Античная и средневековая демократия

Особенность исторического развития средневекового города создавалась не экономической противоположностью городского и негородского населения и формами их жизненно­го уклада. Решающим было положение города внутри поли­тических и сословных союзов средневековья. В этом отно­шении типичный средневековый город очень отличается от античного; но и сам он делится на два, переходящих друг в друга, но в своих наиболее чистых выражениях очень различ­ных типа: один из них, южноевропейский, в частности италь­янский и южнофранцузский, во многом отличаясь от античного полиса, все же более близок ему, чем другой, преимуще­ственно северофранцузский, немецкий и английский, который

[413]

при всех различиях в этом отношении однороден. Нам необ­ходимо еще раз обратиться к сравнению средневекового го­рода с античным и с другими типами городов вообще, чтобы обозреть в общей связи причины их различия.

Патрициат южноевропейских городов имел бурги и зе­мельные владения за пределами города, как, например, в античное время Мильтиад, о чем мы уже несколько раз упо­минали. Владения и бурги рода Гримальди далеко распрост­ранялись по побережью Прованса. Но чем дальше на север, тем реже встречаются такие владения, а в типичном городе Центральной и Северной Европы более позднего времени они вообще отсутствуют. С другой стороны, демос, который, по­добно аттическому, требовал бы, опираясь на чисто полити­ческую силу, предоставления различных выдач и части дохо­дов, средневековому, городу неизвестен, хотя в городских об­щинах средневековья и даже Нового времени существовало прямое распределение экономических поступлений с общего имущества, напоминающее распределение между афинскими гражданами дохода с соляных копей.

Очень резка разница между положением низшего со­словного слоя в античном и в средневековом городе. Главной опасностью экономической дифференциации в античном го­роде, которую старались разными средствами предотвратить все партии, было возникновение класса полноправных граж­дан, потомков полноправных фамилий, которые, оказавшись разоренными, в долгах, без состояния, неспособными приоб­рести необходимое для военной службы вооружение, надея­лись, что в результате переворота или установления тирании произойдет передел земель, прощение долгов, или обеспече­ние из государственных фондов в виде раздачи хлеба, бес­платного посещения празднеств, зрелищ и цирковой борьбы, или просто предоставление государственных средств для уча­стия в празднествах. Такие слои населения существовали и в средние века. Они встречались и в Новое время в южноаме­риканских штатах, где неимущее «бедное белое ничтожество» (poor white trash) противостояло рабовладельческой плутокра­тии. В средние века деклассированные вследствие неуплаты долгов слои знати, например в Венеции, были предметом та­ких же опасений, как в Риме во времена Катилины. Но в це­лом это обстоятельство не играло существенной роли в сред­невековых городах. Особенно в городах демократических. Во всяком случае, оно не служило типичной отправной точкой классовой борьбы, как это, несомненно, было в античности. Ибо в ранний период античности классовая борьба происхо­дила между жившими в городах знатными родами, кредито­рами, с одной стороны, и крестьянами, должниками, лишен­ными собственности и обращенными в рабство, - с другой.

[414]

Типом деклассированного был civis proletarius, «потомок» полноправного гражданина. В позднее время имущим слоям противостояли погрязшие в долгах потомки знати, как, напри­мер, Катилина, которые становились во главе радикальной революционной партии. Интересы непривилегированных слоев античного полиса были главным образом интересами должников, а также потребителей. В хозяйственной политике античных городов все более исчезают те интересы, которые составили в средние века основу демократической политики города, а именно интересы промышленной политики. Цеховая «продовольственная политика» городского хозяйства, которая в ранний период подъема демократии осуществля­лась и в античности, в ходе дальнейшего развития все более ослабевала, во всяком случае в ее производительном аспек­те. Развитой демократии греческих городов, как и достигшей полного господства римской аристократии близки, поскольку речь идет о городском населении, наряду с торговыми инте­ресами почти только интересы потребительские. Общий для античной и средневековой политики, а также политики мер­кантилизма запрет на вывоз зерна оказался в античности не­достаточным. В центре хозяйственной политики стояла забота государства о подвозе зерна. Доставка зерна от дружествен­ных правителей служила в Афинах главным поводом для пе­ресмотра гражданских списков, чтобы исключить из них не­правомочных. А неурожаи в поставляющих зерно областях Понта заставили Афины потребовать дани от союзников, из чего явствует, насколько цена на хлеб определяла жизнеспо­собность города. Закупка зерна полисом совершалась и в Эл­ладе. Но громадного масштаба требование от провинций на­логов в виде зерна для раздачи хлеба жителям города дос­тигло в поздний период Римской республики.

Специфически нуждающимся в средние века был бедный ремесленник, т.е. безработный вобласти своего ремесла; специфически античным пролетарием был политически деклассированный вследствие потери земель пре­жний землевладелец. И в античности существовала проблема безработицы ремесленников. Главным средством против нее было строительство больших государственных сооружений, как это делал Перикл. Уже то, что большое число рабов занималось ремеслом, затрудняло решение этой проблемы. Конечно, и в средние века в ряде средиземноморских городов были рабы. С одной стороны, в городах даже до конца средних веков сохра­нялась работорговля. С другой - город прямо противополож­ного континентального типа, такой, как Москва до отмены кре­постного права, носил характер большого восточного города, например времени Диоклетиана, ибо там проживались ренты тех, кто владел землей и людьми, и доходы от должностей.

[415]

В типичных же средневековых городах Запада рабский труд все больше терял свое экономическое значение и наконец вообще утратил его. Могущественные цехи нигде не допусти­ли бы возникновения слоя ремесленников из рабов, платящих подушную подать господину, в качестве конкурентов свобод­ных ремесленников. Обратное было в античности. Там увели­чение имущества означало увеличение числа рабов. Каждая война означала множество рабов в виде военной добычи и переполнение рынков рабов. Часть рабов служила владельцу для личных услуг. В древности наличие рабов было необхо­димым требованием, чтобы вести образ жизни полноправного гражданина. Гоплит так же не мог обходиться во времена беспрерывных войн без рабов в качестве рабочей силы, как средневековый рыцарь без крестьян. Кто совсем не имел ра­бов, считался пролетарием (в античном понимании). В домах римской знати масса рабов использовалась для личных услуг; они выполняли в большом хозяйстве самые разнообразные функции и своей производительной деятельностью удовлет­воряли значительную часть потребностей внутри ойкоса. Пи­ща и одежда рабов главным образом покупалась. В экономике Афин нормой было денежное хозяйство, достигшее полного господства впоследствии на эллинистическом Востоке. О Перикле говорили, что, желая приобрести популярность среди ремесленников, он старался удовлетворять свои потребности, совершая покупки на рынке, а не производя необходимое в своем хозяйстве. Вместе с тем значительная часть городской ремесленной продукции находилась в руках самостоятельно занимавшихся предпринимательством рабов. Об эргастериях речь уже шла выше, наряду с ними работали отдельные не­свободные ремесленники и мелкие торговцы. Очевидно, что совместный труд рабов и свободных граждан, как это проис­ходило в смешанных группах при постройке Эрехтейона, со­циально влиял на их положение и что конкуренция рабов должна была ощущаться и экономически. Однако наибольшее распространение использования рабов относится в Греции именно к расцвету демократии.

Это сосуществование рабского и свободного труда ис­ключило в античности возможность возникновения цехов. В ранний период существования полиса предположительно, хотя и не доказуемо, намечались подступы к образованию ремесленных союзов. Но, по-видимому, в виде важных в во­енном отношении объединений ремесленников, таких, как centuria fabrum [107] в Риме и «демиурги» в Афинах времен со­словной борьбы. Однако именно при демократии эти ростки политической организации бесследно исчезли, и при тогдаш­ней социальной структуре ремесла - иначе быть и не могло. Мелкий горожанин античности мог входить вместе с рабами в

[416]

общину мистов (как это было в Греции) или в collegium
(впоследствии в Риме), но не в союз, который, как средневе­ковый цех притязал бы на политические права. В средние ве­ка popolo был, в отличие от знатных родов, организован в цехи. В классический период античности именно при господ­стве демоса (в отличие от существования зачатков в более ранний период) отсутствуют какие бы то ни было следы цехов. «Демократический" город делится не на цехи, а на demoi или трибы, следовательно, на территориальные и (формально) преимущественно сельские округа. Таков его характер. Этого совершенно нет в средние века. Деление городской терри­тории на кварталы существовало, конечно, как в древности и средние века, так и в городах Востока и Восточной Азии. Од­нако в средневековых городах и городах других эпох полити­ческая организация никогда не была основана на локальных объединениях и на распространении ее на всю входящую в политический округ города сельскую местность таким обра­зом, что формально деревня становилась подразделением города. Деление — на демы (в основном) совпадало с (историческими или ad hoc - для данного случая - созданными) границами деревень. Демы имели альменды и собственные местные власти. Такая основа городского устройства не имеет аналогов в истории, и уже это одно свидетельствует об исключительности именно демократического полиса древ­ности, что следует особенно подчеркнуть. Ремесленные со­юзы как конститутивная часть города встречаются только в ранний период античной истории и лишь наряду с другими сословными корпорациями. Эти союзы играли определенную роль при выборах, таковыми в Риме были центурия fabri на­ряду с центурией всадников (equites), старого разделенного на классы войска, и, возможно, но не достоверно, демиурги времен досолоновского сословного компромисса в Афинах. Они могли восходить либо к свободным объединениям - как, без сомнения, отраженное в политическом устройстве очень ста­ рое collegium mercatorum с богом данной профессии Меркури­ем в Риме, - либо источником их могли быть союзы, образованные как литургические единицы для военных целей, ведь античный город покрывал свои потребности налогами с горо­жан. Обнаруживаются отдельные, напоминающие гильдии союзы. Так, Haпример, культовый союз танцовщиков Аполлона в Милете с его совершенно официально документированным (по главе союза эпонимией года[108]) господствующим положением в городе (в деталях неизвестным) больше всего напоминает гиль­дии средневекового севера, с одной стороны, и, цехи маги­ческих танцовщиков американских племен и магов (брахманов) в Индии, левитов в Израиле - с другой. Его не следует представлять себе как союз профессиональных,

[417]

впадающих в экстаз магов пришлого племени. В историческое время он представляет собой, пожалуй, клуб знатных родов, участвующих в процессиях во славу Аполлона, следователь­но, стоит ближе всего к «цеху богатых» в Кёльне, только с типичной для древности, в отличие от средних веков, иденти­фикацией культовой общины с господствующим цехом горожан. Если, с другой стороны, в период поздней античности в Лидии обнаруживаются коллегии ремесленников с наслед­ственными старейшинами, заменявшие здесь, по-видимому, филы, то они, несомненно, происходят от ремесленников из старых пришлых племен и представляют собой прямо проти­воположное западному развитию явление, напоминающее ход развития в. Индии. На Западе деление ремесленников по профессиям встречается вновь в виде позднеримских и сред­невековых officia и artificia господских ремесленников. Позже, при переходе от античности к средневековью, встречаются объединения городских ремесленников, производящих товары на рынок, но лично зависимых от господина и платящих ему оброк; они служили, насколько можно судить, лишь для взи­мания оброков, но, быть может, первоначально были образо­ванными господином литургическими союзами[109]. Наряду с ними были другие, вероятно столь же древние, впоследствии исчезнувшие союзы свободных ремесленников, стремившиеся к монополии и игравшие решающую роль в борьбе граждан с родовой знатью. В период же классической античной демок­ратии нет и следа этого. Литургические цехи, которые, быть может, существовали в ранний период развития городов, хотя несомненных указаний на это нет нигде, кроме данных о во­енных союзах и союзах для проведения голосования в Риме, вновь обнаруживаются в литургическом государстве поздней античной империи. Несмотря на то что именно в период клас­сической демократии свободные объединения охватывали всевозможные области, они, насколько нам известно, нигде не имели характер цехов и не стремились его иметь. Поэтому они для нашего исследования значения не имеют. Если бы они хотели обрести экономический характер цехов, то, по­скольку существовало множество несвободных ремесленни­ков, им бы пришлось, как это делалось в средневековом горо­де, не проводить различия между свободными и несвободны­ми членами их союза. Но тогда пришлось бы отказаться от политического значения, а это повлекло бы за собой суще­ственные неблагоприятные для них последствия экономичес­кого характера, о которых вскоре будет сказано. Античная демократия была «цехом» свободных граждан, и это опре­деляло, как мы увидим, все ее политическое поведение. Сво­бодные цехи или близкие им объединения впервые создают­ся, насколько до сих пор известно, именно в то время, когда

[418]

политическая роль античного полиса пришла к концу. Идея же подавлять несвободных или свободных не полноправных ремесленников (из вольноотпущенников или метеков), изго­нять их или значительно ограничивать в правах не могла быть принята в демократии как неосуществимая. Попытки такого рода, обнаруживаемые во время сословной борьбы, особенно при господстве законодателей и тиранов, позже, а именно после победы демократии, полностью исчезают. Привлечение рабов частных господ наряду с гражданами и метеками к го­сударственному строительству и государственным поставкам в период абсолютного господства демоса свидетельствует со всей очевидностью как о том, что без них невозможно было обойтись, так и о том, что господа рабов не хотели отказы­ваться от связанной с этим выгоды и обладали достаточной властью, чтобы предотвратить это. В противном случае рабы не привлекались бы к таким работам. Дело в том, что продукции свободных полноправных ремесленников не хватало для осуществления важных государственных задач. В этом прояв­ляется коренное различие в структуре развитого античного города и города средневекового при господстве в первом слу­чае демоса, во втором - popolo. В раннедемократическом ан­тичном городе, находившемся под властью гоплитов, живу­щий в городе ремесленник, который не имел надела (клера) и был экономически не способен явиться вооруженным в войс­ко, не играл политической роли. В средние века ведущими в политической жизни были крупные предприниматели (popolo grasso) и ремесленники капиталистического типа (popolo minuto). Внутри античного полиса эти слои, как показывает общая политическая ситуация, не имели (решающей) влас­ти. Так же как античный капитализм был политически ори­ентирован на государственные поставки, государственное строительство и вооружение, на государственный кредит (в Риме это было политическим фактором уже в период Пуни­ческих войн), на государственную экспансию и добычу в виде рабов, земли, податей и. привилегий а промышленной дея­тельности, на торговлю и поставки в подчиненных городах, так в этом была заинтересована и античная демократия. Крестьяне, пока они составляли ядро войска гоплитов, стреми­лись получить завоеванные земли для поселения. Мелкие горожане были заинтересованы в прямых и косвенных доходах с подчиненных общин: в государственном строительстве, в деньгах для участия в зрелищных предприятиях, в раздаче зерна и других даров государства из кармана его подданных. Состоящее преимущественно из сельских землевладельцев войско гоплитов при своем господстве в период сословных компромиссов Клисфена, а в Риме в период децемвиров[110], Уже исходя из интересов потребителей, заинтересованных

[419]

в дешевом обеспечении, никогда не допустило бы ничего по­добного цеховой политике средневековых городов. А более поздний, находившийся под влиянием интересов горожан эллин­ский суверенный демос, безусловно, не был заинтересован в такой политике, да и не имел возможности ее проводить.

Политические цели и средства античной демократии были диаметрально противоположны целям и средствам средневекового бюргерства. Это находило свое выражение в неоднократно уже упоминавшемся различии в делении город­ского населения. Если средние века знатные роды и не исчезли, а вынуждены были войти в состав, цехов как составная часть бюргерства, то это означало, что они растворились там в среднем сословии, следовательно, формально теряли часть своего влияния. Часто, правда, происходило и обратное: цехи, как, например, лондонские liveries, превращались в плутокра­тические корпорации получателей рент. Однако этот процесс всегда означал усиление власти внутри города непосред­ственно занятого или заинтересованного в торговле и про­мышленности городского в современном смысле слоя. Напро­тив, когда в древности вместо старых личных родовых союзов, фил и фратрий или наряду с ними совершалось деление на демы или трибы и к ним или к их представителям переходи­ла вся политическая власть, то это имело двойственное зна­чение, прежде всего уничтожение влияния родов. Ибо их вла­дения, состоявшие из пожалований и земель, приобретенных за неуплату долгов, были в значительной степени рассеяны и, будучи разбросаны по отдельным демам, нигде не могли слу­жить основой действительного влияния. Теперь они подлежа­ли регистрации и обложению в демах, а это означало падение политической власти крупного землевладения в большей сте­пени, чем было бы, например, в наши дни введение крупных по­местий Восточной Германии в сельские общины. Затем и прежде всего деление всей территории города на демы означало занятие всех должностей в совете и в учреждениях представителями демов, как это было сделано в Греции, или деление комиций (налоговых комиссий) по трибам (на 61 сельскую и 4 городские), как в Риме. Вначале целью такого деления было стремление предоставить решающее значение сельским слоям населения и установить их господство над городом, следовательно, предполагался рост политического влияния не городского, занятого предпринимательством населения, как при господ­стве popolo, а, наоборот, рост политического влияния крес­тьянства. Это означает, что в средние века носителями «демократии» были с самого начала предприниматели, в античности, во времена Клисфена - крестьянство.

Фактически и достаточно длительно это имело место только в Риме. В Афинах принадлежность к демам была

 

[420]

постоянной и наследственной, так же как принадлежность к фратрии и роду, и не зависела от места жительства, владения землей и профессии. Так, фамилия пэана, например, Демосфена, веками принадлежала в правовом отношении этому дему, им привлекалась к несению налогов и избиралась на должности, совершенно независимо от того, была ли она еще связана с ним местожительством или владением землей. Это приводило, конечно, к тому, что через несколько поколений в ходе притока переселенцев в Афины демы утратили характер локальных крестьянских союзов. Теперь горожане всевоз­можных ремесленных профессий считались членами сельских демов. Следовательно, демы стали, в сущности, подобно фи­лам, чисто личными подразделениями городского населения. Это привело к тому, что в Афинах граждане, живущие на тер­ритории народного собрания, не только пользовались боль­шим влиянием, но и составляли по мере роста города боль­шинство в формально числившихся сельскими демах. Иначе обстояло дело в Риме. Применительно к четырем старым го­родским трибам сначала действовал, по-видимому, аналогич­ный принцип. Но более поздние сельские трибы стали вклю­чать в свой состав только тех, кто владел землей и жил на их территории. При передаче земли и приобретении земель­ного владения в другом месте менялась и принадлежность к трибе. Gens Claudia, например, именем которого называлась триба, позже уже не входил в нее. В результате и здесь, как в Афинах, а из-за громадной территории даже в большей сте­пени, присутствовавшие в комициях, следовательно, жившие в городе члены триб оказывались в более благоприятных ус­ловиях. Но, в отличие от Афин, это относилось только к тем, кто имел земельные владения в сельских местностях, при­чем настолько крупные, что мог позволить себе пребывание в городе, предоставляя обработку своих земель зависимым от них людям, - иными словами, только к получателям рент. Та­ким образом, после победы плебеев в комициях Рима господ­ствовали крупные и мелкие сельские землевладельцы, полу­чавшие ренту. Разница между положением в Афинах и в Риме сохранялась благодаря преобладанию в Риме фамилий крупной земельной знати, а в Афинах - городских демагогов. Римский плебс был не popolo, не объединением торговых и промышлен­ных цехов, а представлял собой преимущественно сословие сельских, способных нести службу в отрядах гоплитов, землевла­дельцев, среди которых господствующее политическое влияние имели, как правило, только те, кто жил в городе. Плебеи были первоначально не мелкими крестьянами в современном пони­мании и тем более не классом крестьян в средневековом по­нимании. Они составляли в экономическом отношении спо­собный носить оружие слой сельских землевладельцев,

 

[421]

в социальном - правда, не джентри (gentry), но и не иомены (yeomanry) и были во время подъема плебса, в зависимости от размера землевладения и образа жизни, по своему харак­теру средним слоем общества, следовательно, своего рода. сельским бюргерством. С ростом экспансии Рима росло и влияние живших в городе землевладельцев. Остальное же население города, занимавшееся ремеслами, входило в че­тыре городские трибы, следовательно, не имело никакого влияния. Этого всегда держалась римская знать, и даже ре­формы Гракхов были далеки от того, чтобы внести какие-либо изменения и установить «демократию» эллинского типа. Этот сельский характер римского войска позволял удерживать гос­подство крупным, живущим в городе домам сенаторов. В от­личие от греческой демократии,. которая учреждала состав совета по жребию и уничтожила как кассационную инстанцию ареопаг, состоявший преимущественно из прежних должност­ных лиц и соответствовавший римскому сенату, в Риме сенат оставался руководящим учреждением города, и попытки из­менить что-либо в этом никогда не предпринимались. В пери­од наибольшей экспансии командование войсками принадле­жало офицерам из знатных фамилий города. Партия реформ Гракхов в позднереспубликанское время стремилась, подобно всем античным социальным реформаторам, прежде всего к установлению военной силы политического союза, к приоста­новлению деклассирования и пролетаризации сельских зем­левладельцев, скупки их земель крупными собственниками, к увеличению их числа и тем самым к созданию самоэкипирую­щегося войска граждан. Следовательно, эта партия также была прежде всего сельской, хотя Гракхи и были вынуждены, чтобы чего-нибудь достигнуть, привлечь в своей борьбе про­тив должностной аристократии капиталистический слой всадников, заинтересованных в аренде государственной земли и в государ­ственных поставках; из-за своей предпринимательской дея­тельности всадники не допускались к занятию должностей.

Политика Перикла в области государственного строитель­ства справедливо рассматривалась и как средство предоставить занятие ремесленникам. Так как строительство оплачивалось из дани союзников, они и служили источником заработков ремес­ленников, но, как можно установить из надписей об участии в работах метеков и рабов, не только заработков ремесленни­ков, обладавших полноправным гражданством. Подлинным "заработком безработных" из низших слоёв населениябыли во время Перикла матросская служба и военная добыча, прежде всего в морских сражениях. Поэтому именно демос и был так склонен квойне. Эти деклассированные граждане не имели никакого экономического положения, им нечего было терять. Напротив, подлинной предпринимательской политики

 

[422]

производителей в качестве решающего фактора на протяже­нии всего развития античной демократии не существовало.

Если политика античного города преследовала в пер­вую очередь интересы городских потребителей, то это, не­сомненно, относится и к средневековому городу. Однако ме­ры, принимавшиеся в античности, были значительно более решительными, вероятно, потому, что казалось невозможным предоставить снабжение зерном таких городов, как Афины и Рим, одной только частной торговле. Между тем и в античнос­ти иногда поощрялся экспорт особо важных товаров. Однако отнюдь не преимущественно ремесленного производства. Политика античных городов никогда не исходила из интересов производителей. Решающими для политики старых приморских городов были интересы городских патрициев, землевла­дельцев и всадников, занимавшихся морской торговлей и пи­ратством, которые служили источником их богатства; затем, в» период ранней демократии, интересы живших в сельских мес­тностях землевладельцев, способных нести службу в войске гоплитов - этот слой горожан встречается только в среди­земноморских городах античности; и наконец, интересы вла­дельцев капиталов и рабов, с одной стороны, и слоя мелких горожан - с другой; обе эти группы - крупные и мелкие пред­приниматели, получатели рент, воины и матросы - были заин­тересованы, хотя и различным образом, вудовлетворении потребностей государства и в добыче.

Политика средневековых городских демократий была принципиально иной. Причины этого различия коренились в самом основании города и проявлялись уже на этой стадии. Они определялись географическими, военными и культурно-историческими условиями. Средиземноморские города ан­тичности не возникали при наличии значительной военной власти вне города обладавшей - что особенно важно, - высо­ким техническим уровнем. Они сами создавали военную тех­нику высокого уровня, сначала в городах в виде аристократическо-родовой фаланги, затем - и прежде всего - в виде дис­циплинированного войска гоплитов. Там, где в средние века существовали сходные в военном отношении условия, как, например, в южноевропейских приморских городах раннего сред­невековья и в аристократических городских республиках Италии, развитие во многом напоминает ситуацию в античных городах. В южноевропейском городе-государстве раннего средневековья аристократическое членение обусловливалось уже самим харак­тером военной техники. Меньше всего демократий было среди приморских городов и (относительно) бедных городов внутри страны с политически им подчиненными большими террито­риями, где господствовал городской патрициат, получающий Ренты (как Берн). Напротив, промышленные города внутри

 

[423]

страны, особенно континентальные города на севере Ев­ропы, противостояли в средние века военной и администра­тивной организации королей и их вассалов, живших в разбро­санных по всей территории континента рыцарских бургах. На севере и внутри континента большинство городов с момента их основания были связаны концессиями вотчинных и полити­ческих сеньоров, входивших в состав феодального союза во­енных и административных властей. Конституирование «города» обусловливалось не политическим или военным интересом союза землевладельцев, а экономическими мотивами осно­вателя, рассчитывавшего на получение пошлин, налогов и других торговых доходов. Город был для него прежде всего хозяйственным, а не военным предприятием, а если после­днее и имело некоторое значение, то оно было во всяком слу­чае второстепенным. Характерная для средневековых запад­ных городов автономия различной степени достигалась лишь в том случае, если находившийся вне города господин - это было единственным решающим моментом - еще не располагал таким аппаратом обученных должностных лиц, который мог бы настолько обеспечить управление городскими дела­ми, чтобы удовлетворить его связанные с экономическим развитием города интересы. Административный и судебный аппарат сеньоров города еще не располагал в раннее сред­невековье ни достаточными знаниями, ни необходимой на­стойчивостью и профессиональной рациональной объектив­ностью, чтобы руководить делами городских торговцев и предпринимателей, далекими от требующих всего их внима­ния собственных занятий и сословных привычек. Интерес же властителя города сводился только к денежным поступлени­ям. Если жителям города удавалось этот интерес удовлетво­рить, он обычно воздерживался от вмешательства в их дела, чтобы не ослаблять свою притягательную силу при основании городов и не терпеть поражение в соперничестве с другими феодалами, сокращая этим свои доходы. Соперничество между феодальными сеньорами, а особенно между централь­ной властью с могущественными вассалами и иерократической властью церкви шло на пользу городам, тем более что союз с богатыми горожанами обещал ряд преимуществ. Поэтому, чем более единой была организация политического союза, тем мень­шего развития достигала политическая автономия городов. Ибо развитие городов вызывало сильнейшие опасения всех фео­дальных властей, начиная с королей. Только отсутствие бю­рократического аппарата управления и нужда в деньгах зас­тавляли французских королей начиная с Филиппа Августа, и английских, начиная с Эдуарда II, опираться на города, по­добно тому как немецкие императоры пытались опираться на епископов и на церковное землевладение. После борьбы за

 

[424]

инвеституру, в ходе которой немецкие императоры лишились этой опоры, императоры Салической династии также пред­принимают немногочисленные попытки поддержать города. Но как только политические и финансовые возможности коро­левской власти и территориальных патримониальных властей позволили им создать необходимый административный аппа­рат управления, они стали пытаться уничтожить автономию городов.

Таким образом, исторический промежуточный период автономии в развитии средневековых городов был обусловлен совершенно иными причинами, чем в городах античности. Типичный античный город, его господствующие слои, его капитализм, интересы его демократии, все это - и чем больше выступает его античный характер, тем больше - ориентиро­вано прежде всего на политику и войну. Падение знатных ро­дов и переход к демократии были следствием изменения военной техники. Борьба со знатью, оттеснение ее в военном и затем в политическом отношении велись самоэкипирующим­ся дисциплинированным войском гоплитов. Его успехи были различны, иногда они, как, например, в Спарте, вели к полно­му уничтожению знати, иногда, как в Риме, к формальному уничтожению сословных ограничений, к рациональному, легкодоступному судопроизводству, к правовой защите личности, к устранению жестких правовых норм для должников при фак­тической неизменности положения знати, принимавшего иную форму. Иногда же борьба завершалась, как в Афинах во вре­мена Клисфена, включением знати в демы и тимократическим [111] правлением. До тех пор пока решающим фактором был слой сельских гоплитов, обычно сохраняются авторитарные институты государства знатных родов. Очень различной была и степень милитаризации институтов. Спартанские гоплиты рассматривали всю принадлежащую воинам землю и сидящих на ней несвободных как общее владение и позволяли каждо­му воину, участвующему в обороне города, притязать на долю земельной ренты. До этого не доходил ни один полис. Широко было распространено сохранившееся отчасти и позже ограни­чение отчуждения земли, полученной в виде военной добычи, следовательно, унаследованной членами городских цехов, в отличие от ограниченной только притязаниями рода, в ос­тальном свободно отчуждаемой земли. Однако и это ограни­чение вряд ли существовало повсюду, а позже вообще исчез­ло. В Спарте накопление земель запрещалось спартиатам, но разрешалось женщинам; это настолько изменило экономичес­кую основу изначально охватывавшего 8000 полноправных граждан воинства, homoioi, что в конце концов лишь несколько сотен были в состоянии получить полное военное обучение и делать взносы в сисситии, от чего зависело полноправное

 

[425]

гражданство. Напротив, в Афинах свобода передвижения в соединении с делением на демы благоприятствовала созда­нию мелких земельных участков, что соответствовало росту садовой культуры. В Риме же свобода передвижения, суще­ствовавшая со времени Двенадцати таблиц, привела к совсем иным результатам, так как при этом было разрушено деревенское устройство. В Греции демократия, связанная с гоплитами, исчезла повсюду, где центр тяжести военного могущества переместился на морские силы (в Афинах окончательно после поражения при Коронее)[112]. С той поры пришла в упадок во­енная выучка, были устранены остатки старых влиятельных институтов, а в политике и в институтах стал господствовать городской демос.

Подобные чисто военно обусловленные перипетии не были известны средневековому городу. Победа popolo была основана в первую очередь на экономических причинах. И типичный средневековый город, бюргерский промышленный континентальный город, был вообще ориентирован в пер­вую очередь на экономику. В средние века феодальные вла­сти не были прежде всего правителями и знатью города. Они не были, подобно античной знати, заинтересованы в специ­альной военной технике, которую мог им дать только город как таковой. Средневековые города, за исключением примор­ских городов с их военным флотом, не были средоточием во­енной силы. В то время как в Афинах отряды гоплитов и их обучение, следовательно, военные интересы, становились все больше центром городской организации, большинство городских привилегий в средние века начинались с того, что военная повинность горожан ограничивалась гарнизонной службой. Средневековые горожане были заинтересованы в доходах посредством мирной торговой и промышленной дея­тельности, причем низшие слои городского бюргерства в наи­большей степени, о чем свидетельствует противоположность политики popolo minuto политике высших сословий Италии. Политическая ситуация средневекового горожанина превра­щала его в homo oeconomicus, в античности же полис времени расцвета сохранял характер высоко развитого технически воен­ного оборонительного союза. Античный гражданин был homo politicus. В сев

⇐ Предыдущая123

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: