Тема 1. Эпистемология как «департамент мысли»

Предметная сфера эпистемологии. — Круг проблем современных эпи-стемологических исследований. — Поворот эпистемологической про­блематики. — Установка на «особый эпистемологический статус» научного знания. — Виды эпистемологии XX в. -— Соотношение гно­сеологии, эпистемологии и методологии.

Эпистемология (от греч. episteme — «знание» и logos — «учение») час­то интерпретируется как знание оснований эмпирически наблюдаемого. По­этому эпистемологию интересуют не все познавательные проблемы; в от­личие от гносеологии, нацеленной на изучение познавательного процес­са в целом, эпистемология устремлена к выявлению оснований знаний о реальности и условий истинности. Можно сказать, что она есть строгая гносеология, препарирующая познавательный процесс с точки зрения получения реального истинного знания. На эпистемологию возлагаются обязанности открывать с помощью логического анализа фундаменталь­ные принципы научного познания. В этом смысле можно утверждать, что эпистемологическая проблематика вырвана из потока времени. Р. Рорти приводит нас к следующему различению теории познания и эпистемоло­гии: «Теория познания будет поиском того, что вынуждает ум верить в него (в возможность познания — Т.Л.), как только оно будет раскрыто. Философия как эпистемология будет поиском неизменных структур, внут-

ри которых могут содержаться познание, жизнь и культура — структур, установленных привилегированными репрезентациями, которые изуча­ются эпистемологией»¹. Итак, поиски неизменных структур, ответствен­ных за истинное знание, — вот что движет эпистемологической мыслью.

Эпистемологическая проблематика инициируется тем, что в науке су­ществуют отклонения от законов, варианты того же самого, неодно­значность научного доказательства и обоснования, да и сама Ее Величе­ство Проблема Объективности. В этих условиях возникает необходимость осмысления кардинальных оснований условий истинности, адекватности познавательного процесса. Эпистемология требует одновременно реалис­тического и рационалистического языка. В ней важны и живая нагляд­ность, и понимание. Вектор эпистемологического исследования ведет от рационального к реальному, а не наоборот. Речь идет об исходной, от­правной основе, о начальной ясности. С точки зрения стиля или столь модного в постфилософской культуре подхода от имени «все в себе со­держащего текста» эпистемология понимается как разновидность сочи­нений, в которых приверженность к обоснованию условий истинности, стремление к поискам фундаментального словаря, объединяющего и уче­ных, и различные дисциплины, оказываются превалирующими.

Считается, что с конца XIX в. эпистемология стала доминировать над онтологией. Эпистемология открыто и обоснованно поднимала вопросы о достоверности, структуре, строгости, делала попытку найти третей­ского судью в виде разума. Одновременно происходила и «натурализация» эпистемологии посредством привлечения психологии и уяснения того, что именно психология может нам подсказать, как сделать мир доступ­ным для ясных и отчетливых суждений. Тем более что понимание истины как соответствия, а знания как репрезентации (представления) стало во многом проблемным.

Если согласиться с мнением, согласно которому имеет смысл разли­чать «знает что-либо» от «знает, что», то знание можно рассматривать и как отношение между человеком и объектом, и как отношение между человеком и суждением. Первый.взгляд может быть назван перцептуаль-ным, а второй — сужденческим. Первый условно с учетом историко-фи­лософской традиции может быть отнесен к Локку, второй — к Декарту. Можно сказать, что эпистемология разворачивалась в пространстве, за­столбленном двумя межами. С одной стороны, стремление к истинности упиралось в вопрос: «Как я могу избегнуть мира явлений?» С другой сто­роны поджидал не менее сложный вопрос: «Как я могу избегнуть занаве­са идей?»

В связи с этим примечательно, что Эпистемологическая полярность закрепляла не автономию каждой из философских доктрин, например эмпиризма и рационализма, а их эффективность в дополнении друг друга. Мыслить научно, подчеркивал Гастон Башляр, представитель француз­ской эпистемологии, т— значит занять своего рода промежуточное эписте-мологическое поле между теорией и практикой, между математикой и опытом. Научно познать закон природы — значит одновременно постичь его и как феномен, и как ноумен². Получалось, что эпистемологическое

поле — изначально промежуточное и в этом смысле сплошное, в нем нет деления на сектора— эмпиризм, рационализм, логическое, историче­ское. Фактом эпистемологической эволюции является то, что развитие частнонаучного знания шло в направлении рациональной связанности. Продвижение знания всегда сопровождается ростом согласованности вы­водов. Эпистемологическая ось научного исследования — это подлинно реальная ось, не имеющая ничего общего с произволом. Она ведет свой отсчет от проблемы точности репрезентации. И именно точность репре­зентации (т.е. представлений) объекта понятийным образом в системе знания есть дело эпистемологии.

Репрезентация может быть формальной, а может быть и интуитивной. В последнем случае вы схватываете основные характеристики, особенно­сти поведения и закономерности объектов, не проводя дополнительных или предварительных логических процедур, т.е. интуитивно. Процесс осво­ения материала сжат в точку, в мгновение Всплеска осознавания. Фор­мальная репрезентация требует тщательно проведенных процедур обо­снования и экспликации (уточнения) понятий, их смыслового и терми­нологического совпадения. Таким образом, и формальная, и интуитив­ная репрезентации входят в состав такой дисциплины, как эпистемоло-гия, чем во многом отличают круг ее проблем от родственных ей гносе­ологических. Два вида репрезентаций предлагают универсально истори­ческий контекст, т.е. связывают проблемы, волновавшие древнейших ан­тичных и средневековых мыслителей, с современными проблемами со­отношения рационального и внерационального, логического и интуи­тивного.

Эпистемологи озабочены возможностью рационально осмыслить пе­реходы от чувственного к рациональному, от эмпирического к теорети­ческому, от слова к вещи, используя в том числе и язык символической логики. Взгляд индивидуального сознания здесь не столь важен. И если для классической гносеологии характерно различение эмпирического и тео­ретического, то эпистемология работает с данной проблематикой с при­влечением терминов «аналитическое» и «синтетическое». Р. Рорти отме­чает, что именно И. Кант сделал возможным рассмотрение эпистемоло­гии как основополагающей дисциплины, умозрительной доктрины, спо­собной к открытию «формальных» или «структурных», «грамматических», «логических» или «концептуальных» характеристик любой области чело­веческой жизни'¹. При этом происходит «развенчание», ниспровержение субъекта познавательного процесса.

Впрочем, ситуаций, когда науку не интересовал ни внутренний мир исследователя, ни его настроение и темперамент, ни его вероисповеда­ние и национальность, но лишь процесс и логика роста научного зна­ния, существовали всегда. Субъект научного познания выступал как по­люс научной деятельности, в которой другим полюсом притяжения ока­зывался объект.

Вместе с тем 6 интерпретации этого наиболее традиционного для тео­рии познания материала существуют реальные сдвиги. Так, отечествен­ный исследователь В. Порус фиксирует, что в современных эпистемоло-

гических суждениях на место субъекта предлагают принять понятие «мыс­лительный коллектив». В этой позиции особо важно указание на функцию обнаружения закономерности, ибо само мышление всегда понималось как поисковая деятельность. Следовательно, «мыслительный коллектив» — это субстанция, осваивающая закономерность. В. Порус предлагает для построения системы эпистемологии основываться на принципе дополни­тельности. А значит, категория «субъект» могла бы быть раскрыта с точ­ки зрения трансцендентного, коллективного и индивидуального описа­ний, дополняющих друг друга. Но ни одно из этих описаний, взятое от­дельно, не является самодостаточным⁴. Постаналитические новации свя­заны с тем, что процесс познания представляется не так, как того тре­бовала традиционная гносеология, указывая на субъект и объект позна­ния, а взаимоотношением трех сторон, включающих в себя двух собеседников и ситуационный контекст¹.

Когда же в центр эпистемологии помещается стиль мышления, в эпи-стемологию привносится культурный контекст, а также социально-пси­хологические измерения. С принятием такой позиции истина ставится в зависимость от стиля мышления. При этом устойчивый моральный образ мира, «канон моральной объективности», обеспечивается сферой нрав­ственных убеждений, которая также затягивается в лоно эпистемологи-ческой проблематики, пытаясь присвоить себе функции арбитра объек­тивности.

Круг проблем современных эпистемологичсских исследований отлича­ется весьма широким разбросом. Это не только основания и условия ис­тинности, формальная и интуитивная репрезентации, перцеотуальные и сужденческие типы высказываний, проблема логики научного исследова­ния и роста согласованности выводов. По мнению ученых, собственный эпистемологический смысл получают проблемы:

• интеллектуальной коммуникации внутри «мыслительных коллек­тивов»;

• институционализации науки, проблемы власти и управления в науке;

• факторов роста и падения критицизма и суггестивности в мысли­тельных коллективах.

Историко-научные исследования также становятся специфической лабораторией эпистемологической мысли. Конкуренция научных школ, проблема преемственности научных традиций расширяют меру допусти­мого в эпистемологической проблематике, так как ранее считалось, что эпистемологический уровень никогда не затрагивал сферу аксеологаи (цен­ности научного знания) и этоса науки. Дают о себе знать и традиционные эпистемологчческие конфликты: например, борьба между «объективизмом» и «релятивизмом»; «конструктивизмом» и «инструментализмом»; «реа­лизмом», «рационализмом» и «иррационализмом». В эпистемологии мож­но встретиться с разбором парадоксов нормативной и критико-рефлек-сивной модели развития науки, кумулятивной и антикумулятивной уста­новок, устранением путаницы между обоснованием и причинным объяс­нением.

Современная эпистемология задумывается уже над самой процедурой: что значит дать анализ, как отличить успешный анализ от неуспешного? На нее возлагают надежды в объяснении операций нашего ума и «обо­сновании» наших требований к познанию. В эпистемояогии уместно более детальное различение между концептуально-эмпирическим, аналитико-синтетическим и языково-факгическим пластами исследования. И весь этот круг проблем имеет под собой то общее основание, что проецируется на условия получения истинного знания. Ибо сформулировать утверждение предикации — «нечто есть» — означает прийти к безусловному утвержде­нию об истинности высказывания.

Чтобы сориентироваться в таком обилии проблем, важно понять, что современная эпистемология остановилась, выбирая направление пово­рота. Это мог быть либо «трансцендентальный поворот», на котором субъект представляет себя в качестве «стоящего над» механикой миро­здания и на данном основании может самоустраниться, либо «лингви­стический поворот», который в основном вел к завершению работы над демаркацией философии и науки и рассматривал эпистемологию как изу­чение очевидных отношений между основными и неосновными суждениями. Так или иначе, но как первое, так и второе находится в пределах эпистемоло-гии. Выйти же за пределы эпистемологии означало перейти к формальным или структурным основаниям веры, к обладанию верой.

В ходе обновления эпистемологии одной из главных установок стано­вится представление об «особом эпчстемологическом статусе» научного знания. Данная установка связана, во-первых, с признанием факта отли­чия научного знания от всех прочих видов знания (философского, обы­денного, внерационального) и, во-вторых, с представлением о том, что именно научное знание обладает социальной и ценностной нейтрально­стью. Только такое основание и может обеспечить совокупность необхо­димых условий при достижении основной цели науки — получения объек­тивного и истинного знания. Конечно же, в качестве образца берется ес­тествознание, которое, вступая в диалог с природой, пытается услышать, как последняя глаголит сама о себе.

Установка на «особый эпистемологический статус» научного знания ко многому обязывает. Во-первых, ученый как субъект научного процес­са лишается всех своих человеческих, субъективных качеств и выступает в роли этакого трансцендентного субъекта, преходящего границы своей личности и субъективности. Во-вторых, в этой установке содержатся им­перативы логико-эмпиристского монизма, поскольку нейтральное и ис­тинное знание может быть одно и только одно. В-третьих, такая установ­ка есть опровержение факта противостояния экстерналистов и интернали-стов. Ведь именно экстерналисты признают огромное детерминирующее влияние социальной действительности и на выбор самого предмета ис­следования, который обусловлен насущными реальными потребностя­ми, и на определение совокупности используемых средств и методов, и на констатацию того простого факта, что в современной большой науке действуют госзаказы и госпрограммы, определяющие статус и направле­ние исследований научных коллективов. Они специфически институциа-

лизированы и сплошь пропитаны импульсами социальности, начиная от рангов и ставок и кончая степенью адаптации и заинтересованности по­ставленными научными целями и задачами. В-четвертых, подобная уста­новка явно противоречит факту существования.в науке конкурирующих и несоизмеримых научных теорий, что, тем не менее, наблюдается во всех областях знания.

Опровержение данной установки связано с открытием (в результате социологических исследований) амбивалентного характера поведения ученого. Это отмечено, в частности, в исследованиях Р. Мертона. В свою очередь, Т. Кун и П. Фейерабенд тоже пришли к выводу о неадекватно­сти чисто методологического описания научной деятельности, к необхо­димости дополнения такого описания социологическими, психологиче­скими, культурологическими описаниями. Получалось, что общезначи­мость научного знания невозможно объяснить чисто методологически. Для Куна основой объяснения общезначимости стала коллективная гештальт-парадигма. Фейерабенд увидел ее во вседозволенности и методологичес­ком анархизме, тем самым провозгласив самой важной эпистемологичес-кой категорией конца XX в. плюрализм, хотя первоначально эпистемоло-гия отталкивалась от принципа соизмеримости всех познавательных ут­верждений. Плюрализм современной эпистемологии, или эпистемологии «последней волны», утверждает толерантность отношений между разны­ми типами рациональности, культурно-исторической детерминацией, научной институционализацией и многообразием традиций.

Виды эпистемологии XX в. включают в себя следующие модели эпис­темологии: эволюционную, генетическую, натурализованную, гипотети-ко-дедуктивную, кумулятивистскую, антропологическую, историко-эво-люционную и др. Эволюционная эпистемология исследует развитие по­знавательного процесса по аналогии с эволюцией живой природы и видит в нем ее реальный момент. Она занята определением иерархии познава­тельных процессов на различных биологических уровнях и объяснением свойств и механизмов развития человеческого познания в эволюционном ключе. Термин «эволюционная эпистемология» ввел Д. Сэмпбелл, Ее раз­работкой активно занимались К. Поппер и Ст. Тулмин. Причем К. Поп-пер был уверен, что эпистемологию, или, иначе говоря, логику научно­го исследования необходимо отождествить с теорией научного метода. Предметом генетической эпистемологии также является процесс позна­ния, однако здесь он истолковывается как функция онтогенетического развития, обеспечивающая переход от менее продвинутой стадии к более продвинутой. Основным внутренним механизмом развития, на который указывает генетическая эпистемология, выступает конструктивная гене­рализация и рефлексивная абстракция. Родоначальник генетической эпи­стемологии Ж. Пиаже выделил четыре основные стадии в когнитивном развитии, для которых характерна строгая последовательность формиро­вания: сенсорная (до 2 лет), интуитивная (до 7 лет), конкретно-операци­ональная (до 12 лет) и формально-операциональная (до 15 лет).

Натурализованная эпистемология, предложенная У. Куайном, рас­сматривается как часть эмпирической психологии, т.е. часть естественной

науки. Она изучает естественные явления, в частности, человека— как физические объекты. Эти объекты могут быть экспериментально контро­лируемы на входе (при восприятии мира и получении информации) и на выходе, когда субъект сообщает о своем описании трехмерного универ­сума. Сердцевиной эпистемологической проблемы, по Куайну, оказыва­ется изучение отношений между бедным входом и богатым выходом. Ку-айн, выступая с обширной,программой натурализованной эпистемоло-гии, призывал перенести эпиетемологические исследования из кабинетов философов на площадки научных лабораторий.

Описание моделей эпистемологии можно продолжить и далее, где при­верженцем историке-эволюционной эпистемологии будет Т. Кун, антро­пологической — М. Полани с его концепцией личностного знания, тема­тической — Дж. Холтон. Однако стоит обратить внимание на вывод Э. Агац-ци, который уверен, что «эпистемология XX столетия рисует совсем дру­гой образ науки: важные условия объективности и строгости здесь еще присутствуют, но теперь они сопровождаются сущностной относитель­ностью и опровержимостью научного знания как такового. Такая позиция препятствует полному доверию к абсолютности научных данных. Неабсо­лютность данных означает, что им нельзя приписывать полную или, ско­рее, определенную достоверность»⁶. Поэтому многие современные эпис-темологи исходят из инструментального предназначения науки, а имен­но сводят научные теории к инструментам, обеспечивающим эффектив­ную координацию наших действий, надежный прогноз и планирование. Получается, что основное назначение науки должно быть прагматичес­ким, т.е. прочитываться с точки зрения пользы.

Соотношение гносеологии, эпистемологии и методологии может иметь следующий вид. Гносеология, в отличие от эпистемологии, истолковыва­ется как теория познания, охватывающая весь познавательный процесс в целом, начиная от исходных предпосылок и кончая результатами. Гносе­ология не мыслима вне субъектно-объектных отношений, где на одном полюсе располагается отражаемый в познании или мышлении объект, а на другом — отражающий его субъект.

Под субъектом познания в общем плане понимается активно действу­ющий, обладающий сознанием и волей индивид или группа индивидов. Под объектом понимается тот фрагмент реальности, часть природного либо социального бытия, на что направлена познавательная активность человека. Гносеология, занятая изучением познавательного отношения человека к действительности, видит в субъекте участника познавательно­го процесса. Он очень зависим от конкретно-исторических условий' и со-цио-культурных факторов, во многом ограничен возможностями обще­ственной практики.

Современная трактовка понятия «субъект познания» берет свое нача­ло от Р.Декарта, у которого противопоставление субъекта и объекта вы­ступило исходным пунктом анализа познания. Следующий важный шаг был сделан И. Кантом, который пытался раскрыть законы внутренней организации субъекта, развил учение о категориях как о формах сужде­ния, представление об априорном и апостериорном знании.

Метафизический материализм оказался бессилен в решении вопроса о взаимоотношении субъекта и объекта. Субъект понимался как отдельный, изолированный индивид, сущность которого связывалась с его природ­ным происхождением. Объект— как независимо существующий объек­тивный мир. Их отношения определялись только воздействием объекта на субъект, последний оказывался пассивно воспринимающим, лишенным целей и интересов биологическим существом. И если Л. Фейербах утверж­дал, что наше Я познает объект, лишь подвергаясь его воздействию, то К. Маркс совершенно справедливо уточнял — воздействуя на него. Эта активная, деятельностная роль субъекта в процессе познания прекрасно понималась идеализмом. Но она абсолютизировалась до такой степени, что даже объект трактовался производным, зависимым от субъективной активности. В субъективном идеализме, в котором властвовал тезис «вещь есть комплекс моих ощущений», объект фактически устранялся.

Современная гносеология, признавая независимое существование субъекта и объекта, обращает внимание на их связь и взаимодействие. Объект из фрагмента реальности активно преобразуется в «очеловечен­ный» объект (наделяется характеристиками, соразмерными человечес­кому мироотаошению) и сам изменяется в ходе этого взаимодействия. Субъект выступает не как абстрактный биологический индивид, а как исторически развивающееся социальное существо. Основа их взаимодей­ствия деятельностная. Будучи активной силой во взаимодействии с объек­том, человек не может действовать произвольно. Сам объект, а также уровень конкретно-исторического развития ставит определенные преде­лы и границы деятельности.

Следует заметить, что в современной эпистемологии категория «субъект» не отождествляется с ментальным планом бытия. Субъекты — это не умы и не сознания. Эпистемология может быть «бессубъектной» потому, что субъекты в ней, скорее всего, лишь системы референции. Их функция— зафиксировать и представить нечто. В этом смысле системы референции могут быть либо инвариантны, либо отличны и релятивны⁷.

Методология имеет своей целью обеспечение научного и социального познания социально выверенными и апробированными правилами, нор­мами и методами действия. Это совокупность способов деятельности и требований к мыслящему субъекту, сформулированных на основе зако­нов действительности. Методология понимается как система принципов и способов организации теоретической и практической деятельности, а также как учение об этой системе. Предполагается, что методолог знает «тайну» метода, обладает технологией мышления. Поэтому методология регули­рует познавательный процесс с учетом современного уровня знаний, сложившейся картины мира. Выделяют два уровня методологии. Первый — инструментальный. Здесь формируются требования, которые обеспечива­ют протекание мыслительных и практических операций, и определяется не содержание, а ход мысли и действия. Второй — конструктивный, на­правленный на приращение знания, получение нового содержания.

На современном этапе, помимо выделения в методах объективной и субъективной сторон, говорят об их структуре, которая весьма устойчи-

ва и априорна. С выявленными закономерностями связывают объектив­ную сторону метода, с конкретными приемами исследования и способа­ми преобразования объекта— субъективную. Гегель понимал метод как орудие и как стоящее на субъективной стороне средство, через которое она соотносится с объектом. Важно подчеркнуть, что в методе познания объективная закономерность превращается в правило действия субъекта. И если правы те методологи, которые уверены, что методы возникали, осмысливались и развивались в соответствии с особенностями обобщен­ной картины мира — «Органон» Аристотеля, учение о методах Бэкона и Декарта, метод гегелевской диалектики несли на себе печать своего вре­мени, — то современный неравновесный, нестабильный мир ставит мно­гочисленные вопросы и к сфере полифундаментальных методологичес­ких исследований. Какой, например, элемент или компонент метода сле­дует считать подвижным, меняющимся с течением времени, а какой инвариантным? Насколько четок или нечеток термин «метод» и какова сила его императивности? Насколько он зависит от позиции человека и насколько он диктуется необходимостью? К чему метод принуждает и что допускает? Все эти вопросы еще ждут своего решения и инициируют дальнейшее развитие методологической проблематики.

ЛИТЕРА ТУРА

¹ Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1991. С. 120.

² БспнлярГ. Новый рационализм. М, 1987. С. 163.

³ РортиР. Указсоч. С. 102.

⁴ Порус ЯП. Эпистемология: некоторые тенденции // Вопросы философии. 1997. №2.

⁵ Американский философ Джованна Боррадори беседует с Куайном, Дэвид­соном, Патнэмом, Нозиком, Данто, Рорти, Кэйвлом. М., 1998. С. 25.

⁶ Агацци Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998. С. 75.

⁷ Лешкевт Т.Г. Возможна ли бессубъектная эпистемология? // Основы фило­софии в вопросах и ответах. Ростов н/Д, 1997.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: