1. Ученые и религиозная вера. 2. Дефиниция науки и ее происхождение

1. УЧЕНЫЕ И РЕЛИГИОЗНАЯ ВЕРА

Выше приводилась цитата из учебника по дарвиновской эволюции Д. Футуямы, который утверждал, что материализм и механицизм (а фактически - атеизм) -- основы науки с тех пор, как она стала частью западной мысли. В этом заявлении далеко не все верно по существу. Наука стала частью западной мысли уже в XVII столетии, хотя заро­дилась в своем специфическом виде существенно раньше. И вплоть до второй половины - конца XIX в. в научной литературе постоянно при­сутствовали ссылки на Бога и Божественный Промысел. В боль­шинстве своем эти ссылки были не лукавой данью ученых обществен­ному мнению или авторитету Церкви, как нас часто пытаются уверить в том " научные" философы и историки науки - атеисты. Ссылки на Бога отражали осознанные внутренние убеждения ученых. И чем мас­штабнее был ученый, тем прочнее была его вера во Вседержителя.

Бесспорным авторитетом для любого российского ученого служит основатель отечественной науки М. В. Ломоносов. Его мнение о соот­ношении науки и религии не просто интересно, оно принципиально важно, поскольку Ломоносов был глубоко и осознанно верующим пра­вославным христианином. " Наука и религия, - писал он, - суть родные сестры, дщери Всевышнего Родителя; они никогда между собою в рас­прю прийти не могут, разве кто из некоторого тщеславия и показания собственного мудрования на них вражду всклепнет. Напротив, наука и Вера взаимно дополняют и подкрепляют друг друга. А благоразумные и добрые люди должны рассматривать, нет ли какого способа к объяснению и отвращению мнимого между ними междоусобия"... " Создатель дал роду человеческому две книги. В одной он показал Свое величество, в другой - Свою волю. Первая - видимый сей мир, им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его зданий, признал Божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая книга - " Священное Писание". В ней показано Создателево благословение к нашему спасению. В сих пророческих и апостольских боговдохновенных книгах истолкователи и изъяснители - суть великие церковные учители. А в оной книге сложения видимого мира сего физики, математики, астрономы и прочие изъяснители божественных в натуру влиянных действий суть таковы, каковы в оной книге пророки, апостолы и церковные учители... Обои обще удостоверяют нас не токмо о бытии Божием, но и о несказанных к нам Его благодеяниях. Грех всевать между ними плевелы и раздоры" [11. С. 496-W7].

Кто-то может сказать, что мнение Ломоносова за 250 лет устарело и что наука ушла далеко вперед от этих " наивных" умозаключений. Напомним им как оценивал идеи Ломоносова другой наш величайший ученый-мыслитель, которого по праву называют Ломоносовым XX в. В. И. Вернадский: " Ряд идей Ломоносова ближе, яснее и понятнее в начале XX в., чем они были в середине прошлого" [6. С. 257]. Он был впереди собственного века и кажется нашим современником по тем задачам и целям, которые он ставил научному исследованию" [5. С. З].

Ломоносов был далеко не одинок в своей глубокой вере в Бога, питавшей его гениальное творчество. " Эта восхитительная система Солнца, планет и комет могла возникнуть лишь благодаря промыслу и воле разумного и благого Всевышнего", - писал Исаак Ньютон [20. Р. 14]. Один из наиболее авторитетных биологов прошлого века, осно­ватель научной эмбриологии Карл фон Бэр так определял задачи науки: " Основу Творения мы не можем постичь при помощи наших мыслительных способностей и лишь путем внутреннего чувства должны признать, что такая основа имеется. Задачей натуралиста является лишь найти путем наблюдения те средства, путем которых Творение осуществлялось и осуществляется и теперь, ибо оно, конечно, продол­жается и в наше время. Истинный объект естествознания - история Творения, все его детали, независимо от того, велики они или малы" [1. С. 102]. Вильям Томсон (лорд Кельвин) считал, что, если ученый мыслит действительно свободно, то занятия истинной наукой с необхо­димостью приведут его к вере в Бога. Непредвзятый исследователь творчества Коперника и Кеплера, Фарадея и Пастера, Гумбольдта и Менделя придет к выводу, что источником их вдохновения была вера в мудрого и благого Бога.

Итак, Футуяма лукавит, утверждая, что наука с момента своего возникновения стала такой, какой выглядит современная западная наука. Хотя верно то, что уже больше столетия официальная наука, преподаваемая в университетах, действительно базируется на механи­цизме и материализме. Но служат ли эти философские доктрины естественной основной науки - или по каким-то причинам наука в своем развитии отклонилась от своего предназначения, как его видели Ломоносов и Бэр?

2. ДЕФИНИЦИЯ НАУКИ И ЕЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Большинство историков науки, независимо от их убеждений сходятся в том, что она сложилась в Западной Европе в XVI-XVII вв. Но что при этом понимается под словом " наука"? Разве нельзя считать наукой древнеегипетскую астрономию и геометрию, китайскую медицину, труды античных мудрецов Греции - Аристотеля, Пифагора, Архимеда? Можно, если науку понимать расширительно, включая в нее и чисто практические (в частности, медицинские и технические) находки, и философские картины мира. В то же время наука, возник­шая в Европе в Средние века, отличается от предшествовавших форм, типов знания одной яркой особенностью.

По определению канадского философа и логика Вильяма Хетчера, европейская наука (или просто наука, поскольку сегодня она стала всемирной) - это способ познания реального мира, включающего в себя как ощущаемую органами чувств человека реальность, так и реальность невидимую, способ познания, основанный на построении проверяемых моделей этой реальности [17. Р. 19-59]. Отсюда следует, что главным отличием того, что мы называем наукой, от предшест­вующих близких к ней проявлений человеческого духа, от умозритель­ного (философского, рационального) постижения мира или от духовного (религиозного) проникновения в суть вещей и явлений служит научный метод.

Определение Хетчера очень близко к пониманию науки академи­ком В. И. Вернадским, английским математиком и философом А. Уайтхедом и многими другими выдающимися учеными, размышлявшими о сущности их профессии. Это определение дает возможность показать необходимость возникновения в определенном месте и времени науки, помогает понять, что можно считать научным, в частности, отличить действительно научные истины от того, что за них выдается, позволяет высказать некоторые соображения и о будущем науки.

Но прежде обратимся к истокам науки. " От религии, как и все духовные проявления человеческой личности, произошла наука", -пишет В. И. Вернадский [3. С. 204]. Но наука произошла не от религии вообще, а, в первую очередь, от христианской веры. И Священное Писание, и труды Святых Отцов служили твердой основой для убежденности в осмысленности, цельности, разумности окружающего нас мира, в том, что мир был не безначален, что он сотворен (а, значит, он и конечен), что он находится не в бессмысленном хаоти­ческом круговороте, а движется с потоком сотворенного же времени к некоторой цели. Для одних такая убежденность оказалась самодостаточной, и они могут и через 1000, и через 2000 лет после Рождества Христова повторить слова Тертуллиана: " После Христа мы не нуждаемся в любознательности, после Евангелия мы не имеем нужды в исследовании" (Цит. по: [12. С. 764]). Но всегда и в немалом ко­личестве были и другие - любопытствующие, сомневающиеся и не­удержимо стремящиеся к познанию Истины с помощью собственного разума, - что и привело к возникновению в конце первого тысячелетия н. э. схоластики - искусства постижения Божественной Истины разу­мом.

Один из первых схоластов, Иоанн Скот Эриугена (ок. 810 -ок. 877 г. ) рассуждал, что, поскольку авторитет исходит из истинного разума, а не наоборот, то разум стоит выше любого авторитета. Следовательно, авторитет должен искать согласия с разумом, а не разум - подчиняться авторитету. Его последователь Пьер Абеляр (1079-1142) обнаружил в Библии и отеческих писаниях множество, с его точки зрения, противоречий. Его вывод: внутреннее противоречие авторитета вызывает сомнение; сомнение возбуждает исследование; исследование открывает истину. Схоластика базировалась на этих, в первом приближении верных постулатах. При своем возникновении она " была сильная, отважная рыцарская наука, ничего не убоявшаяся, схватившаяся за вопросы, которые далеко превышали ее силы, но не превышали ее мужества" [8. С. 271]. Но постулаты Абеляра, как и любые другие построения человеческого разума, являлись лишь час­тью Истины. Глубокомысленные мудрования часто приводили " иссле­дователей" к выводам такого рода: седалищные мускулы человека сильно развиты для того, чтобы он мог, удобно сидя в кресле, предаваться размышлениям о величии Господа; ветки яблонь гнутся под тяжестью плодов, дабы человеку было удобно собирать их, и т. д. Логика, базирующаяся на неверных или неверно выбранных исходных посылках, может доказать все, что требовалось доказать a priopi. В конечном итоге схоластика, начав с сомнения в авторитете толко­вателей Библии, кончила тем, что оправдывала любые действия и даже преступления католической Церкви. Абсолютизация поздними схоластами частично верной формулы Абеляра (который, между прочим, сам был гоним Церковью), казалось бы, привела человеческую мысль к состоянию более печальному, чем она была до возникновения схоластики. Но как раз тогда - в начале XVII в. - произошел интел­лектуальный переворот. Способ анализа вещей путем исключительно умозрения и логических процедур был отвергнут в пользу изучения причинно-следственных связей эмпирических фактов. Так 400 лет назад родилась и стала быстро развиваться наука.

Психологической основой науки, как и возникшей за столетия до нее схоластики, было вечное и неудержимое стремление человеческого разума проникать в замысел " Вселенной, принадлежащей Богу" (Галилеи). Стимулом же к ее появлению было явное оскудение возмож­ностей чисто умозрительного (рационального) способа познания этого замысла. Поэтому наука признала основным способом познания мироздания не исследование текстов и размышления над ними, а эмпи­рический опыт, получаемый при " испытании природы".

Поскольку наука возникла как реакция на схоластику, то с самого начала ее идеологи с большим скепсисом относились к " метафизике", т. е. к сугубо теоретическим размышлениям о невидимых причинах и силах, действующих в природе, к идее конечных целей (causa linalis), которую схоластики позаимствовали у Аристотеля. Это чувствуется, в частности, при знакомстве с основами эмпирического (точнее, индук­тивного) метода, которые были сформулированы английским фило­софом Фрэнсисом Бэконом (1561-1626): 1) исчерпывающее накопление фактов, имеющих отношение к наблюдаемому явлению, 2) исключение элементов, не всегда наблюдаемых при изучении явления, 3) объяс­нение явления, исходя из полного исследования сопутствующих ему фактов и непосредственно порождающих его причин. Таким образом, конечные цели были отброшены, и для объяснения всех явлений было дозволено пользоваться лишь свойствами действующей на наши органы чувств материи (causa materialis Аристотеля) и непосредственно наблюдаемыми причинами ее движения (causa efficiens). К исследованию же конечных причин Ф. Бэкон и его последователи относились крайне отрицательно. Все это не могло не наложить отпечатка на ход развития науки.

На последовательность формирования научных идей повлияла и необходимая связь экспериментальной науки с техникой. Наука требовала все более тонкой аппаратуры и механизмов, позволяющих " обострить" восприимчивость органов чувств - барометров, термо­метров, микроскопов, телескопов, хронометров и т. д. Человеческий ум и руки позволили создать такие изощренные механизмы, что восхи­щение техникой стало вытеснять привычное восхищение природой. Отсюда было уже недалеко до переноса механической упорядоченности на способ существование самой природы, до отношения к Вселенной, как к громадному механизму, некогда сконструированному и запущен­ному в движение Творцом. Еще один шаг - и творческие возможности человека стали сравнивать с творческими возможностями Бога, после чего переход к человекобожию смог осуществиться уже сравнительно легко.

Этот путь " научная" философия прошла чуть более, чем за 300 лет. Отправной точкой послужили идеи Р. Декарта (1596-1650), рассматривавшего Вселенную как совершенный механизм, существую­щий отдельно от бесплотного нематериального духа. Эти идеи легли в основу дуализма - концепции, исходя из которой исследователь считает себя отстраненным наблюдателем явлений и объектов, существующих независимо от него (" Исходя из чисто объективного отношения к от­дельным частным вопросам научного исследования, работая в опре­деленных научных рамках, исследователь переносит ту же привычную точку зрения и на всю совокупность знания - на весь мир. Получается фантазия строгого наблюдения ученым совершающихся вне его про­цессов природы, как целого" [3. С. 198]).

Эти же идеи послужили основой для религиозного деизма. Конечной точкой " научной" философии стала канонизированная теория эволюции Дарвина, а, точнее, идея о том, что случай правит миром (" Случай -вот единственный источник всего нового, всего творческого в био­сфере, - писал Нобелевский лауреат, биохимик Жак Моно. - Чистый случай, исключительный случай, абсолютная, но слепая свобода - вот что лежит в корне чудесного здания эволюции. Идея случая - единст­венная, согласующаяся с фактами наблюдения и опыта. Человек, нако­нец, точно знает, что он одинок в равнодушной громадности Вселен­ной" ) [18. Р. 99].

Говоря о " научной" философии, следует заметить, что сущест­венный вклад в ее формирование внесли многие ученые, достигшие, подобно Ж. Моно, в своей профессиональной деятельности неоспори­мых высот. Объяснения тому можно искать и в особенностях научного мировоззрения, и в такой особенности человеческого духа, как " отвлечение, в силу которого наш ум, рассматривая существующее, останавливает свое внимание на той или другой его стороне, на том или другом элементе, закрывая глаза на все остальное. Эта умственная деятельность необходима, но необходима только вследствие ограни­ченности нашего ума, не способного обнимать разом всю полноту действительности и принужденного в каждый данный момент времени сосредоточиваться только на одном. Понятно, что из такой условной необходимости отвлечения никак не может вытекать безусловная истинность результатов" [12. С. 328]. О том же энергично высказался о. П. Флоренский: " Было бы черезвычайно важно твердить нашей полуграмотной интеллигенции (со включением сюда многих " проф" ) о незаконности экстраполяции, на которых зиждется мнимое знание" [14. С. 197]. Но именно в последние десятилетия прошлого века " незакон­ные экстраполяции" стали возникать все чаще и чаще - вследствие растущей дифференциации и специализации науки узкая специализация ученого стала правилом, а стремление " объять разом всю полноту действительности" исчезнуть не могло; отсюда и попытки выдать ту часть истины, которую профессионально исследует ученый, за всю истину.

Какова же степень истинности научного знания, в какой мере можно доверять тому, что звучит из уст ученых, особенно если речь идет о важнейших проблемах мироздания или о проблеме человека?