печальному положению вполне доказывает это. В чем ошибка? Единство обретается через связь с иными, более высокими уровнями. Общая психология конечно выше (общее) частных областей. Почему же она не схватывает, не " скрепляет" части в целое? Да потому, что скрепляющее начало психологии не внутри самой психологии находится, не в тонкости и совершенстве эксперимен­тального исследования или психологического анализа обретается. Оно обретается через возврат в психологию того, что психология экспе­риментально исследовать и измерить числом принципиально не может. Оно обретается через возврат бессмертной души, ради спасения которой свершает человек земной свой путь, вернее (если соблюдать должную субординацию), через возврат психологии к признанию реальности и главенствующей роли души. И хотя, повторим, душа останется преимущественно вне рамок психологических исследований, ее постулирование, ее благоговейное признание, постоянная необхо­димость соотнесения с самим фактом и целями ее существования неиз­бежно изменят, преобразят формы и суть этих исследований.

Психологию, как и переправу через реку надо ориентировать на более высокое, чем то, к чему надеемся пристать, ибо, как говорилось выше, один из главных парадоксов жизни состоит в том, что для достижения реального и возможного надобно стремиться к идеальному и невозможному. Маркс когда-то решительно утверждал, что " упразд­нение религии как иллюзорного счастья народа есть требование его действительного счастья". Опыт нашей страны показал обратное: упразднение, упадок веры как условия, основы действительного счастья народа есть требование его иллюзорного счастья - и земля не родит, и нравственность гибнет, и наука из необходимого подспорья становится опасной и античеловечной. То, что предлагал Маркс, на деле есть не действительный, а иллюзорный реализм. Ориентация на недостижимую высоту христианства есть реальный идеализм, прямо отвечающий не только духу, но и механике живого жизненного дви­жения.

Присмотримся еще раз к тому, что лежит в основе любой серь­езной и значимой психологической концепции, например тех, которые кратко рассматривались выше: бихевиоризм„психоанализ, марксистская психология и др. Во всех этих случаях исходным является то или иное философское представление о человеке. Отсюда возникает все, включая и необыкновенно важный, но все же нижележащий обще­психологический слой. При всем различии перечисленных концепций исходным в них предстает человек, лишенный бессмертной души, блуждающий в поисках удовольствия, утех деятельности и самовоз­величивания. Пути эти все равно кончаются тем, с чего начинаются -одиночеством, признанием относительности всего, отсутствием опоры, ощущением неизбежности конца и смерти, стирающей все.

Психология начала с того, что произвела страшную операцию иссечения души из человека и сделала это только потому, что так, без души, ей было легче его изучать и с ним экспериментировать. Резуль­татом стали не только мертвый, бездушный, душу отдавший человек как объект исследования, но и мертвая, бездушная психология. Хрис­тианство возвращает живого, целого человека в психологию, человека, обретшего душу. Христианство не против исследования, не против измерения, а лишь против того, что может повредить человеческой душе ибо " какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? " В этом плане оно вообще не " против", а " за" - за человеческую душу. Оно на страже и в помощь душе. Христианская психология в том - пусть малый и еще слабый, но верный помощник. И отличается христианская психология от уже названных и многих других психологических концепций не отдельными деталями или приемами, а исходным взглядом, зерном, из которого она произрастает, представлении о бессмертной душе, ищущей спасения и обретающей его через подвиг человеческой жизни в Господе нашем Иисусе Христе.

Это преображение, христианизация основ должна, наконец, уничто­жить вековой разрыв научной психологии и христианства, являющийся немаловажным проявлением общей болезни - расщепления, обособ­ления науки и религии. Теперь же надо искать пути сближения, вернее, соотнесения науки и религии как разных сторон служения, - материально-конкретной и смысловой, без которой эта материальность бессмысленна, безжизненна и неуправляемо опасна.

Конечно, призыв этот сейчас в изуродованной советской властью стране справедливо может показаться весьма беспочвенным. Ведь только что доказывалось, что нынешний постсоветский человек по внутренней сути группоцентричен. Он не может пока реально воз­выситься до просоциальных ценностей, не говоря уже о духовности. И все же возрождение подчиняется отнюдь не строго формальной логике. Формальнологически дело выглядит вообще проигранным: се­годня вокруг нас обозленный эгоцентризм и группоцентризм, граждан­ские и межнациональные распри (и уже войны), поверхностное увле­чение Западом, распродажа нефти, металла, матрешек, совести и чести. Однако огонь культуры не угас вовсе, не мог угаснуть даже за эти страшные богоборческие годы. Мы находимся не в положении князя Владимира, перед которым во времена крещения Руси рас­стилалась пашня язычества. Перед нами в России пусть и порядком порушенная, извращенная, отравленная ядами коммунизма, но право­славная христианская почва. Прибалты, естественно, прибегут к про­тестантизму и католицизму и если войдут в мир, то на тяге идеального стремления к соответствующим ценностям. Азиатские и кавказские народы бывшего СССР (исключая Армению и Грузию) впадут в уготованное им русло магометанства с соответствующими вариантами (турецко-капиталистическим или ирано-фундаменталистским). Буря­тия, Калмыкия восстановят, естественно, не христианство или ислам, а ламаизм. Каждый, выйдя из коридоров (застенков) советской культуры, пусть побитым и даже изувеченным, потянется к своему корню и культу[25].

Что касается российской психологии, то речь идет о привнесении в

нее такого подхода, который бы соотносился, исходил из представлений о предельных, конечных смыслах бытия человека, его роли и назна­чения в этом мире и рассматривал бы психическую жизнь как реальный процесс боговоплощения, возвращения, подражания Христу. Реаль­ный - значит драматический, подчас трагический, со всеми его от­ступлениями и падениями, однако ориентируемый, животворимый светом и смыслом христианской культуры и культа.

Можно говорить о некоторых изменениях, позволяющих в нынеш­ней, по сути, столь неутешительной ситуации все же надеяться на осуществление этого пути. Так с начала 90-х годов стали появляться в научной печати первые психологические исследования данного направ­ления, организовываться кружки, сообщества, семинары, ставящие задачу разработки христианско-психологической тематики. Необычайно значимо, что в некоторых научно-исследовательских институтах откры­лись лаборатории, ориентированные на проблематику христианской пси­хологии и педагогики.

Отрадно, что эти пока весьма скромные шаги не прошли неза­меченными Церковью. В начале апреля 1994 г. старейший в России Психологический институт, о котором уже не раз упоминалось на этих страницах, торжественно отмечал свое восьмидесятилетие. Это был не просто дежурный юбилей, но осознанное восстановление некогда разрушенных традиций. О многом, происходившем в стенах института в эти дни, можно было сказать одновременно " впервые" и " как рань­ше". Впервые (за последние три четверти века) и как раньше (до боль­шевистского переворота) торжество предварял молебен. Впервые и как раньше поминались создатели и благотворители сего храма науки. Впервые и как раньше институт называли своим родовым именем - Психологический институт имени Л. Г. Щукиной, а не трудно выго­вариваемым прозвищем, каковым он обозначался до последнего времени - НИИ ОПП АПН СССР, что означало Научно-иссле­довательский институт общей и педагогической психологии Академии педагогических наук Союза Советских Социалистических Республик. Впервые и как раньше в зале присутствовали не только научные сотрудники и многочисленные гости института, но и священники, проявляющие интерес к психологии.

Особо следует отметить событие, не имеющее на этот раз пре­цедента в прошлом. Это приезд и выступление на Торжественном заседании (6 апреля 1994 г. ) Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. Впервые в истории научное психологическое учреждение удостоил своим официальным посещением глава Русской Православной Церкви. Институт был награжден Почетной грамотой от Патриархии, а директор - академик В. В. Рубцов - орденом во имя Благоверного князя Даниила Московского " в связи, - как сказано в наградном листе, - с деятельностью по возрождению в России педа­гогики и психологии, опирающейся на основы православной духов­ности".

Такое внимание было расценено психологами как знак признания усилий в деле разработки христиански ориентированной психологи­ческой науки и практики. И еще - как знак принятия, восстановления и продолжения диалога со всеми, кто, как было сказано в речи Патриарха, " на сем празднике - духовно и научно - присутствуют и сорадуются с нами: вернувшиеся в Отчизну, к родной для них русской науке, философии, религиозной мысли Зеньковский, Бердяев, Бул­гаков, Лосские, Вышеславцев, Ильины, Карсавин, Арсеньев, Франк, Шестов и другие вдохновенные мыслители русской диаспоры". В за­ключение Патриарх благословил научную деятельность и труды в области философии и психологии, ведущиеся " во славу Бога, на благо людям и для расцвета науки и культуры в новой России! " [6. С. 6-7].

Понятно, что старания по построению христианской психологии смогут привести к успеху лишь при условии благодати и помощи свыше, ибо не дано человеку ничего путного построить своим лишь желанием и своим умом. Вспомним вновь аналогию с переправой через быструю реку. Та предельная точка, к которой надо стремиться и выше которой не подняться, но и ниже нельзя опуститься, точка эта не абстрактна, не безразлична по отношению к идущему к ней. Точка эта и есть Христос, а наше движение определяется любовью и тягой сердечной к Нему. И Он ждет нас, надеется на нас, стоит и стучит в двери наших сердец. Религия - по некоторым толкованиям - это обратная связь (лиго - связь, ре - обратная), это живая связь с Вышним, ибо Бог наш жив и пока это так, живы и мы, живы наши надежды.

Символика притчи о блудном сыне вспоминается здесь невольно - был наследником богатств, но предал, промотал все, утерял достоинст­во, превратился из творения в тварь. Тот - евангельский сын - по­каялся и вернулся в свой дом и был щедро принят и вновь возведен в достоинство. Не пора ли и нам, ужаснувшись содеянному, всей линии осуществленного нами материализма, покаяться и обернуться душевно к оставленному и преданному нами дому христианской культуры, поняв хотя бы сейчас, хотя бы ценой блуждений и мытарств, где Истина о человеке, а где ложь, где Свет жизни, а где тьма. И если будем мы искренни, Господь откроет нам и конкретные пути возвращения, возрождения России.

.. Незадолго до роковой октябрьской революции один из последних старцев монастыря в Оптиной пустыни, того самого, который посе­щали в свое время Гоголь, Толстой и Достоевский, написал следующее:

" Будет шторм. И русский корабль будет разбит. Но ведь и на щепках, и на обломках люди спасаются. Не все погибнут... А потом будет яв­лено великое чудо Божие. И все щепки и обломки соберутся и соединятся и снова явится великий корабль во всей своей красе! И пойдет он путем. Богом предназначенным! " В России не принято было сомневаться в словах святых людей. Оставим сомнения и мы (тем более, что первая часть пророчества уже подтвердилась). Будем пом­нить лишь, что чудо не свершится само, но потребует как условия усердной, несуетной и осмысленной работы всех, в том числе и пси­хологов. С пожеланием Божьей помощи в этом труде и хотелось бы попрощаться с терпеливым и снисходительным читателем этой главы.