 |
Мотив романтического двоемирия
|
|
|
|
Юношеское творчество М.Ю. Лермонтова (1828–1836)
Периодизация и общая характеристика творчества Лермонтова
Эпоха, на которую пришлось начало творчества Лермонтова, – эпоха политического и цензурного гнета, выдвинувшая казенную формулу «Самодержавие. Православие. Народность» (NB! Личность С.С. Уварова). Это эпоха застоя, стагнации и т.д. и т.п. Но это еще и эпоха бурного развития философской мысли в России: в это время возникают многочисленные кружки по изучению философии йенских романтиков, Шеллинга, Гегеля, «любомудры», кружок Станкевича, «кружок 16-ти» и т.д.
Возникает понятие «поэзия мысли», рефлектирующая поэзия, апеллирующая терминами теософии.
Лермонтов – поэт, разрабатывающий стиль рефлективной поэзии, наполненный пафосом самопознания. Поэтому для него оказалась весьма востребована форма монолога и дневника аналитического толка.
Его стиль свидетельствует о любви к броским философским парадоксам, своеобразным антитезам («мне грустно оттого, что весело тебе», «Парус»), в которых наблюдается схождение разных полюсов сознания.
Метрика. Стих Лермонтова не пушкинский, не легкий, а влекущийся, воздействующий на сознание, сближенный с прозой. У Лермонтова можно наблюдать и тонический стих, и первые образцы дольника, логаэда, белого стиха. Использует Лермонтов 3-хсложные размеры.
Лермонтов имеет репутацию трагического поэта, но трагизм его проявляется не в социальном плане, это прежде всего трагизм философский, в основе которого – антиномии бытия [антиномия – противоречие между двумя положениями, каждое из которых одинаково логически доказуемо ], не случайно символисты чувствовали его «своим», Д.С. Мережковский назвал Лермонтова «поэтом сверхчеловечества».
|
|
|
В творчестве Лермонтова выделяют два периода: 1) юношеский: 1828–1836 гг. (стихотворения этой поры стали известны только после смерти Лермонтова) и 2) зрелый: 1836–1841 гг.
В стихотворении «Пророк» Лермонтов утверждает, что поэт как пророк, и собственно, поэзия, современному обществу не нужны:
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божьей пищи;
Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
"Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!"
Раннее творчество
Лермонтов выступает как универсальный поэт: он попробовал себя почти во всех жанрах: лирические стихотворения, поэмы, драматургия (драма «Испанцы» была написана до «Маскарада»), проза: готический роман «Вадим», светская повесть «Княгиня Лиговская» – в соавторстве со своим другом Сергеем Раевским, NB! Здесь впервые появляется герой с фамилией Печорин.
Но основные достижения этого периода творчества Лермонтова связаны с лирикой.
Лермонтов проходит период ученичества. Учится он, во - первых, у гражданской, декабристской поэзии («Новгород», «Жалобы турка», «Последний сын вольности»); во-вторых, у поэзии элегического романтизма, у Шеллинга, вообще, у немцев, разрабатывает их темы и мотивы и, прежде всего, мотив звуков, мелодии, музыки как универсального искусства, мотив невыразимого, романтического двоемирия («Звуки», «Небо и звуки», «Звуки и взор», «Ангел»); в-третьих, у байронического течения в поэзии: мотивы богоборчества, связанные с образом демонического героя-мстителя.
|
|
|
Однако поэт творчески переосмысливает все эти традиции.
В поэзии Лермонтова возникает термин «лирический герой»: через всю лирику проходит некий единый комплекс психологических переживаний, который формирует устойчивый комплекс мотивов, относящихся к лирическому «я» поэта. Этот комплекс мотивов проходит через все творчество: не только лирическое «я», но и Арбенин, Печорин – герои одного и того же психологического типа.
Лирический герой
Одной из основных черт лирического героя является его двойная функция не только как носителя авторского сознания, но и как предмета изображения. Именно эту двойную функцию в лирическом повествовании отмечает Л.Я. Гинзбург, характеризуя творчество Лермонтова. Исследовательница пишет, что в лермонтовской лирике "…личность не только субъект, но и объект его произведения, его тема, и она раскрывается в самом движении поэтического сюжета"[1].
Формирование категории лирического героя связано с апологией личности, характерной для творчества романтиков. Разрушая казавшиеся незыблемыми устои, а вместе с ними и систему абсолютных ценностей, на смену идее государственности приходит идея личности. В основе романтического мировосприятия лежит уверенность в том, что именно личность должна занимать главенствующее положение в иерархии ценностей, поэтому она не только субъект, но и объект творчества. Лирический герой, будучи особой формой выявления авторского сознания, является неким художественным двойником личности поэта, что основывается на признании самоценности и бесконечности внутреннего мира поэтической личности. Из философских предпосылок романтизма, важных для формирования категории лирического героя, Л.Я. Гинзбург выделяет убеждение, что "искусство и жизнь в пределе стремятся к отождествлению, и тождество это может распространиться на все, от вселенной, которая, по учению Шеллинга, есть художественное произведение Бога, до эстетически осознанной судьбы отдельного человека. Реальная жизнь, биография человека начинает рассматриваться как построение, как художественная форма"[2], вплоть до построения внешних черт. В качестве примера исследовательница приводит факт недовольства современников внешностью В.Г. Бенедиктова, который "вместо наружности "пламенного поэта", обладал наружностью "геморроидального чиновника"»[3]. Здесь мы имеем дело с категорией романтического жизнетворчества (как известно, категория жизнетворчества займет впоследствии одно из центральных мест в эстетике символизма).
|
|
|
Точка зрения на реальную жизнь как на художественное построение приводит к тому, что в читательском восприятии лирический герой соответствует образу самого поэта – реально живущего или жившего человека, происходит отождествление творения и творца. Принимая лирического героя, читатель одновременно принимал и существование в реальной жизни его двойника. Но, как заметила Л.Я. Гинзбург, "речь идет не о читательском произволе, но о двойном восприятии, заложенном в художественной системе поэта. Притом этот лирический двойник, эта живая личность поэта отнюдь не является эмпирической, биографической личностью, взятой во всей противоречивой полноте и хаотичности своих проявлений. Нет, реальная личность является в то же время "идеальной" личностью, идеальным содержанием, отвлеченным от пестрого и смутного многообразия житейского опыта. Это демонический лик Лермонтова, это таинственный Блок 1907 года в хороводе снежных масок"[4], это, добавим мы, "Сафо", "вакханка" и другие "маски" Лохвицкой.
И.Б. Роднянская замечает, что "…образ лирического героя создается не помимо жизненного опыта поэта, а на основе этого опыта, закрепленного в произведении в художественно преображенной, "снятой" форме... образ поэта в лирике условен и заключает в себе элемент вымысла в той же мере, в какой условен любой художественный образ, но эта условность вовсе не вступает в противоречие ни с правдивостью образа, ни с искренностью поэта"[5]. Таким образом, мы можем выделить еще одну характерную черту лирического героя – сочетание самонаблюдения и документальности с элементами вымысла.
|
|
|
Л.К. Долгополов считает формирование лирического героя закономерным процессом в развитии русской поэзии. Процесс оформления лирического героя в законченный лирический образ делится на две главные стадии: "отчуждение лирического "я" поэта от его биографии и затем новое сращение, но уже на уровне "художественной формы"»[6]. Нам важно подчеркнуть мысль Л.К. Долгополова об исторической эпохе конца XIX – начала XX вв. как времени активного формирования лирического героя и становления этой категории, преодолевающей постулаты романтической эстетики: была снята "проблема исключительности, неординарности воспринимающего субъекта. Был снят и другой важный постулат романтической эстетики – противопоставление поэтической личности, как бы совершенной в своем внутреннем содержании, несовершенному миру, достойному лишь презрения и негодования. Поэтическая личность сама стала микроэлементом окружающего мира, показателем и носителем трагизма действительности и ее несовершенства"[7]. Понимаемая таким образом категория лирического героя позволяет определить характер эпохи, ее отражение в творчестве Лохвицкой.
Рассматривая лирического героя как одну из форм воплощения субъекта лирического переживания, понимаем его, прежде всего, как духовный образ поэта, его идеальное "я", сокровенное "произведение", освобожденное от всего случайного, нехарактерного. Н.Л. Степанов, с чьим мнением, мы согласны, назвал лирического героя носителем авторского мировоззрения[8]. Суммируя высказывания Л.Я. Гинзбург, отметим, что лирический герой, наделенный единством личности и личной судьбы, становится основной темой произведения поэта[9]. Нам особенно близки размышления А. Белого, предложившего такие определения лирического героя, как "ненаписанная лирическая поэма" поэта, "ядро", "зерно" его поэзии, "поэма души", "поэтическая идеология"[10]. Существенным представляется нам также наличие у лирического героя устойчивых черт – биографических, психологических, сюжетных – благодаря которым облик лирического героя приобретает определенность и индивидуальность.
Лирический герой – особая форма авторского сознания, носитель авторского мировоззрения с личной формой высказывания, некий художественный двойник поэта, представляющий идеал личности автора, наделенный устойчивыми – внешними и внутренними – чертами.
|
|
|
Мотив романтического двоемирия
«Ангел»:
По небу полуночи ангел летел,
И тихую песню он пел,
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов,
О Боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез;
И звук его песни в душе молодой
Остался – без слов, но живой.
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Сюжет стихотворения основан на философском мотиве, восходящем к Платону: мотив припоминания.
Душа принадлежит сразу двум пространствам: вечному, потустороннему, райскому и в то же время земному, наполненному тоской и страданиями.
Мир делится на бесконечный и конечный, душа – посредник между двумя мирами, она стремится связать два мира в самой себе. Об этом писал Жуковский («Невыразимое»), немецкие романтики, но у Лермонтова можно наблюдать нарастание дихотомии [ разделение на две части ], разъединенности двух миров.
Противоречие между бесконечными и телесными мирами решается в лирике Лермонтова очень нетрадиционно. У него звучит мотив томления души в конечном мире (+мотив звуков), но в то же время высказано весьма скептическое отношение к загробному миру.
См. стихотворения с названием «Смерть».
Сама перспектива вечности и бессмертия лирического героя не очень его привлекает: несмотря на райское пространство, гармонию, там нет и ощущения жизни, там господствует полная отрешенность и созерцательность, кроме того, с утратой телесности происходит обезличивание героя. Эта райская идеальность не прельщает лирического героя. Земное несовершенство лирическому герою дороже райского блаженства. В таком ракурсе предстает строй раздумий о назначении человека, о смысле его жизни в лирике Лермонтова.
«Земля и небо»
Как землю нам больше небес не любить?
Нам небесное счастье темно;
Хоть счастье земное и меньше в сто раз,
Но мы знаем, какое оно.
О надеждах и муках былых вспоминать
В нас тайная склонность кипит;
Нас тревожит неверность надежды земной,
А краткость печали смешит.
Страшна в настоящем бывает душе
Грядущего темная даль;
Мы блаженство желали б вкусить в небесах,
Но с миром расстаться нам жаль.
Что во власти у нас, то приятнее нам,
Хоть мы ищем другого порой,
Но в час расставанья мы видим ясней,
Как оно породнилось с душой.
У Лермонтова традиционная романтическая антитеза осмысливается очень нетрадиционно. Эти два мира не столько противопоставлены, сколько сопоставлены своей относительностью: как относительны несчастья человека на земле, так и относительно его загробное блаженство. Лирический герой не стремится раствориться в мире бесплотных духов, он постоянно колеблется между двумя мирами, он готов воскреснуть, но при этом сохраняя человеческую индивидуальность; он хочет вернуться, но не бесплотным духом, а живым страдающим человеком.
По такому же принципу построен и знаменитый «Парус»
Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом. –
Что́ ищет он в стране далекой?
Что́ кинул он в краю родном?
Играют волны, ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит;
Увы! – он счастия не ищет
И не от счастия бежит! –
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой: –
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
В этом стихотворении представлены колебания между двумя мирами, происходит совмещение антитезы покоя и мятежа, покой и буря оказываются понятиями синонимическими.
Стихотворение «Я жить хочу! хочу печали…»
Я жить хочу! хочу печали
Любви и счастию на зло;
Они мой ум избаловали
И слишком сгладили чело.
Пора, пора насмешкам света
Прогнать спокойствия туман;
Что без страданий жизнь поэта?
И что без бури океан? –
Он хочет жить ценою муки,
Ценой томительных забот.
Он покупает неба звуки,
Он даром славы не берет. (1832)
Жить – значит, не убегать от страданий, а идти им навстречу.
NB! Ср. с «Элегией» Пушкина 1830 г.
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино – печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть – на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.
Таким образом, по Лермонтову, романтический идеал должен быть выстрадан, куплен ценою мук. Если же он дается даром, то он обесценивается в глазах лирического героя. В борьбе со страданиями лирический герой самоутверждается как личность, и ему этот процесс важнее результата. Поэтому позиция Лермонтова – позиция неуспокоенности, вечного движения. Его лирический герой не бежит от несовершенства мира, а идет им навстречу, чтобы доказать мужество борения со злом.
Противоречивое состояние лирического «я» – на примере главной лирической маски первого периода творчества – демона.
Образ демона
«Мой демон» (1828, 1830–1831)– такое название («мой») – это заявление о собственной трактовке образа.
Собранье зол его стихия;
Носясь меж темных облаков,
Он любит бури роковые
И пену рек и шум дубров;
Он любит пасмурные ночи,
Туманы, бледную луну,
Улыбки горькие и очи
Безвестные слезам и сну.
К ничтожным хладным толкам света
Привык прислушиваться он,
Ему смешны слова привета
И всякий верящий смешон;
Он чужд любви и сожаленья,
Живет он пищею земной,
Глотает жадно дым сраженья
И пар от крови пролитой.
Родится ли страдалец новый,
Он беспокоит дух отца,
Он тут с насмешкою суровой
И с дикой важностью лица;
Когда же кто-нибудь нисходит
В могилу с трепетной душой,
Он час последний с ним проводит,
Но не утешен им больной.
И гордый демон не отстанет,
Пока живу я, от меня
И ум мой озарять он станет
Лучом чудесного огня;
Покажет образ совершенства
И вдруг отнимет навсегда
И, дав предчувствия блаженства,
Не даст мне счастья никогда.
Герой стихотворения не удовлетворен состоянием бытия, его возмущает то зло, которое господствует в отношениях между людьми, он протестует против земного несовершенства и, протестуя, обвиняет Творца. Возникает парадокс: демон одновременно противостоит и земному злу, и Божественному добру. Исправить земное зло демон хочет по-своему, на путях демонической мести, которая имеет катастрофический по своим последствиям характер: месть, в которой гибнут и Творец, и порожденный им несовершенный мир. Причем демон Лермонтова свою мысль выводит из любви к людям, и он жаждет поддержки и сочувствия.
См. стихотворения «Предсказание», «Мой демон» (2 стихотворения), "1831 июня 11 дня», «Настанет день – и миром осужденный…»
(Предсказание)
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь – и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож:
И горе для тебя! – твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
Настанет день – и миром осужденный,
Чужой в родном краю,
На месте казни – гордый хоть презренный –
Я кончу жизнь мою;
Виновный пред людьми, не пред тобою,
Я твердо жду тот час;
Что смерть? – лишь ты не изменись душою –
Смерть не разрознит нас.
Иная есть страна, где предрассудки
Любви не охладят,
Где не отнимет счастия из шутки,
Как здесь, у брата брат.
Когда же весть кровавая примчится
О гибели моей,
И как победе станут веселиться
Толпы других людей;
Тогда... молю! – единою слезою
Почти холодный прах
Того, кто часто с скрытною тоскою
Искал в твоих очах....
Блаженства юных лет и сожаленья;
Кто пред тобой открыл
Таинственную душу и мученья,
Которых жертвой был. –
Но если, если над моим позором
Смеяться станешь ты
И возмутишь неправедным укором
И речью клеветы
Обиженную тень, – не жди пощады;
Как червь к душе твоей
Я прилеплюсь, и каждый миг отрады
Несносен будет ей,
И будешь помнить прежнюю беспечность,
Не зная воскресить,
И будет жизнь тебе долга, как вечность,
А все не будешь жить.
Позиция лермонтовского демона весьма противоречива: он действует как бы от имени Творца и в то же время Его отвергает.
Свою природу демон осмысливает как двойственную: и как ангельскую и как демоническую – падший ангел
Лишь в человеке встретиться могло
Священное с порочным
«1831 июня 11 дня»
Возникает сравнение с сумерками души. Сумеречные тона присутствуют в описании демона:
Он был похож на вечер ясный
Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет
– совмещение крайностей.
|
|
|
